Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №07 за 1973 год"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
Жанр:
Газеты и журналы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
Даже на поверхности здесь обнаружились струи, которые текли в направлении, противоположном основному потоку. Этот факт говорит о том, что представление о течении как о монолитной реке, вероятно, скоро придется сдать в архив.
Кроме того, в последние годы было установлено, что и утверждение о постоянстве поверхностных потоков тоже нуждается в значительном уточнении. Измерения показывают – течения несут неодинаковое количество воды в разные сезоны и в разные годы. Их жизнь подвержена и многочисленным кратковременным изменениям. Практическое значение этого открытия чрезвычайно велико. Ведь от течений во многом зависит климат приморских районов земного шара. Об этом в свое время очень удачно сказал профессор Воейков, который назвал течения Трубами водяного отопления земного шара. И как каждому из нас отнюдь не безразлично, сколько воды поступит завтра в отопительные радиаторы нашей квартиры, так и жителям океанских побережий важно знать, какой силы будет течение, омывающее их берега не «в среднем за столетие», а конкретно в ближайшие годы.
Ну а что означает факт вертикальных перемещений водных масс? О том, что вода из-за разности в плотности слоев поднимается из глубин на поверхность в одних районах и опускается с поверхности в глубины в других, было известно давно. Но долгое время оставалось неясно, какие слои охватывают эти перемещения и с какой скоростью работает «водный лифт». А между тем потребность в таких данных весьма велика, ибо от вертикального перемешивания зависит биологическая продуктивность океана, его кислородная «вентиляция», перемешивание питательных солей и способность океана... противостоять загрязнениям! Да, как это ни печально, деятельность человека все более загрязняет океан, и с этим надо уже бороться. А чтобы бороться, надо знать законы океанической «кровеносной системы». Знать это нужно сейчас, а не где-то в отдаленном будущем: на раскачку, на паузы у науки теперь просто нет времени...
Первые исследования скорости движения «водного лифта» провели в 50-х годах американские ученые. По их расчетам получилось, что вода из глубин поднимается на поверхность за тысячи и даже десятки тысяч лет.
Советские океанологи, применив более точные методы исследования, внесли в расчеты своих заокеанских коллег весьма существенные поправки. Новые данные убедительно показали, что «водный лифт» движется во сто крат быстрее. Он поднимает воду с глубин на поверхность за сотни и даже десятки лет. Но и тут еще осталось много неясного.
В наши дни перед наукой, как видим, встает гигантская проблема изучения всей глобальной системы перемешивания водных масс в океане. Для ее решения необходимо иметь множество сведений о движении воды в самых разных районах на разных глубинах. А ведь сегодня еще есть огромные квадраты океанской акватории, где всего один-два раза опускался в воду гидрологический прибор.
Словом, хотя современная наука располагает весьма солидным запасом сведений о перемешивании океанических масс, запасом, в десятки и сотни раз превосходящим тот, который был в распоряжении ученых сто лет назад, ни у кого не возникает гордой мысли о том, что познаны все или почти все законы этого сложного явления. Из очередных экспедиций океанологи привозят не только решения поставленных прежде проблем, но и множество новых вопросов. И это, естественно, никого в наши дни не может огорчить. Ибо изменился не только объем знаний и методы их «добычи», но и сам стиль научного мышления. Ученые понимают, что любая теоретическая конструкция дает лишь приблизительную модель явления, относительно близкую к природному процессу. И потому движение познания не прекращается с завершением отделки очередной модели, оно более всего выражается в смене моделей. Это изменение стиля мышления – одно из крупнейших завоеваний современной науки.
Игорь Дуэль
Экспедиция-72
Отошло в прошлое время, когда каждое плавание немногочисленных тогда научно-исследовательских судов приносило сенсации. Это тогда, в 50-х годах, стало известно, что океанское дно вовсе не гладкая равнина с редкими впадинами, что в нем есть свои хребты, горы и долины. Сам же океан, как оказалось, волнуется не только на поверхности – в глубинах его тоже нет вечного покоя.
Ныне в науке о море период накопления. Открываются новые горы и хребты, изучаются старые, исследуются течения, животный мир моря и его дна, отыскиваются полезные ископаемые и т. д.
Кораблей науки становится все больше. Они плавают по всем океанам Земли. Под флагом нашей страны за прошлый год прошло более полусотни экспедиций.
По просьбе редакции о наиболее интересных из них рассказывает заместитель начальника Отдела морских экспедиционных работ АН СССР Е. М. СУЗЮМОВ.
«Академик Курчатов» в свое время, в начале 1969 года, открыл в западной тропической части Атлантики мощное глубинное течение, названное Антило-Гвианским подповерхностным противотечением. Это изменило представления о том, как проходит водообмен Карибского моря с Атлантическим океаном.
Теперь экспедиция изучала, как возникает это течение и как оно меняется на всем протяжении в зависимости от времени года и других причин. Рейс проводился по международной программе СИКАР (Совместное изучение Карибского моря и прилегающего района Атлантики). Было установлено, что источник Антило-Гвианского противотечения – южное ответвление Северного Пассатного течения. Зарождается оно на 28—31-м градусах северной широты и 72—74-м градусах восточной долготы.
«Витязь» провел три экспедиции в Тихом океане и морях Дальнего Востока. В одной из них, продолжая начатые ранее исследования системы экваториальных подповерхностных и глубинных течений, участники плавания обнаружили в глубинах океана у экватора мощное восточное течение, разделенное на две струи.
«Академик Вернадский» плавал в основном в тропической зоне Тихого, Индийского и Атлантического океанов. Когда были обработаны данные по измерению течений, выяснилось, что в экваториальной зоне они имеют по крайней мере трехслойное строение. Связано это прежде всего с распределением плотности водных масс по глубине. Вместе с тем, хотя законы формирования течений и движения воды для всех океанов общие, у каждого из них есть и свои индивидуальные черты.
Александр Силецкий. Впустите репортеров
Утром старый Луху отколотил его палкой, отодрал за уши и выволок из пещеры.
– Не сберег, – сказал он, – сам добывай!
Слово старого Луху было законом для всех в племени, и ослушаться никто не смел.
Тып едва не заплакал от отчаяния. Он был горбат и колченог. Обреченный первым умереть, едва придет Великий Голод, он вынужден был искать себе занятие, которое уберегло бы его от презрения и смерти. Племя нуждалось в огне. И Тып поборол в себе страх перед костром.
Он стал Хранителем Очага племени.
Целую зиму он стерег костер, не давая угаснуть Языкам Дракона. Но вчера разразилась лютая непогода, пламя сделалось совсем маленьким – сидеть бы и сидеть возле него, поминутно подбрасывая сухие ветки, но... Тып устал, глаза его слипались, он недолго боролся со сном, и теперь Языки Дракона ушли из их пещеры. Ушли навсегда. Лишь Небесный Огонь мог зажечь его, а разве дана человеку сила Неба?
Скоро вернутся воины с охоты, и тогда все племя соберется и уйдет на новое место, куда-нибудь, где уже горит огонь, а его, Тыпа, напоследок съедят – в пути он им не нужен, но не бросать же лакомый кусок!..
– Шесть восходов даю тебе, – сказал старый Луху.
Сначала Тып решил идти к обрыву. Он сам видел, как загнанные охотниками звери срывались с него и разбивались насмерть. Но потом передумал. Потому что удивительное воспоминание вдруг всплыло в его голове.
Это было давно...
Возле их пещеры случился обвал. Камни с грохотом, сметая все на своем пути, проносились мимо. Они ударялись друг о друга, и тогда между некоторыми из них проскакивали искры.
Искры... Уж не крошечные ли это Языки Дракона? Ведь если так, то ими можно зажечь щепотку мха! Можно зажечь большой костер!
Эта мысль поразила Тыпа. Значит, спасение все-таки есть?! Он натаскал камней – больших и маленьких, округлых, и угловатых, уселся перед входом и взялся за работу.
Несколько раз из пещеры выходил старый Луху. С любопытством смотрел на Тыпа. Он никак не мог понять, чем тот занят. Но срок, данный Тыпу, еще не вышел. А тот работал, не зная усталости. Он бил и бил камнем о камень, потом хватал новую пару, третью, четвертую...
«Тук-тук-тук...» – стучали камни, не переставая.
Тып не мог остановиться. Все будущее сосредоточилось для него в этих камнях – добыть хотя бы искорку, а там уж будет проще...
Крупнейшая в мире радиообсерватория Фификал-Бэнкс готовилась к принятию сигналов из дальнего космоса. Серия из пятнадцати сеансов. Первый – начинается. Может, сразу повезет, а может, никакого сигнала и не будет...
Ученые расположились в центре пультовой. Метроном отсчитывал секунды.
– Начали! – крикнул Джон Тортолетт, хотя мог и не кричать – автоматы и сами в назначенный срок включили бы установку.
Вспыхнули экраны осциллографов, ожили динамики. Треск, хрип, шум, свист, рев вселенной наполнили зал. Свет погас, и стены словно раздвинулись и исчезли, оставив людей один на один с пустотой. Огни на пультах казались огнями межзвездного корабля, и люди сидели в темной рубке и слушали, слушали голос космоса, его странную, ни с чем не сравнимую песнь, и силились разобрать хотя бы слово, хотя бы один звук, который можно наполнить высшим смыслом и сказать потом: все, разум найден!
Шли минуты, а космос завывал бессмысленно и дико.
– Господи, – прошептал, покрываясь испариной, Джон Тортолетт. – Неужели все впустую?
Ги де Брутто крепко сжал его руку:
– Веселее, коллега. Они позовут. Непременно позовут. Как же иначе?
Рядом гулко вздохнул Апаш-Белтун, астрофизик и фантаст.
Сколько раз описывал он нечто подобное, но лишь теперь, когда впервые стал участником сеанса, он понял, сколь невыносимо ждать. Да-да, сидеть и ждать. И больше ничего.
И тут!..
Взметнулись пики на экранах осциллографов, накатили слева-направо волны огней на панелях счетных машин, и из динамиков – это явственно услышал каждый – донеслось едва различимое, но реальное: «Тук-тук». Ритмичная серия ударов – и пауза. И снова удары, как щелчки метронома.
– Вы слышали? – крикнул Фридрих Готлиб Клопфер. – Ведь это... пять четвертых, ритм-то какой! Невероятно...
Звуки прекратились столь же внезапно, как и начались.
Ученые сидели, точно в столбняке, и, судорожно вцепившись в подлокотники, ждали, ждали – звуков не было, неведомый щеточник умолк. И приборы не фиксировали ничего – только обычные голоса вселенной ловила гигантская чаша радиотелескопа, голоса бессмысленные, как всегда...
И шесть сеансов в последующие сутки ничего не дали. Казалось, произошла какая-то сбивка.
Но едва приступили к восьмому сеансу...
...Даже когда солнце зашло, и на небе высыпали редкие звезды, и стало темно, так что в двух шагах уже ничего не различить, Тып все равно не двинулся с места. Он по-прежнему сидел и бил, бил, бил... Камень о камень. Нет, не годится. Новая пара. Опять не годится. И так сотни, тысячи раз. А впереди – пять восходов...
Под утро он взял последнюю пару камней из той кучи, которую заготовил себе еще вчера.
И вот... Первый же удар внезапно высек искру. Даже не одну – целый сноп ослепительных искр; Потом еще и еще... Тып засмеялся от радости и, зажимая в руках камни, повалился на спину. Ноги онемели, ныла поясница, руки сделались вдруг тяжелыми, будто сами были из камня... Но Тып ничего этого не замечал. Главное – сделано! Теперь – спать, спать. Он успеет развести костер еще до пятого восхода.
Он спал долго – весь день и еще ночь. Его никто не трогал, потому что никому он не был нужен, а срок, назначенный старым Луху, еще не миновал. Проснувшись, Тып напился родниковой воды и тотчас отправился на свое место возле пещеры.
Один на один с чудесной, удивительной силой, рождающей Языки Дракона, первый из всех людей...
Два восхода миновали, как в воду канули, а Тып все разжигал свой костер. В какой-то момент сухой мох начал было тлеть, пошел дымок, и на секунду взметнулось крошечное пламя, но порыв ветра все загасил. Тогда Тып перебрался в пещеру и продолжил работу.
– Один восход остался, – сказал старый Луху.
Тып не обратил внимания на эти слова. Его заботило другое – камни стесывались, их могло не хватить, а где найти другие, такие же точно, Тып не знал.
Только бы успеть!
И совсем незадолго до пятого, урочного, восхода, когда старый Луху угрожающе поднялся со своего ложа и все, кто оставался в пещере, мрачной толпой окружили Тыпа, снова вспыхнул мох, и по тонким прутикам пламя побежало дальше, перекидываясь на ветви потолще, наконец в очаге запылал небольшой, но настоящий, новый костер.
– В-вы-ы! – закричали люди племени, кидаясь к выходу из пещеры, а старый Луху сел перед костром и заплакал.
Сияли лампы, слышались громкие разговоры, операторы ходили радостные, а в дверях, галдя, толпились репортеры.
«Тук-тук-тук...» – неслось из динамиков, уже освобожденное от посторонних шумов, усиленнее и поражающее своей четкостью, ритмичностью и каким-то невероятным, всесокрушающим напором. Джон Тортолетт выключил магнитофон и повернулся к коллегам.
– Искусственная природа сигналов вне сомнений, – громко сказал он, счастливо улыбаясь. – Это – Разум, господа! – Он поднял голову к прозрачному потолку, где горели и трепетали далекие костры вселенной. – Впустите репортеров!
Первые лучи солнца проникли в пещеру, высветили дальний угол и в нем безмятежно спящего Тыпа. Рядом с ним на шкуре лежали два маленьких невзрачных обломка...
Перекресток ледовых дорог
Ранним утром 22 июля 1957 года от Красной пристани отошел теплоход «Немирович-Данченко», на борту которого находилась наша экспедиция. Не было торжественных церемоний, к которым привык довоенный Архангельск, провожая в Арктику корабли. Только маленькая заметка в «Правде Севера». Только два прощальных гудка и ответные – судов на двинском рейде: «Счастливого плавания». Теперь это стало обыденным эпизодом... Через четыре дня, когда позади остались Белое и Баренцево моря, «Немирович-Данченко» вошел в поле мелкобитого льда. Ледокол осторожно расталкивал льдины, оставляя на них следы бортовой краски. Было тихо, и плотный, непроглядный туман скрывал от нас южные острова Земли Франца-Иосифа. Когда же мы увидим их?..
30 августа 1873 года здесь, на 80-м градусе северной широты, на ледяной равнине, похожей на огромное кладбище, уставленное множеством белых обелисков-торосов, тоже стояла мертвая тишина. Седые клочья тумана цеплялись за облепленные инеем снасти «Тегетгофа», одинокого посланца далекой Австро-Венгрии.
Ни одно известие из большого мира не достигает людей, отгороженных от враждебности льда лишь стенами кают; ничего не знают о судьбе «Тегетгофа» в большом мире. Здесь другая планета, холодная, ледяная, безжизненная. И нет пути назад – идет триста семьдесят пятый день с того времени, как корабль был пленен льдами. Плен оказался прочным.
И вдруг люди, потерявшие надежду, уставшие вглядываться в белый туман над белым льдом, увидели в разрыве тумана что-то темное. Невероятно! Не может быть... И тут, чтобы не было сомнений, туман рассеялся, и перед изумленными людьми развернулась панорама горной страны: скалы, долины, ледники...
«Мы стояли точно парализованные и не верили в реальность открывшегося», – записал Юлиус Пайер, лейтенант флота, начальник экспедиции...
Так была сто лет назад открыта Земля Франца-Иосифа. Так началась ее история, у которой, впрочем, есть и предыстория.
В день, когда произошло открытие новой земли близ полюса, в каземате Петропавловской крепости совершал свой обычный поход от окна к двери, от двери к окну узник... На столе, рядом с рукописью «Исследования о ледниковом периоде», вырастала горка из спичек. Десять шагов – одна спичка. Тысяча спичек – десять верст.
Князь Кропоткин, секретарь отделения физической географии Русского географического общества, был арестован вместе с другими участниками пропагандистского кружка чайковцев. Не скоро он узнает об открытии на Севере. Но много позже он напишет в своих «Записках революционера», что экспедицией Пайера была открыта «...земля, которую мы провидели сквозь полярную мглу».
За два с половиной года до первого дня истории Земли Франца-Иосифа, в марте 1871 года, в докладе о проекте экспедиции в полярные моря Петр Кропоткин поддержал расчеты офицера русского флота Н. Шиллинга, которые указывали на возможное существование на севере Баренцева моря еще не открытой земли.
Специальная экспедиция могла бы обнаружить эту землю... Но российское правительство отказало в средствах.
Ю. Пайер свое путешествие на «Тегетгофе» описал в книге, где, между прочим, были и такие его слова: «Годы пройдут, а эти негостеприимные берега останутся все теми же, и снова воцарится здесь нарушенное нами их великое одиночество».
Он ошибся в своем предсказании.
К середине дня туман начало прожигать солнце: светлое пятно постепенно желтело, а вокруг сквозь белесость тумана проступала небесная синева. И внезапно – как будто взвился занавес над театральной сценой – открылся архипелаг. Пустынный до сего времени океан оказался заполнен до самого горизонта десятками островов, близко стоящих друг к другу. Отчетливо рисовались скалы и ровные, как циркулем проведенные, полукружия знаменитых ледяных куполов. Такого множества ледников-куполов нет больше нигде на земле.
Входим в широкий Британский канал. Он прямой, как проспект. По обеим сторонам его – «здания» необычной архитектуры, с куполообразными крышами ледников, с зубчатыми башнями и острыми шпилями; вправо и влево уходят боковые «улицы»-проливы.
Вот остров Белл – он в самом деле похож на колокол. А вот пролив Найтингалъ (Соловьиный) – ничто в нем не напоминает о музыкальнейшей птице, но те, кто дал это название, ведь вспомнили здесь о ней! Мыс Флоры. Остров Мертвого тюленя. Острова Пайера, Нансена, Джексона...
В этих названиях запечатлены события прошлого. Для каждого, кто знает эту землю, стоящую ближе всех других к Северному полюсу, открывается и человеческая история закованного в ледяную броню архипелага.
Слово «человеческая» здесь звучит двояко. Исследование Земли Франца-Иосифа с самого начала было делам интернациональным.
Уже экспедиция Пайера была такой же пестрой по национальному составу, как и сама Австро-Венгрия. Потом сюда направлялись со всего света. Большей частью чтобы с этого трамплина достичь Северного полюса, до которого отсюда казалось так заманчиво близко.
Трудно найти на планете место с более разноязыкой топонимикой. Названия островов, мысов, ледников – как узлы, за которые можно бы схватиться, чтобы вытащить из глубин прошлого сеть воспоминаний. Правда, вот беда: события, достойные упоминания, обычно происходили не с теми, кто увековечен в этих названиях. Вперемежку с серьезными исследователями один за другим появлялись здесь и искатели лавров. Их финансировали богатейшие люди века – Вандербильд и Хармсуорт, Морган и Циглер. Ни один из этих конкурентов не достиг поставленной цели, но каждый оставил на карте архипелага имя своего благодетеля. Все перемешалось на архипелаге, с самого начала невпопад названном именем австро-венгерского монарха. И узлами для воспоминаний здесь чаще служат ничего не говорящие постороннему имена. Скажем, мыс Флоры.
Этот похожий на трапецию мрачноватый базальтовый мыс был в XIX веке самым известным местом на Земле Франца-Иосифа, и богиня цветов и весны, именем которой мыс назван, здесь ни при чем, как и сам Франц-Иосиф...
«...Вдруг мне почудился окрик мужского голоса, такой странный, чужой, первый голос за три года. Сердце забилось, кровь хлынула в голову. Взбежав на торос, я крикнул во всю силу легких. Голос, раздававшийся среди ледяной пустыни, говорил о жизни, о родине, обо всем, что я оставил там. И я не думал ни о чем другом, не помня себя, понесся как ветер. С тороса я увидел собаку, за ней пробирался на лыжах среди льдин человек...»
Так описал Фритьоф Нансен удивительную встречу, сделавшую знаменитым на весь мир мыс Флоры, встречу с английским исследователем Джексоном.
Дерзко задуманная тридцатилетним Нансеном экспедиция на «Фраме», которую высшие географические авторитеты называли «самоубийственной», как выяснилось потом, прошла на редкость удачно.
Но начало ее не было таким. Льды проносили «Фрам» слишком далеко от полюса. Нансен решил достичь полюса на собаках, а потом вернуться на какой-нибудь из архипелагов и оттуда уже на родину. 26 февраля 1895 года двое норвежцев ушли с корабля, он продолжал свое движение на восток. Люди пошли на север.
Они не дошли до полюса 419 километров. Непроходимые торосы заставили повернуть назад. «Мало смысла продолжать идти дальше: результаты слишком малы, а жертвуем мы для них драгоценным временем», – так решил Нансен, повернув 8 апреля на юг, к Земле Франца-Иосифа. Этот путь двоих – пятьсот километров по всторошенному и разбитому полыньями льду – был фантастически тяжел.
24 июля на горизонте показалось белое облачко, которое так долго оставалось неподвижным, что не могло быть сомнений – это остров, покрытый шапкой ледника.
Два человека устроились на зимовку среди камней. Проходит почти год – и полярники снова пускаются в путь на юг, через торосы и полыньи, через новые трудности и опасности, еще не зная, что спасение и родина уже близко...
Лето 1896 года было вторым летом экспедиции Фредерика Джексона, действительного члена Королевского общества Великобритании, на Земле Франца-Иосифа. К тому времени он сделал немало открытий. Были уточнены очертания островов и ледников. Но полярникам предстояла еще одна зимовка. Все нужное для нее должно было доставить к мысу Флоры судно. Его ожидали в июле. В июне к лагерю Джексона подошел Нансен. Удивительно мала была вероятность этого события!
...Семнадцать лет спустя. 1913 год. По льду, преодолевая морозный ветер, неуклюже, как-то боком движутся собачьи упряжки. Два человека бредут рядом с нартами по глубокому снегу. Третий сидит на нартах. Он поднимает руки – спутники подходят к нему.
– Там хижина Нансена, мыс Норвегия, – говорит он им и смотрит на компас, который сжимает в руке. – Не сворачивайте с норда...
Последнюю фразу спутники понимают по движению его губ. Он очень слаб, их начальник. Он болен.
В этих местах впервые звучит русская речь. С двумя матросами, Линником и Пустотным, оставив свое судно «Фока» с командой и остальными участниками первой русской, экспедиции к Северному полюсу, идет через архипелаг Георгий Седов. И уже близок остров Рудольфа, где в бухте Теплиц сохранилась база итальянской экспедиции Луиджи Амедео, герцога Абруцци...
Но совсем плохо Седову. Он уже прекращает писать дневник. Часто теряет сознание. И только сжимает компас в руке, следит, чтобы стрелка все время показывала на север.
Седов погиб на пути к полюсу. Но экспедиция Седова выполнила важнейшую задачу: провела научные исследования на архипелаге. Метеорологические и гляциологические материалы были получены В. Ю. Визе, геологические – М. А. Павловым, ботанические сборы произвел художник Н. В. Пинеичга, И через 19 лет после встречи Нансена с Джексоном на том же мысе Флоры, куда «Фока» подошел в поисках топлива на обратный путь, произошла новая удивительная встреча.
Небольшая паровая яхта «Святая Анна» под командованием лейтенанта Георгия Брусилова шла из Карского моря на восток: ее капитан решил попробовать пройти в Тихий океан Северным ледовым путем. Но льды повернули яхту назад, заставив ее безвольно дрейфовать в ледяной пустыне Центральной Арктики. Прошла зима. Весна. Лето. Новая зима. Настал 1914 год. Льды проносили «Анну» севернее Земли Франца-Иосифа. У штурмана Альбанова рождается план перехода к Земле. 13 апреля, спустя месяц после гибели Седова, к северу от острова Рудольфа, Альбанов покинул корабль. С ним – десять матросов. На погребенной под снегом и инеем яхте осталось 13 человек, судьба которых до сих пор неизвестна.
Три месяца шел Альбанов с матросами «Анны». Стремительное течение относило льды на запад, полыньи и торосы преграждали путь. Нужно было все время корректировать маршрут, чтобы не пройти мимо спасительной суши. И наконец на горизонте показалась резко очерченная серебристо-матовая полоска, удивительно похожая на краешек луны, восходящей над всторошенным полем. Это был ледяной купол Земли Александры. Альбанов назвал его. Лунным куполом. Путь через ледник оказался путем к спасению.
«Как всегда, на льдинах дремали моржи. От моржей я перевел взгляд левее – и вдруг нечто, на несколько секунд лишившее меня языка, ...корпус судна чернел сквозь туман. Остолбенев от неожиданности, я смотрел на судно и не верил глазам...» – вспоминал потом Валерьян Альбанов. Это был «Фока». Из одиннадцати человек, покинувших судно, до мыса дошли только двое – Альбанов и матрос Конрад.
...После трех суток напряженнейшей разгрузки ушел доставивший нас в бухту Тихую теплоход. Мы наконец смогли взяться за свои экспедиционные двести тонн. Началась переброска грузов через бухту на другой берег. По крутому склону ледника мы поднимались, впрягшись в груженые нарты по трое, по двое. Так перевезли груз на плато.
Одновременно строили передвижной жилой дом – балок, забуривали в лед вехи для наблюдений за уровнем льда и скоростью его движения, провешивали над ледником кабель телефонной линии, готовили к предстоящей работе приборы, строили капитальный жилой дом и метеостанцию на краю ледника Седова.
27 августа состоялось первое восхождение на купол. Сквозь пелену тумана увидели на вершине приподнятую миражем крышу дома, построенного 17 лет назад. Оказалось, что дом весь наполнен льдом, а сверху – метра полтора воды.
Втроем мы очистили дом за две недели – воду выкачали ручной помпой, лед выкололи кирками. Спали на отвоеванной территории, среди льда и воды. От холода и сырости спасала только работа. Она была закончена в срок. Потом – неделя строительства метеостанции. И вот 30 сентября поднят флаг над куполом Чюрлениса – гляциологическая станция начала работать по полной программе Международного геофизического года.
ЗФИ – так зовут Землю полярники – небольшая страна: меньше четырехсот километров с запада на восток и чуть больше двухсот с севера на юг. Однако, если сложить длину всех ее берегов, получится около четырех с половиной тысяч километров (расстояние большее, чем от Москвы до Байкала). Свыше половины этих берегов – ледяные.
На Земле Франца-Иосифа больше пятисот ледяных куполов. Есть среди них малютки, а есть и такие, что могут поспорить размерами с территориями некоторых государств Европы.
Один, из наиболее известных куполов носит имя Микалоюса Чюрлениса, известного литовского художника. Участник экспедиции Седова Николай Пинегин был художником, и вид бухты Тихой ему напомнил одну картину, выставленную на посмертной выставке удивительного литовца в Петербурге. Он и назвал окружение бухты «горами Чюрлениса».
Купол не так уж высок – всего 360 метров над уровнем моря, известен он потому, что дважды на его вершине располагалась исследовательская станция гляциологов, и еще потому, что ледник этот стал своего рода эталоном для суждений о закономерностях оледенения всей Земли Франца-Иосифа.
В 1947 году Арктический институт снарядил первую специальную гляциологическую экспедицию. Научным руководителем ее был Петр Шуйский, которого несколько позднее гляциологи признали одним из ведущих теоретиков своей науки. Зимовщики станции на куполе Чюрлениса звали этого крепкого грузноватого человека просто «доктором», хотя он тогда им еще не был, а лишь работал, используя каждую свободную от авралов минуту, над большой и серьезной книгой «Основы структурного ледоведения», а одновременно и над обобщением всех гляциологических знаний о ЗФИ.
Первая зимовка на куполе Чюрлениса вписала достойные страницы в историю исследования ЗФИ. Мы, гляциологи из Института географии, продолжаем ее работу.
Наступила полная космической тайны, полярная ночь. Зажглась круглосуточная звездная иллюминация. Затрепетали невесомые занавеси северных сияний. Закружились в ураганном темпе снежные бураны. А мы работали: продавливались сквозь режущий плотный ветер к приборам – ни один срок наблюдений не был пропущен, бурили во льду первую 15-метровую скважину, провозили через тьму над ледником уголь и хлеб из Тихой, вырубали вокруг дома ледяной коридор. Измеряли и подсчитывали, что за одну хорошую метель через один метр поверхности купола ветер проносит до тонны легчайшего снега. А метели – чуть не каждый день. И даже в погруженном в лед доме не было от них спасения: целые горы снежной муки насыпались через мельчайшие щели люка. Работа с лопатой была постоянной. Это была настоящая война со снегом.
Первую советскую зимовку на архипелаге метель попыталась засыпать еще по пути.
«Седов» тогда в бессилии остановился на краю поля пакового льда на четвертый день плавания. Весь экипаж вышел на работу: обкалывать лед у бортов судна и расчищать снег. Трое суток шла тяжелая и, казалось, безнадежная борьба. «Если солнце не сходило с небосвода и ночи не было в природе, то не было ее и у людей «Седова», – вспоминал участник рейса Михаил Муров.
Помог сильный шторм: он разбил монолитное поле, унес льды и освободил корабль из плена.
Знаменательно, что судну с именем «Седов» был поручен тот рейс 1929 года, хотя оно было немногим больше «Фоки» и усиливающий корпус «ледовый пояс» составлял единственное его оружие против всемогущего льда Арктики. Но ведь его капитаном был Владимир Воронин, внук того самого помора, который взял на борт своей шхуны первооткрывателей Земли Франца-Иосифа, моряков с «Тегетгофа», после того, как они покинули архипелаг и отправились через море к Большой земле на санях.
Речь шла о начале нового этапа в истории ледяного архипелага. ЗФИ становилась обитаемой.
В вихрях метели семь человек спустились по штормтрапу с ледокола на лед припая, пошли, утопая в снегу, к берегу. Первый нес, прижимая к груди, пушистого котенка. Шедший последним – радист Эрнст Кренкель – крикнул тем, кто столпился на борту «Седова»: «Спасибо, товарищи, что затащили нас сюда!»
С тех пор зимовки стали ежегодными. Станция в бухте Тихой использовалась и как удобная база для всесторонних исследований природы архипелага. За двадцать лет он был исследован достаточно хорошо. И только о ледниках его известно было далеко не все.
В недрах купола мы соорудили лабораторию по изучению льда и снега – на глубине 14 метров. Месяц работы между делом – и от ледяного коридора ушел вниз на двадцать три метра туннель с лестницей, ведущий в комнаты, «хрустального дворца». На поверхность выброшено около сотни кубометров льда, который мы, использовали как источник пресной воды, нисколько не смущаясь тем, что вода эта двухсотлетней давности – холод ее прекрасно сохранил.
