Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №07 за 1973 год"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
Жанр:
Газеты и журналы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)
Вид со второй площадки
Черные верхушки елей сплошной зубчатой стеной окружали долину Хаммерталь. Со второй площадки канатной дороги вершина Шнабель казалась еще одной елью, разве что повыше других да побольше припорошенной снегом.
В первые дни Гуго попросил хозяина поставить его на верхнюю площадку, откуда открывался массив Гармиш-Партенкирхен и в бинокль видны были несколько горнолыжных трасс. Но Поммер, хозяин комплекса, только покачал головой.
– Это место старого Морица. Клиент платит лишние марки не просто чтобы забраться на вершину: оттуда рискует спуститься едва ли один из двадцати. Гостям интересно познакомиться с Морицем. Все-таки в двадцать восьмом году был чемпионом Европы...
«Что же, это верно. Иной раз только чтобы взглянуть на Морица, к верхней площадке поднимаются совсем зеленые горнолыжники, которые толком не представляют, как крепление застегнуть. Да, Мориц-то при деле, хотя ему уже шестьдесят шесть. А отцу этой весной исполнится пятьдесят, с недели на неделю жди увольнения. Ходит сам не свой – особенно после того, как месяц пролежал в больнице. И ведь не какой-нибудь хронический больной – язву ему хорошо залечили. А главное, токарь он первоклассный. Кому, впрочем, нужны хорошие токари? В цехе новые швейцарские полуавтоматы: сунь пруток, с другой стороны выскакивает готовая деталь. Лекальщики, фрезеровщики, слесари – никто им не нужен. Разве сборщики, Да и те – пока нет полной автоматизации. А потом останется только: подай, принеси».
Хватит об этом думать. Гуго для того и берет отпуск зимой, чтобы здесь, в горах, хоть немного стряхнуть с себя надоевшие заботы. Третий раз приезжает он сюда, в Хаммерталь. Первый раз его поставили внизу, теперь он стоит уже на предпоследней площадке. «Можно сказать, – усмехнулся Гуго, – что вся моя карьера у Поммера – непрерывное восхождение». И чем выше, тем меньше дел. Новичков здесь не бывает, учить не надо. Всего-то – поддержать под локоть да застегнуть крепления. Если встать пораньше, то и самому удается пройти трассу раз-другой.
Вечером, когда все служащие Поммера собираются в принадлежащем хозяину гастлокале (Гастлокаль – небольшой ресторан, пивная.) , можно посоветоваться с тренерами, порасспросить о секретах горнолыжного мастерства. Да и днем, когда мороз или ветер разгоняют любителей, Гуго поднимается наверх, к Морицу. Старик тоже кое-что может подсказать, особенно насчет поворотов, в скорости, конечно, эти довоенные знаменитости ничего не смыслят.
– Мы поднимались на Хайди на своих двоих часа два-три. Какой же смысл было расставаться с высотой за считанные секунды, лететь вниз сломя голову?
Каждый вечер Мориц сидит в пивной и рассказывает о своих победах. Локаль так и называется «Золотая медаль» – в его честь. Старый горнолыжник восседает в центре зала под керосиновой лампой с семи до десяти. За это ему полагаются пять кружек пива бесплатно, первая – в семь, последняя – в десять. Из уважения к преклонному возрасту ему поставили кресло-качалку. Остальные гости сидят, не снимая шляп, на широких лавках, обитых телячьими шкурами. Клоссы (Клосс – мясо в тесте.) подают по-тирольски: в чугунных горшках, картофель – на глиняных расписных блюдах, все как сто лет назад, а выглянешь в окно – весь двор забит машинами, половина из них – спортивные.
Гуго посмотрел вниз, на кирху Святого Мартина. Ровно одиннадцать – с колокольни взметнулась стая птиц, напуганная гулом, и Гуго представил себе, как медленно раскачивается позеленевший язык колокола. От несильных ударов рождаются глухие надтреснутые звуки, они выбираются из-под медной шапки и плывут, как облака, над долиной, пока не запутаются в еловой хвое. Но это все там, внизу: звуки не доходят и до середины трассы, а Гуго почти у самой вершины.
Сегодня до его площадки поднялись только двое: пожилой англичанин, который каждое утро до ленча проходит трассу, и девушка в красном свитере. Очень хорошенькая, но... Гуго вспомнил слова из песенки Уве Хасселя: «Кто водит «ягуара», тому рабочий класс не пара...»
В долине на дороге из-за поворота показался красный автобус. Целая группа? Гуго перегнулся через перила: иссиня-черные головы без шапок, оживленные жесты – итальянцы. Они рассыпались по дну долины, как маслины на блюде. Гуго слышал вчера, что Поммер нанял бригаду подсыпать свежий снег на трассу.
Они направились к подъемнику и вышли на нижней площадке. Дальше по склону взбирались пешком, глубоко проваливаясь в снег. «Интересно, по скольку ватт сэкономил Поммер на каждом?» – подумал Гуго. Последний из итальянцев остановился метрах в тридцати ниже второй площадки. Подойти, что ли, к нему – «гутен таг» сказать...
Вот уже две недели, как Гуго Киршке никак не оставляло чувство мучительной вины перед каждым итальянцем, какой только попадал в поле зрения. В памяти неотступно вставал Бенито – не тот, улыбающийся, по-воскресному принаряженный, машущий ему рукой на перроне, – а испуганный, перепачканный машинным маслом паренек, каким он увидел его в первый раз.
На заводе все время было неспокойно, особенно после рождества, когда появились первые иностранцы. Их было немного, но, казалось, они заполнили все цехи: куда ни пойдешь, обязательно наткнешься на итальянца или грека. В столовой они старались держаться вместе и занимали место в углу, куда уборщицы составили облупившиеся столики и стулья с отломанными ножками. Только и тут их не оставляли в покое. То прилепят на стену бумажку с надписью «Для цветных», то сунут на стол тарелку со слипшимися макаронами.
Незадолго до конца работы к Гуго подошел Эрих, секретарь заводской ячейки СНРМ (СНРМ – Социалистическая немецкая рабочая молодежь ФРГ.) :
– Сегодня собираемся. Есть дело.
Когда ребята расселись за двумя сдвинутыми столиками – кельнеры локаля привыкли, что в таких случаях в этом углу бывает много посетителей и мало пива, – обычно сдержанный Эрих даже пристукнул кружкой по столу.
– Мы должны что-то сделать. Посмотрите, как старики относятся к итальянцам. Этак мы опять вернемся к «юберменшам».
– Что же ты предлагаешь, с каждым под ручку ходить?
– Нет, начнем с малого...
После этого Гуго и его друзья по ячейке стали садиться за соседние столики, поближе к «гастарбайтер» («Гастарбайтер» – иностранные рабочие.) , и как-то поймали одного типа с пачкой гнусных листков. Этого человека никто не знал, хотя у него и был заводской пропуск.
– Ты защищаешь иностранцев, – бушевал отец, – а настоящим кадровым рабочим того и гляди расчет дадут.
И действительно, пожилые рабочие вскоре один за другим начали получать зеленые увольнительные бланки. В один из дней рассчитали и Франца Клауриха, старого друга отца и его ровесника. В то утро Киршке-старший так расстроился, что запорол две заготовки. А тут еще на него чуть не налетел с тележкой Бенито, и отец дал волю своему гневу: «Умой свою рожу, шарманщик!», да так толкнул парня, что тот перевернулся со своей тачкой и по уши зарылся в металлическую стружку.
Когда Гуго прибежал в цех, отец и Бенито стояли, сжав кулаки, покрасневшие, выкрикивали ругательства по-немецки и по-итальянски.
Рабочие за соседними станками ухмылялись – они явно были на стороне отца.
«Только драки не хватало», – Гуго бросился между отцом и Бенито.
В этот вечер Эрих и Гуго сидели в локале.
– Эрих, пойми, – оправдывался Гуго, – в этот момент я не думал, кто немец, кто итальянец, отец прав или Бенито. Сам не знаю, как это получилось...
– Теперь ты понимаешь, как трудно перестроиться старикам?
Собственно, после этой стычки Гуго и пришла мысль устроить лекцию. Студенты подсказали тему «Рейман и Грамши». Друзья из типографии напечатали билеты с их профилями. В обед ребята разъезжали в маленьких автокарах по гигантскому кузнечно-прессовому цеху и раздавали билеты, стараясь не обойти никого из пожилых рабочих.
После лекции домой к Гуго пришли два корреспондента из «Шпигеля». Он не стал им ничего объяснять, а просто повел в бараки для «гастарбайтер» в воскресенье, когда те сидят дома и пишут письма родным.
Номер журнала с материалом об иностранных рабочих отец демонстративно выбросил в ведерко для торфяных брикетов. А фотографии получались впечатляющие: ржавые потеки на давно не крашенных стенах, рыжие тараканы в умывальнике, ободранные обои, металлические койки с продавленными сетками.
...Мысли Гуго прервались: внизу тройка вороных коней вынесла к оранжевому домику подъемника возок с яркими мазками лыжных курток. Из возка выпорхнула стайка девушек, окруживших стройного рослого парня. Парень скинул на руки девчонкам длиннополое меховое пальто.
Парень был, по-видимому, опытным спортсменом: девушки вышли на нижней площадке, а он отправился выше. Уже стало видно, как небрежно сидит он в кресле подъемника с пристегнутыми к ботинкам лыжами. Гуго разглядел желтые брюки с черной полосой. Неужели из сборной? Да нет, те тренируются сейчас в Планице. Вот видна летящая звезда на концах лыж – знак лыж экстракласса фирмы «Кнайсс». Он что-то показывал итальянцам вдоль трассы, наверное, куда подбросить снегу. И при этом бросал каждому по бумажке из толстой пачки. Гуго подрегулировал резкость бинокля, пытаясь различить цвет бумажек. Зеленые – по пять марок каждому?
Наверняка эта щедрость обеспечивалась не природной доброжелательностью, а семейными миллионами в банке. За неделю жизни в Хаммертале лицо и руки Гуго покрылись черным загаром, но такой ровный шоколадный цвет лица, как у этого парня, приобретения среди зимы на Майорке или на Багамах.
Качнулась люлька подъемника. Парень легко соскочил с кресла, не взглянув на подставленную руку. Гуго показалось очень знакомым его лицо. Может быть, все-таки спортсмен? Или это сын миллионера Мюнеманна? Этих богачей тренируют олимпийские чемпионы, фотографии и тех и других чуть не, каждый день мелькают в газетах.
«Молодой Мюнеманн» подошел к краю площадки и палкой помахал девицам. Затем вновь направился к подъемнику.
– Вы, вероятно, знаете эту трассу? – спросил Гуго. – Здесь очень крутой склон. Ночью подморозило. Я часа два назад спускался, скольжение – как по ртути идешь. Стоит притормозить у желтого флажка, чтобы не вынесло на камни у тропы Байрета..
Парень снисходительно махнул рукой.
– Кто на верхней площадке? Старина Мориц? Тоже будет читать лекцию. Знаешь что, парень? Ты лучше через десять, нет, через двенадцать минут дай знак девочкам внизу, чтобы посмотрели, как я буду проходить виражи.
Он сунул ошеломленному Гуго бумажку в руку и, не обернувшись, плюхнулся в подошедшее сзади кресло.
– Закройте перекладину! – крикнул вслед Гуго, но «Мюнеманн» не обратил внимания.
«Ну и шут с ним!» – Гуго перевел взгляд на банкнот.
Пять марок! У этого щеголя, видать, один тариф за все услуги. Гуго ему не лакей. А кто? Здесь, на зимнем курорте, пока, канатная дорога в порядке, и работы-то настоящей нет. Все – для тех немногих, кому по карману прокатиться по трассе Хаммерталь.
Черная фигурка застыла на фоне неба. Гуго перегнулся через перила и подал знак: ахтунг!
Классный старт: словно из пращи брошенное вперед тело. Лыжи параллельны. Колени вместе. Парень шел, не сбрасывая скорости, только у желтого флажка почти неуловимо качнул плечами и пронесся в метре от торчавших из-под снега черных валунов. Снежные брызги прочертили на бирюзовом небе пушистый белый след, словно от реактивного истребителя.
Вот он проскочил Гуго. Уже проходит итальянца с лопатой. И тут – непростительная ошибка! – левый ботинок ушел вбок заметно позже правого. Так и есть – сверкнули сиреневые плоскости с металлическим кантом, захрустело дорогое дерево, щелкнули маркеры, «Мюнеманн» распластался на снегу, как яичница.
Правая лыжа облегченно поспешила вниз, из снега медленно поднялась нелепая фигура – снег перемешался с прядями длинных каштановых волос, льдинки застряли в толстой шерсти свитера – настоящий снеговик.
И напоенный хвойным ароматом воздух долины огласился грубой баварской бранью. Проваливаясь в тонком насте, размахивая палками, горнолыжник в несколько прыжков подскочил к итальянцу:
– Ты нарочно помешал мне, свинья! Лучше бы я задавил тебя, как собаку. Ты заплатишь мне за лыжи! Всё – до последнего пфеннига!
Внизу суетились девушки. Итальянцы, цепочкой выстроившиеся вдоль склона, угрюмо и молча вскинули головы. Для всех, кто смотрел снизу, перепад высот скрадывал происшедшее, и казалось, что рабочий действительно помешал.
– Я умою твою рожу, шарманщик! – «Мюнеманн» замахнулся палкой.
Гуго спрыгнул с площадки. Снег хватал за ноги, в висках стучали молотки, сахарная крутизна с зеленой каймой качалась перед глазами. Со всего разбега Гуго врезался в разъяренного баварца, опрокинул его в снег и выхватил из рук палку.
Итальянец растерянно разводил руками и что-то говорил, указывая на лежащего в сугробе человека.
Гуго дружески хлопнул его по плечу:
– Аванти, компаньо!
Потом повернулся, бросил на наст зеленую пятимарковую бумажку и проткнул ее острым концом палки. Теперь ему уже никогда не стоять на верхней площадке трассы Поммера.
Полчаса чистого неба
Третий день кисла погода, а вместе с ней и мы. Мелкий сеяный дождичек то переходил в крупный, сбивавший последние желтые листья, то вдруг прекращался, и ветер начинал гнать по небу клочья облаков.
Тогда мы немного оживали – может, развиднеется. А нам всего-то и нужно было полчаса чистого неба. Полет давным-давно был проработан, расписан и разыгран, но мешала погода, вернее ее отсутствие, и мы снова отрабатывали здесь, на земле, наши действия, зная, что осеннее небо не даст нам много времени.
Прыжок, который должен был совершить парашютист-испытатель Валерий Галайда, был очень нужен – им заканчивался комплекс испытаний нового парашюта. И вот теперь некстати испортившаяся погода мешает завершить удачно прошедшие испытания.
Самолет, с которого должен прыгнуть Валерий, буду пилотировать я. Дождь действует нам с Галайдой на нервы, а товарищ Валерия сидит в ангарчике под брезентом, спокойно сложив руки на груди. Ему безразлично, идет ли дождь или светит солнце – лицо его остается бесстрастным, это манекен, до поры до времени заменявший испытателя в ответственных прыжках. Но теперь в воздух уйдет человек, и мы снова склоняемся над картой...
Значит, так, первый заход холостой, чтобы «прицелились» кинооператоры. Второй – для работы. Надо точно рассчитать, когда и где дать команду штурману на открытие грузового люка самолета, чтобы киносъемка зафиксировала все этапы прыжка.
И снова взгляд на небо: не просветлело ли, не поднялась ли облачность...
На аэродром, где мне отныне предстояло работать, автобус привозил испытателей к вечеру. В гостинице мне выделили отдельный номер. В комнате было чисто и тепло, за окнами мягко сыпал крупный снег, а я одиноко сидел в своей комнате и тоскливо глядел в темноту окна на заснеженные сосны.
В дверь постучали. Вошел невысокий темноволосый человек, которого в автобусе все окликали «Валера, Валера!». Вошедший представился:
– Галайда.
Я назвал себя.
– Насовсем к нам или в командировку? – спросил Галайда.
Я ответил.
– Знаешь что, – сказал Валерий, – пошли ко мне пить чай. Ребята в кино уехали, одному сидеть скучно, да и тебе, я вижу, не очень-то весело.
Пока Валерий доставал из шкафа сухари, сахар и банку с вареньем, я потихоньку осматривался. У стены стоял кульман с приколотым к доске начатым чертежом. На стенах – выполненные в резкой, жесткой манере рисунки углем: заснеженный лес, снаряжение парашютиста, брошенное на кресло. Под потолком очень красивые светильники.
– Мы ведь здесь подолгу живем, – объяснил Галайда, перехватив мой взгляд, – вот и создаем уют сами. А то казенно как-то было. – Валерий размешивал чай, исподволь расспрашивал меня, рассказывал сам, как, прыгнув впервые в жизни, навсегда полюбил парашютный спорт, стал испытателем и прыгает уже двадцать лет. Он говорил, а у меня в голове все крутилась его фамилия – Галайда. Где-то я ее уже слышал и наконец вспомнил: я же читал о нем... Валерий в числе первых пятнадцати человек в мире перешел рубеж – две тысячи прыжков, из них только испытательных выполнил полторы тысячи! Неоднократный рекордсмен мира, много раз катапультировался из реактивных машин на большой скорости, причем первое катапультирование совершил всего на двадцать девятом прыжке, прыгал с различных типов самолетов...
С этой встречи и началась наша дружба.
Мне часто приходится возить парашютистов-испытателей «на высоту», и в небе, когда они уже покинут борт самолета, я легко их различаю: вон в ярком белом шлеме Борис, вон Саша – у него в падении характерная группировка – он крупный, а в воздухе сжимается в комочек. Однажды, сбросив парашютистов и делая над ними традиционный вираж, я вдруг не увидел Валерия. Двух парашютистов вижу, на одной почти высоте со мной, третьего нет. Запрашиваю землю. Отвечают: «Третий приземляется».
Потом уже, расспросив поподробнее Галайду, я узнал, как было дело. Валерий прыгал последним в группе. Высота восемьсот метров, открытие купола – мгновенное. Выдернул кольцо, а парашют не открывается. Уже обогнал ранее выпрыгнувших ребят, посмотрел назад – не видно вытяжного «шарика». Дернул за кольцо запасного парашюта. Запасной только начал открываться, как вдруг «пошел» главный купол! И тут сработала мгновенная реакция испытателя. Валерий схватил запасной парашют, скомкал его, обхватил коленями, не дал открыться. Упустишь момент – запасной может уйти в главный купол, намертво перепутаться с ним, захлестнуть стропы, и тогда...
Как-то жарким летним днем полеты закончились раньше обычного. Поднялся сильный ветер, и испытания были отложены.
Автобус, увозящий нас с аэродрома, запаздывал, и все, кто уместился, битком набились в «Волгу» Валерия. Галайда всех развез по домам, а меня затащил к себе. Жена Валерия была еще на работе, и он принялся хозяйничать сам, наотрез отказавшись от моей помощи, а мне, чтоб не скучал, сунул пачку фотографий. Парашюты, парашюты... Тут все понятно. А вот фотография – Галайда в акваланге. Это требует пояснения.
– А-а... – смеется Валерий. – Отдыхаю от неба. В отпуск ухожу в море, но больше месяца не выдерживаю – тянет снова под купол...
Но однажды с Галайдой произошел в воздухе особый случай, чуть не лишивший его парашютного дела навсегда.
Валерий прыгал вместе с известным испытателем Георгием Ждановым, которого Галайда считает своим учителем в парашютизме.
В задании не было ничего необычного – затяжной прыжок с открытием купола через двадцать секунд.
При выходе из самолета Валерия, более легкого, чем Жданов, закрутило потоком воздуха, и он оказался точно над Георгием. «Надо срочно открывать парашют, – решил Галайда. – Иначе столкнемся!» Но в этот момент вспыхнул шелк купола, открывающегося за спиной Жданова. И Валерий падал прямо на этот купол! Галайда успел только дернуть за кольцо и раскинуть руки и ноги, чтобы плашмя встретить неожиданное препятствие.
На скорости Валерий ударился о плотную ткань купола и пробил ее. Стропы парашюта Жданова намертво перехватили ногу Валерия. В это время открылся парашют Галайды и начал буквально вырывать его из купола Жданова. Чудовищная боль в раздавливаемой петлей строп ноге на секунду помутила сознание, но Валерий не выпустил из рук купол парашюта друга. К счастью, стропы, захватившие ногу Валерия, оборвались, теперь он свободен. Но нога, поврежденная в колене, уже не помощник при приземлении. Зато пробитый парашют Жданова наполнился, расправленный руками Галайды. Искалеченный, он все-таки держался в воздухе. Георгию даже не пришлось открывать запасной парашют, он приземлился благополучно.
А Валерий, вес которого пришелся на одну ногу, при приземлении получил еще одну тяжелую травму – сломал вторую ногу в голени.
Когда он очнулся, весь закованный в гипс, первым его вопросом было:
– Доктор, я буду прыгать?!
– Голубчик, на вашем месте я бы спросил – буду ли я ходить, – ответил врач.
Он начал ходить. Потом начал разрабатывать ногу. Часами, сидя в горячей ванне, массировал, сгибал и разгибал непослушное колено. Временами терял сознание от боли, – тогда на помощь приходила жена. Недаром Валерий говорит, что из трех тысяч его прыжков, половина – Шурины...
Днем мы так и не дождались чистого неба. Но ночью поднялся ветер, разогнал облака, и мы с Валерием проснулись от того, что за окном нет привычного шума дождя. К полудню полоса провялилась, песок вобрал в себя воду, лужи подсохли, и я повел свой корабль на взлет.
Каждому испытанию – будь то самолет, прибор, парашют – предшествует кропотливая подготовка. И при подготовке может пригодиться накопленный опыт. Пришлось и мне посидеть, обложившись отчетами прошлых лет об испытаниях, похожих на те, что предстоит выполнить Валерию, изучая, что и как делали летчики до меня.
Мне приходилось десантировать с самолета много разных «объектов», о парашютистах я уже не говорю, но, пожалуй, ни одна из работ не сравнится по «ощутимости» со сбросом многотонного груза. За те несколько секунд, что груз по фюзеляжу самолета идет до люка, центр тяжести самолета смещается далеко назад. Самолет необходимо удержать в строго горизонтальном положении, причем пилотируя его в одиночку, без помощи второго пилота, удерживая машину только маленьким «динамическим» штурвалом, от которого идет запись нагрузок на рулях. И в то же время нужно тщательно выдерживать заданный режим – курс, скорость и высоту. Выполняю разворот на курс, издалека подбираюсь к точке выброски, чтобы штурман спокойно, не торопясь приготовился к сбросу. Самолет на режиме. Стрелки приборов буквально «приклеились» к показаниям заданной высоты и скорости. Мы сидим, вцепившись в управление, каждым нервом ощущая малейшее движение самолета. Штурман передает: «Приготовиться!» Второй пилот отпускает управление, а я перехожу на «динамический» штурвал. Напряженные секунды ожидания следующей команды штурмана. Нельзя даже смахнуть пот, заливающий глаза. Кажется, время остановилось вообще. Наконец... «Сброс!» И сразу в наушниках радостный голос экспериментатора: «Командир! Груз вышел!» Но мне и без его сообщения слышно, как с лязгом прокатилась по рольгангу и ушла в грузовой люк платформа. И я спешно закладываю глубокий вираж, чтобы посмотреть, как там. За те секунды, что я разворачиваюсь на обратный курс, парашюты, несущие груз к земле, уже открылись, и на фоне синего неба я вижу их распустившимися в воздухе цветами, огромными хризантемами. Пока я заканчиваю вираж, груз уже приземлился, отцепка куполов сработала, и они гаснут, опадают в стороне, словно паруса брига, попавшего в штиль...
Сегодня нам предстоит выполнить полет не менее ответственный.
Моя задача – выдержать самолет на режиме так же тщательно, как и при сбросе груза. Ведь на скорости пятьсот километров в час тело парашютиста, подхваченное почти «твердым» потоком воздуха, получает беспорядочную закрутку с особенно опасными кувырками через спину, остановить которую обычными противоприемами выше человеческих сил. А при попытках принять удобное для открытия купола положение парашютистам-испытателям заламывало руки. Представляете, какой удар потоком получит парашютист, если даже самую малость подвернуть самолет на курсе в момент прыжка?
Медленно открываются створки грузолюка... Я представляю себе, как неуютно сейчас Валерию в гулком темноватом чреве фюзеляжа. Но это мой ощущения, а Валерий, я знаю, сейчас занят делом – проверяет в последний раз снаряжение и принимает положение, удобное для прыжка.
На приборе заданная скорость. Штурман зажигает желтый сигнал. «Приготовиться!» Следом за ним вспыхивает зеленый: «Пошел!», и Галайда ныряет в синеву...
Мне надо еще немного пройти по прямой, чтобы прыжок Валерия зафиксировали кинокамеры, а потом – крутой разворот – хочется скорее увидеть парашютиста...
Пока мой корабль выполняет «поворот через фордевинд», Галайда почти у самой земли. Я со снижением выхожу из разворота, а Валерий уже приземлился, рядом белое пятнышко погашенного парашюта...
Ю. Аржанов
