Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №10 за 1991 год"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
Жанр:
Газеты и журналы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)
Любопытная подробность – Сарай не имел городских стен: конное войско хана, постоянно кочевавшее вокруг города, было надежнее любых стен. О благоустроенности города свидетельствует постройка общественного туалета – в Париже XIV века об этом и речи не было.
Замирание городской жизни произошло к концу XV века. После открытия европейцами морского пути в Индию сухопутный маршрут потерял мировое значение. Следующие сто лет в степи возвышались дома и дворцы мертвого города, пока в 1578 году русский царь Федор Иоаннович не повелел ломать «полати в Золотой Орде и тем делати город» – Астрахань. Сие было исполнено с завидной тщательностью, хотя и продолжалось не одну сотню лет. По свидетельству купца Федота Котова, посланного в 1623 году с товарами из государевой казны в Персию, «по той реки по Ахтубе стоит Золотая Орда. Царский двор, и палаты, и дворы, и мечети – все каменные, а стоят и до Астрахани.
И на той Золотой Орды камение ломают и возят в Астрахань на всякие каменные дела». И по сей день местные жители выкапывают кирпичи из фундаментов дворцов и складывают из них свои нехитрые постройки. Грустные мысли навевает подобный пейзаж. Оператор спросил: «Много ли у нас впереди степных городов?» – и, услышав утвердительный ответ, предложил снять Сарай и тем ограничиться. Наверное, он прав – кто сможет в фильме отличить одни холмы от других? И все же я с ним не согласился, мы продолжим движение и поиск, ведь и «пустое пространство» может о многом рассказать умеющему видеть.
Наш спутник, китайский журналист Мэн. Чжаоган, сомневался в том, что торговые караваны с китайской посудой и медными зеркалами достигали Крыма и Венеции. Жителя Пекина смущала огромная протяженность пути через Великую Степь. Но все сомнения отпали, когда на месте раскопок в Сарае археологи показали ему фрагмент китайской чаши из прозрачного силадона с небесными драконами. Секрет изготовления таких чаш остался неразгаданным европейцами. Считалось, что силадон обезвреживает любой яд, поэтому стоимость чаши равнялась стоимости дома.
Известна одна подробность монгольского быта, вызывавшая восхищение средневековых писателей. Это умение кочевников быстро преодолевать широкие реки с помощью судов из бычьей кожи. Плано Карпини наблюдал переправу монгольского войска и описал ее в главе «О хитростях при столкновениях»:
«Знатные имеют круглую и гладкую кожу, на поверхности которой кругом они делают частые ручки, в которые вставляют веревку и завязывают так, что образуют круглый мешок, который наполняют платьями и иным имуществом, и очень крепко связывают... Люди садятся в середину кожаной лодки, и этот корабль они привязывают к хвосту лошади. Иногда они берут два весла, ими гребут по воде и таким образом переправляются через реку. Те, кто победнее, имеют кошель из кожи, крепко сшитый. Всякий обязан держать его при себе. В кошель они кладут платье и все свое имущество, очень крепко связывают этот мешок вверху, вешают на хвост коня и переправляются».
В простоте и надежности кожаного судна мы убедились, сшив из бычьих шкур лодку и испытав ее на Средней Ахтубе. Лодка диаметром два метра легко выдерживала четырех человек. Остается добавить, что мы сделали лодку не с целью проверить наблюдение почтенного Плано Карпини, а исключительно из интереса к моделированию предметов, позволяющих вжиться в чужую культуру и почувствовать себя на миг человеком XIII века.
О захоронениях знатных монголов Карпини сообщает любопытные сведения. Их хоронили тайно в поле, вместе с юртой, «именно сидящего посредине ее, и перед ним ставят стол в корыто, полное мяса, и чашу с кобыльим молоком, и вместе с ним хоронят кобылу с жеребенком и коня с уздечкой и седлом, а другого коня съедают и набивают кожу соломой и ставят ее повыше на двух или четырех деревяшках», чтобы у него в другом мире была юрта в табуны коней. Когда яму зарывают, «сверху кладут траву, как было раньше, с той целью, чтобы впредь нельзя было найти это место». И не исключено, что монголы сооружали также ложные могилы с целью уберечь подлинные от случайных или намеренных вторжений.
Наблюдения Карпини помогают понять, почему до сих пор не найдены погребения Чингисхана и его потомков. Эти места считались заповедными землями, от сохранности которых зависело благополучие целого народа.
Роковой барьер
Барьер, который мог стать роковым для экспедиции, возник на границе Европы и Азии, в низовьях реки Урал. Мы уже несколько дней ехали по сухой степи вдоль Каспийского моря. Этот район на одной средневековой карте отмечен как «земля, необитаемая из-за обилия воды», и даже изображена река Ахерон, несущая свои воды в мир мертвых. Внезапно мне пришла в голову идея заснять топкие берега Каспия. По пути мы увидели селения, смытые водами вышедшего из берегов моря. В последнем поселке старики казахи предупредили меня о возможной опасности... Вездеходы легко преодолели несколько километров плавней; мы ехали через камыши по затопленной дороге, и стаи диких уток с шумом поднимались, в воздух. Граница между морем и сушей оказалась размытой. Какой-то странный азарт рождался от одной только мысли, что вот сейчас мы въедем в море.
Вскоре появился песчаный берег. Оператор снял два дубля и предложил сделать третий. Машины третий раз прошли по своим следам и намертво застряли в вязком иле. Это было равносильно летальному исходу. Ночью ветер с моря – моряна – поднял уровень воды на метр. Один из водителей, оставшийся на ночь в кабине, рассказывал мне потом, что, когда он увидел плавающие в кабине тапочки, – начал молиться.
Однако штормовая ночь прошла без потерь. Паники не было, все силы ушли на борьбу со стихией. Утром крыши машин выглядывали из воды, как загадочные острова. На них громоздились оборудование, личные вещи и промокшее снаряжение, словно рядом произошло кораблекрушение и эти вещи выбросило на берег. Весь следующий день экипаж, разбив палатку на маленьком острове, играл в преферанс, водители, вооружившись самодельными острогами, охотились за рыбой, повар и врач жарили рыбу, а я вплавь отправился на «большую сушу» за помощью. И никто из нас не знал, что будет завтра. Ведь морская стихия непредсказуема. Важно было не дойти до отчаяния... На третий день нам помогли военные. Наши КамАЗы, ко всеобщей радости, выйдя из морского плена, оказались работоспособными, и вскоре мы продолжили путь.
Мы везли с собой запас питьевой воды, продуктов и топлива, позволявший жить и работать в автономном режиме 7-8 дней, или полторы тысячи километров. Тщательная подготовка оправдала себя. Например, путь вокруг Аральского моря не изменился за прошедшие 750 лет: дорог в глиняной пустыне нет вообще, вернее сказать, их прокладывает каждый на свой страх и риск. Случайный дождь превращает солончаки в опасные ловушки. В средние века караваны, шедшие через эти места, использовали опытных проводников. А как быть современным путешественникам?
При встречах с людьми в редких селениях, состоящих из пяти-шести глинобитных хижин, мне казалось, что время здесь остановилось...
В один из таких дней на реке Сагиз мы столкнулись с явлением, которому не нашли объяснения до сих пор. Полчища черных жуков ползли по глиняной пустыне. Невозможно было ступить на землю, не раздавив нескольких насекомых. Мы проехали 60 километров, но жуков стало еще больше... В эту ночь мы спали на крышах салонов.
Как и в средние века, войлочные шатры кочевников, окруженные стадами овец, были разбросаны на необозримых просторах Великой Степи. Но необозримой и однообразной степь казалась только чужеземцам. Каждая родовая группа в степи имела свой ареал кочевок, свое жизненное пространство.
Заметив на горизонте становище, мы направляемся к нему. После обычных приветствий чабан приглашает нас в свою юрту – отведать верблюжьего молока и соленого сыра – курт. Я переступаю порог степного дома и вспоминаю слова Плано Карпини:
«Юрты у них круглые, изготовленные наподобие палатки и сделанные из прутьев и тонких валок. Наверху же в середине юрты имеется круглое окно, откуда попадает свет, а также для выхода дыма, потому что в середине у них всегда разведен огонь. Стены же и крыши покрыты войлоком, двери сделаны также из войлока. Некоторые юрты велики, а некоторые небольшие, сообразно достоинству и скудости людей... Пишу же себе варят и сидят для тепла как император, так и вельможи и все другие люди при огне, разведенном из бычачьего и конского навоза».
Юрта осталась для кочевников таким же надежным пристанищем, как и столетия назад. Ведь кочевой образ жизни – не анахронизм и не ошибка мировой истории, а естественная модель существования, сложившаяся в полупустынях.
...Книга путешествия привела нас к мавзолею Айша-Биби ХII века, расположенному на древней торговой дороге, идущей вдоль северных отрогов Тянь-Шаня. Мавзолей окружает священная роща – место отдохновения паломников. Мне следовало помнить, что нельзя входить в священное пространство с грузом желаний и значимости своего дела. «Все суета сует», – сказал Экклесиаст перед лицом вечности, но желание запечатлеть уникальный по красоте мавзолей словно сделало меня слепым.
Поздоровавшись, я спросил разрешение на съемку мавзолея у старика, которого принял за смотрителя. Он дал согласие. Старик оказался шейхом – хранителем этого места, он знал свою родословную до шестого колена. Такой человек – находка для историка. Старик легко согласился на съемки. Оператор просит его смотреть в объектив. Мотор. Съемка. Вдруг электрический разряд пробивает блок питания, окутывая нас черным дымом... Мы почтительно прощаемся с шейхом и, оставив дары на ступенях мавзолея, удаляемся прочь.
Где менять уставших лошадей?
В одном из казахских городов к нам подошел человек и, прочитав на борту название экспедиции, воскликнул: «Разве Плано Карпини путешествовал на автомобилях?» Позже мне не раз приходилось слышать вопрос: «А почему вы не отправились в путь верхом на лошадях и верблюдах или, на худой случай, в повозке, запряженной парой волов?» Кстати, действительно, а почему?
Предположим, что мы сели на коней. По кочевой традиции для одного всадника требовалось не менее трех лошадей: ездовая, вьючная и сменная, которую не нагружали, дабы она не уставала. Итак, нам понадобилось бы 40-50 лошадей и два года, чтобы совершить переход в 12 тысяч километров с необходимыми дневками. Возможно, что после дня езды в седле у нас оставались бы силы писать путевые дневники и проводить киносъемки, но где и как менять уставших в дороге лошадей?
В средние века конь, верблюд или ладья являлись всего лишь элементом целой системы коммуникаций, будь то конная почта монголов, пешие китайские гонцы или древнерусские укрепленные погосты на волоках и реках вдоль пути «из варяг в греки». Вдоль главных дорог от Персии до Булгара и Китая были устроены караван-сараи, сторожевые пункты, сигнальные башни и переправы. Ни один купец или гонец не мог исполнить своего дела, не воспользовавшись услугами «дорожного сервиса», причем купцы платили за безопасность десятой частью своих товаров.
Марко Поло, пятнадцать лет странствовавший по владениям Великого хана монголов, так описывает пути, идущие от его столицы в разные стороны: «...и на всякой дороге написано, куда она идет, и всем это известно. По какой бы дороге ни выехал гонец Великого хана, через 40 километров он приезжает на станцию, по ихнему янб (отсюда наше «ямщик». – А.Ю.); на каждой станции большой, прекрасный дом, где гонцы пристают. На каждой станции по четыреста лошадей, так Великий хан приказал... В местах пустынных, где нет ни жилья, ни постоялых дворов, и там Великий хан для гонцов приказал устроить станции, дворцы и все нужное, как на других станциях, и коней, и сбрую... Вот так-то ездят по всем областям и царствам Великого хана». Человек, получивший ханскую подорожную с бирюзовой, золотой или серебряной печатью, беспрепятственно и быстро проезжал империю из конца в конец.
А поскольку монгольская средневековая почта давно канула в Лету, а ханские подорожные пылятся в музеях, мы предпочли коням более надежный способ передвижения – на автомобилях.
Интересно, что в эпоху господства монголов в Азии европейцы часто доходили до Китая. Но с исчезновением единой монгольской империи Китай опять оказался «закрыт» для европейцев. Странствия, которые было сравнительно легко осуществить в ХШ веке, уже в XV веке превратились в подвиг.
Там, где жили чудовища
Какими представлял себе Плано Карпини пространства и обитателей Азии? То, что он увидел своими глазами, описано им вполне реально. О многом же он узнал с чужих слов. Его интерес к восточной части мира вполне понятен. Ведь европейцы XII века считали, что Каспийское море сливается с Северным океаном и что в море упирается стена, отделяющая мир чудовищ от людей. Как раз туда-то и лежал путь Плано Карпини.
Достигнув «пределов Земли», он страстно внимал рассказам о невероятных существах. Большинство этих рассказов не поддается расшифровке, потому что они родились на грани мифов в наблюдений за чужими, непонятными обычаями. Я думаю, что над ними не стоит ломать голову, ибо они больше говорят о личности рассказчика, нежели о реальных событиях. Так, описывая северные походы монголов за Урал, Карпини приводит рассказ о Баросситах: ...у которых небольшие желудки и маленький рот; они не едят мяса, а варят его. Сварив мясо, они ложатся на горшок и впитывают дым, и этим только себя поддерживают; но если они что-нибудь едят, то очень мало. Подвинувшись оттуда, они пришли к Самогедам, а эти люди, как говорят, живут только охотами; палатки и платье их также сделаны только из шкур зверей. Подвинувшись оттуда далее, они пришли к некой земле над Океаном, где вшили неких чудовищ, которые, как нам говорили за верное, имели во всем человеческий облик, но концы ног у них были, как у ног быков, и голова у них была человеческая, а лицо, как у собаки; два слова говорили они на человеческий лад, а при третьем лаяли, как собаки, в таким образом в промежутке разговора они вставляли лай, но все же возвращались к своей мысли, и таким образом можно было понять, что они говорили». В южных пустынях монголы будто бы обнаружили «чудовищ, имеющих человеческий облик, но у них была только одна полная рука, и та на середине груди, и одна нога, и двое стреляли из одного лука; они бегали так сильно, что лошади не могли их догнать, ибо они бегали, скача на одной ноге, а когда утомлялись от такой ходьбы, то ходили на руке и ноге, так сказать, вертясь кругом».
Страх перед неведомыми опасностями, трудности зимнего пути, случайное нарушение чужих обычаев, эмоциональное переутомление от избытка впечатлений – все, что угодно, могло погубить нашего путешественника. Но Карпини остался жив. Почему? Пусть вас не удивляет этот вопрос, ведь в истории странствий было мало успешных экспедиций.
Мне кажется, что с монахом произошел один из тех редких случаев, когда странник получает жизненную энергию, становясь «человеком мира». Европа его глазами смотрела на Азию. Проделав путь из одной части мира в другую, он обрел новые знания, которые должен был донести до европейцев. Он просто не мог умереть, не закончив своей миссии. И у него был лишь один способ избавиться от пережитого – написать книгу о всем увиденном и услышанном. Так родилась «История монголов» Плано Карпини.
Последнее препятствие
У большинства народов Азии принято сидеть во время еды на полу, застеленном коврами, опираясь локтями на подушки. Пищу кладут на разостланную на полу скатерть или невысокий столик. Различия в застольных позах в разных культурах таковы, что, например, некоторые арабские сидячие позы воспринимаются европейцами как вызов этикету. Особенности сидения за трапезой на Востоке и на Западе предполагают разные стили поведения и даже образа жизни. Любопытно, что в Китай высокие стулья проникли из Европы еще во II—III веках нашей эры, причем сначала стул служил только для особо почетных лиц. До сих пор у ряда народов Азии есть за высоким столом – привилегия царских особ.
Так или примерно так размышляли мы во время одной из вечерних бесед, когда восточная часть маршрута близилась к концу и мы уже видели горы, уходящие в Китай. Изнывая от жары, водители слушали сводку погоды о первых заморозках в далекой России.
Усталость лежала на всех лицах, кроме одного. Казалось, каждый день движения на Восток приносил силы только Гостю – китайскому журналисту. Впереди нас ждала последняя встреча и последнее испытание.
Мы въехали в Чуйскую долину, где на границе Казахстана и Киргизии живет удивительный народ – дунгане. Они говорят на одном из северных китайских диалектов, исповедуют ислам и бережно хранят традиционную культуру (Подробно о дунганах рассказывалось в очерке Петра Перлина «Люди долины Чу». – См. «Вокруг света» № 12/90.) .
На китайского журналиста знакомство с дунганами произвело ошеломляющее впечатление. Он решил здесь остаться и, если можно, навсегда. Перед его взором ожили средневековые китайские обычаи – мы попали на дунганскую свадьбу, – и он, наверное, ощущал себя первооткрывателем. С ним самим произошла удивительная перемена. Это был уже не тот Мэн, который с невозмутимым лицом переживал наводнение на Каспии и многодневную тряску через жаркие степи. Перед ним встала дилемма – с одной стороны, ему хотелось доехать с экспедицией до конца, до озера Алаколь, а с другой, остаться в дунганской общине. Так возник еще один психологический барьер, который мог разрушить группу, и в этом не было случайности, ведь совсем рядом лежала китайская граница. Проехав с нами еще день, Мэн вернулся к дунганам.
В горах, окаймляющих озеро Иссык-Куль, мы наткнулись на кладбище с пирамидами-обелисками, увенчанными рогами оленей. Оператор наотрез отказался снимать эти памятники! Видимо, эмоциональное утомление достигло предела: «Мол, и так наснимали тьму всяких диковинок, не экспедиция, а экскурсия по Кунсткамере». Я возразил: «Перед нами один из самых архаичных символов – пирамида-гора с рогами священного оленя». И для пущей убедительности привел исторические аналогии: великолепные рога Минотавра, которым поклонялись древние жители Крита; кельты изображали своих богов мужчинами с пышными рогами; древние цари хеттов носили на голове рога оленей; конструкция короны средневековых королей восходит к шаманскому головному убору с оленьими рогами; европейские рыцарские шлемы были увенчаны рогами – то был символ мужества. Но все это не подействовало на Оператора. Тогда я попросил сделать мне подарок, и съемки состоялись.
Озеро Алаколь было у всех на устах. И не потому, что его описали знаменитые путешественники XIII века, нет, – здесь кончалась наша экспедиция. Несмотря на то, что в конце сентября озерная вода была прохладной, все как один искупались в Алаколе.
На противоположном берегу озера синели горы. С ними связана загадка, которую я хочу предложить читателям. Карпини пишет, что здесь стоит «небольшая гора, в которой, как говорят, имеется отверстие, откуда зимою выходят столь сильные бури с ветрами, что люди едва и с большой опасностью могут проходить мимо. Летом же там всегда слышен шум ветров, но, как передавали жители, он выходит из отверстия слегка». Реальность это или вымысел? И если реальность, то чем объяснить удивительные свойства алакольской горы?
За пылающим горизонтом лежала Монголия, и забытые дороги через Хангайские горы вели к ее древней столице на реке Орхон. На месте города Каракорума чудом уцелела лишь гигантская каменная черепаха. Удастся ли нам во время будущей экспедиции прикоснуться к его древним камням?
Александр Юрченко / Фото автора
Казаки в Абиссинии
Окончание. Начало см. в № 9/91.
Дневник Начальника Конвоя Российской Императорской Миссии в Абиссинии в 1897—98 году.
15-го (27-го) декабря, понедельник. От Мордале до Гагогине – безводный переход. Караванное дело, благодаря заботам гг.Ч-ова и доктора Щ-ва, начинает налаживаться. Сомали изучили свои вьюки, каждый берет то, что ему нужно, ссор и недоразумений становится меньше и меньше.
...Мы спускаемся на несколько ступеней вниз по каменистому спуску и попадаем на обширное плато. Грунт мягкий, песчаный. Клочки сухой серой травки покрывают эту пустыню здесь и там. Раскаленный воздух дрожит и переливается, и чудится, будто там, на далеком горизонте, синеет лазурное море; в море окунулись высокие горы, отдельные скалы торчат из воды. Густой темный лес растет на берегу голубого озера, совсем недалеко от дороги. Оглянешься назад и увидишь, как медленно уходят скалистые горы, смотришь вперед – голубое море манит прохладой берегов, лес очаровывает своей тенью.
Мираж... Ни куста, ни дерева – один песок. Дорожка утраивается, учетверяется, караван идет в две колонны. Мои казаки построились в две шеренги, и мягкий баритон Сидорова заводит:
В битвах крепко закалены
Мы, лихие моряки,
Своим жребием довольны,
Мы, ура-альски казаки.
Хор подхватывает, и по далекой пустыне звенит лихая морская песня рыбаков-уральцев.
По сторонам дороги начинают появляться невысокие песчаные холмики – это постройки термитов. Почти подле каждого муравейника видны ямы, прокопанные муравьедом. Чахлые кустики мимозы растут по сторонам, они становятся чаще и чаще и, наконец, покрывают всю пустыню. Горы слева, крутые и утесистые, подступают ближе и ближе, среди кустарников видны деревья, сплошная заросль мимоз и зеленых вьющихся растений покрывает песок. Эта местность называется «Сарман»...
В 3 часа пополудни пришли в Гагогине и стали биваком среди кустов мимозы, правее дороги. Палаток здесь не разбиваем, завтра выступим чуть свет, чтобы попасть к полудню на воду и напоить мулов. Сами обходимся 16-ю жестянками с водой, взятыми на верблюдах в Мордале. При таких условиях умыванье рук и лица является такой роскошью, какую мы не можем себе позволить.
Устроив бивак, я пошел на охоту. Отойдя версты три от Гагогине и приблизясь к горам, я увидел на горном кряже
под сенью высоких мимоз стадо антилоп, голов в двенадцать, и правее их двух страусов. Прикрываясь кустами, подполз к ним шагов на 600 и выстрелил по страусу, но попасть не удалось. Все стадо всполохнулось и насторожилось, я успел дать еще выстрел, опять безрезультатно – стадо исчезло за горой в мгновение ока. Напрасно я перебрался через гору и спустился вниз, отыскивая их, напрасно прошел в зеленую рощу на дне глубокой балки – ни антилоп, ни страусов не нашёл. Я выгнал только парочку диг-дигов, которых и положил на месте двумя удачными выстрелами из трехлинейной винтовки. Сарман и Гагогине – это зверинец среди серых кустов мимозы. Вы стреляете по куропаткам, а из куста выбегает пятнистая гиена; зайцы то и дело прыгают из травы, срываются с места диг-диги, а на горизонте бродят стада антилоп и страусов.
Благословенная страна для охотников.
Вернувшись домой, я нашел в конвое громадную (аршина на два вышиной и столько же длиной) антилопу, убитую урядником Авиловым, зайца, дикую курицу; приобщив к этому мою пару диг-дигов, мы с кашеваром Алифановым порешили, что на завтра для конвоя ни консервов, ни барана не нужно. Обойдемся своей охотой.
16-го (28-го) декабря, вторник. От Гагогине до Биа-Кабоба (28 верст). В одиннадцатом часу утра стали видны высокие горы – это горы у Биа-Кабобы. Тропинка поднялась наверх, опять опустилась, и мы были в широком песчаном русле.
На конической вершине стоит каменное здание с маленькой башней. Из окна башни высунута палка, и на ней развевается красно-желто-зеленый флаг Абиссинской империи – это ее пограничный пост. Два абиссинских солдата, оба босые, но один в синем однобортном мундире с желтыми пуговицами, напоминающем куртки турецкого низама, а другой в белом национальном костюме, один в чалме, а другой с непокрытой головой, с ружьями в руках, отдали нам честь, приложив правую руку к голове.
Как и большинство водных станций Сомалийской пустыни, Биа-Кабоба – пустое песчаное русло реки. Несколько глубоких колодцев прокопано по руслу, и в них набирается мутная пресная влага. Это не вода, это настой песку и минеральных примесей, чрезвычайно легких, трудно отстаивающихся. Но и эта вода доставила нам большое удовольствие.
Берега реки густо поросли высокими колючими мимозами, бледно-зелеными кустами с листьями, похожими на восковые свечи, и вся эта гущина мимоз и кустов обвита лианами. Тонкие нити их свешиваются вниз, образуя тенистые навесы, падают до земли, стелются по ней. Местами кусты разрослись так густо, что трудно пройти. Эта роща, на чистом и твердом песке, кажется искусственно выращенным садом. Недостает среди этих деревьев только зеленого газона. Белый песок убивает зелень и с сероватым тоном стволов, сухих веток и листьев дает грустный, унылый тон. Но посмотришь наверх, на переплет зеленых лиан, на бледную зелень мимоз, на листву молочаев, на прозрачное голубое небо, бездонное и бесконечное, вдохнешь теплый аромат листьев – и отрадно станет на душе и забудешь про унылую пустыню.
Птицы всевозможных пород, форм и цветов летают и чирикают по всем направлениям. Маленькие колибри-медоносы, серые попугаи, особые серые длиннохвостые птицы, дикие голуби, куры и цесарки видны повсюду. Стада маленьких диг-дигов, спугнутые шумом шагов, выскакиваю из кустов и скрываются снова. Кажется, будто находишься в зверинце, а не в дикой пустыне.
Вокруг колодцев целый день кипит жизнь. Из окрестных сомалийских кочевьев подходят черные женщины в пестрых платках на плечах, с бусами на шее, с маленькими ребятами за плечами. На головах они несут деревянные гомбы, украшенные раковинами. Медленно наполняют они кувшины, идут далее, а на смену им приходят громадные стада баранов, белых с черными головами, стада пестрых коз и серых ослов. Под вечер – все русло полно этими стадами.
Глядишь на эти пестрые тряпки женских юбок, на широкие кувшины, на белых барашков – и вспоминаешь библейские времена. Так кочевали к колодцу овцы Лавана, так паслись стада богача Иова в первобытной простоте костюма, среди однообразной величественной природы пустыни.
17-го (29-го) декабря. Дневка в Биа-Кабоба. От Биа-Кабоба до Арту на протяжении почти 100 верст идет песчаная пустыня, поросшая редким лесом мимоз. У Арту она поднимается по крутому склону, образует террасу, затем идут опять каменистые горы, спускающиеся круто вниз, в ущелье Арту. На всем протяжении этого пути нигде нет воды. Караваны обыкновенно делят его на четыре части – до Орджи, Дебааса, Буссы и Арту, делая три ночлега без воды. Наш караван, состоящий из 53 мулов, почти сотни людей, считая с черными, и 136 верблюдов, должен был в таком случае поднять на себя около 150 ведер воды и, кроме того, подвергнуть себя всем лишениям и неудобствам безводных ночлегов.
Вот почему было решено сделать в Биа-Кабоба дневку с тем, чтобы дать отдых верблюдам и мулам, а затем идти во что бы то ни стало первым переходом в 48 верст до Дебааса и вторым – около 45, через горы до Арту.
Дневка прошла тихо. Близ полудня прибыл на верблюде почтовый французский курьер, двумя выстрелами из винтовки возвестил о своем прибытии, забрал письма и уехал далее. Эти курьеры, последняя связь с цивилизованным миром, время от времени передают наши вести в Европу.
18-го (30-го) декабря. От Биа-Кабоба до Дебааса. ...Около 2-х часов у дороги, в тени мимозы, показался костер. Белый мул привязан у дерева, бурка, раскинута по песку, на ветвях сверкает серебряная сигнальная труба – это Терешкин ожидает нас с чаем.
– Постойте, ваше благородие, – кричит он издали, – чай по порциям, понемногу, по две кружки.
– Откуда же ты воду достал?
– Из поросеночка, ваше благородие. У черных висят поросеночки с водой, я за две аны и добыл воды. Все, думаю, господам офицерам напиться с дороги хорошо.
«Поросеночком», на языке Терешкина, назывался козий бурдюк, который постоянно возят при себе сомали.
Мы утолили жажду, угостили арьергард и поехали догонять караван.
После вчерашней дневки, по ровной песчаной тропинке, мулы идут весело. Синие, стального цвета дрозды с красной шеей то и дело перелетают с куста на куст. Верблюды шагают медленно, чуть колыхаясь с боку на бок. По сторонам идут арабы лейб-каравана, в цветных чалмах, с ружьями за плечами. Итак, мы двигаемся за ними шаг за шагом, час верхом, полчаса пешком, ведя мулов на поводу.
Солнце стало склоняться книзу, заалел запад, красные лучи потянулись по зеленоватому небу, тени мимоз стали длиннее, жар меньше. Солнце подошло к горам, отбросило длинные тени из-за них, несколько столбов лучей поднялись наверх, разошлись по бокам, потом и они погасли, пурпур заката стал бледнеть, перешел в оранжевый, потом в желтый цвет, наконец, потух совсем. Стало темно, тени исчезли, лес мимоз слился в одну черную стену, небо стало синее, на востоке загорелась одна звезда, за ней другая – и вот выплыл месяц. Ночные неясные тени пошли от верблюдов, от людей, от мимоз. Песок стал белее, яркие серебряные блики появились на чалмах арабов, перья стали еще фантастичнее, и длинная вереница верблюдов с ящиками и тюками по бокам, на фоне ажурных мимоз и далекой пустыни, озаренной фантастическим светом луны, была чудным необыкновенным зрелищем. Безобразные головы и длинные ноги, все уродство контура верблюда скрадывалось полусумраком ночи, а пестрые краски арабских костюмов были мягче, изящнее. Мягкая прохлада легла с этим сумраком; она освежила наши тела, вольнее дышалось, легче было идти. Аромат мимоз, неясный, едва уловимый, наполнял воздух – и еще волшебнее стала картина. Эта пустыня ночью, эти мягкие тени мимоз, простор, окруженный едва видными горами, эта ночная мягкость воздуха, этот слабый запах, эти пестрые тряпки, эта красота природы, только без женщины, без человека, как деятеля, но лишь как статиста, дополняющего декорацию, – не эти ли ночи пустыни создали цветистый арабский язык, бездну эпитетов, подобно тому, как жар раскаленной днем пустыни придал знойный колорит арабским сказкам...
19-го (31-го) декабря. От Дебааса до Арту.
Опять кусты мимозы, сухая травка между ними, плато, покрытое песком. Около 4-х часов вечера мы снова стали подниматься на каменистый кряж. Здесь дорога теряла всякое право на наименование пути сообщения. Только большие камни были оттянуты в сторону, мелкий же круглый булыжник покрывал всю тропинку. Бедные мулы подбились. Они едва переступали по острым камешкам, катившимся из-под их ног. Усталые верблюды ложились среди дороги и ревом давали понять, что они не хотят дальше идти. Удары веревкой, вытягивание губы заставляло их подняться и идти, идти вперед.
