Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №08 за 1979 год"

Ирвинг Уоллас. Документ «Р»

Продолжение. Начало в № 4—7.

Машину Гарри Эдкок вел к очень осторожно. Было без четверти два ночи, и только луна освещала эту редко используемую лесную дорогу.

– Ты уверен, Гарри, что нашего отъезда никто не заметил? – в третий раз за последний час спросил сидящий на переднем сиденье рядом с Эдкоком Вернон Т. Тайнэн.

– Абсолютно уверен, – снова заверил его Эдкок. – Более того, я отпечатал ложный список ваших дел на сегодняшний вечер в Вашингтоне и довел его до общего сведения.

– Молодец, Гарри, молодей. – Тайнэн смотрел в ветровое стекло на густую листву деревьев, вплотную подступивших к дороге. – Ни черта не видно. Мы не заблудились?

– Я подробно следую указаниям начальника тюрьмы, – ответил Эдкок. – Дженкинс дал точный маршрут.

– Долго еще ехать?

– Мы почти на месте, шеф.

Маленький частный реактивный самолет доставил их из Вашингтона в Гаррисберг, штат Пенсильвания. Других пассажиров в самолете не было. В аэропорту Гаррисберга уже ждал взятый напрокат «кадиллак». Эдкок сразу же сел за руль, Тайнэн устроился рядом, расстелив между ними испещренную красными пометками карту района Льюисберга. Покинув Гаррисберг, они по мосту пересекли Саскуиханну и понеслись по федеральному шоссе № 15 вдоль западного берега реки. Покрыв за полтора часа около пятидесяти миль, они достигли первого указанного им ориентира, Бакнелльского университета, потом въехали в казавшийся призрачным в этот поздний час город Льюисберг. Проезжая городскую школу, Эдкок сбавил ход, чтобы свериться с картой, нашел нужный поворот на магистраль и выехал на окраину города.

– Здесь поворот к воротам тюрьмы, – указал он налево. – Но Дженкинс сказал, чтобы мы проехали дальше по шоссе и потом свернули влево у больницы евангелистов, объезжая тюрьму с северной стороны..

..... Нас там никто не заметит? – спросил встревоженно Тайнэн.

– Нет, шеф, место там глухое. Да и ночь сейчас поздняя. Доехав до лесного проселка, мы должны свернуть на него и проехать сквозь лес до южной опушки, откуда видны стены и водонапорная башня тюрьмы; там мы должны ждать.

И теперь они медленно ехали через лес.

Эдкок наклонился вперед, увидев конец дороги, и одновременно с ним наклонился вперед Тайнэн, осматривая опушку.

– Кажется, прибыли, – пробормотал Эдкок. – Дженкинс говорил, что здесь направо должна быть просека. Точно, вот и она.

Свернув с дороги вправо, он резко переложил руль налево и затормозил. Вдалеке смутно вырисовывались силуэты бетонной стены тюрьмы, крыши зданий тюремного двора и водонапорной башни.

Выключив фары, Эдкок махнул рукой в сторону тюрьмы.

– Заведение максимального режима. Много там сидит крепких орешков.

– Раденбау не из их числа, – ответил Тайнэн. – Он из теста помягче. Политзаключенный.

– Я и не подозревал, что он политзаключенный.

– Официально – нет, на самом деле – да. Слишком много знал о том, что делается наверху. За это тоже сажают.

Несколько минут спустя Эдкок дернул Тайнэна за рукав.

– Кажется, едут, шеф.

Напрягая зрение, Тайнэн различил сквозь ветровое стекло два пятнышка света, приближающихся к ним по дороге.

– Должно быть, Дженкинс, – сказал он. – Едет с одними подфарниками. Ладно. Дальше действуем так. Я пересяду назад. Ты останешься за рулем. Говорить буду я. А ты знай слушай. И помни, что дело у нас общее.

Тайнэн вылез из машины, открыл заднюю дверцу и забился в угол сиденья.

На просеку въехала машина и остановилась ярдах в десяти от них. Заглох мотор. Погасли подфарники. Открылась и закрылась дверца. Затем послышались шаги. В окне Эдкока показалось сморщенное лицо начальника тюрьмы Брюса Дженкинса. Эдкок молча показал через плечо пальцем на заднее сиденье. Втянув голову, Дженкинс шагнул к заднему боковому окну.

Тайнэн наполовину опустил стекло.

– Здравствуй, Дженкинс, как поживаешь?

– Рад видеть вас, директор. Все в порядке. Привез, кого вы просили.

– Проблемы были?

– Почти нет. Он, правда, не очень-то жаждал вас видеть...

– Не любит меня, – хмыкнул Тайнэн.

– ...но приехал. Любопытство его разобрало.

– Еще бы, – сказал Тайнэн. – Ну, не будем терять времени. Веди его сюда. Пусть сядет рядом со мной.

– Хорошо.

– Когда закончим, он вылезет, ты подойдешь ко мне. Возможно, будут для тебя кое-какие инструкции.

И еще. Этой встречи никогда не было.

– Какой встречи? – Морщинистое лицо тюремщика рассекла ухмылка.

Тайнэн ждал. Не прошло и минуты, как открылась противоположная дверца машины. Дженкинс сунул в кабину голову.

– Привел.

Дональд Раденбау замер за его спиной. Лица его Тайнэн не видел, видел только сведенные вместе кисти рук.

– Он что, в наручниках?

– Так точно, сэр.

– Сними их к чертям. Не тот разговор.

Зазвенели ключи. Тайнэн увидел, как тюремщик открывает замок и снимает наручники, как узник массирует запястья.

– Лезь в машину, – услышал он голос Дженкинса.

Дональд Раденбау наклонился, чтобы сесть в кабину. Теперь были видны его голова и лицо. Он мало изменился за три года заключения, разве что казался похудевшим в сером тюремном комбинезоне, который был ему велик. Лысина, венчик светлых волос, бакенбарды; глаза за очками в металлической оправе казались меньше из-за мешков под ними; худое, впалое лицо, неопрятные маленькие усики под тонким длинным носом. Бледный и угрюмый человек.

Забравшись в кабину, он забился в противоположный угол, как можно подальше от Тайнэна. Директор ФБР даже не пытался протянуть ему руку.

– Здравствуйте, Дон, – сказал он.

– Здравствуйте.

– Давно не виделись.

– Пожалуй, давно.

– Курить хотите? Гарри, дай ему сигарету и зажигалку.

Прикурив, Раденбау вернул зажигалку Эдкоку, два раза подряд глубоко затянулся, выпустил клуб дыма и, казалось, несколько расслабился.

– Как поживаете, Дон? – продолжал Тайнэн.

– Чертовски хороший возрос, – хмыкнул Раденбау.

– Что, неужели так плохо? – спросил Тайнэн сочувственно. – А я слышал, что вас определили в тюремную библиотеку.

– Я сижу в тюрьме, – ожесточенно ответил Раденбау. – В тюрьме, за решеткой, как животное, а я ни в чем не виноват.

– Да, я знаю, – ответил Тайнэн. – Тяжело это.

– Просто гнусно. Предусмотрено все, чтобы защитить вас от нас, – стальные двери, бетонные стены, тройные замки, электроника. Но не предусмотрено ничего, чтобы защитить нас от того, что творится внутри, – избиения, поножовщина, наркотики. Тюремщики один другого хуже. Еда ужасная и тесная клетушка-камера шесть на одиннадцать футов. Вы не хотели бы провести свои лучшие годы на планете размером шесть на одиннадцать? Стрижка в парикмахерской – огромное событие. Иногда письмо от дочери. Гнусно, особенно если знаешь, что нет никакой надежды.

Раденбау сердито замолк, жадно затягиваясь сигаретой.

Тайнэн внимательно смотрел на него.

– Да, это хуже всего, когда нет надежды, – согласился он сочувственно. – Жаль, что умер Ной Бакстер. Жаль. Он ведь был вашим предпоследним шансом выбраться отсюда.

– Предпоследним? – остро взглянул на него Раденбау.

– Да. Потому что ваш последний шанс – это я, Дон.

Раденбау впился взглядом в Тайнэна.

– Вы?

– Да, я, – кивнул Тайнэн. – Я приехал, чтобы предложить вам сделку, Дон. Чисто деловую и сугубо между нами. Я могу дать вам то, в чем вы нуждаетесь. Свободу. Вы можете дать мне то, в чем нуждаюсь я. Деньги. Вы готовы выслушать меня?

Раденбау молча кивнул.

– Итак, позвольте мне выложить все прямо и откровенно. Где-то во Флориде вы припрятали миллион долларов наличными, и не будем спорить, так это или нет. Я тщательно изучил ваше дело. Там, где то во Флориде, лежит миллиончик наличными, который приносит вам ноль процентов дохода. А жаль! Вы должны бы иметь хоть что-то с этих денег, и не через двенадцать лет, а сейчас. Что можно купить за такие деньги? И чего вы хотите больше всего на свете? Свободы? Вы сами сказали, что гниете в тюрьме заживо. Вы хотите выйти на волю. Я не могу сделать вас невиновным, поскольку таковым вас признал суд. Но я могу дать свободу. Продолжать?

– Продолжайте.

– Я не кровосос. И весь миллион у вас не потребую, хотя мог и, думаю, получил бы. Мне нужна лишь часть ваших денег, ну, скажем, для капиталовложения. Взамен я сокращу ваш пятнадцатилетний срок до того, что вы уже отсидели. Это нелегко, но в моих силах. После этого вы отправитесь в Майами, откопаете ваш миллион и доставите указанному мной посреднику 750 тысяч долларов. Остальное оставите себе, чтобы было с чего начинать новую жизнь. И, таким образом, наша сделка будет успешно завершена. Что вы на это скажете?

Тайнэн следил за лицом Раденбау, но не видел никакой реакции. Тот сидел, стиснув зубы, глядел прямо перед собой.

Тайнэн заговорил снова:

– Я понимаю, что вас интересуют подробности. Есть одна оговорка, на которую вам придется согласиться, иначе сделка отменяется. Я уже сказал, что дело это нелегкое. У меня нет власти освободить вас или выпустить под залог. Это могут сделать только члены специальной комиссии, а я точно знаю, что они намерены держать вас в тюрьме еще двенадцать лет. Я не могу выпустить из Льюисбергской тюрьмы Дональда Раденбау, но я могу выпустить из тюрьмы вас.

На этот раз Раденбау бросил взгляд на Тайнэна.

– Повторяю еще раз: дело трудное, но возможное. Для того чтобы прикрыть нас обоих, в день выхода из тюрьмы вы должны принять иное обличье. Такие превращения сложны, но осуществимы. Есть успешный опыт. С 1970 года начальник отдела контрразведки министерства юстиции дал новые обличья не менее чем пятистам осведомителям, свидетелям обвинения и людям, давшим важные для государства показания. Всем им тайно изменили внешность и место жительства. Этот метод применялся раньше, он может быть также успешно осуществлен и сейчас. Но только в данный момент я не смогу действовать через министерство юстиции, мне придется все делать самому.

Тайнэн ожидал, что его собеседник хоть как-то на это среагирует, но ошибся. Поэтому он продолжал.

– Прежде всего мы избавимся от Дональда Раденбау – это обязательное условие, иначе ничего не выйдет. Дженкинс заявит, что вы умерли от инфаркта или что вас зарезали уголовники. Лучше, конечно, придумать естественную смерть – меньше проблем. После этого мы вас выпустим. Изменим внешность, отпечатки пальцев, создадим совершенно новое обличье, новое имя и все необходимые документы – от свидетельства о рождении и карточки социального страхования до водительских прав и кредитной карточки. Через неделю вы начнете новую самостоятельную жизнь – свободным, независимым и весьма состоятельным человеком. Но Раденбау вы больше не будете. Я знаю, что у вас есть дочь, родственники, друзья, но им придется надеть траур. Правды они не должны узнать никогда. Понимаю, что вам будет тяжело, но это часть цены за свободу, наряду с 750 тысячами долларов. Вот так, – заключил Тайнэн, пытаясь рассмотреть стрелки часов. – У нас уже почти не осталось времени, Дон. Вы слышали мое первое и последнее предложение и должны решить: да или нет. Если скажете «нет» и предпочтете остаться гнить в тюрьме еще двенадцать лет – если вас, конечно, не зарежут уголовники – и выйти на свободу стариком, то можете цепляться за свои деньги и свое старое имя. Дело ваше. Если скажете «да», то получите свободу, кругленькую сумму наличными и новую жизнь, которой будете наслаждаться как новый человек. Выбор за вами.

Тайнэн замолк, чтобы все сказанное лучше дошло до собеседника. Подождав немного, он с пылом заговорил опять.

– Решать придется прямо сейчас, в ближайшие пять минут. Если отказываетесь, можете просто выйти из машины. Вас там ждет Дженкинс с наручниками, чтобы отвезти обратно в тюрьму. Если скажете «да», я сейчас же отдам соответствующие распоряжения и вам и Дженкинсу, вы выполните их и через неделю будете свободным человеком с четвертью миллиона в кармане. Итак, Дон, что же вы решили?

Только через пять дней после возвращения в Вашингтон из Калифорнии Коллинз сумел выехать в Льюисберг. Отчет президенту о служебной поездке был краток, поскольку многие из своих действий Коллинз опустил. Он решил пока не рассказывать президенту ни о поездке в Тьюл-Лейк, ни о встрече с Кифом, Юрковичем и Тобиасом, ни о приватной беседе с Мейнардом. Он просто не мог говорить с президентом об этом, потому что питал подозрения относительно роли последнего в сомнительных событиях, происходящих в Калифорнии. Он рассказал о дискуссии с Пирсом, а затем подробно остановился на своей речи, произнесенной перед юристами, пытаясь подать ее как большой успех, но президент был хорошо осведомлен и откровенно высказал недовольство.

– Вы недостаточно энергично боролись за наше дело, – сказал он Коллинзу. – Я ожидал от вас более сильного выступления. Тем не менее обстановка складывается в нашу пользу. Сегодня пришли хорошие новости.

Под хорошими новостями подразумевались последние данные Рональда Стидмэна по опросу членов законодательного собрания Калифорнии. В ассамблее за поправку высказались 65 процентов, против – 35 процентов. В сенате разрыв оказался меньше: соответственно 55 и 45 процентов. Коллинз с трудом скрыл разочарование.

Мысли о Льюисберге, единственной нити, способной вывести его к документу «Р», не оставляли Коллинза, и он надеялся вылететь туда на следующий же день. Но поручения президента и проблемы, возникшие в отделах гражданских прав и борьбы с преступностью его министерства, заставили отложить отъезд. Наконец он организовал поездку через своих подчиненных из управления тюрем под благовидным предлогом инспекции.

И вот он в Льюисберге, обход тюрьмы закончен, и ему предстоит перейти к истинной цели своей поездки.

– Могу ли я быть полезен чем-либо еще? – опросил Дженкинс.

– Спасибо, вы очень мне помогли, – любезно ответил Коллинз. – Я увидел уже все, что хотел, пожалуй, мне пора... – Он очень убедительно замялся. – Хотя еще... Мы расследуем дело об уклонении от уплаты налогов, и в связи с ним всплыло имя одного из ваших подопечных. Нельзя ли с ним побеседовать минут пять-десять с глазу на глаз?

– Разумеется, – ответил Дженкинс. – Скажите мне, кто он, и я немедленно пришлю его к вам.

– Раденбау, Дональд Раденбау. Интересно бы с ним поговорить.

Дженкинс не сумел скрыть изумления.

– Разве вы не читали сегодняшних газет?

– Нет, а что?

– Очень жаль, но Дональд Раденбау умер. Скончался три дня назад от инфаркта. Мы не сообщали о его смерти до вчерашнего вечера, пока не сумели найти ближайшего родственника. Но сегодня утром информация уже была в газетах.

– Умер... – хмуро повторил Коллинз. Значит, умерла его последняя надежда найти документ «Р».

– Опоздали на три дня, – заметил Дженкинс. – Не повезло.

В отчаянии Коллинз уже собрался уехать, как вдруг его осенило.

– Вы сказали, что не сообщали о смерти, пока не нашли ближайшего родственника покойного?

– Да. У него в Филадельфии дочь Сюзен, но ее эти дни не было в городе, поэтому мы так долго искали. Положено ведь не только уведомить о смерти, но и решить, как поступить с телом покойного. С ее согласия мы похоронили его на тюремном кладбище за казенный счет.

– Как она среагировала?

– Убита горем, естественно.

«Что ж, – подумал Коллинз, – может, она сумеет чем-то помочь, хотя сомнительно...»

Операция оказалась на редкость хорошо спланированной, и пока что все шло как по маслу.

Устроившись на сиденье быстрой моторной лодки, несущейся по каналу, отделяющему южный мыс Майами-Бич от Рыбацкого острова, Дональд вспоминал события последней недели.

Шесть дней назад в лесу у Льюисбергской тюрьмы он расстался с Верноном Т. Тайнэном, дав согласие вступить в невероятную сделку, предложенную директором ФБР заключенному Дональду Раденбау.

Две ночи назад, скорчившись на полу у заднего сиденья машины Дженкинса, он покинул уснувшую тюрьму как Герберт Миллер – свободный человек и гражданин.

После встречи с Тайнэном его посетил лишь один человек, которого он знал по имени, – Гарри Эдкок. Было еще трое посетителей, но безымянных. Раденбау перевели в одиночку, чтобы изолировать от остальных заключенных Здесь его посетил хромой пожилой человек, который кислотой (и очень болезненно) обработал кончики пальцев, чтобы изменить рисунок их кожи. Вслед за тем появился оптик, заменивший очки в стальной оправе контактными линзами. Парикмахер сбрил усы и бакенбарды, перекрасил венчик светлых волос в черный цвет и приладил такой же парик. И, наконец, явился Эдкок с полным комплектом документов (свидетельство о рождении, справка о почетном увольнении из вооруженных сил США, водительские права, кредитная карточка проката автомобилей, карточка социального страхования), официально превращающих Дональда Раденбау в респектабельного пятидесятилетнего Герберта Миллера. Сшитый по последней моде темно-коричневый костюм заменил тот, в котором его доставили в тюрьму три года назад, – старый вышел из моды и мог привлечь внимание.

Эдкок устно проинструктировал Раденбау. Сразу же после освобождения он должен немедленно отправиться в Майами, где ему заказан номер в «Байамо отель». Вечером следующего дня ему необходимо откопать зарытый им миллион. Хвоста за ним не будет. На следующее утро он должен посетить торговку недвижимостью миссис Ремос в пригороде Майами и договориться насчет пластической операции. Ночью того же дня у Муниципального причала в Майами Бич его будет ждать моторка, чтобы доставить на Рыбацкий остров. На острове, близ первой цистерны – хранилища растительного масла, – его окликнут по новой фамилии. Он дважды повторит пароль «Линда», после чего положит на землю пакет, содержащий 750 тысяч долларов, и вернется в моторку. В Майами он сделает операцию у рекомендованного миссис Ремос хирурга и после этого будет волен делать все, что пожелает.

– Новый костюм получите прямо перед выходом из тюрьмы, – объяснил Эдкок. – В правом боковом кармане пиджака найдете конверт с билетом до Майами, картой Рыбацкого острова, где отмечено место встречи, а также деньги, которых вам хватит, пока не запустите руки в свою долю добычи. Единственное, что от вас требуется, – выполнять инструкции. И не вздумайте отмачивать номера, это может быть вредно для здоровья Ясно?

Яснее было некуда.

В Майами Раденбау прилетел по расписанию и, следуя инструкции, вселился в обветшалый «Байамо отель». Взяв напрокат машину, он поехал к западу от Майами, в Эверглейдс, постоянно проверяя, не следят ли за ним.

Бросив машину у обочины, он пешком прошел к берегу болота, где три года назад зарыл стальной ящик с миллионом долларов. Упаковав деньги в сумки, купленные по дороге в бакалейной лавке, он уложил их в заранее приготовленный чемодан и, осторожно ступая по собственным следам, вернулся в машину.

Дальше все пошло совсем просто. Закрывшись у себя в номере, он переложил четверть миллиона в другой чемодан, отвез его в аэропорт и запер в автоматической камере хранения.

Покидая аэропорт, он купил вечерний выпуск «Майами геральд» – хотел посмотреть, сообщили ли уже о кончине Дональда Раденбау, – и на шестой странице обнаружил трехлетней давности фотографию лысого очкастого Раденбау и некролог. Странно было читать о собственной смерти, о том, сколь малого он в жизни достиг, и о тени, брошенной на его репутацию судебным процессом и приговором. Горше всего было думать о Сюзен, о памяти, которую он оставил ей. Посмеет ли он когда-нибудь подать ей весточку и рассказать правду? Нет, не посмеет. Людей, способных создать никогда не существовавшую личность, сердить нельзя.

На следующий день согласно инструкциям он посетил миссис Ремос. Беседа оказалась короткой и деловой,

– Вам повезло, мистер Миллер, просто повезло, – повторяла пожилая мулатка, извещенная о его визите заранее. – Совсем недавно мы потеряли очень надежного специалиста по пластическим операциям, который всегда нас обслуживал, но всего лишь два дня назад сумели найти другого. Некто Гарсия, очень хороший специалист. Его можно считать вполне надежным, поскольку ему не так давно помогли нелегально покинуть Кубу, нужных документов он еще не получил и живет пока «а птичьих правах как незаконно въехавший в страну иностранец. Нам следует соблюдать осторожность. Свободны ли вы сегодня вечером? После десяти? Отлично. Доктор Гарсия будет ждать вас в вашем номере в гостинице ровно в 10.15. Не хотелось бы заставлять его обращаться к портье, пусть лучше ждет прямо в вашей комнате, хорошо? Ключ у вас с собой? Вот и прекрасно, оставьте мне, в гостинице найдется запасной. Доктор Гарсия осмотрит вас, назначит время и место для операции.

В полдень Раденбау погулял по городу, прошелся по магазинам, потом вернулся в гостиницу ждать вечера. Когда стемнело, он взял тяжелый чемодан и сел в такси, которое доставило его к Муниципальному пирсу. В восемь вечера он встретился с ожидающим его хозяином моторки – флегматичным кубинцем-эмигрантом, который забросил в лодку его чемодан, а затем помог забраться на борт и ему самому.

И вот теперь он вновь в пути. До Рыбацкого острова, завершения сделки и окончательного расчета оставалось не более полумили.

Рыбацкий остров – заброшенный, необитаемый, поросший сосной кусок земли, на котором остались лишь обветшавший особняк, когда-то принадлежавший основателю Майами, да две цистерны-хранилища растительного масла.

«Сегодня, однако, – подумал Раденбау, – на острове появится население из двух человек, не меньше. Я и кто-то неизвестный».

Замедлив ход, моторка остановилась. Молчаливый кубинец кивнул в сторону острова. Нервно стиснув ручку чемодана и низко согнувшись, Раденбау перелез на деревянный причал. Ориентиры он запомнил хорошо, но мешала темнота, хоть он и зажигал фонарь, к тому же три четверти миллиона оказались нелегкой ношей.

Вот и первая цистерна. Пройдя еще шагов десять, он услышал шорох и замер.

– Это вы, мистер Миллер? – раздался из темноты высокий голос с явным испанским акцентом.

– Да.

– Погасите фонарь.

Он мгновенно повиновался. Голос с акцентом раздался совсем рядом:

– Где пароль?

Раденбау чуть не забыл о пароле.

– «Линда»! – выкрикнул он н повторил: – «Линда».

– Оставьте то, что принесли, прямо, где стоите, и возвращайтесь в лодку.

– Хорошо, – ответил Раденбау, поставив чемодан на землю. – Иду.

Повернувшись, он торопливо зашагал обратно, но, запутавшись без фонаря в темноте, споткнулся н упал. Поднявшись, он пошел медленнее. Минуту спустя он остановился перевести дух. И вдруг услышал оживленный разговор за кучкой деревьев.

Раденбау ни разу толком не задумывался о деньгах, которые выкопал из тайника на болоте, но сейчас, впервые с тех пор, как вышел на свободу, задался вопросом: зачем Тайнэну понадобилась такая огромная сумма, источник получения которой нельзя проследить? Личные финансовые затруднения? Но зачем тогда два посредника, один из которых говорит с испанским акцентом? Кто они такие? Агенты ФБР? Его охватило искушение взглянуть на них. Дональд Раденбау такому искушению не поддался бы. Герберт Миллер устоять не смог.

Вместо того чтобы возвратиться на дорогу, он пересек по диагонали сосновую рощицу, двигаясь очень осторожно, чтобы не споткнуться и не упасть снова, и минут через пять увидел свет.

Он подкрался поближе, скользя от дерева к дереву. И остановился не более чем в тридцати футах от источника света, присмотрелся, затаив дыхание.

Точно, их здесь двое.

Один, освещенный фонарем напарника, стоял на коленях подле открытого чемодана, то ли считая, то ли просто рассматривая деньги. Лица держащего фонарь высокого человека разглядеть не удавалось.

– Все на месте? – спросил человек с фонарем. По-английски он говорил без акцента.

– На месте, – ответил человек, склонившийся над чемоданом.

– Что ж, теперь ты станешь богачом, богатым сеньором Рамоном Эскобаром.

– Заткнись, Фернандес, ради господа бога, – прорычал человек у чемодана и, подняв голову, выпалил что-то по-испански. Теперь Раденбау было очень хорошо видно его: низкорослый, короткие курчавые черные волосы, длинные бакенбарды, уродливое лицо со впалыми щеками и свежий шрам через подбородок.

Смотреть дальше было бессмысленно и неосторожно, и Раденбау немедленно пошел обратно, так и не удовлетворив своего любопытства. Нет, на сотрудников ФБР эти двое, Эскобар и Фернандес, непохожи. Но кто же они тогда? И что общего могут иметь с директором ФБР Тайнэном?

Выйдя на дорогу, Раденбау перестал думать о них. Сейчас его гораздо больше занимали мысли о себе, о своем собственном будущем.

Обратный путь в Майами показался намного короче, и он не испытывал такого напряжения, как раньше.

Сойдя на берег, он почувствовал себя свободным и ничем не обремененным. Наконец-то снова сам себе хозяин!

И тут же сообразил, что не закончил еще все свои дела. Ведь этим утром благодаря любезности Вернона Т. Тайнэна он договорился через миссис Ремос, что встретится у себя в гостинице с хирургом-иммигрантом Гарсия.

Подойдя к стоянке такси, Раденбау вспомнил, что Гарсия должен ждать его в десять пятнадцать. Но вместе с тем он вспомнил, что с утра ничего не ел, и ощутил одновременно и голод, и жгучее желание отпраздновать обретенную свободу. Выбор – либо вернуться в гостиницу и там, изнывая от голода, ждать доктора Гарсия, либо сначала поесть и немного опоздать. Пропускать встречу с Гарсия ему не хотелось. Пластическая операция была необходима, и Раденбау очень заинтересовало, сумеет ли хирург изменить ему форму глаз и убрать из-под них мешки. Еще ему хотелось знать, сколько все это займет времени и как долго будут заживать шрамы. Раденбау уверил себя, что доктор Гарсия не обидится за опоздание, поскольку ключ у него есть и он будет ждать в номере гостиницы, где сумеет уютно расположиться. Ничего, подождет, в его положении такую работу не каждый день сыщешь.

Сев на заднее сиденье первой в очереди машины, он сказал водителю:

– На Коддинг-авеню есть ресторан, примерно с милю от гостиницы «Фонтенбло». Не помню названия, но место покажу.

Он рассчитывал, что даже после неторопливого ужина с графином вина опоздает на встречу с Гарсия не более чем на полчаса.

Главную часть своей сделки с Тайнэном он выполнил, и можно было теперь немного расслабиться.

Час с четвертью спустя хорошо поужинавший Раденбау чувствовал себя намного лучше и был готов к встрече с доктором Гарсия, чтобы завершить последний этап превращения в Герберта Миллера. Осознавая, что опаздывает уже почти на сорок пять минут, он заспешил на стоянку такси и назвал адрес своей гостиницы.

Когда машина свернула на Уэст Флентчер-стрит, он увидел впереди огромную толпу, пожарную машину и два полицейских автомобиля. Столпотворение происходило прямо у его гостиницы.

– Высадите меня на углу, – сказал он шоферу.

Подойдя ближе, он увидел пожарных, тянувших шланги в вестибюль. Из разбитых окон третьего этажа валил дым. Раденбау вдруг понял, что дым валит из его номера.

Он обратился к стоящему рядом зеваке, молодому бородатому парню в спортивной майке с эмблемой университета Майами.

– Что здесь случилось?

– Примерно час назад что-то взорвалось на третьем этаже и начался пожар. Говорят, разнесло комнат пять и кого-то убило. Есть раненые.

Заметив людей с микрофонами, окруживших начальника пожарной команды, Раденбау торопливо протиснулся сквозь толпу, объясняя всем, что он репортер, и встал за спиной пожарного, прислушиваясь к его словам.

– Значит, один убитый? – переспросил кто-то из журналистов.

– Да, пока что нашли одного, жильца того номера, где произошел взрыв. Погиб, видимо, мгновенно. Всю комнату разнесло в клочья, труп сгорел дотла. Звали его – дайте-ка взглянуть, – звали его Герберт Миллер. Больше о нем ничего не известно.

Раденбау даже пришлось закрыть ладонью рот, чтобы не вскрикнуть от удивления.

– Причина взрыва установлена? – поинтересовался другой журналист. – Утечка газа или бомба?

– Пока делать выводы рано. Завтра постараемся рассказать вам побольше.

Весь дрожа, Раденбау начал протискиваться обратно сквозь толпу. Ошеломленный случившимся, он все же пытался его осмыслить. Нечасто человеку приходится услышать подряд два сообщения о собственной смерти.

Тайнэн убил Раденбау, чтобы воскресить его под видом Миллера. Получив деньги, он решил ликвидировать и Миллера. Официально, по крайней мере, он его уже уничтожил.

Подлая грязная скотина! Но теперь делать нечего, понял Раденбау. Теперь он никто. Теперь его вообще не существует. Но ведь в этом и есть его спасение, вдруг осознал он. Он в безопасности до тех пор, пока в нем не признают ни Раденбау, ни Миллера.

Хирург для пластической операции ему все же понадобится (бедный доктор Гарсия!), и как можно быстрее. Нужно также срочно спрятаться в надежном месте, укрыться у человека, которому можно доверять. Но у кого? И тут он вспомнил, у кого. Он повернулся и снова пошел на стоянку, чтобы взять такси до аэропорта.

Маленький неприметный домик из деревянных панелей на задворках большого особняка на Саут Джесап-стрит в Филадельфии. Раньше он, видимо, использовался как гостевой флигель, а сейчас сдается в наем – очень удобно для нуждающихся в уединении одиноких людей.

Разыскав перед отъездом из Вашингтона адрес Сюзен Раденбау, Коллинз постарался собрать все возможные сведения о ней, но их оказалось негусто. Единственная дочь Дональда Раденбау. Двадцать шесть лет. Выпускница Питтсбургского университета. Работает очеркисткой в газете «Филадельфия искуайэр».

Коллинз позвонил в редакцию, чтобы договориться с ней о встрече. Ему ответили, что Сюзен больна и сидит дома. Неудивительно – ведь она осталась круглой сиротой. Нужно время, чтобы прийти в себя. Звонить ей домой Коллинз не стал. Решил, что обязательно там застанет.

Прилетев в Филадельфию, он дал адрес Сюзен шоферу взятой напрокат машины. Оставив водителя и охранника в машине в квартале от ее дома, Коллинз пошел дальше пешком.

И сейчас, рассматривая флигель во дворе, он размышлял, с чего начать беседу, хотя говорить, собственно, было нечего. Либо она знает что-нибудь о документе «Р», либо нет. Последняя шаткая надежда. Если обрубится и эта нить – тогда все.

Пройдя через двор, он нажал на кнопку дверного звонка и подождал.

Никакого ответа.

Он звонил и звонил, и, когда уже решил наконец, что Сюзен ушла в магазин или к врачу, дверь приоткрылась и в щелку выглянула молодая женщина. Ее миловидное лицо, обрамленное длинными светлыми волосами, выглядело неестественно бледным.

– Мисс Сюзен Раденбау? – спросил он.

Женщина растерянно кивнула.

– Я звонил вчера вам в редакцию, чтобы попросить о встрече, но мне сказали, что вы больны и сидите дома. Я специально прилетел из Вашингтона, чтобы встретиться с вами.

– Что вам угодно? – спросила она.

– Я хотел бы переговорить с вами о вашем отце. Я искренне сожалею...

– Я ни с кем не могу сейчас разговаривать, – резко ответила явно встревоженная Сюзен.