Текст книги "Журнал "Вокруг Света" №5  за 1997 год"

Автор книги: Вокруг Света Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Зодиак на Земле: В согласии с законами Космоса

Современные астрологи создали два принципиально различных варианта астрологической карты Москвы: Лина Саванская сгруппировала микрорайоны столицы по функционально-бытовому признаку и соотнесла их с двенадцатью знаками Зодиака, а Павел Глоба со своими коллегами, пользуясь древними канонами Авестийской астрологии, наложил двенадцать секторов зодиакального круга на географическую карту города.

Что это даст? Судите сами.

Обратимся к карте Л.Саванской, составленной на основе методологии Российской астрологической школы, и процитируем ее автора: «Поскольку, входя в свободный рынок, мы до известной степени свободны и в выборе – где жить и в каком месте работать, не мешает знать, какая из частей столицы вам больше подходит».

«Так, – продолжает Саванская, – одна тетенька жила двадцать лет на юго-западе, и все мужья у нее как один были горькие пьяницы. А потом у нее умерла бабушка и оставила ей квартиру на северо-востоке. И тут тетенька вышла замуж за непьющего военного, и больше ей мужьев не понадобилось» (цитируется по газете «Ступени», 16.01.1993, № 21).

Не торопитесь снисходительно смеяться над нарочито примитивной трактовкой событий. Как известно из древних мистических текстов, генетические особенности каждого человека специфическим образом «ориентируют» его в пространстве, делая одни направления особенно перспективными, а другие – тупиковыми.

Если каждый из вас, уважаемые читатели, поставит в центр географической карты мира место своего рождения, то, сравнив его с нынешним местом жительства (или временного пребывания) и сопоставив с предлагаемой ниже схемой, сможет понять, в сколь перспективные или бесперспективные условия он попал.

Северное направление связано с прадедушкой по мужской линии, южное – с прадедушкой – папой маминого папы, восточное – с папой мамы вашего папы, западное – с папой мамы вашей мамы. Северо-восток – с мамой папы вашего папы, северо-запад – с прабабушкой по женской линии, юго-восток – с мамой мамы вашего папы, юго-запад – с мамой папы вашей мамы.

Переезжая из одного места в другое, мы можем менять соотношение ролей разных предков в своей судьбе. Это особенно важно для тех, в чьем роду есть и гениально реализовавшие себя предшественники, и предки-неудачники. Разумеется, лучше находиться на направлениях, связанных с наиболее достойными представителями вашего рода.

Впрочем, как показали наблюдения астрологов, у каждого человека имеется возможность вычислить для себя наиболее благоприятные районы города, даже если ему ничего не известно о его предках и он не может определить свои «лучшие» и «худшие» стороны света.

Оптимальным считается пребывание в регионе той же самой стихии, к которой принадлежит зодиакальный знак вашего рождения. Если вы родились под знаком Льва (стихия огня), то для вас благоприятны районы Льва, Овна и Стрельца, но в «водных» зонах (знаки Рака, Скорпиона и Рыб) вам будет тяжеловато. Соответственно, тем, кто родился под водным знаком, придется испытать дополнительные трудности в «огненных» районах. Точно так же дисгармоничны взаимоотношения стихии воздуха (Близнецы, Весы, Водолей) и земли (Телец, Дева, Козерог). Сочетание стихий огонь-земля и воздух-вода считается нейтральным, а огонь-воздух и земля-вода дает ощущение космической поддержки.

Если вы планируете деловые контакты с сильным партнером, пытающимся «перетянуть канат на свою сторону», назначайте переговоры в таких районах, которые подходят для вас больше, чем для него, используйте силы Земли.

Возвращаясь к астрологической карте Москвы, над которой работали астрологи Авестийской школы, скажу: они пришли к поистине сенсационным выводам. Им удалось установить точную дату основания города – 15 мая 793 года до н.э. Это было сделано с помощью специфически астрологических методов на основе анализа всевозможных событий более позднего времени – пожаров и периодов расцвета, получения, потери и восстановления статуса столицы, а также по другим знаменательным датам, хорошо известным из истории. Ведь город, как и человек, имеет свою судьбу: рождение, развитие, расцвет, умирание, и эта судьба тесно связана с особенностями того пространства-времени, в условиях которого ему приходится существовать.

Как рассказывают составители астрологической карты Москвы П.Глоба, Т.Свиридов и Ю.Мадиган, «Москва является одной из зон наивысшей энергетической активности. Структура ее совершенна, так как застраивалась она по кольцевому принципу. Изначально были намечены 12 секторов, соответствующих 12 знакам Зодиака. Центральный город-Кремль, построенный в излучине реки на холмах, первоначально по форме напоминал голову Тельца, под созвездием которого родился город.

Город, построенный в согласии с космическими законами, благополучно обменивался энергией с окружающим миром, творчески реализовывал потенции своего населения, стойко выдерживал неблагоприятные периоды.

XX век наложил свои штрихи на лицо города. Несмотря на громадные перестройки, произведенные невежественными архитекторами, кольцевой план с 12 секторами сохранился по сей день.

15 мая 1935 года (в месяц Тельца, в день рождения города!) был открыт метрополитен. 12 станций кольцевой линии полностью вписываются в зодиакальные секторы Москвы и ныне являются их ключевыми пунктами».

Первый знак Зодиака – Овен – «отвечает» в астрологии за военное дело, плавку металла, изготовление оружия, деловое предпринимательство и спорт. И – случайно ли, нет ли? – в «овновском» секторе города, расположенном вдоль Шоссе Энтузиастов и Измайловской ветки метро (станции «Курская» – «Щелковская»), расположились физкультурный вуз столицы, многочисленные заводы и военные заведения, исторически знаменитые Лефортовские казармы. Астрологическая специфика района запечатлелась в таких названиях улиц, как Солдатская, Красноказарменная, улицы Металлургов и Сталеваров.

В диаметрально противоположном Овну секторе города, расположившемся вдоль Кутузовского проспекта и Филевской линии метро (станции «Киевская» – «Крылатское»), нет такого изобилия промышленных предприятий, зато имеются важнейшие учреждения, находящиеся под покровительством Весов – знака партнерства и миротворчества, равновесия и компромиссов. В «весовском» секторе столицы расположились Верховный суд, Центр международной торговли, министерство иностранных дел.

Взглянув на любой из 12 знаков Зодиака на карте Москвы, мы увидим, что он «притянул» к себе вполне определенный тип учреждений. Так, научно-технический прогресс, освоение других миров (макромир, микромир, космическое пространство) и электронные средства связи курируются в астрологии знаком Водолея, и именно этот знак Зодиака проецируется на район Всероссийского выставочного центра (бывш. ВДНХ), где разместились телецентр Останкино, музей космонавтики, гостиница «Космос», Аллея Космонавтов, Ракетный и Звездный бульвары.

Со знаком Льва связаны все наиболее помпезные светские мероприятия. И, действительно, именно в «львином» секторе расположилась одна из наиболее масштабных и помпезных частей города – знаменитые Черемушки, великолепный Ленинский проспект, по которому часто проезжают почетные эскорты, сопровождающие высших должностных лиц и особ королевской крови.

Скорпион – знак смуты и смутьянов – проецируется на известную своими баррикадами Красную Пресню. С этим зодиакальным знаком астрологи также связывают коллективную, магическую и ядерную энергию. Можно ли считать чистой случайностью тот факт, что именно в этом секторе столицы расположились Курчатовский институт, Ходынское поле и площадь Восстания? Напомним, что развитие Скорпиона всегда идет через саморазрушение и возрождение на качественно новом уровне, поэтому Скорпион неадекватно реагирует на наиболее благоприятные и торжественные ситуации.

Исходя из астрологических канонов, можно утверждать, что трагедия на Ходынском поле была отнюдь не случайной, как не был случайным и тот факт, что, несмотря на многолетние попытки «отцов города» выселить московский зоопарк на окраину города, он остался на прежнем месте. Можно также утверждать почти наверняка, что, несмотря на разгоревшиеся споры о дальнейшей судьбе московских скульптур Зураба Церетели, его памятник на Тишинской площади будет стоять достаточно долго.

«Стрелецкий» сектор столицы, как и следовало ожидать, оказался связан с дальними странствиями и путешествиями, а также с искусством управлять лошадьми (один из главных символов Стрельца – Хирон, получеловек-полуконь). В этом районе Москвы издревле располагались ямщицкие слободы, Ямское поле, а впоследствии ипподром, аэровокзал, Академия им. Жуковского, Авиационный институт и министерство гражданской авиации. Названия улиц также напоминают о бегах и скачках: Тверские-Ямские, Беговая, Скаковая, улицы Ямского поля.

Близнецы по астрологическим канонам связаны с перемещением на ближние расстояния, и в этом секторе Москвы расположились автомобильный завод им. Лихачева и автомобильный рынок (Южный порт).

Со знаком Рака астрологи связывают дом, центральную нервную систему, историю и генеалогическое древо. В «рачьем» районе столицы находятся клиника неврозов им. Соловьева, больница им. Кащенко, здесь же нашел свое пристанище единственный в России Музей кошки – животного, которое, по существующему древнему поверью, приносит счастье в дом (Совсем недавно Музей кошки переехал на Ордынку (прим. ред.)).

Козерог в астрологии обозначает замкнутость, ограничения, аскетизм, целесообразность действий. На географической карте Москвы этот регион проявлен слабо, однако характерно, что соответствующая Козерогу станция метро «Новослободская» дольше других станций кольцевой линии оставалась «замкнутой», ограниченной в своих функциях, лишенной перехода на радиальную линию.

Отчетливо проявились на астро-географической карте столицы районы Девы и Рыб. С зодиакальным знаком Девы связаны рациональность, обработка информации, забота о здоровье и сохранении целостности, внимание к мелочам. И, словно нарочно, вдоль ветки метро от «Парка культуры» до «Юго-Западной» расположились многочисленные лечебные заведения, институты им. Сеченова и Пирогова, министерство обороны (сохранение целостности страны), Московский университет. В названиях проспектов и улиц много имен ученых: Коперника, Лобачевского, Мичурина, Ломоносова, Вернадского.

Знаку Рыб в астрологии соответствуют таинственность и преображение, проникновение в тайны бытия и познание глубин человеческой психики (в астрологии используются особые принципы классификации, и потому центральная нервная система относится к знаку Рака, а исследование психики – к Рыбам), сюда же относится мореплавание. В этом районе города мы находим улицу Матросская тишина, Преображенскую площадь. Сюда же «попала» станция Тайнинская, где много веков назад прятался царь Иван Грозный. На «рыбьей» территории находилась и первая судоверфь Москвы.

Лидия Неведомская, астролог, кандидат философских наук

В следующей статье – астрологическая карта России.

Фантастический рассказ: Мой пес Полкан

Никто из взрослых не должен был знать. Иначе нас бы не пустили. Ведь немало ребят пострадало на этом. Кольку Звягина вообще убили. Они же не люди, к ним в руки не попадай. Даже не крестятся. Одно слово – городские.

Мы пошли втроем. Эдик Брюхой – он хоть и высокий, взрослый, но как муха, по любой стене влезет. А так псих. И Светка Геворкян. Только Геворкян не ее фамилия, а приемная. А потом, когда и Геворкяна убили, она все равно Геворкян осталась. Она может любой замок открыть. Наконец я. Меня позвали, потому что меня любят животные. У каждого свой талант. У меня талант к животным, потому что я их люблю.

Эти городские живут далеко в тылу. Они – торгаши проклятые, их наша борьба за счастье человечества не колышет. Они жрут мясо и куриц. Даже охрана у них татарская, сами не хотят рисковать. Глухой говорил, что раньше в городе много людей было. И все подлецы.

Мне иногда странно и противно, какое право имеют жить на свете люди, лишенные высоких идеалов? Не готовые пожертвовать своей жизнью ради их достижения? Я с детства так воспитан. Я готов пожертвовать жизнью ради счастья человечества. А чем они могут похвастаться?

Мы пошли вечером, в полнолуние, чтобы лучше видеть дорогу. Веревки, намордники, всякое добро взяли в клубе. А ножи у нас свои. Нам, считай, повезло. Кто-то забыл в клубе именно столько веревок и всяких вещей, которые нам понадобятся. И не запер клуб на ночь. Я сказал об этом Эдику, а он мне отвесил подзатыльник. А Светка Геворкян, которая младше Эдика, начала смеяться. Эдик и ей врезал, потому что надо было соблюдать полную тишину и тайну, иначе кто-нибудь из взрослых увидит нас, а потом выпорют на площади. Но мы считали, что не только у взрослых есть высокие идеалы, а у нас, подростков, тоже есть высокие идеалы. Вот мы и пошли.

Мы подошли к концу поселка. Здесь надо быть особенно осторожными; пока будем пролезать сквозь лаз, сделанный давно и до сих пор не раскрытый пограничниками, нас легко могут заметить и тогда – даже страшно подумать, что с нами сделают!

Но нам опять повезло. У ворот никого не было, и сами ворота были приоткрыты.

Мы стояли и смотрели, не в силах поверить своему счастью.

– Пошли, – сказал наконец Эдик.

– А пограничники где? – спросил я глупым голосом.

– А пограничники в префектуре на свадьбе гуляют, – сказала Геворкян. – Пригласили их, значит, и гуляют.

– А ты раньше знала? – спросил я.

– Нет, раньше я не знала, а то бы сказала.

Не нравились мне эти открытые ворота. Ворота надо охранять. Нас с детского сада учили – граница на замке! А тут – ушли на свадьбу и замок с собой взяли.

Я прислушался – издалека доносилась музыка. И вроде бы пели.

Эдик первым пошел. Он старший, так и надо. Потом Светланка. Я – как младший – последний. Я тыл прикрывал.

У меня было ощущение – я кожей чуял, что за нами следят. От сторожки или из траншеи. И сейчас влепят нам по пуле в зад... Тут мои нервы не выдержали. Я крикнул – сам не знаю, как это получилось – но я крикнул:

– Ложись!

А сам не лег, побежал вперед. И другие побежали. А сзади началась стрельба. Будто они сидели в засаде, ждали, что мы сделаем, а потом спохватились.

Мы добежали до черемухи.

Трассирующие пули шли высоко над головами. Мы забились вглубь кустарника и затаились, ожидая, когда прекратится стрельба. Но стрельба не прекращалась – с другой стороны тоже ответили. Затявкали градобойные орудия. Эдик меня ругал. Только я не понимал, чего он меня ругает.

– Они все равно нас подстерегали, – говорил я. – Если бы мы не побежали, они бы нас как сусликов перестреляли. А мы побежали, вот они и не успели.

– С чего ты взял, что они хотели стрелять? – спросила Светка. – А может, они и не хотели. – Она сжалась в комок, на коленки натянула мешковину – только вороний нос наружу.

– Не говори глупостей, – прошипел Эдик. – Конечно же, они хотели, но нам надо было еще пройти немного, а потом бы мы побежали – я так хотел приказать.

– Вот бы и приказывал.

Мы лежали на земле, земля была холодная. Трава только пробивалась, листья на черемуховых кустах были маленькие и зеленые, как клопы-мутанты. Когда здесь распустятся цветы, то с обеих сторон по ночам сюда будут ползать охотники за цветами. Хоть жизнь и сволочная, но все равно некоторым людям хочется цветов и они готовы за них платить, а некоторые своим женщинам носят. Только многие на этой операции погибали. Потому что снайперы с обеих сторон за ними охотились. Иногда смешно бывает: мужик нарвал букет, ползет к своим, улыбается, доволен. Тут его наш снайпер возьмет и пристрелит. Он корежится на ничейной полосе, а цветы уже ему не нужны. Такая вот философия, как говорил мой сосед Раушенбах, старший мусорщик.

Набежали облака, они закрывали Луну, которая поднялась уже высоко. Нам надо было взять правее – прямая дорога была совсем открытой и простреливалась. Ее использовали только тогда, когда проходили официальные делегации или торговые караваны. С пропусками. А нас кто будет охранять? Нас пристрелят и оставят вонять.

Мы спустились в ложбину, кое-где под ногами скрипели ржавые консервные банки и сучья, а то шелестела бумага – но все достойное из этой помойки давно уже выгребли. Так что можно было даже не глядеть под ноги.

Городские тоже знали об этой ложбине, но редко сюда ходили, потому что в ней высокая радиация. То ли со свалки, то ли какой осколок залетел от Крымской войны, когда украинцы штурмовали Крымский вал и скинули туда сами знаете что. Но мы быстро пробежали – если быстро бежишь, радиация не успевает приклеиться.

Там дальше, перед самым их забором, небольшой пруд – или большая лужа, как хочешь, так и называй. Но нам в нее соваться нельзя – там вода отравленная. Один парень из нашего класса туда попал, по пояс, я его в больнице навещал – кожи за волдырями не видно, ему ноги отрезали, но он все равно помер. Эти городские про лужу знают, еще бы не знать – они от нее бетонными плитами в три этажа отгородились. Вот в этом и была наша хитрость. Надо было пройти по самому краю лужи, а потом взобраться на стену из бетонных глыб – ее-то никто не охранял. Мы все правильно рассчитали – ведь дождей уже месяц как не было – уровень воды в луже на метр упал – ходи вокруг – не хочу. А ведь эти городские тупые – что им стоит через стенку поглядеть – нет, сидят в тепле, пятки чешут.

Мы пробежали, пригибаясь, вокруг лужи. Несло от нее отвратно.

У Эдика веревка с собой – он вскарабкался на стену, веревку укрепил наверху – и исчез. Я Светку подсадил, а потом сам за ней полез.

На гребне стены я задержался – рискнул. Мне всегда любопытно смотреть на другие страны. Хоть и в темноте.

У городских всего больше, чем у нас, – в этом главная несправедливость. У них и дома есть, старые еще, довоенные, в которых жить можно. Строить ничего не надо. И людей у них больше – всего у этих сволочей больше! Понимаете, как это плохо, когда у одного есть все – и жилье, и хлеб, а они еще измываются над животными, а мы рядом – голодные, в школу не в чем ходить, но терпим и верим в светлое будущее. Не то что некоторые.

Я смотрел сверху вдаль и при свете Луны видел деревья, заборы, дороги и настоящие каменные дома вдали. Кое-где в окнах даже горел свет – они могут ночью зажигать свет! Нам приходится создавать мобильные бригады экономии, чтобы выявлять тех, что зажигает свет – отнимать у них свечи или лампы – потому что свет нужнее в школе и в больнице.

– Эй, – шепотом крикнул снизу Эдик. – Ты хочешь всех сюда приманить? Чего высунулся?

Я не стал объяснять, потому что Эдик – человек не очень интересный. Он физически развитый, но умственно ему еще надо развиваться.

Я спрыгнул со стенки. Светка сидела на земле, терла ногу. Черные, тугие, кольцами волосы блестели под Луной.

– Не растянула? – спросил я.

– Нет, – сказала она, – только ушибла.

– А то смотри, – сказал Эдик, – мы тебя обратно сейчас можем перебросить. Потом поздно будет.

– Ничего, – сказала Светка, – потерплю.

Она – человек сознательный, настоящая скаутка. Если решила остаться – значит, не предаст.

Мы пошли к их городу, перебегая от дерева к дереву, замирая перед прогалинами, пугаясь совиного крика и таясь за углами развалин. Мы вовремя услышали, как идет пограничный патруль, и залегли. Они нас не заметили.

Видеть мне их было страшно и неприятно. Как тараканов. Это мы, бедные, одеваемся кто во что придется, а у их пограничников одинаковая форма, зеленые мундиры, зла не хватает, да еще красные звезды на фуражках. Если бы сам столько раз не видел, никогда бы не поверил. Вот на кого мы, юные скауты, поднимем наши кулаки!

Светка затаилась, как мышка, и часто дышала. Другая бы никогда на такое дело не пошла. А она пошла. Вчера мы у нас во дворе сидели, а Александр Митрофанович вспоминал, как сам на такое дело ходил, еще лет двадцать назад. Он и подсказал: «Если бы я сейчас пошел, обязательно бы Светку взял, армяночку. У нее не руки, а отвертки – любой замок ногтем возьмет – феномен природы». Александр Митрофанович сказал нам, что в его время такие походы, как он сказал – набеги, к городским, тоже строго запрещались. Ведь наше руководство свято ценит каждого человека. Недаром нас в школе учили, что все военные победы не стоят и слезы ребенка, как писал Достоевский. Но ведь взрослым не пробраться в самое сердце их страны, не проникнуть в питомник – его так охраняют! А мы, мальчишки и девчонки, можем. И мы хотим принести пользу взрослым, своему поселку, своей небольшой демократической стране, окруженной тоталитарными режимами. И если мы можем выполнить гуманную акцию, это – хорошая традиция. Я уж сейчас не помню, какие слова говорил Александр Митрофанович, а какие – мы. Мы чувствовали себя с ним равными, хотя он – член поселкового совета, усы свисают ниже подбородка, и притом он начальник пограничников. Бывают такие искренние разговоры! Он нам по секрету посоветовал идти во время второй стражи, сказал, что тогда пограничники не так внимательны. Как будто сам не был пограничником. Но мне было понятно: ведь с нами он снова стал подростком, отважным разведчиком...

Мы не могли прямо пройти к питомнику. Не потому что боялись, но на пути были казармы их дружинников. Пришлось взять правее, в кусты, где земля светилась зелеными пятнами – там тоже была радиоактивность, но какая и почему – никто не знал. Городские туда не ходили, а мы – только по крайней необходимости. Я тут вообще не был, только Эдик, говорит, ходил, но забыл, и мы шли по бумажке, где маршрут был нарисован карандашом – Александр Митрофанович нарисовал. Он сказал, чтобы на зеленые пятна не наступать – но вообще-то ничего страшного, там радиация локальная. Потом мы увидели дохлых крыс. Они валялись возле зеленого пятна. Может быть, они вовсе по другой причине подохли. Но мы все равно побежали быстрее, а Светка спросила:

– У тебя в груди не колет?

– Еще не колет, – осторожно ответил я.

– В следующий раз надо будет бронежилет достать, – сказал Эдик. У него всегда глупые идеи.

– И на уши кастрюлю, – сказала Светка.

Справа начался забор. За забором была их промышленная зона. Сюда как-то наши коммандос ходили, за запчастями. Только не вернулись. А эти изверги потом, дня через три, нам катапультой ящик перекинули, с их головами. Вот до какой мерзости они докатываются!

Вдоль забора мы шли, наверное, минут пятнадцать. Я подумал – может быть, не надо было именно питомник выбирать – можно другой подвиг совершить. Уж очень долго возвращаться...

Забор кончился, и нам надо было пересечь центральную площадь. Посреди площади стоял громадный монумент из металла, а может, камня – рука вперед, на постаменте написано «Ленин». Только головы нет. Еще в прошлую революцию отломали. Мне про этот памятник много раз рассказывали. Я даже знал, что городские с кем-то в Узбекистане подрядились – там голова подходящая есть – хотят поменяться на капусту.

У монумента стоял часовой, с автоматом. Не взорвешь и даже не измажешь. А хочется. Мы, в принципе, против идолов. Это недемократично.

Мы поглазели на памятник – зрелище странное, хотя они, наверное,  привыкли. Теперь нам идти вниз, направо, и снова вниз... Мы проходили совсем близко от жилого дома.

– Жалко, гранаты не взяли, – сказал Эдик.

– А куда кидать? – спросила Светка.

Эдик остановился. Со склона было видно, что происходит в комнатах, в которых горел свет. В одной была видна стенка, покрашенная в зеленый цвет, на ней висела картина. Вроде бы на ней был лес. Или что-то похожее. Может, водоросли. А у окна сидел человек и держал в руке книжку. И читал. Я, конечно, видел книжку, но у нас плохо с книжками. Одна есть в школе и еще две или три по домам. В другом окне стояли лицом друг к другу мужчина  и  женщина. И разговаривали. Они все сближались, разговаривая, а потом начали обнимайся.

– Я в них камнем запулю, – сказал Эдик. – Позорище!

– Пошли, – сказала Светка. – Может, им так нравится.

– Вот сейчас завалю тебя, – сказал Эдик, – посмотрим, как тебе понравится.

– Не маленькая, – огрызнулась Светка. – Уже заваливали и не такие, как ты. Не испугаешь. Только со мной ты – где ляжешь, там и встанешь.

Я не знал, врала она или нет. Наверное, не врала – ей уже лет тринадцать-четырнадцать, как мне. Отца у нее нет – кто защитит?

– Пошли, пошли, – сказал Эдик. – Утро скоро. Работать надо. Мы спустились за дом. Он был какой-то недоделанный. Спереди осталось четыре этажа, а сзади – только два.

И тут мы услыхали лай.

Лай доносился из питомника.

Правда, идти оказалось нелегко – путь лежал через свалку и развалины, а Луна, как назло, спряталась. Я раскровенил коленку, Светка снова ушиблась, Эдик ворчал на нас. Мы вышли к питомнику у речки, от которой несло аммиаком. Питомник был обнесен проволокой, мы пошли вокруг.

Мы искали место, где легче перелезть.

Александр Митрофанович говорил, что раньше поверху был пропущен ток. Но теперь у них с электричеством плохо, так что, может, тока и не будет.

– Погодите, – сказал Эдик. – Никуда не отходить.

Он побежал назад, а мы со Светкой смотрели внутрь. В питомнике рядами стояли вольеры, там сидели собаки. Много собак, может, сто. Мне, нормальному человеку, даже трудно вообразить, что столько собак можно собрать в одно место. Некоторые собаки лаяли, но нехотя, спросонок. Нас они не чуяли – мы тоже не дураки, подходили с подветренной стороны.

– А где сторожа? – спросил я.

– Наверное, у ворот. Много сторожей не надо, – сказала Светка. – Зачем? Они же сами себе сторожа. Ты только влезь, сразу начнут лаять.

– А как же мы тогда возьмем их?

– Вот это ваша с Эдиком забота, – сказала Светка. – Мое дело – отпереть. А ты, Игореша, их уговаривай.

– Ладно, – сказал я. Не люблю, когда меня Игорешей зовут. Как маленького. Теперь меня надо Егором звать. Она знает, но дразнится.

И еще мне было неприятно вспоминать ее слова про то, как ее... ну, заваливали! Она стояла передо мной, такая худенькая, грива черных кудрей как туча, глаза даже в темноте блестят. Мне ее и жалко и хочется сделать с ней также как другие. А она сказала:

– Все-таки они такие изверги, что страшно подумать.

Я кивнул. Не стал отвечать. Когда ясно, что изверги, зачем говорить. Может быть, у меня есть недостатки, и у Александра Митрофановича, и у Эдика – у всех есть недостатки. Бывают люди получше и похуже. Но выращивать собак, специально, чтобы потом их жрать, – это только городские могут. Иногда подумаешь, что они этих созданий, которых мы называем друзьями человека – друзьями, поняли? – они их режут, убивают и жрут, жарят, понимаете, на постном масле? Да я за это готов их голыми руками растерзать! Я на все пойду, чтобы собак спасти!

Какая-то собака завыла. Я подумал, что собаки тоже умеют предчувствовать смерть. Может, эта собака почувствовала, как ее завтра поведут на убой. У меня даже слезы навернулись на глаза.

Послышался шум. Я обернулся. Возвращался Эдик. Он тащил здоровый дрын – видно, давно углядел. Молодец Эдик, из него вырастет настоящий организатор. Вождь людей. Может быть, он поведет нас к светлому будущему. Ведь должно же оно наступить!

Эдик приставил дрын к столбу изгороди, получилось надежно. Затем быстро, он мастер, взобрался наверх, стараясь не касаться верхней проволоки, ведь по ней может быть пропущен ток.

Там, наверху, он замер на минуту, крутя головой, соображая, как лучше спрыгнуть и как вести себя дальше. Мы смотрели, замерев. Даже собаки перестали брехать, замолкли, смотрели на него и ждали. Эдик балансировал наверху, над нашими головами, дрын скрипел. Наконец он оттолкнулся и прыгнул. Я поймал дрын, который пошел в сторону и удержал его. Потом полезла Светка, а я полез последним, и мне было труднее всех, потому что меня никто уже не мог страховать. Но ничего, обошлось. Если ток и был пропущен по проволоке, мы об этом так и не узнали.

Потом мы пошли к вольерам.

Мы близко подходить не стали, улеглись на холодную землю, чтобы не пугать собак, а то разлаются, не успокоишь. Но собаки все равно сильно лаяли, и сторож пошел к вольерам, чтобы посмотреть. Он бы нас обязательно увидел, но когда его фигура уже показалась в конце прохода между вольерами, Светка прошептала:

– Назад!

Оказывается, она успела открыть пустую вольеру, и мы юркнули туда.

Сторож прошел совсем близко. Он был стариком, он хромал – дурачье, городские, что такого сторожа поставили на такой важный объект. Я поглядел на Эдика и понял, что он также думает, как я. Может быть, наша задача облегчается. И мы спокойно выберемся обратно.

Сторож ушел, а собаки еще немного полаяли, а потом привыкли и замолчали.

– Егор, – сказал Эдик, – твоя очередь. Иди, смотри, кого с собой возьмем.

Меня животные любят, я, наверное, стану главным ветеринаром. Как будто я знаю их язык. Я знаю, что не только собака или кошка, даже курица имеет свой характер, бывают даже умные тараканы и глупые пауки. Все животные как люди. И у них иногда даже могут быть идеалы, но идеалы, я вам скажу, рабские – идеалы преданности, идеалы послушания. Но не бывает идеалов сознательной инициативы.

Светка и Эдик сидели в пустой вольере, а я пошел вдоль вольер, посвистывая и приглядываясь в темноте к собакам. Мне достаточно было света луны, чтобы увидеть их физиономии, заглянуть в глаза и наладить с ними хорошие отношения. А то и наоборот – почувствовать неприязнь, вражду, стервозность.

Голубчики и голубушки, мысленно говорил я, лишь шевеля губами. Вы даже не знаете, от какой жуткой участи я вас сейчас спасу, даже рискуя собственной жизнью. Вы хотели бы попасть в котел, а то и на сковородку? Вы знаете, как ножик мясника врезается в собачье горло? Вот и не узнаете теперь. Правда, всех вас нам с собой не увести за границу. Но зато мы всех освободим и – бегите куда хотите! Вы сможете теперь жить в лесу, а то и перейти в другую страну. Да здравствуют свободные собаки всей Земли!

Я прошел вдоль всех вольер. В конце посмотрел на ворота. У ворот сидел, сгорбившись, сторож – как нам повезло, что он инвалид. Он сидел у костра, костер был маленький и, видно, совсем не грел. Я вернулся к ребятам.

– Все в порядке, – сказал я. – Давай поводки и ошейники. Поводки и ошейники были веревочными, самодельными, но и такие годились. Я решил взять с собой только тех псов, которые были мне симпатичны и показали мне свою симпатию. Эти псы пойдут с нами через границу. А обыкновенные, глупые или неприятные – пускай гуляют как хотят. По крайней мере, не кончат жизнь на сковородке.

Мы шли вдоль вольер, Светка быстро открывала двери, я заходил внутрь и говорил псу хорошие слова. Псы подходили ко мне и давали закрепить ошейник – какие умные животные! Как я их уважаю!