Текст книги "Журнал "Вокруг Света" №5 за 1997 год"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)
Via est vita: Твердыня озерных разбойников
От границ Тверской области до далеких берегов Белого моря расстилаются просторы Северо-Западной Руси. Побывавший здесь, узнавший и полюбивший этот край, никогда не забудет его. Иногда – разительно, иногда – тонко, едва заметно отличается он от остальной России.
Здесь лучше, чем в других местах, сохранилась древнеславянская сказительская традиция, и бурные события, которыми богата история этого края, – создание феодальных республик Пскова и Новгорода, войны с рыцарскими орденами, со шведами, с Литвой – также породили целые фольклорные циклы, из коих можно составить многие и многие тома. Сама природа этих мест – светлые сосновые боры на высоких холмах, темные, заросшие вековыми елями долины, бескрайние моховые болота и светлые зеркала озер – настраивает душу на некий сказочный лад и служит прекрасным фоном для рассказов о разных чудесах...
На восточном берегу Чудского озера, ь десятке верст от воды, возвышается среди нехоженых болот и лесов гора. Не безымянный лесной холм, но место, заслужившее в народе собственное имя, – Гора-Городище. В 1959 – 1962 годах здесь работала экспедиция Г. Н. Караева, А.С. Потресова и П.А.Раппопорта; первоначальной и основной их задачей было уточнение места Ледового побоища 1242 года. На деле же экспедиция разрослась и смогла охватить широчайший круг вопросов, связанных и с весьма слабо изученной археологией края, и с его фольклорными богатствами. Первые же работы обнаружили знаменательный факт: восточный берег озера, место пересечения многих древних торговых путей, оказался покрыт сетью славянских укреплений, основанных еще около XI века. Вот одно из преданий, записанное экспедицией в одной из окрестных деревень.
«Трудно приходилось нам в ту пору, как Александр-то Невский был. Нападали немецкие рыцари, разоряли деревни, угоняли скотину. Стояла в ту пору по берегу богатырская стража наша. На Глебовой Горе была, на Горе-Городище и Княжной Горе, что у Подборовья. Как лодьи-то немецкие на озере покажутся, так сейчас же гонец к Александру Невскому, значит, летит. Александр Невский сразу собирается с войском и разбивает врагов-то...»
На всех этих «Горах» экспедиция действительно обнаружила средневековые городища; проведенные раскопки позволили датировать их X – XIII веками. Одни из них во времена Александра Невского представляли собой небольшие города с населением в несколько сотен человек и постоянным гарнизоном; другие – и среди них Гора-Городище – отличаются очень тонким культурным слоем, а также тем, что затеряны среди болот. Здесь не жили, здесь, в хорошо укрепленных и спрятанных городцах, постоянно находилась лишь небольшая стража. Такие городцы строили и содержали как укрытие – на случай неожиданного нападения врага.
Со временем – веку к ХIV-ХV – необходимость в таких тайных убежищах пропала; да они и не смогли бы вместить все растущее население этих мест, тем более, что прятались от врага, унося с насиженных мест пожитки и уводя скот. «Богатырская стража» покинула эти заставы, и деревянные укрепления сгнили или были разобраны на дрова. Но остались высокие холмы, затерянные в болотах и лесах, равно пригодные для обороны и «потайного сидения». Одинокие вершины их возвышались над гибельными топями, и не каждый местный знал тропы к этим холмам.
Но снято место, как известно, пусто не бывает. После потери сторожевыми городцами военного значения на их месте прочно обосновался народ совсем другого толка, нежели бывшие псковские и новгородские дружинники. Выросли здесь землянки и шалаши лихих людей. Одной из таких баз озерных разбойников стала опустевшая Гора-Городище...
...Идут по озеру торговые караваны; Псков – Финский залив, Псков – Юрьев – одни из самых оживленных водных трактов Северо-Запада. Купцы в лодьях с опаской посматривают на темные леса по берегам. Как знать, когда явятся разбойные люди – встретят ли в озере, нежданно окружив лодьи в быстрых, не загруженных товаром лодках, или нападут на берегу, во время ночного отдыха. И уйдут, сделав свое темное дело, в тайное укрывище, куда не найдет дорогу ни один казенный человек...
О лихих людях, промышлявших разбоем на просторах Чудского озера, и сейчас еще говорят в прибрежных деревнях. Говорят разное.
О разбойниках Горы-Городища существует отдельное предание. Рассказывают, что настало однажды такое время, когда купцы не то стали избегать опасного участка побережья, не то – лучше охранять свои караваны; так или иначе, но поубавилось работы у местных разбойников. Сидеть без дела им не понравилось, и собрались они куда-то податься. Награбленное добро прихватили с собой, только самое тяжелое и дорогое – бочку с золотыми монетами и слитками – схоронили до поры до времени в озере, что неподалеку от Горы. Думали вернуться за ней, обосновавшись на новом месте, да вот не довелось. И осталась бочка в озере...
...Выбирая маршрут летнего путешествия, вспомнили мы с друзьями о Горе-Городище и подумали, что интересно было бы посетить такое замечательное место, где была и крепость кривичей, и разбойное гнездо с обязательной легендой о кладе, и где, как говорят, рыбалка столь великолепна, что перед ней тускнеют даже рассказы о щуках реки Лух, затерянной во владимирских лесах.
Две горы
И вот остались позади серокаменные островерхие башни Пскова... Песчаная полузаросшая дорога уводит под своды деревьев, туда, где за многими километрами лесов и болот лежит Чудское озеро. Нередко чуть в стороне от дороги увидишь цепочку курганов, любовно охваченных корнями сосен. Это – могилы, или, как их здесь называют, могильники чуди и древних славян-кривичей времен Псковской Республики. По берегам рек, на высоких местах, можно встретить жальники – курганы, окруженные кольцом камней. Это – захоронения особых людей, священные места. Лесные тропки могут привести к возвышающимся средь болот буграм – великанским курганам, порою в десяток-другой метров высоты. Это, как говорят, погребения очень древних людей, что были мудрее людей теперешних и вдвое или втрое превосходили их ростом.
Много интересного могут рассказать и показать местные жители, если найти с ними общий язык. А лексика их чего стоит! Местные рыбаки прекрасно знакомы со всеми современными ухищрениями рыбной ловли: с донками, заколами, кружками и т.д. Но вместо «поставить сети» от старых людей услышишь «распустить тенета»; лодку больше, чем на одну пару весел, привычно назовут лодьей...
Проходя с пожилым охотником по узкому сухому перешейку меж пространных болот, увидели однажды большие проплешины примятой травы, с вывороченным местами дерном. Спросили, что это.
– Хозяин по земле катался.
– Хозяин?
Старик лишь кивнул, ничего не пояснив.
Но мы поняли. По всей России бывалые охотники предпочитают не называть медведя его настоящим именем. Это и древнее табу, связанное с культом медведя как священного зверя бога Белеса, и вера охотников в то, что назови хозяина по имени, – и он явится, нежданный и грозный.
Интересно, что табуирование имени этого зверя застыло сейчас на середине, так сказать, второго круга. В древности, пару тысячелетий тому назад, у североевропейских народов имя медведя было «Бер». (Отсюда – «берлога», т.е. «логовище Бера».) У славян запрет на произнесение этого имени привел постепенно к замене его на прозвище со значением «Тот, кто мед ведает (т.е. ест)», звучащее ныне как «медведь» (Запрещали произносить имя медведя также и другие североевропейские народы: и древней Англии заменителем имени «Бер» было «Беовульф» – «Волк пчел». – Прим. авт.). Древнее же имя зверя к нашему времени почти везде стерлось из народной памяти, а прозвище «медведь» стало новым именем. Запрет же сохранился, но только теперь нельзя произносить и прозвище, ставшее именем.
Впрочем, это уже отступление от темы.
У экспедиции Караева сорок лет тому назад были проводники из местных, указавшие ему путь посуху к Горе-Городищу. У нас проводников не было; так что немудрено, что мы малость заплутали в болотах Причудья. Но вот хлюпающая под ногами тропа пошла вверх, превратившись в песчаную, засыпанную сухой хвоей дорогу, и вывела нас на высокое сухое место. Могучая гора, с желтеющими песчаными осыпями и разноцветными пятнами мхов вздымалась прямо перед нами. Проезжие дороги опоясывали ее со всех сторон, и столбы телеграфной линии украшали склон.
Светлое, поросшее соснами взгорье, открытое солнцу и всем ветрам... Признаться, не таким представлял я себе место тайной крепостцы кривичей и прибежище лихих людей. Вспомнилась фраза из отчета Караева: «...стоит оно (городище – А.П.) среди леса и непроходимых болот; только знающий тропы может добраться туда...» Непохоже.
Сбросив рюкзаки, мы поднялись на вершину горы, огляделись. С четырех сторон подходили к ней вполне приличные, по здешним меркам, дороги, и болото было лишь там (разумеется!), где шли мы; с других сторон шумел чистый сосновый лес. Это гора быть Городищем не могла никак. Но Караев писал, что Гора-Городище – единственная возвышенность в этих местах; кроме того, с одного из склонов открывался вид на лежащее под горой озеро. То самое?
Было ясно, что без консультации с местными знатоками не обойтись. И тут, будто специально для нас, из лесу вышел дед.
Разговорились. Оказалось, что нежданно-негаданно мы вышли на еще одну гору, не замеченную экспедицией Караева. Дед сообщил нам ее название, и это название лучше всяких других слов поведало о том, что это за место. Красная Гора. Многие сотни таких названий отмечают на Руси места древних языческих святилищ и просто холмы, на которых справляли когда-то народные праздники – такие, как, например, Купала. И эта наша Красная Гора казалась прекрасным местом для подобных празднеств – есть ведь русская пословица: «В березовом лесу молиться, в сосновом – веселиться, а в еловом – удавиться».
– А гора, которая Городище, здесь тоже недалеко, – сказал дед на прощанье. – Вот пойдете по дорожине, свернете на большак, налево, а с большака – на другую дорожину, и потом по тропочке. К вечеру дойдете.
И, уходя, добавил:
– Там и озерко есть; лодку раскинете, рыбки наловите на уху...
Мы поблагодарили; дед ушел, бормоча еще что-то невнятное. И только когда он исчез в лесной чащобе, мы встрепенулись: батюшки, да откуда ж он знает, что мы несем с собой надувную лодку?
Стало немножко не по себе. Дело в том, кроме легенды о разбойниках и бочке с золотом, есть еще одно, более позднее, предание, связанное с этим кладом.
Рассказывают, что собрались однажды мужики из соседней деревни достать из озера эту самую бочку. Прорыли канаву от озера до ближайшего болота, чтобы спустить воду. И все было хорошо, и уже пошла канавой вода, но когда начало обнажаться дно, вышел из леса ветхий дед.
– Какова моя доля, если поднимете золото? – спросил он.
– А ты работал? – спросили его. – Нет? Ну и проходи своей дорогой.
Ветхий дед и прошел. А вода в канаве забурлила и потекла обратно в озеро. Так и остались мужики без своего клада, а про того деда говорят, что был это местный колдун, живущий на Горе-Городище с незапамятных времен.
...Городище мы нашли, и теперь все полностью совпало с описанием Караева. Гора невелика – куда меньше Красной, но склоны ее – столь же обрывисты, и болота начинаются сразу от их подножья. Классическое разбойничье логово, заросшее темным еловым лесом, мрачное и неприступное. Нашлось и озерко близ городища, и даже вскользь упоминаемый Караевым ров. Ров очень старый, с оплывшими склонами просматривается между озером и болотами. Не тот ли ров, где ветхий дед прошел?
Становиться здесь лагерем показалось нам невозможным – слишком мрачным и заросшим было это место. Налюбовавшись вдоволь твердыней озерных разбойников, мы ушли оттуда, чтобы встать где-нибудь, где побольше солнца и воздуха. Но прежде захватили с собой воды из озера – тонкий химический анализ этой воды сможет сказать, лежит ли на дне озера бочка с разбойничьим золотом...
Северная Атлантида
На лесной дороге светло, как днем. Привычно уже удивляешься, взглянув на часы, – скоро полночь. Север, белые ночи...
Сегодня мы должны выйти к озеру. Спешим – хочется и отдохнуть, и увидеть, наконец, волны Пейпуса – так в древности называли Чудское озеро, (а эстонцы и по сей день называют его Пейпси). Сначала средь звона мошки и ночных комаров начинаешь различать неясный шум; догадываешься – прибой! Потом появляется запах – едва уловимый влажный запах большой воды. И вот меж стволами сосен уже просвечивает небо; наконец лес расступается.
Белая ночь над бесконечными просторами озерных вод. Шумят на ветру сосны, прибой, волна за волной, натыкается на прибрежный песок, и сказочно яркий закат, не тускнея, переходит в восход...
На следующий день – последний переход по суше. Идем на юг, к тому месту, где семь с половиной веков назад Александр Невский наголову разбил немецких рыцарей.
Дороги здесь, на восточном берегу Чудского озера, загадочны и непредсказуемы. Они словно считают своим долгом не соответствовать картам и, тем более, объяснениям местных жителей. У встретившегося парня спрашиваем дорогу к устью Желчи – реки, что впадает в озеро против места Ледового побоища. Тот удивляется.
– До Подборовья дойдете, а дальше... – разводит руками, – дальше нету дороги.
Доходим до Подборовья – есть дорога дальше. Ругаем парня, радуемся, что не поверили ему и не повернули назад. Вступаем на эту дорогу, лихо отшагиваем километров пять, и здесь дорога кончается – даже не переходит в тропку, а просто заканчивается, как отрезанная, посреди леса. Шаг в сторону – и из-под великолепного ковра мхов выступает вода. Возвращаться?
То, что местность вблизи устья Желчи сильно заболочена, мы знали, но надеялись, что дорога снова выведет нас к берегу озера. Решаем пробираться к озеру напрямик и там спускать на воду лодку. Это оказывается не так просто, но через пару часов, наполнив сапоги и карманы болотной жижей, мы выбираемся-таки из болота к чистой воде, с трудом находим относительно сухой пятачок, накачиваем лодку. И поздним утром – благо ночь светла – стоим у памятника в честь Ледового побоища в селе Кобылье Городище на другом берегу Желчи...
Возможно, кому-то показалось странной названная мною задача экспедиции Караева: уточнение места Ледового побоища. Учебники истории, не полемизируя, указывают это место в широком проливе между Чудским и Псковским озерами. Но пролив – это сотни квадратных километров водной глади и островов, десятки километров береговой линии. Летопись в указании места битвы лаконична и точна: «На Узмени, у Воронея Камени...» Узмень – это и есть этот пролив, а вот где в нем находится Вороний камень, с которого осматривал озеро Александр Невский?
...В Кобыльем Городище нас встретили местные рыбаки, долго удивлялись, как мы решились выйти в озеро на надувной лодчонке. В ответ мы жаловались на огромные тростниковые заросли вдоль берегов, продираться сквозь которые было сущим мучением. На это один из рыбаков отвечал загадочной фразой:
– Так чего ж вас туда занесло? Мы над старыми лугами и не плаваем: по протоке и сразу в озеро.
Увидев наше недоумение, он усмехнулся.
– Слыхали про Атлантиду, которая потонула? Так у нас тут своя Атлантида. Где сейчас тростник, раньше были луга; только вокруг нашего села триста косцов выходило.
А сейчас Кобылье Городище стоит на узком невысоком мысу.
Факт быстрого и постоянно продолжающегося затопления берегов Чудского озера был установлен и экспедицией Караева; скорость поднятия воды в последнем тысячелетии была определена, как почти метр в столетие. Учитывая низменный характер здешних берегов, несложно представить, насколько сильно изменились очертания берегов с XIII века – со времен Александра Невского.
Внимание Караева привлек небольшой островок с заманчивым названием Вороний. Сам он, низкий, сложенный рыхлым песком и полузатопленный, не мог, конечно, быть летописным Вороньим камнем. Но названия, тем не менее, на пустом месте не возникают. Дно озера вокруг островка было обследовано как с борта судна, так и водолазами. На песчаном, слегка заиленном дне водолазы нашли множество очень старых пней – остатки леса, который рос здесь многие сотни лет тому назад. И среди этих пней возвышалась над дном скала из твердого песчаника высотой в несколько метров, а вокруг ее вершины тянулись остатки сложенной из больших камней стены.
Место столь интересной находки стало объектом специальных исследований, и вот что они показали. В XIII веке здесь, посреди пролива, возвышался большой остров, от которого сейчас осталось несколько маленьких полузатопленных островков. На этом острове находилось укрепленное поселение – городец, а над самой водой поднималась песчаниковая скала, бывшая тогда значительно больше. Каменная стена опоясывала ее вершину, с которой был виден, вероятно, весь пролив. Это и был летописный Вороний камень.
В XV веке еще существовал и остров, и городец на нем. Сохранился летописный текст о постройке в этом городце церкви Архангела Михаила. «В лето 1459 князь Александр Черторизьский и посадники и псковичи...» Далее летопись сообщает: «Того же лета в великий пост они поганая латипа изгонивши изгоною... на то Обидное место, на Озолицю, на землю святыя Троицы и церковь святого Михаила сожгоша и 9 человек сожгоша...» Вероятно, именно после этого сожженный и опускающийся в озеро городец был оставлен; новое укрепление поднялось па высоком берегу против гибнущего острова. Там, в новом городце в 1462 году была вновь отстроена церковь Архангела Михаила, существующая и по сей день.
На месте этого городца и стоит сегодня село Кобылье Городище, и только простоявший пять веков храм да остатки валов и рвов напоминают о бывшей здесь когда-то крепостце.
Еще раз о бочке золота
А что же клад озерных разбойников с Горы-Городища? Спектрофотометрические методы анализа позволяют обнаруживать растворенные в воде металлы при их концентрации до сотых долей микрограммов на литр. Если бы бочка с золотыми монетами действительно лежала на дне городищенского озерка, неизбежное растворение золота привело бы к очень высокому (относительно, конечно) содержанию его в озерной воде, гораздо более высокому, чем предел точности существующих приборов. Но – увы – анализы показали лишь фоновую – совершенно обычную – концентрацию и растворенного золота, и даже серебра.
А как же ров, ведущий от озерка к болоту? О происхождении его судить сложно. Быть может, крестьяне окрестных деревень действительно пытались спустить воду из озера, поверив легенде о золотой бочке. А может быть, когда-то давно этот ров был вырыт для защиты городца на горе и продолжал естественное ограждение, образуемое озером. А уже в более позднее время люди, видевшие этот ров, задавались вопросом, кто и для чего его выкопал, и так могли родиться предания о затопленном в озере кладе и о попытке достать его.
И есть еще одна любопытная деталь. Пусть золото и серебро в озерной воде оказалось в норме, но зато концентрация меди в ней настолько велика, что это исключает возможность ее естественного происхождения.
Быть может, не бочка с золотом, а пушки из разбойничьего арсенала схоронены на озерном дне?..
Антон Платов / фото автора
Псковская обл.
Via est vita: Закон бутерброда, или Простое приключение в Южной Америке
Летел я как-то на озеро Титикака. Надо было сделать репортаж об индейцах – жителях плавучих тростниковых островов. Самолет взлетел в Лиме и без посадок через час с хвостиком приземлился на высоте четырех тысяч (тоже с хвостиком) метров над уровнем моря в единственном, расположенном в окрестностях Титикаки аэропорту города Хулиака.
Открылась дверь, и мне тотчас стало дурно. Я вообще плохо переношу высоту. Если надо добраться до какого-нибудь высокогорного места, предпочитаю делать это постепенно, желательно, на автомобиле и обязательно с пассажиром: будучи за рулем, выше трехтысячной отметки непременно начинаю засыпать, и никакая сила не может вывести меня из этого состояния. На этот же раз меня в одну секунду, как рыбу на лед, выкинули из уютной, царившей в салоне самолета кондиционированной атмосферы, соответствующей высоте уровня моря, прямиком в чуть ли не безвоздушное пространство. И началось!
Страшнейшая головная боль: словно два отбойных молотка впились в оба виска. Приступы тошноты, головокружение, озноб и прочие прелести горной болезни «сороче», так знакомой мне по другим высокогорным приключениям. Весь путь длиной с полсотни километров до мотеля я промучился, лелея мечту о живительном отваре листьев коки или глотке кислорода, смягчающих эти чудовищные пытки. Но, по закону бутерброда – а он, как вы знаете, всегда падает маслом вниз, – в мотеле ни того, ни другого не оказалось, и мне ничего не оставалось, как вползти под одеяло и постараться уснуть.
На следующее утро, несмотря на тяжелое состояние, я все-таки решил совершить первую прогулку. Служба есть служба! Вышел во двор, как человек, у которого только что сняли скальп и водрузили на голову сосуд с водой, за каждую утраченную каплю которой следовала высшая мера наказания. Медленно, выверяя каждый шаг, я начал путь по аллейке, ведущей к обрыву. Мотель стоял на высоком берегу, и с него открывался прекрасный вид на гигантское, волшебной красоты озеро. Ни единого ветерка, все вокруг нежно-голубое, яркое, прозрачное и приветливое. Но в то утро этот свет и эти краски были мне немилы, и каждый шаг отдавался в моей голове ударами вечевого колокола...
Ко мне подошел служащий мотеля и вежливо сообщил, что меня уже давно ждут на катере. Плохо соображая, о каком катере идет речь, я, как робот, вернулся в номер, автоматически взял сумку с блокнотом и фотоаппаратами, показавшуюся мне весом в тонну, и так же, подобно канатоходцу выверяя каждое движение, спустился на причал.
В катере сидела веселая и нетерпеливая группа молодых немецких туристов. Катер тут же отчалил. Природа словно ждала нашего старта: тотчас подул неизвестно откуда нагрянувший сильный ветер. Только что нежно-бархатное, озеро ощетинилось волнами, началась качка. К моей горной болезни добавилась еще и морская. Закон бутерброда бушевал вовсю.
Так продолжалось около часа, пока на горизонте не появилась маленькая точка. По мере приближения к ней она росла, росла и наконец выросла в огромную, похожую на спящего кота гору. Кот был полосат: весь склон горы был превращен в узенькие, параллельные терраски, на которых, наверное, что-то выращивали или кого-то пасли. Дивился я всему этому, а еще больше тому, что, согласно программе моего пребывания на Титикаке, первым объектом моего посещения должны были быть острова рукотворные – плавучие, сделанные из тростника-то-торы руками живущих на них индейцев, а отнюдь не базальтовые, образовавшиеся миллионы лет назад в результате вулканической деятельности. Тут-то и выяснилось, что меня приняли за другого и посадили в лодку по ошибке, а тот, кто должен был ехать с немцами, так и остался в мотеле.
Ну ладно, думал я, не вплавь же обратно. Тем более, что и остров Такиле (так назывался этот базальтовый кот) тоже значился в числе достопримечательностей Титикаки, которые мне предстояло познать. В проспектах о Такиле говорилось, что там, в очень чистенькой и живописной деревушке, живут самые честные и самые добрые на земле люди, что они занимаются террасным земледелием, рыболовством, разведением овец, коров и домашней птицы, что изготавливают они замечательные предметы народного творчества из камня и шерсти и все обязательно носят очень красивые, типичные для этого маленького этноса одежды.
Однако сколько ни вертел я своей измученной головой, сколько ни щурился на надвигавшегося на нас кота, никаких признаков знаменитой деревушки ни его склонах не замечал: одни полосы-террасы. Но была пристань. Мы ткнулись в нее, и от этого толчка моя голова вновь загудела. Поджидавшие катер индейцы, действительно очень милые, вежливые и приветливые, одетые в красочные чистенькие, вышитые хитроумными узорами рубашки, жилетки и вязаные шапочки с помпонами, помогли нам взобраться на высокий причал. И тут я не выдержал:
– Так где же все-таки ваша деревня?
– А она там, – утопая в лучезарной улыбке, ответил служитель причала и махнул кистью руки над головой, – за горой.
– Что-о-о?! – возопил я. – А как же туда...
– По тропинке, по ступенькам. – Он был просто счастлив от сознания того, что угодил гостю своим ответом.
Гость же воспринял его ответ как приговор к высшей мере наказания, причем, обжаловать его было негде. Озеро лежит на высоте 3882 метра над уровнем моря. Полуметровой высоты ступеньки, оставшиеся в наследство нашему поколению, судя по всему, с доколумбовых времен, должны были вознести меня еще метров эдак на 300 над уровнем Титикаки. Это в моем-то состоянии! Удар был жесток и ниже пояса. «Наверное, – подумалось мне, – в предыдущей жизни я чем-то не угодил древним обитателям этого острова, и сегодня настал час их исторического реванша!»
Мои ноги подкосились, и, тихо застонав, я опустился на доколумбов базальт. Сидя в роденовской позе на первой из полутысячи ступеней, я тихо горевал, вспоминая любимую и вечную «Песню журналистов»: «ради нескольких строчек в газете...» Но тут, взглянув на мой 300-метровый эшафот, заметил нечто, с моей точки зрения, совершенно нелепое.
Я увидел человека... бегущего наверх. Сначала не поверил своим глазам, решил, что я уже окончательно свихнулся и начались галлюцинации. Но человек действительно был реальным, и он легко и весело, как горный козлик, скакал по ступеням в высь, казавшуюся мне недоступной. А он просто спешил предупредить живущих за бугром односельчан о прибытии катера и о том, что вместе с туристами на его борту прибыла и почта. Короче говоря, это «нечто», так диссонировавшее с моим состоянием, оказало на меня действие сродни шокотерапии и хоть немного, но привело меня в чувство. Все равно отступать было некуда, за нами была безбрежная Титикака, и цацкаться со мной на причале никто бы не стал: все живые существа – те, кто прибыли на катере, и те, кто нас встречал, уже поднимались на горб базальтового кота.
Не стану расписывать все муки и перипетии этого подъема. Вы, наверное, уже обратили внимание на то, что я не умер. А, преодолев этот барьер, был вознагражден сторицей. Я познакомился с этим, на самом деле, уникальным островком и его чудесными обитателями, убедился, что все рассказы о них – чистая правда. В качестве компенсации моих мучений обратный путь мы проделали по зеркально гладкому озеру, едва подернутому легкой рябью. Кстати, претензий ко мне за то, что я занял чужое место на катере, никто не предъявил. Оказалось, что немец остался в мотеле неспроста: накануне он попил водички из крана, чего там категорически не советуют делать никому, а приезжим – тем более. Если я мучился от «сороче», и, хотя и с трудом, но все-таки передвигался, то он, как мне рассказали потом, провел весь день не выходя из туалета, что вызвало у его друзей прилив просто неудержимого юмора.
Постепенно я приходил в себя. И на следующий день, уже как ни в чем не бывало, приступил к выполнению моей собственной программы знакомства с окрестностями священного озера инков. Побывал я и на плавучих островах, и еще на одном маленьком озерце, укрытом среди плавных холмов Альтиплано, где царит оглушающая, абсолютная тишина и где посетитель чувствует, как какая-то сверхъестественная космическая радиация нисходит на него с небес, как все это обволакивает его, поглощает, и кажется, что еще мгновение, и рядом опустится инопланетный корабль с существами, когда-то, как считают многие, создавшими эти загадочные андские цивилизации, и наконец расскажут всю правду обо всем. И тут же, посреди этого волшебного озерца находится правильной формы, круглый и совершенно плоский островок, больше напоминающий стартовую площадку космических кораблей, а на берегу, как сторожевые башни, охраняющие вековые тайны этих мест, рассыпаны башенки «чульпы» – могильники древних обитателей Альтиплано, сложенные из идеально отшлифованных и так же идеально пригнанных друг к другу камней...
Вскоре забыл я про «сороче» и про ее морскую сестру. Наконец настал день отлета. Переполненный впечатлениями, я сидел у окна самолета, прощально помахивая рукой оставшимся на поле немцам: им не хватило места в самолете, и они ждали следующего рейса.
Самолет делает долгий разбег, взлетает, быстро набирает нужную высоту: отсюда, с четырех тысяч метров над уровнем моря, взлет и в самом деле быстротечен. Летим. Впереди целый час полета. Отстегиваю ремни безопасности, потягиваюсь, распрямляю конечности, устраиваюсь поудобнее, достаю блокнот, чтобы сделать последние записи. И вдруг – толчок, другой, третий. Самолет будто спотыкается и... круто идет вниз! Смотрю на световое табло – оно мертво. Инстинктивно начинаю лихорадочно шарить в поисках ремней безопасности. Взгляд падает на иллюминатор, а за ним – Кордильеры! Как же прекрасны они были в этот час! Острые, черные, чуть припудренные снежком пики, фиолетовые щели таинственных, стремительно приближающихся пропастей. Эх, в иное время не оторвался бы от этого зрелища...
Наконец-то нащупал ремни безопасности. Но этот зловеще-прекрасный вид в иллюминаторе неожиданно подействовал на меня успокаивающе: на кой черт, подумалось мне, эти ремни, если перспектива выжить от приземления на такие пики равна нулю! Я вздохнул и скинул оба их конца под кресло, огляделся вокруг.
Кто-то настойчиво давил на кнопку вызова бортпроводника, три монашенки в соседнем ряду истово крестились, что-то шепча себе под нос, откуда-то сзади раздался близкий к истерике выкрик какой-то дамочки и тотчас, как в спазме, захлебнулся. «Стало быть, не одному мне привиделся близкий конец», – подумал я и тоже стал искать кнопку вызова стюарда. Нажал и стал ждать.
Говорят, в такие минуты перед глазами пробегает вся жизнь, мелькают лица родных и близких. Не скрою, нечто похожее было и со мной. Сколько длились эти чудные мгновения, не знаю – наверное, недолго. Помню только, что к собственному удивлению, ни страха, ни паники не испытал. Только большую, всепоглощающую обиду: столько мучений пережил за эти дни, и – нате! Ради чего, спрашивается? Неожиданно издевательским ответом на ум забрело все то же оптимистическое: «Ради нескольких строчек в газете...»
Но, наверное, все-таки существует какой-то высший регулятор всех наших эмоций и реакций на окружающий нас мир и все, происходящее с нами, не позволяющий впадать в фатальное отчаяние. Только этим я и объясняю свое, конечно же, относительное, хладнокровие в столь критический момент. Я ведь даже взял блокнот и стал фиксировать мои последние мысли и ощущения.
