Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №2 за 2004 год"

Автор книги: Вокруг Света Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Загадки истории: Одна «НАДЕЖДА» на двоих

Минувшим летом исполнилось 200 лет с момента начала первого русского кругосветного плавания. История этой экспедиции изобилует «белыми пятнами», неоднозначными событиями и интригующими происшествиями. Поэтому каждая новая находка документов, имеющих к ней отношение, вызывает огромный интерес как у специалистов, так и у любителей отечественной истории. Во время этого исторического плавания разгорелся серьезный конфликт между капитан-лейтенантом Иваном Федоровичем Крузенштерном, командовавшим отрядом кораблей экспедиции – «Надеждой» и «Невой», и камергером Николаем Петровичем Резановым, следовавшим с посольской миссией в Японию. В 2003-м, юбилейном году, в архивах были обнаружены важные материалы, проливающие свет на некоторые обстоятельства плавания. Среди них особого внимания заслуживает путевой дневник старшего офицера судна «Надежда» лейтенанта Макара Ивановича Ратманова.

Предыстория

Чтобы приблизиться к пониманию того, что происходило на борту «Надежды», нужно обратиться к истории замысла и подготовки первой русской кругосветной экспедиции. В 1799 году Крузенштерн направил в военно-морское министерство предложение об организации кругосветного плавания. Необходимость такого предприятия назрела давно. Американские владения России остро нуждались в регулярном и быстром снабжении продуктами, которые до сих пор доставлялись посуху по ужасным дорогам через всю Сибирь в Охотск, где их перегружали на суда и только после этого переправляли в Новый Свет.

Столь же непростым был путь американских меховых товаров на рынки Китая. Все это отнимало колоссальное количество времени и средств. По замыслу Крузенштерна, кругосветная экспедиция должна была доказать возможность и целесообразность подобных плаваний для России. А главное, позволяла вплотную заняться изучением Мирового океана и встать в один ряд с такими морскими державами, как Великобритания, Испания и Франция.

Проект Крузенштерна долгое время оставался без ответа и оказался востребованным лишь тогда, когда со схожим предложением к императору обратилась влиятельная и богатая Российско-американская компания (РАК).

Объективности ради надо сказать, что авторство проекта первой русской кругосветной экспедиции не принадлежит ни Крузенштерну, ни РАК, ни уж тем более Резанову – одному из членов Правления РАК. Это продукт коллективного творчества, в разработке которого принимало участие очень много людей. В том числе не последнюю роль сыграли идеи министра коммерции графа Н.П. Румянцева, исследовательская же программа и некоторые инструкции готовились российской Академией наук.

Летом 1802 года высочайшее одобрение проекта организации экспедиции было наконец получено и подготовка к походу началась. В августе состоялось назначение Крузенштерна начальником кругосветного плавания. Интересно, что поначалу он от него отказался – обстоятельства его личной жизни изменились, он женился «и ожидал скоро именоваться отцом». Позднее Крузенштерн вспоминал, что назначение он принял лишь после разговора с морским министром адмиралом Н.С. Мордвиновым, «объявившем мне, что если я не соглашусь быть сам исполнителем по своему начертанию, то оно будет вовсе оставлено».

Сегодня то значение, которое придавалось согласию возглавить экспедицию морского офицера, носившего всего лишь звание капитан-лейтенанта, может показаться преувеличенным. На самом же деле на тот момент Крузенштерн, а также капитан-лейтенант Юрий Федорович Лисянский являлись лучшими капитанами русского флота. Судами такого класса, как «Надежда» и «Нева», Россия почти не располагала, и каждый капитан, способный командовать подобным кораблем, был на виду, вращался в высшем свете, словом, являлся человеком известным и авторитетным. Крузенштерну же благоволил сам Александр I.

Две главы одного проекта

Снаряжалась экспедиция на средства РАК, личный состав Крузенштерн набирал по своему усмотрению и только среди добровольцев. Командование вторым судном он поручил Лисянскому, а своим помощником назначил лейтенанта Макара Ивановича Ратманова – опытного, хорошо образованного офицера, отличившегося в войнах со шведами и французами. Для покупки экспедиционных кораблей в Англию был откомандирован Лисянский.

В феврале следующего, 1803 года возникла идея направить с экспедицией посольство в Японию – для установления торговых и дипломатических отношений. Эту миссию и должен был возглавить Резанов, который одновременно становился руководителем экспедиции наравне с Крузенштерном.

С этого момента и началась та непростая коллизия, которая впоследствии привела к раздорам и попыткам Резанова утвердить свое единоначалие.

В период подготовки к плаванию и Крузенштерн, и Резанов получали многочисленные инструкции от военно-морского ведомства, министерства коммерции, Правления РАК, большая часть которых была одобрена императором. Практически во всех этих документах Крузенштерн и Резанов фигурируют как первые лица экспедиции, равные друг другу, хотя их взаимоотношения были прописаны столь нечетко, что могли трактоваться весьма вольно. Об этой двойственности и Резанов, и Крузенштерн знали, но она их не смущала – первый считался коммерческим и хозяйственным главой экспедиции, второй должен был ведать морской частью, включая и научные исследования. Беда в том, что инструкции, выданные Резанову, вступали в прямое противоречие с морским уставом, который действовал на идущих под Андреевским флагом кораблях, укомплектованных военными моряками. Согласно его положениям, принятым еще Петром I и актуальным до сего дня, вся власть на корабле принадлежит капитану. Он определяет внутренний режим жизни, распоряжается судном по своему усмотрению, а все, находящиеся на борту, будь то гражданские или военные лица, вне зависимости от их должности, ранга, звания и положения, находятся в его полном подчинении. Поэтому для экипажей «Надежды» и «Невы» кроме Крузенштерна не могло быть никакого другого начальника.

Недоразумения начались уже во время размещения огромной свиты Резанова на «Надежде». Ратманов, занимавшийся этим хлопотным делом, отметил в своем дневнике: «… прибыли к нам Двора Его Императорского Величества Действительный Камергер и кавалер Резанов, который назначен чрезвычайным послом и уполномоченным министром в Империю Тензин-Кубоскаго величества, в Японию и с довольным числом свиты, и весьма корабль стеснили; о чем известясь Его Императорское Величество через графа Строганова и мыслящий как отец о своих подданных, прислал немедленно коммерц-министра графа Румянцева и товарища (заместителя. – Прим. авт.) министра морских сил Чичагова, которые, найдя излишества, донесли Государю и резолюция последовала излишних отослать по своим командам…»

Но и это было еще не все. Незадолго до выхода в море Резанов получил царский рескрипт, первый пункт которого извещал камергера, что «сии оба судна с офицерами и служителями, в службе компании находящимися, поручаются начальству вашему». Правда, в дальнейшем тексте этого документа говорилось, что все решения Резанов обязан принимать совместно с Крузенштерном, но именно к этому рескрипту будет впоследствии апеллировать Резанов, пытаясь утвердить свое верховенство в экспедиции. Крузенштерн о царском указе не знал, его содержание не было доведено до экипажей кораблей, и, следовательно, по выходе в море в силу он не вступил. Более того, никто из высшего руководства Резанова как главного начальника экспедиции офицерам не представил, наконец, сам Резанов, прибыв на судно, о своих полномочиях не объявил.

Итак, 26 июля 1803 года «Надежда» и «Нева» вышли из Кронштадта, а офицеры и матросы пребывали в полной уверенности, что их единственным начальником является Крузенштерн. И лишь один человек думал иначе – в кармане его камзола лежал документ, дающий ему, как считал он, неограниченные права на руководство экспедицией.

Первое столкновение

Начало экспедиции не предвещало никаких осложнений. Все решения принимались по взаимному согласию Крузенштерна и Резанова. Впрочем, у наблюдательного Ратманова еще во время стоянки в Копенгагене сложилось не слишком лестное мнение о Резанове, и он был явно не в восторге от предстоящего совместного плавания с этим человеком: «Посол жил на берегу… и мало сделал чести, ибо я несколько раз напоминал ему о его звании и снял бы знаки отличия их гоняясь за непотребными женщинами в садах и на улице. Тут я мог заметить, что мало будет делать чести его превосходительство, и чем более были вместе, тем более находили в нем и в свите подлости».

Тем временем плавание продолжалось. Все насущные вопросы экспедиционной жизни по-прежнему обсуждались двумя руководителями сообща. Но едва корабли покинули пределы Европы, между ними возникли серьезные противоречия. Сегодня трудно судить о том, что могло произойти во время стоянки судов на Тенерифе, одном из Канарских островов, или сразу же после их выхода в море, но тот факт, что Резанов заявил о своих правах на верховенство, повергнув Крузенштерна в изумление и негодование, сомнений не вызывает. Об этом свидетельствует письмо, направленное Крузенштерном в Правление РАК. Из этого послания видно, что претензии Резанова явились для Крузенштерна полной неожиданностью – он никогда не согласился бы находиться в подчинении у камергера и не понимал, на чем основаны его притязания. В нем Крузенштерн объявил, что по прибытии на Камчатку готов «здать команду мою, кому угодно вам будет приказать». Поскольку Резанов ничем не подкрепил свое заявление – царский рескрипт так и остался неоглашенным, то Крузенштерн не собирался выполнять его распоряжения и, требуя объяснений от Правления РАК, писал, что «ежели бы угодно было Главному Правлению лишить меня команды всей Експедиции, то… быв подчинен Резанову, полезным быть не могу, бесполезным быть не хочу». Что же касается других участников экспедиции, то в их записях никаких упоминаний о разгоравшемся конфликте на тот момент не было.

Камергерские привилегии

27 октября оба корабля покинули Канарские острова, а спустя месяц пересекли экватор. Пока разногласия в ее руководстве не предавались гласности, жизнь на обоих судах шла своим чередом, видимость благополучия сохранялась. Ратманов даже отметил приязненные отношения посланника и Крузенштерна на празднике Нептуна, но, видимо, не питая иллюзий насчет Резанова, живописал камергера во всей красе: «За обедом пили здоровье Императора и Императриц порознь и палили из пушек; пили здоровье патриотов, и всех россиян, и… – довольно надрызгались, так что господин посол валялся по шканцам, задирая руки и ноги до небес, крича безпрестанно: Крузенштерну ура!!! Потом превосходительство начал уверять, что много у него присутствия духа и что он хоть и не англичанин, но также от радости хочет броситься за борт, держась за грот-ванты; я, хоть и показывал ему в пространство, где пошире и ванты и выбленки, надеясь при том, что не бросится, ибо он не говорит правду, а его окружающие уговаривали, и надворный советник Фоссе и Американской компании 1-й прикащик, уговаривали со слезами и целовали руки, а как тут же в это время починивался большой парус, то с великим присутствием духа грандиссимо амбасадер, счел его за мягкую постель и разлегшись на оном, уснул. Я, быв на вахте, приказал отнести его в каюту, где он проспал до другого дня и безсовестно всех заверял, что он не был пьян и что он сам дошел в каюту».

21 декабря, оставив позади Атлантику, «Надежда» и «Нева» швартовались в гавани острова Святой Екатерины, отделенного от Американского континента проливом. Роскошь тропической природы, великолепие бразильских ландшафтов, необычность облика местных жителей, богатство флоры и фауны произвели на участников экспедиции огромное впечатление. Ратманов в своем дневнике высказался следующим образом: «…места наилучшие Земного Шара, климатом, видом, богатством и во всем изобилие; жаль что не нашим рукам оное принадлежит…».

Ученые, сопровождавшие экспедицию, совершали экскурсии вглубь острова и на материк, пополняли гербарии, коллекции насекомых, рыб, животных. Крузенштерн, так же как и во время плавания, руководил многими научными работами, сам нередко принимая непосредственное участие в гидрографических и иных исследованиях. Морские офицеры занимались астрономическими определениями, съемкой местности, промеряли глубину воды, пеленговали и на основе всех этих данных составляли морскую карту.

Однако не все проводили время в трудах. Ратманов по поводу жизни Резанова в Бразилии замечает: «А у нашего посла украли на берегу 49 талеров и золотую табакерку – ничего странного слышать, что сие попалось в те руки, которые доставали послу и белых и черных непотребных женщин – в бытность посла на берегу мало делал России чести, ибо которым было отказано от португальцев общества, а его превосходительство ежудневно делал ему визиты, для того чтобы утолить свое сладострастие».

Начальник без подчиненных

К этому моменту конфликт между Крузенштерном и Резановым принял открытую форму, и на обоих кораблях сложилась крайне тяжелая, нервозная обстановка. Резанов требовал от офицеров подчинения, пытался отдавать приказы Лисянскому, не согласовывая их с Крузенштерном. Однако все его распоряжения игнорировались – иного и невозможно было ожидать от морских офицеров. Тем не менее Резанов, ни разу до того не бывавший в море, не оставлял попыток руководить экспедицией. Он решил, что слишком поздно пускаться в плавание вокруг мыса Горн, а, следовательно, нужно идти на восток, мимо африканского побережья, в Японию, похоронив планы кругосветной экспедиции. Возможно, это стало последней каплей для Крузенштерна и офицеров флота – Резанову прямо заявили, что его не признают главой экспедиции и его приказы выполнять не будут.

То, как вели себя в этом конфликте офицеры, поддержавшие Крузенштерна, и лица, сопровождавшие Резанова, доподлинно установить трудно. Резанов в своих дневниках утверждает, что на протяжении почти всего плавания подвергался постоянным унижениям и оскорблениям со стороны экипажа «Надежды». Однако доверять сообщениям Резанова безоговорочно нельзя. Сличение разных источников показывает, что камергер в своих записях порой не придерживался истины, а иной раз не гнушался и откровенной ложью. Очевидно, что и личные его качества никак не способствовали росту его авторитета в глазах офицеров. Даже ученые, формально находившиеся в подчинении Резанова, были не слишком расположены к нему, а со всеми нуждами обращались к Крузенштерну.

Через некоторое время, судя по записям Ратманова, между Крузенштерном и Резановым произошел окончательный разрыв – живя на одном корабле, они общались лишь путем переписки. Часть этих писем Ратманов воспроизводит в своем дневнике. Об атмосфере же, царившей на борту «Надежды», дает представление одно из писем Крузенштерна Резанову, написанное в декабре 1803 года: «Письмо Ваше, которое я получил сего утра, привело меня в большое изумление. Оно в себе содержит, что не признавая Вас начальником Експедиции, Вы не можете ожидать от меня никакого повиновения; окроме сего слух носится, что ваше пр-во вознамерились писать к Государю, что Вы не в состоянии будете выполнять Его повелений от моих поступков, почему я щитаю долгом уведомить Вас письменно о том, что Вы словесно уже много раз от меня слышали, то есть: что я признаю в Вас особу уполномоченную от Его Императорского Величества, как для посольства так и для разных распоряжений в восточных краях России; касательно же до морской части, которая состоит в командовании судами с их офицерами и экипажем, такоже пути, ведущего к благополучному исполнению прожектированнаго мною вояжа, как по словам самого Императора, так и по инструкциям мне данным по Высочайшему соизволению от Главного правления Американской компании, я должен щесть себя командиром… Я не требую ничего, как с чем отправился из России, то есть быть командиром экспедиции по морской части…»

4 февраля «Надежда» и «Нева» покинули берега Бразилии. И Крузенштерн, и Резанов отослали в столицу письма, сообщив о сложившейся ситуации. Экспедиция, раздираемая внутренними противоречиями, продолжила путь, направляясь к мысу Горн. Приближалась развязка конфликта.

Громкий скандал в Тихом океане

3 марта корабли вышли в воды Тихого океана. Пасмурная погода, сопровождаемая мелким моросящим дождем, ухудшала видимость. Вскоре в густом тумане, спустившемся на море, суда потеряли друг друга из виду. «Нева», как было условлено ранее, пошла к острову Пасхи, а «Надежда» направилась к группе Маркизских островов.

К началу мая «Надежда» добралась до острова Нукагива. Через несколько дней к ней присоединилась и «Нева». Это были первые острова, которые посетила экспедиция за пределами цивилизованного мира – настоящий рай для натуралистов, собравших интереснейшие материалы о природе и местных племенах. Описывая жителей Нукагивы, Ратманов отмечает: «…мы в первый раз увидели голых, рослых статных мужчин и с большим искусством расписанных наподобие лат древних рыцарей. …Оне удивлялись, что мы пугами (ружьями) их не убиваем, как прежде бывшие по нескольку истребляли».

На кораблях экспедиции, несколько месяцев находящихся в плавании, по прибытии к Маркизским островам стала ощущаться нехватка продовольствия. Поэтому Крузенштерн, рассчитывая пополнить запасы продуктов на Нукагиве, запретил самовольную торговлю с островитянами. Он издал письменный приказ, воспрещающий выменивать какие-либо предметы у местных жителей, пока экспедиция не будет снабжена свежим продовольствием. Резанов проигнорировал приказ капитана, а Крузенштерн, не церемонясь, решительно воспрепятствовал самочинному торгу. Этот инцидент и явился поводом к последовавшему столкновению, ставшему кульминацией конфликта. Непосредственные участники этих событий – Резанов и Ратманов – приводят довольно подробное описание произошедшего.

Вот версия Резанова. «Чувствуя такие наглости, увидя на другой день на шканцах Крузенштерна, что было мая 2-го числа, сказал я ему: „Не стыдно ли вам так ребячиться и утешаться тем, что не давать мне способов к исполнению на меня возложенного“. Вдруг закричал он на меня: „Как вы смели мне сказать, что я ребячусь“. – „Так сударь мой, сказал я, весьма смею, как начальник ваш“. – „Вы начальник! Может ли это быть? Знаете ли что я поступлю с вами, как не ожидаете?“ – „…Матросы вас не послушают, я сказываю вам, что ежели коснетесь только меня, то чинов лишены будете. Вы забыли законы и уважение, которым вы и одному чину моему уже обязаны“. Потом удалился я в свою каюту. Немного спустя, вбежал ко мне капитан, как бешеный, крича: „Как вы смели сказать, что я ребячусь, знаете ли, что есть шканцы? Увидите, что я с вами сделаю“… Потом капитан ездил на „Неву“ и вскоре возвратился, крича: „вот я его проучу“. Спустя несколько времени, приехал с „Невы“ капитан-лейтенант Лисянский (командир „Невы“) и мичман Берг (Берх), созвали экипаж, объявили что я самозванец и многия делали мне оскорбления, которыя, наконец, при изнуренных уже силах моих повергли меня без чувств. Вдруг положено было вытащить меня на шканцы к суду… послали лейтенанта Ромберга, который пришед ко мне, сказал: „Извольте идти на шканцы, офицеры обоих кораблей вас ожидают“. Лежа, почти без сил, отвечал я, что не могу идти по приказанию его. „Ага! Сказал Ромберг, как браниться, так вы здоровы, а как к разделке, так больны“.

Я сказал ему, чтобы он прекратил грубости, которые ему чести не делают и что он отвечать за них будет. Потом прибежал капитан. «Извольте идти и нести ваши инструкции, кричал он, оба корабля в неизвестности о начальстве и я не знаю, что делать». Я отвечал, «что довольно уже и так вашего ругательства, я указов государевых нести вам не обязан, они более до вас нежели до офицеров касаются, и я прошу оставить меня в покое», но слыша крик и шум: «Что трусить? Мы уже его!» решился я выдти с высочайшими повелениями. Увидя в шляпе Крузенштерна, приказал ему снять ее, хотя из почтения к императору и прочтя им высочайшее мне поручение начальства, услышал хохот и вопросы, кто подписал? Я отвечал: «Государь ваш Александр». – «Да кто писал?» «Не знаю», сказал я . – «То-то не знаю, кричал Лисянский, мы хотим знать кто писал, а подписать-то знаем, что он все подпишет». Наконец все, кроме лейтенанта Головачева, подходили ко мне со словами, что я бы с вами не пошел и заключили тем: «ступайте, ступайте с вашими указами, нет у нас начальника, кроме Крузенштерна».

А вот видение этих же событий, зафиксированное в дневнике Ратманова. «Здесь господин амбасадор обнаружил вовсю свой характер и открыл черную свою душу – он назвал капитана ребенком за то, что капитан приказал от прикащика Американской компании отобрать топоры, которые он начал диким продавать за безделушки, отчего совершенная остановка сделалась в покупке свиней. Но сам сказавши все сии грубости, упомянул, что он все, а капитан ничего; с которым мы отправились из России и которой шеф экспедиции; мы слыша от посла, что он всем начальствует, требовали, чтобы объявил имянное повеление, но он не хотел, я думаю, что он сие выдумывает, и более потому, что должен бы объявить вступая на корабль, что он начальствует, а не спустя 10 месяцев; зделал мои предложения, чтобы с ним поступить, как с нарушителем общественного спокойствия; которой своими выдумками разделяет согласие, выдавая себя начальником, когда не имеет чем доказать. Когда он по третьей прозбе вышел на шканцы в туфлях без чулок, лучше сказать совершенной неряхой и в таком то образе прочитал именное Его Императорского Величества повеление, которым он начальствует. – Итак в тех островах, куда отправлялись еще ребяческие свои желания, наконец достигнув их, и к сожалению нашел нестоющее новое начальство. Но инструкция подписана „Александр“, и мы с благоговением повянуемся.

Посол, еще подходя к Бразилии, прошел ко мне в каюту… и, за секрет показал свою инструкцию; и я, увидев государев рескрипт – ужаснулся что в таком небрежении, и что его давно уже не объявил, но он в ответ сказал, что еще будет время, с которого времени я осмелился иметь подозрение; и по сему то подозреватель я настаивал всех более объявить вслух, и если бы не объявил может быть поступлено бы было как с самозванцем».

В процитированных документах есть два важных момента, на которые стоит обратить внимание. Во-первых, Резанов начинает публично выяснять отношения с Крузенштерном на шканцах – месте, особо почитаемом на корабле. Любые пререкания с капитаном корабля на шканцах, а уж тем более оскорбления или намек на неповиновение команды, считаются тяжелейшим проступком. Для Крузенштерна, боевого морского офицера, прилюдные оскорбления на шканцах были просто невыносимы. Поэтому он не смог удержать себя в руках и последовал такой взрыв. Во-вторых, Резанов еще у берегов Бразилии в частной беседе показал Ратманову царский рескрипт, поставив того в крайне двусмысленное положение – указ не был оглашен официально и не вступил в силу, хотя, узнав о его существовании, Ратманов не мог с ним не считаться. Именно поэтому он упорнее других настаивал на объявлении указа, подозревая, что Резанов демонстрировал ему фальшивку.

Более того, Ратманов не остался равнодушным к откровениям Резанова и постарался через военно-морское начальство изменить решение императора, направив из Бразилии следующее письмо товарищу министра военно-морских сил П.В. Чичагову: «Ваше Превосходительство Милостивый Государь Павел Васильевич, распри, происходящие чрез господина действительного камергера Резанова, которому желательно получить начальство над экспедициею, порученной капитан лейтенанту Крузенштерну, понудило меня утрудить В.П. (ваше превосходительство. – Прим. авт.) письмом сим: ежели сверх моего чаяния, предписано будет приказать первому командование, – уверен будучи, что последний под начальством господина Резанова остаться не согласится, и из того места отправится в Россию. А как я предпринял вояж сей по дружбе с капитан лейтенантом Крузенштерном, которую издавна к нему имею, то сим покорнейше прошу В.П. и меня, как старшего морского офицера, от начальства господина Резанова избавить, и вместе с капитан лейтенантом Крузенштерном возвратить в Россию, ибо поступки его с капитаном для всех благородных душ весьма не нравятся.

А посему к несчастию оставшись командиром уже непременно и со мною тоже воспоследует, причем моя непорочная пятнадцатилетняя в лейтенантском чине служба от такого человека может пострадать. А при том характер его от времени до времени открывается и обнаруживает его душу. Не стыдится уже он заранее делать угрозы, что выучит и покажет свою власть в Японии и в Камчатке!..»

После скандала, произошедшего у Маркизских островов, Резанов, по его словам, тяжело заболел и не покидал своей каюты до прибытия в Петропавловск. Между тем в дневниках «узника», к которому якобы даже не допускали врача, мы найдем весьма пространное описание Гавайских островов, посещенных кораблями экспедиции в июне 1804 года. Отсюда «Нева» отправилась к берегам Аляски, а «Надежда» взяла курс на Камчатку.

Худой мир после доброй ссоры

По прибытии в Петропавловск Резанов вызвал к себе камчатского коменданта Павла Ивановича Кошелева и потребовал суда над Крузенштерном. Подобного рода дела, конечно, не были прерогативой камчатского коменданта, который тем не менее должен был как-то реагировать на требования Резанова. Однако генерал-майор Кошелев не стушевался перед высоким царским сановником и столь разумно, и спокойно провел расследование всех обстоятельств дела, что сумел примирить конфликтующие стороны.

В 1877 году историк, капитан первого ранга А. Сгибнев, используя записи Резанова, вкратце изложил его версию этого примирения: «Как не старался Крузенштерн оправдать свои поступки, но когда дело дошло до очных ставок и намерения Кошелева отрешить его от командования судном, он сознался в своей виновности и просил Кошелева принять на себя посредничество в примирении с Рязановым. Кошелев, будучи и сам поставлен этим делом в неприятное положение, с готовностью принял на себя роль примирителя, и успел в этом. Рязанов согласился забыть все прошлое, но с тем непременным условием, чтобы Крузенштерн и все остальные офицеры, оскорбившие посланника, извинились перед ним в присутствии Кошелева. Крузенштерн согласился и на это предложение. 8 августа 1804 года командир корабля „Надежда“ и все офицеры явились в квартиру Резанова в полной форме и извинились в своих проступках».

Любопытно, что ни в дневниках и письмах участников экспедиции, ни в письмах Кошелева, ни в записках служащих РАК, сопровождавших Резанова, о покаянии Крузенштерна нет ни слова. Зато существует письмо Крузенштерна Президенту Академии наук Н.Н. Новосильцеву, в котором рассказывается о его злоключениях на Камчатке: «Его превосходительство господин Резанов, в присутствии областного коменданта и более 10-ти офицеров, называл меня бунтовщиком, разбойником, казнь определил мне на ешафоте, другим угрожал вечною ссылкою в Камчатку. Признаюсь, я боялся. Как бы Государь не был справедлив, но, будучи от него в 13000-х верстах, – всего от г. Резанова ожидать мог, ежели бы и областной командир взял сторону его. Но нет, сие не есть правило честного Кошелева, он не брал ни которую. Единым лишь своим присутствием, благоразумием, справедливостью – доставил мне свободное дыхание, и я уже был уверен, что не ввергнусь в самовластие г. Резанова. После вышеупомянутых ругательств, которые повторить даже больно, отдавал я ему шпагу. Г. Резанов не принял ее. Я просил чтоб сковать меня в железы и как он говорит, „яко криминальнаго преступника“ отослать для суда в С.-Петербург. Я письменно представлял ему, что уже такого рода люди, как назвал он меня, – государевым кораблем командовать не могут. Он ничего сего слышать не хотел, говорил, что едет в С.-Петербург для присылки из Сената судей, а я чтоб тлел на Камчатке; но когда и областной комендант представил ему, что мое требование справедливо, и что я (не) должен быть сменен тогда переменилась сцена. Он пожелал со мною мириться и идти в Японию.

Сначала с презрением отвергнул я предложение его; но, сообразив обстоятельства, согласился… Экспедиция сия есть первое предприятие сего рода Россиян; должна-ли бы она рушиться от несогласия двух частных (лиц)?.. Пусть виноват кто бы такой из нас не был, но вина обратилась бы на лицо всей России. И так, имев сии побудительные причины, и имея свидетелем ко всему произошедшему его превосходительства Павла Ивановича (Кошелева), хотя против чувств моих, согласился помириться; но с тем, чтоб он при всех просил у меня прощения, чтоб в оправдание мое испросил у Государя прощение, что обнес меня невинно. – Я должен был требовать сего, ибо обида сия касалась не до одного меня, а пала на лицо всех офицеров и к безчестию флага, под которым имеем честь служить. Резанов был на все согласен, даже просил меня написать все, что только мне угодно: он все подпишет. Конечно, он знал сердце мое, он знал, что я не возьму того письменно, в чем он клялся в присутствии многих своей честью. На сих условиях я помирился…»

Как ни странно, пребывание на Камчатке довольно скупо отражено в дневнике Ратманова. Не уделил он внимания и «следствию», возбужденному по требованию Резанова. А ведь в списке «бунтовщиков» и притеснителей Резанова Ратманов числился одним из первых и, казалось бы, должен был волноваться за свое будущее.

Думается, что Ратманов, да и другие офицеры попросту сочли события, происходившие на Камчатке, неважными, а потуги Резанова учинить над моряками суд – ничтожными. Они знали, что за ними стоит мощная, влиятельная организация, с высокопоставленными лицами при дворе, которым симпатизирует император Александр, и что в обиду их не дадут.

Россия в XIX веке была достаточно военизированной страной, и любой офицер казался гораздо ближе императору, чем гражданский человек, пусть даже и камергер. Офицерство являлось основной опорой государя. Поэтому представить себе суд над Крузенштерном – офицером, который впервые совершил такое плавание, было невозможно. У Резанова же, видимо, хватило благоразумия не продолжать конфликт, выйти из которого победителем у него не было никаких шансов. Конфликт казался исчерпанным, стороны примирились.

Утомленные восходящим Солнцем

Простояв шесть недель в Петропавловской гавани, «Надежда» покинула Камчатку и направилась в Японию. 15 сентября участники экспедиции праздновали день коронации императора Александра I. По этому случаю Резанов выступил с речью и раздал всем членам экипажа медали, на которых с одной стороны было изображение императора, а на другой надпись: «Залог блаженства всех и каждого – Закон». В дневнике Ратманова приведена копия той торжественной речи. Воспроизводить ее целиком нет необходимости, несколько начальных строк дают определенное представление о ее авторе: «Россияне! Обошед вселенную видим мы себя наконец в водах Японских! Любовь к отечеству, искусство, мужество, презрение опасностей суть черты изображающие российских мореходов; суть добродетели всем россиянам в общем свойственные. Вам опытные путеводцы принадлежит и теперь благодарность соотчичей! Вы стежали уже ту славу, которой и самый завистливый свет никогда лишить вас не в силах. Вам достойные сотрудники мои, предлежит совершение другого достохвального подвига и открытие новых источников богатства. А Вы! Неустрашимые чада морских ополчений, восхищайтесь успехами ревностного вашего содействия. Соединим сердца и души наши ко исполнению воли монарха, пославшего нас, монарха столь праведно нами обожаемого, что мы давно уже их съединили…»