Текст книги "Журнал "Вокруг Света" №9 за 1998 год"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)
Лучше всех в верованиях мексиканцев разбирается доктор Федерико Ортис Кесада, ведущий хирург, профессор университета, заместитель министра здравоохранения страны, писатель, автор десятка книг по антропологии и этнографии. Его работа «Юкатилитцли», посвященная месту смерти в культуре мексиканцев, – пожалуй, лучшее, что написано на эту тему в мире. Я приехал к нему на медицинский факультет университета Мехико, и мы долго разговаривали в парке, то и дело отвлекаясь на приветствия студентов и преподавателей. Мне очень хотелось понять корни мексиканских ночных мистерий.
– Все мировые религии называют три следствия смерти, – рассказывал профессор Кесада, – полное исчезновение с лица Земли, частичный уход с появлением в другом месте и в другом виде (реинкарнация) и возрождение души. Мексиканцы раз и навсегда еще в древности отвергли полное исчезновение и свято верят, что останутся жить вечно и потому не испытывают страха перед смертью. В древних археологических слоях, принадлежащих первым индейским культурам, уже имелись глиняные статуэтки, являвшие собой как бы двойную природу человека – одна половина фигурки изображала живого, а другая – умершего. Для ацтеков жизнь была лишь эпизодом, скольжением в мире теней... После кончины все попадали в Миктлан, страну мертвых, где царили свои законы и кипела своя жизнь...
И до нашей встречи с Кесадой, и после нее мне много рассказывали о безразличии мексиканцев к смерти, но я не верил, полагая, что это обычная бравада молодых, которым еще биологически рано думать о вечном. Но когда увидел стариков...
Сперва меня бросало в дрожь от этого, как бы помягче сказать, жизнерадостного отношения пожилых людей к ушедшим в мир иной; я вспоминал наши обычаи и приходил в трепет от того спокойствия, с каким мексиканцы поминают умерших родственников, а потом понял – не надо сравнивать со своим, потому как здесь все иное, другая планета под названием «Мексика», здесь другой климат и другие законы – природные и человеческие.
Николай Непомнящий / фото автора
Земля людей: Бродвей: спектакль без конца
Экспресс «Дипломат» – длинная серебристая сигара – домчит из Вашингтона в Нью-Йорк всего за три часа. В просторном вагоне, похожем на авиасалон, несколько пассажиров. Делового вида мужчина с сотовой трубкой у уха. Молодая пара с азартом решает кроссворд и между делом целуется. Солидное семейство с детьми – поезд только тронулся, а они уже несут подносы с едой. В вагоне буфет с добродушным негром-барменом. Междугородний телефон. Аптечка. Комната для переодевания, «дрессинг-рум», с зеркалом, феном, бритвами. Пахнущий миндальным молочком стерильный туалет. И переход в соседний вагон – нет, не грохочущие железяки, которые разъезжаются под ногами, норовя сбросить вас на землю, а спокойный закрытый тамбур: нажмешь кнопку – дверь бесшумно уходит в сторону. Три часа пути – три часа отдыха.
...В Нью-Йорке с трудом выбираюсь из оглушительного вокзального лабиринта. Спрашивать, как пройти, бесполезно. Ответят такой скороговоркой, что все равно ничего не поймешь. В этом городе нужно полагаться только на себя!
Ожидая такси, прокручиваю в памяти напутствия бывалых друзей: «Заранее договорись о цене. Многие работают без счетчика, а потом заламывают втридорога...» Сажусь в желтый с черными шашечками кэб, называю отель и небрежно бросаю: «Хау мач?» И слышу на чистейшем русском: «Это недалеко, четыре доллара».
Как же я сразу не заметила табличку с именем водителя – Максим Никитин... Что ни говорите, но в городе, где нет ни одной знакомой души, встретить земляка – удача! Максим тоже не прочь поговорить. За несколько минут узнаю, что он из Москвы. Уже пятый год крутит здесь баранку. Работа адова, но привык. Нет, квартиру пока не купил – арендует... Ему еще повезло. Многие живут случайными заработками: покрасить забор или собрать палую листву в сквере – за пять-шесть долларов и час... Русским трудно пробиться. Женщинам легче, особенно хорошеньким. Если повезет, можно стать моделью «Плейбоя» или выиграть конкурс «Мисс колготки» или «Мисс хот-дог».
– Хот-дог теперь обрусел. Москва поедает их в немереном количестве. Кстати, Максим, где здесь можно прилично пообедать?
– Только не в американских заведениях. Хотя они кичатся, что готовят из «натуральных продуктов – без химии и гормонов», – но еду подают вкуса резины. Прилично и недорого можно поесть в китайском или мексиканском ресторане...
Тут Максим на минуту прерывает речь, указывая мне на проезжающий мимо двухэтажный автобус с большим нарисованным яблоком.
– Вот на чем вам надо прокатиться, если хотите увидеть город. Билеты продают в турбюро «Большое Яблоко», рядом с вашим отелем.
– Почему «Большое Яблоко»? – Потому что Нью-Йорк зовут «городом Большого Яблока». Эту эмблему вы увидите где угодно – на майках, пепельницах, шортах. Еще в двадцатых годах кто-то из джазменов сказал: «На яблоне много яблок. Но если вы выбираете Нью-Йорк, вы срываете самое большое яблоко». С тех пор так и пошло... Ну ладно! Свою Америку я уже открыл. Желаю вам весело открыть свою!
Такси тормозит у гостиницы «Милфорд Плаза», на углу 8 авеню и 47 стрит. Минут десять, поплутав по узким коридорам, я открываю дверь своего номера на 17 этаже. В отеле сорок этажей, но без 13-го. Американцы не любят это чертово число. С такой цифрой не бывает домов, улиц, кают на судах и даже кресел в театрах.
Номер – крохотная комната, где едва помещается телевизор и широкая кровать перед зеркальной стеной. Бетонные перекрытия над головой не добавляют комфорта. И за что берут 170 долларов в сутки?.. «Ладно, пустяки, – уговариваю я себя. – Зато я в Нью-Йорке!»
Наскоро побросав вещи, спешу на улицу. Останавливаю кэб: «На Бродвей, пожалуйста!» В глазах водителя удивление: «Мадам, он за вашей спиной!» Сконфуженная, выхожу из машины и тут меня озаряет: так вот почему в моем отеле такие низкие потолки и такие высокие цены – он в самом центре Манхэттена.
Собственно, есть два Бродвея – обычный, который берет начало у причалов Гудзона, тянется на тридцать километров и теряется где-то на северных окраинах. И есть другой – всемирно известный – в сиянии и блеске огней – бессонный кусок Бродвея в районе сороковых улиц, между 6 и 8 авеню. Именно этот, ночной Бродвей – символ Америки, ее Великий Белый Путь, ее музыкальный и театральный Олимп.
Ежевечерне на Бродвее играют больше тридцати спектаклей, в основном мюзиклов. Мюзикл – чисто американский жанр, доведенный здесь до совершенства. Он блестяще разрешил вечный спор: может ли быть легкий жанр высоким искусством? Может! «Вестсайдская история», «Титаник» – шедевры мюзикла.
Играть на Бродвее – мечта любого артиста. Говорят, если прославиться можно в Миланской Ла Скала, то разбогатеть – на Бродвее. В «Метрополитен-опера», в «Карнеги-холл» дирижировал Чайковский, пел Шаляпин, играл Рахманинов. Кстати, Рахманинов писал: «Что меня особо тронуло в Америке – так это популярность Чайковского. Пожалуй, янки лучше нас чувствуют и понимают его».
...Иду мимо световых табло: Шуберт-театр, Гершвин-театр, Новый Амстердам.
Театр на Бродвее не начинается с вешалки. Их просто нет. Зрители
привыкли держать пальто па коленях. Нет здесь и репертуарных театров с традициями, постоянной труппой. Помещение арендуют на один спектакль, а уж сколько он продержится – покажет время и кассовые сборы. Убыточный спектакль сразу снимается. Но есть и рекордсмены-долгожители. В театре «Мажестик», например, уже девять лет, каждый вечер, идет мюзикл «Фантом оперы», в театре всегда аншлаг. И сегодня красуется на Бродвее афиша «Фантома» – белая безглазая маска.
Ныне на Бродвее мода на ретро. Подростки отрастили волосы а ля Битлз, надели брюки-клеш. Танцуют рок-н-ролл и аргентинское танго. Весь Бродвей заклеен афишами «Танго форевер» – танго навсегда!
Всю ночь открыты ночные клубы, дансинги, стриптиз и пип-шоу. В кинотеатрах идут фильмы без перерыва – «нон-стоп». В годы моей юности американское романтическое кино с Диной Дурбин, Жаннет Макдональд были для нас окном в прекрасный мир несбыточных грез. Теперь другие вкусы – другие фильмы. Крутят или крутое порно, или глуповатые комедии, о которых еще Ильф и Петров сказали: «Такие фильмы можно показывать курам, галкам, но человек их не должен смотреть. Они ниже его достоинства».
Бродвей ночью головокружителен. Необъятен, как космос. Огни несчитанных этажей подпирают небо. В ночи небоскребы кажутся таинственными и прекрасными... Вселенская реклама – точно армия джинов, выпушенная из бутылок. Она оглушает, настаивает, завораживает...
У Бродвея свой запах. Он пахнет дорогим парфюмом вперемежку с потом, бензином, кофе, сигарами. У него свои правила игры: все на потребу толпе! Исчезни она – и нет Бродвея, Здесь город поражает своей обнаженностью, жаждой развлечения, тайными страстями и... одиночеством в толпе. Нигде человек не чувствует себя одновременно так раскрепощено и зажато, так стадно и так покинуто, как здесь. Никому ни до кого нет дела. Каждый за себя и для себя!
Течет в огненных берегах потная людская толпа. На светофорах вспыхивает красная ладонь знак «Стой»! Но никто не обращает внимания. Здесь переходят улицу на красный свет.
Спешит расхристанный, разношерстный люд – негры с амулетами на шее, в ядовито ярких майках, панки с разрисованными физиономиями, слегка оглушенные туристы и провинциалы, проститутки, проповедники – все смешалось к Новом Вавилоне. И над всем – ожидание чуда и смутное чувство тревоги...
Группа молодых африканцев лихо крутит брейк. Публика визжит, свистит, топает. Рядом неторопливо прохаживается экстрасенс с плакатом на спине: «Очищайте тело от шлаков, а душу от черной энергии». Он-то, мудрый, знает, как это сделать, – только плати.
На лестнице парадного подъезда «Карнеги-холл» студент-скрипач виртуозно играет «Рондо каприччиозо» Сен-Санса. Но толпе не до классики – футляр из-под скрипки пуст...
Бритоголовый буддийский монах в оранжевой тоге что-то тянет речитативом. Но «ритмы странные тысячелетних слов» тоже мало волнуют идущих мимо...
Любители страшилок спешат в восковой музей поглазеть на орудия средневековых пыток: ковш для вливания кипящего масла в рот еретика, спиноломатель и прочие прелести...
С воем пронеслась пожарная машина – где-то беда. Пожары в небоскребах страшны: попробуй выбраться с верхотуры...
Иду мимо парнишки-чистильщика обуви. Читаю объявление: «Чищу бесплатно, чаевые – два доллара». Парень с юмором.
Уличные фотографы, обвешанные «полароидами», ловят желающих увековечить себя на фоне ночного Бродвея. Я тоже поддаюсь соблазну и, заплатив семь долларов, становлюсь обладательницей снимка, где на фоне зияющей черной дыры смутно угадываются контуры чьей-то фигуры... А вот японцы, не полагаясь на услуги чужаков, сами фотографируются у реклам родимого Джи Ви Си...
Группа негров-проповедников в белых одеждах, со звездой Давида на груди (был день еврейской Пасхи) взывают к прохожим:
– Братья! Не дайте блеску золота ослепить себя! Выбирайте дорогу: в рай или в ад...
Мимо молча прошел старик-еврей, хасид, в черном сюртуке, пейсы спускаются из-под шляпы, с зонтом вместо трости...
Гремя жестяной банкой, проковыляла на костылях старуха-нищая:
Не пожалейте доллара на чашку кофе...
– Покупайте смех! Самый заразительный смех в мире! – трясет коробочкой маленький человек с грустными глазами, загримированный под Чаплина...
И совсем уж неожиданный персонаж для апреля – Санта-Клаус в тулупе с красным кушаком. Он позванивает в колокольчик, собирая пожертвования для бездомных...
Пахнуло густым запахом горелого картона – марихуана... Вибрируя под звуки рока, девушки и юноши «расширяют сознание», безошибочно вычисляя в толпе «своих». Идет обмен сигаретками, ягодками, конфетами. Хилый юноша скользит, как лунатик, глаза затуманены, на лице полугримаса, полуулыбка. Прохожие уступают ему дорогу, он – в кайфе...
Юркие парни вкрадчивыми голосами приглашают в «уютное местечко», где можно хорошенько оттянуться, раздают визитки жриц любви...
За всем этим безучастно наблюдают полицейские – копы, или фараоны. Рослые накачанные ребята с дубинками, наручниками, кольтами за широким ремнем, пачкой штрафных квитанций в карманах. Они стоят на каждом углу, расставив ноги и лениво пережевывая жвачку. Это «ангелы» Бродвея. Хватать просто так, пока не совершено преступление, стражи порядка не имеют права. Но они точно знают, когда нужно вступить в игру.
Смотрю на спешащих людей, на бесконечный поток машин, мигающих красным глазом. На Бродвее машины не стоят. За неправильную парковку безжалостно штрафуют водителей люди в коричневой форме. Читаю объявление: «Пусть вам даже в голову не придет мысль о том, что здесь можно стоять!» Платные стоянки забиты до отказа.
Сверкающий вверху, на тротуарах Бродвей грязноват. Здесь и там стоят огромные черные пластиковые мешки с мусором. Переполнены урны. Валяются под ногами кипы увесистых газет и выброшенные карманные книжки «покет-бук», жестяные банки. Все это пролежит до утра, пока не приедут на грузовиках «габричмены» – сборщики мусора, и машина все укроет в своем чреве...
Я не увидела на Бродвее ни одной целующейся на улице парочки. Все спешат – некогда! Да и зачем это делать на улице, когда есть дансинги и кафе. Видно, как за ярко освещенными зеркальными окнами бармены сбивают коктейли, люди пьют, едят, смеются. У стоек все места заняты.
Всю ночь открыты магазины. Подолгу стоят люди перед витринами дорогих магазинов «Закс» и «Гуччо» на 5 авеню. Созерцание витрин – тоже служение музам, и оно не терпит суеты. За пуленепробиваемыми стеклами, на черном бархате переливаются алмазным блеском кулоны, серьги, браслеты... Можно купить платье – писк моды! – за тысячу долларов, можно приобрести картину Гогена или вазу Пикассо... Пешком сюда не ходят, подкатывают в лимузинах, с шофером.
...Живой индеец с перьями и копьем зазывает публику на распродажу антиквариата. Но все это не для среднего американца. Он покупает в магазинах, удаленных от центра, где умеренные цены и добротное качество. Или на Орчард-стрит, которую наши соотечественники прозвали Яшкин-стрит. Здесь все на порядок ниже – и цены и качество. Словом, «скажи, в каких магазинах ты покупаешь, и я скажу, кто ты»!
...Из раскрытых дверей русского ресторана «Жар-птица» слышна музыка. Здесь идет «первое чтение» мюзикла Андрея Петрова «Капитанская дочка» по Пушкину. Зал набит битком. Приходится пристроиться на полу. Артисты играют без грима, костюмов и декораций. Но принимают их восторженно. «Первое чтение» – обкатка на публике. Потом спектакль покажут спонсорам, и если он понравится, – быть ему на Бродвее!
Выходим на улицу вместе с миловидной, коротко стриженой девушкой, бывшей москвичкой. «Передайте привет Москве, – говорит она, прощаясь. – Я там родилась... А вам еще долго будут сниться небоскребы, будут преследовать, как наваждение».
– Возможно, – отвечаю. – А что снится вам?
– Мне?.. Чистые пруды...
День, полный впечатлений, угас. Возвращаюсь в отель, долго не могу уснуть, стараясь определить свое отношение к «улице Мечты» – ночному Бродвею. И наконец, нахожу слово: «Хэппенинг»!
Есть такое «искусство действия» – «экшн-арт». И «хэппенинг» (от слова «происходить») – одна из его разновидностей. Это пьеса на заданную тему, но без заранее написанного текста. Спектакль, в котором все предусмотрено и все непредсказуемо. Каждый может стать его участником. круто изменив сюжет, интригу.
Ночной Бродвей показался мне «хэппенингом» в фантастических декорациях, поставленный невидимым, гениальным режиссером...
Но вот погасли огни в театрах. К рассвету Бродвей пустеет. Убраны пластиковые мешки с мусором, отдыхают рекламы.
Утренний, умытый и притихший Бродвей кажется красивым и грустным. Спектакль окончен! Да здравствует спектакль!
Елизавета Сумленова / фото автора
Нью-Йорк
Земля людей: Комиксы из полированных камушков
На что первое обращаешь внимание на улицах португальских городов? На сохнущее на ветру белье? Горшки с цветами под окнами? Нет, на глазурованные таблички с номерами ломов и названиями улиц. Потом замечаешь, что цветные изразцы обрамляют – подобно наличникам – окна, а также двери, служат вывесками и просто украшениями на стенах, а то и покрывают целые фасады.
Это – азулежу, наверное, самая характерная черта декора португальских домов и самый популярный вид прикладного искусства в стране.
«Аль-зулайша», или «зулейжа», по-арабски означает «полированный камушек». Керамические изразцы изготавливали уже на древнем Востоке и использовали для облицовки стен. Арабы принесли с собой глазурованную плитку в Испанию и Португаию, где ее теперь можно увидеть и в церкви, и на кухне, и на вокзале.
Самые старые азулежу в Португалию пришли из Севильи в XV веке. Их поверхность была рельефна: перегородки и канавки предотвращали нежелательное смешение красок, а орнамент, согласно исламской традиции, состоял в основном из звезд. В XVI веке из Италии пришли техника майолики с нанесением красок на плоскую поверхность, покрытую цинковой глазурью, а также новые темы. Мотивы живописи становятся все многообразней и красочней: азулежу XVI века уже в основном трехцветные – белые, синие, желтые.
С возрастающим импортом из Голландии в технике азулежу происходят изменения. Вместо привычного многоцветья художники стали использовать исключительно контраст между белым цветом и кобальтовой синью, а в качестве сюжетов – целые сценки.
Восстанавливая Лиссабон после землетрясения 1755 года, маркиз де Помбал основал крупнейшую фабрику по производству азулежу «Рату». Благодаря массовому промышленному производству в середине XIX века искусство азулежу стало истинно народиым. С этого времени блестящими изразцами начинают украшать не только дворцы и церкви, но также внешние и внутренние стены самых разных построек. Полированные декоративные плитки имеют и практическое значение: они не только придают зданиям нарядный вид, но и хорошо защищают их от влаги, что в условиях атлантического климата Португалии очень важно. Сюжеты азулежу крайне разнообразны. Очень популярны изображения Пресвятой Девы Марии, которая считается королевой Португалии, а также библейские темы. В замке Бусаку галереи украшают рыцарские сцены из великою героического прошлого страны. Но летопись португальской истории на азулежу продолжается. Например, в Синтре, под Лиссабоном, на одном из домов красуется азулежу с изображением... электрички, которая пришла туда всего лет тридцать назад. А в Порту на вокзале Сан-Бенту в азулежу представлена вся история Португалии.
– Картины из азулежу, – говорил мне португальский журналист Фернанду Коррейа ли Оливейра, – это нечто вроде комиксов, которые при неграмотности значительной части населения служили одним из способов распространения знаний, прежде всего об истории.
– Посмотрите, например, на оформление провинциальных вокзалов и общественных зданий, особенно на севере страны, – продолжал он, – и вы найдете в них рассказ о традициях, занятиях населения и его образе жизни, об особенностях того или иного города и местности.
Конечно, чем старше азулежу и чем искуснее выполнены, тем они ценнее. Об их популярности среди коллекционеров лучше всего говорит тот факт, что в Лиссабоне возникли целые преступные группы, которые воруют по ночам старинные азулежу, чтобы продавать их иностранцам. И это превратилось для властей в подлинную проблему.
Появились недавно азулежу и в Москве. Но это не дело рук злоумышленников. Новый вход на станцию Белорусская» был оформлен азулежу работы художницы Граса Мораиш – лиссабонский муниципалитет подарил их нашей столице к ее 850-летию.
Никита Кривцов / фото автора
Португалия
Земля людей: Претория Преториуса
Бурский фургон по прежнему катит по дорогам южной Африки – как в далеком 1838-м...
Африканеры, африкаанс... Неуклюжие слова, режущие слух и непонятные тому, кто не интересуется историей Южной Африки. А речь ведь идет о бурах и их собственном языке, «испорченном» голландском, привезенным сюда, на самый юг Черного континента, в далеком XVII веке. Именно на этом языке говорил наш герой. Нет, все-таки наверное не он, а его дети и внуки, успевшие основательно засорить правильный голландский разными словечками и оборотами из местных африканских наречий, а также немецкого, французского и других языков.
Его звали Андрис Преториус, и ему было около сорока, когда имя его стало греметь по всей Южной Африке. Никому не известный командир из приграничных с Наталем районов Капской колонии, отличившийся в походах против вождя ндебеле Мзиликази, стал основателем первого бурского независимого государства – в честь него-то и назван этот город Преторией.
Но это произойдет позже, а тогда, в далеком 1838-м, он противостоял с несколькими десятками стрелков... 12 тысячам зулусских воинов. Их, буров, спасли фургоны – поставленные на-попа вкруг повозки. Они стали непреодолимой баррикадой для атаковавших их зулусов. Три тысячи человек потерял в той битве Дингаан, а потери Прсториуса составили... трое раненых. (Правда, буры были вооружены винтовками, а чернокожие воины защищали свою землю лишь с копьями-ассегаями и луками.)
С тех пор река Инкоме, протекающая к югу от Претории, стала называться Блад-Ривер (Кровавой), а этот эпизод южноафриканской истории вошел во все учебники как «высший взлет бурского самоутверждения как нации».
А потом был большой трек – поход – на север вслед за отступавшими зулусскими отрядами и бегущим в панике вождем. И было 14 февраля 1840 года, когда в бурском лагере на Блек-Ривер салют из 21 пушки провозгласил создание первой бурской независимой республики...
Маленький городок, превратившийся потом в столицу ЮАР, конечно, не был похож на сегодняшнюю Преторию – можно сказать, что он вырос прямо из укрепленного лагеря на колесах – символа «африканерства», а старый колониальный центр – уже дань английской градостроительной моде разных эпох, поскольку дальнейшая история Южной Африки во многом шла по указке из Лондона. Но дух бура Андриса Преториуса жив здесь, несмотря на полтора столетия британского губернаторства, а 16 декабря, день военного триумфа Преториуса, по-прежнему остается национальным праздником – при любой власти.
Николай Николаев
