Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №04 за 2007 год"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)
Нанопорошки активно используются при изготовлении всех видов магнитных носителей информации – от полоски с данными на кредитной карте до компьютерных жестких дисков. При этом у последних слой магнитного материала для снижения износа покрывается алмазоподобной пленкой толщиной несколько нанометров и тончайшим нанометровым слоем специальной смазки. Вот и получается, что у каждого из нас уже есть несколько устройств, в которых активно проявили себя нанотехнологические достижения.
Специальные смеси нанопорошков «лечат» двигатели внутреннего сгорания и трущиеся узлы. Микропористые материалы подходят для хранения водорода и сбора разлившейся по воде нефти. Адресная доставка лекарств в раковую опухоль и микрокапсулированные препараты тоже не могут обойтись без разработки специальных саморегулирующихся процессов, массово происходящих на наноуровне. Используя наноструктурированные полимеры и углеродные нанотрубки, сегодня пытаются сделать искусственные мышцы и дешевые солнечные элементы. Кстати, именно углеродные нанотрубки по праву могут считаться символом начинающейся нанореволюции.
Основные исторические вехи
1974 г. – выдан патент на первое устройство молекулярной электроники
1981 г . – изобретен сканирующий туннельный микроскоп (СТМ) 1985 г. – открыты фуллерены
1986 г. – изобретен атомно-силовой микроскоп (АСМ)
1987 г . – создан первый одноэлектронный транзистор
1991 г . – открыты углеродные нанотрубки
1993 г. – в США организована первая нанотехнологическая лаборатория
1997 г . – создано нанотехнологическое устройство на основе ДНК
2000 г. – в США принята Национальная нанотехнологическая инициатива
2002 г . – удалось получить единый механизм, соединив углеродную нанотрубку с ДНК
2005 г. – обнаружено множественное рождение электронов в фотоэлементах из наноточек
2006 г. – произведена нитка и соткан первый образец ткани из углеродных нанотрубок
Молекула фуллерена C60 напоминает футбольный мяч, составленный из правильных пятии шестиугольников Вездесущий углерод
Трудно выделить какое-то особое научное открытие, произошедшее в конце XX века, заставившее правительства промышленно развитых стран срочно пойти на штурм основной технологии XXI века. Пожалуй, именно открытие фуллеренов и углеродных нанотрубок стало ключевым фактором для осознания важности такого рода исследований. Сферические молекулы фуллерена С sub 60 /sub и свернутые в трубочку графитовые плоскости потрясли не только физиков и химиков, но и материаловедов с технологами. Элемент, ответственный за существование жизни, преподнес очередной сюрприз, показав, что и без помощи кислорода и водорода он способен образовывать гигантские молекулы, длина которых в миллионы раз превышает их диаметр.
Сегодня умеют массово выращивать однослойные и многослойные углеродные нанотрубки длиной сотни микрон. И это при том, что диаметр такого волокна не превышает нескольких десятков нанометров. Растут они на подложке из кремния, словно густой лес, который потом можно «срубить» и сплести в одну длинную нить. Сотрудники Техасского университета в Далласе (The University of Texas at Dallas) из 1 см2 такого «леса» вытягивают несколько метров высокопрочной почти невидимой нити толщиной несколько микрон. Сделанные из нее 20-микронные «канаты» оказались в 5 раз прочнее самых крепких кевларовых нитей такого же диаметра. Пуленепробиваемые жилеты и самолеты из углеродных нанотрубок делать пока еще не начали, но образец материи на миниатюрном ткацком станке сплели и провели разного рода испытания.
Создание материала, на порядок более прочного и легкого, чем сталь, – давнишняя мечта материаловедов и инженеров. И сегодня она уже близка к своему воплощению. Причем, учитывая темпы внедрения полезных для жизни научных открытий, революция в материаловедении не за горами. Углеродные нанотрубки имеют не только уникальные механические свойства, но и необычные электрические. Они бывают с полупроводниковым и металлическим типом проводимости, а значит, используя их, можно делать не только углеродные интегральные микросхемы, но и электрические провода для обычных кремниевых. Сопротивление однослойной нанотрубки не зависит от ее длины, благодаря этому их удобно использовать для соединения логических элементов внутри микроэлектронных устройств. Допустимая плотность тока в нанотрубках много больше, чем в металлических проводах такого же сечения, и в сто раз превышает лучшие достижения для сверхпроводников.
Про уникальные свойства углеродных нанотрубок написаны сотни книг, и даже простое перечисление областей их возможного применения займет не одну журнальную полосу. Похоже, что этот нанообъект первым найдет массовое применение в производстве микросхем памяти, в самолето– и автомобилестроении. Особый интерес к углеродным волокнам проявляют сегодня космические агентства, надеющиеся с их помощью сделать более компактными и мобильными будущие автоматические космические аппараты. С надеждой смотрят на углерод и строители пресловутого космического лифта, который должен открыть дорогу в космос всем желающим.
Первая российская нанотехнологическая установка Nanofab-100 демонстрировалась в 2006 году на X российском экономическом форуме в Санкт-Петербурге накануне встречи «Большой восьмерки». Включает атомно-силовой и туннельный микроскопы, а также модуль для модификации материалов сфокусированными ионными пучками (справа) и модуль для наращивания нанопленок
Миллиарды в наноиндустрию
«Исследования и разработки по приоритетным направлениям развития научно-технологического комплекса России» – так называется Федеральная целевая программа, одной из частей которой значится «Индустрия наносистем и материалы». Здесь определено то, что российское правительство намерено вкладывать деньги в развитие нанотехнологий. Почти 5 миллиардов рублей было истрачено за 2005 и 2006 годы на генерацию знаний, разработку и коммерциализацию технологий. Еще больше будет вложено в освоение наномира в ближайшие пять лет. С 2007 по 2012 год общий объем финансирования приоритетных направлений составит почти 200 миллиардов рублей. Причем на наносистемы и материалы из этой суммы будет истрачено не менее трети, что вполне сопоставимо с американским миллиардом долларов, выделяемым ежегодно на развитие нанотехнологий. В 2007 году из федерального бюджета на развитие приоритетных направлений выделено 11,7 миллиарда рублей, из которых почти 40% – на работы в области нанотехнологий – в два с лишним раза больше, чем на энергетику и энергосбережение. Похоже, что и Федеральное агентство по науке и инновациям планирует зарабатывать доллары, продавая наноструктурированные материалы и изделия из них. В материаловедческой сфере у России пока есть определенный задел и достойное место в мировой экономике. Наши достижения по части производства самого массового и ликвидного продукта современных нанотехнологий – интегральных микросхем – мало кого в России могут порадовать, и промышленные предприятия, традиционно занимавшиеся микроэлектроникой, в рамках собственных программ развития наноиндустрии делают нанодисперсные материалы, ремонтно-восстановительные смеси и композитные материалы на основе углеродных нанотрубок.
Сказки для журналистов
Рассказ про реальные нанотехнологии, наномоторы, нанопинцеты и наносенсоры очень часто заканчивают картинкой некоего супернаноробота, который, орудуя в нашем организме, устраняет все наследственные огрехи и благоприобретенные болезни. Красивая мечта – создание искусственных самореплицирующихся, почти живых существ – достаточно часто изображается как основная задача развития нанотехнологий.
Любимое слово современного нанотехнолога – «самоорганизация». И в этом есть свой резон. Если триллион наноустройств собирать последовательно, тратя на сборку одного всего микросекунду, то на всю партию придется убить миллион секунд, то есть две недели непрерывного рабочего времени. Именно по этой причине фантасты предлагают организовывать нанопроизводство по схеме размножения дрожжевых бактерий. Делаем сначала всем миром одну универсальную нанофабрику. Затем настраиваем ее на изготовление себе подобных. Через некоторое время получаем уже две работающие фабрики, далее их становится 4, 8, 16, 32, 64 и так далее в геометрической прогрессии. Создав за короткое время (всего 20 саморепликаций) миллион таких универсальных фабрик, устанавливаем их в особо чистой комнате, размером несколько футбольных полей, и запускаем процесс производства всего что душе угодно, начиная от поджаристых пончиков и заканчивая вживляемыми супернанокомпьютерами, превращающими любого желающего в гения. Заманчивая перспектива, но крайне далекая от современной реальности и, возможно, в принципе нерентабельная.
Но эта мечта внушает и беспокойство – вдруг контроль за размножением и деятельностью «искусственной жизни» будет потерян и она просто разрушит всю нашу среду обитания. Подобный сценарий конца света впервые описал Эрик Дрекслер в книге «Машины созидания» (1986). Благодаря ей за новой опасностью закрепилось название «серая слизь» (gray goo). Оценить степень фантастичности подобных идей проще всего, вспомнив о том, как в 70-е годы прошлого века мечтали о появлении роботов и опасались восстания машин. Разговоры об искусственном интеллекте и могучих роботах перекочевали со страниц книг на экраны кинотеатров, но там пока и остаются, будучи крайне далеки от реальностей жизни.
Наноструктура из молекул ДНК (фиолетовые), скрепленных липидным «цементом» (зеленый). ДНК – отличный наноматериал, способный к самосборке. Причем ДНК могут образовывать не только классические двойные спирали, но и другие сложные объемные конструкции
Роботы пришли в наши дома хотя бы в виде автоматического пылесоса или японской собачки AIBO. Однако даже знаменитые роботы-исследователи Марса Spirit и Opportunity, принимающие массу решений самостоятельно, по своим интеллектуальным и творческим способностям еще крайне далеки не только от Терминатора, но и от обычного муравья. Так что же тогда можно сказать об умных и умелых роботах размером с эритроцит или лейкоцит? Фантастика, да и только, но красивая и подогревающая уверенность Homo sapiens в своем величии. Работы по созданию новой электронной жизни идут сегодня полным ходом, но, даже по самым оптимистичным прогнозам, создать что-то действительно полезное людям на этом пути удастся не скоро.
И даже если отказаться от самостоятельности и «разумности» медицинских нанороботов, оставив их просто послушными исполнителями команд и поставщиками информации, то и тогда их создание останется сверхсложной задачей, поскольку перед тем, как вмешиваться в работу живых нанофабрик, надо понять, как они работают и к чему может привести чужеродное влияние. И вот здесь действительно есть много интересных и вполне посильных задач для тех, кто умеет работать с отдельными атомами и молекулами.
Вопросы о том, что такое жизнь и тем более разум, пока еще не стали исключительно научными, и в них очень много философских и мировоззренческих проблем. Хотя математики еще в прошлом веке доказали теорему о том, что в принципе вполне возможно создание столь сложного алгоритма, что он будет способен сам генерировать не менее сложные алгоритмы. Образно говоря, хорошо известный эмпирически факт существования человека разумного сегодня имеет и математическое обоснование. Правда, те же математики доказали и куда более сильное утверждение, называемое теоремой останова, согласно которой не существует алгоритма, который однозначно мог бы определить: не зациклится ли он, будучи примененным к некоторой входной последовательности данных. Так что, прежде чем запускать наноробота в свою кровеносную систему, стоит как следует подумать, «кем я стану, когда он оттуда выйдет». Впрочем, пока это чисто гипотетическая угроза, несмотря на все ужасные истории про «серую слизь», пожирающую все живое и неживое на нашей планете.
Предстоящий прорыв инженеров в мир атомов будет не менее значим, чем освоение ядерной энергии или выход в космос. Причем особую актуальность исследования в области наномира приобретают в связи с планируемым активным вмешательством в биологические процессы. Выяснение тех законов, по которым организуются живые и неживые системы, может кардинально изменить наш мир, и эти изменения могут иметь столь глобальный характер, что о предстоящих угрозах приходится думать не меньше, чем о гарантированном всеобщем благоденствии.
Владимир Решетов
Дизайн, преобразивший повседневность
Для большинства людей в мире Гаага в первую очередь ассоциируется с Международным трибуналом, с уважаемыми правозащитными организациями и двором нидерландской королевы, чья резиденция расположена именно там, а не в официальной столице, как, впрочем, и главные министерства страны, и иностранные посольства. И мало кто знает: с этими чинными заведениями в Гааге соседствует и Королевская академия искусств, где куются чуть ли не лучшие в мире кадры в области графического дизайна.
В тонкостях «интерьерного дизайна» или «одежды от такого-то» мы за последние годы стали разбираться не хуже, чем жители Западной Европы. А вот с дизайном графическим дела у нас обстоят не столь блестяще, хотя на деле он преследует городского жителя буквально «по пятам»: нельзя же совсем не читать газет, журналов и книг, нечаянно не уткнуться взглядом в рекламный щит или растяжку. Даже если вы принципиально стараетесь не замечать вывесок или рекламы, не смотрите телевизор, где программы и передачи тоже оформлены определенным образом, то уж без чтения этикеток на продуктах, табличек с названиями улиц и номерами домов, а тем более без дорожных указателей, вам точно не обойтись. Но графическим дизайном имеет право называться не все, что состоит из букв, знаков и картинок. Слово «дизайн» становится оправданным лишь тогда, когда вся эта визуальная информация еще и должным образом продумана и подана, чтобы запомниться, воздействовать на нас эмоционально и эстетически.
Здание Королевской академии, построенное еще в 1920-е годы, прекрасно вписалось в суперсовременный архитектурный пейзаж Гааги
Почему Голландия?
В 1920-х годах, когда графический дизайн отделился от искусства в самостоятельную сферу деятельности, наша страна благодаря смелым новаторам русского авангарда начала ХХ века Родченко, Степановой и Лисицкому вышла в мировые лидеры в этой области. Даже в застойное советское время графический дизайн у нас по-прежнему держал марку: многие плакаты, этикетки и упаковки, сделанные в СССР, безупречны с точки зрения стиля, не говоря уже о книжном оформлении – здесь мы были на мировом уровне. Этому в немалой степени способствовало государство, которое, будучи главным заказчиком дизайнерской продукции, при этом особо в творческий процесс не вмешивалось. В постсоветское время ситуация изменилась. Теперь главный заказчик – частник. И хотя хорошие дизайнеры у нас не перевелись, картина в целом пока малорадостная, что бы ни говорили оптимисты про то, что вот наконец и мы влились в мировое дизайнерское сообщество. Наш заказчик зачастую экономит на графическом дизайне, поручая его непрофессионалам, а если уж платит хорошие деньги высококлассному специалисту, то считает, что может навязывать ему и свои вкусы. Вот и окружают нас кое-как сляпанные вывески с неряшливыми шрифтами, книжки, которые не то что читать, в руки брать не хочется, и тому подобная «низкопробная визуальная каша», как выразился один из лучших наших графических дизайнеров, Андрей Логвин.
В процессе обучения на отделении графического дизайна студенты должны освоить все виды и техники графики – от традиционных до современных
…Другое дело – Голландия. К дизайну там относятся очень серьезно. Причем именно на государственном уровне: все более или менее крупные госструктуры даже имеют специальные подразделения, постоянно что-то заказывающие дизайнерам, и что примечательно – не вмешиваясь в творческий процесс. Вот хотя бы один пример. До того как в Голландии ввели евро, здесь ходили удивительные, ни на что не похожие банкноты – разноцветные гульдены с птичками, маяками и подсолнухами Ван Гога. Их разработку Национальный банк поручил в 1960-х годах дизайнеру Отйе Оксенару, дав ему, что называется, полную свободу творчества.
Голландцы считают дизайн неотъемлемой частью своей повседневной жизни, и это проявляется во всем – от оформления городской среды до самой скромной открытки. Кроме того, они всячески поощряют его развитие. В стране буквально каждый день появляются новые дизайн-студии, и пока они не встанут прочно на ноги, их поддерживают разные государственные и частные фонды. Но и этого мало. Те же фонды инициируют еще и исследовательские проекты в области теории графического дизайна, рассчитанные на будущее, привлекая к ним не только «своих», но и авторитетных иностранцев. Вот и получается, что дизайн в Голландии – один из лучших в мире. Естественно, что здесь уделяют особое внимание и подготовке кадров. Отделение графического дизайна в той же Гаагской академии очень высоко котируется далеко за пределами страны.
От простого к сложному
Королевская академия художеств находится в центре Гааги, на тихой улице Принсессеграхт. Одно из старейших учебных заведений Голландии, основанное еще в 1647 году, сегодня разместилось в большом сером здании в стиле конструктивизма 1920-х годов. Сегодня нас ждет там декан отделения графического дизайна – Ада Лопес Кардосо. А пока есть полчаса времени до встречи, можно пройтись по этажам и аудиториям.
Внутри просторно и много света. Вместительная мастерская графики с печатными станками, большая мастерская живописи, компьютерный класс, множество небольших аудиторий. Все они соединены между собой залитой светом системой коридоров с большими панорамными окнами. А вот и библиотека – скромное по размерам, вытянутое в высоту помещение, где по стенам в два этажа расставлены стеллажи с книгами, в центре – стол для чтения. Вроде бы очень камерно, и все равно есть ощущение пространства и комфорта. На первом этаже – экспозиционный зал для студенческих работ, перед входом в него в холле – выставка гипсовых ню, внутри – живопись, инсталляции и арт-объекты, выполненные студентами факультета изящных искусств. На первом же этаже расположилось кафе с выходом во внутренний дворик. Судя по тому, как здесь оживленно, – это излюбленное место неформального общения студентов. Такова общая «диспозиция».
В библиотеке академии есть практически все, что когда-либо было написано по истории дизайна
Первое, что бросилось в глаза во время прогулки, – отсутствие занятий в традиционном понимании (когда все находятся в аудитории и слушают преподавателя), даже со скидкой на то, что вуз художественный. Позже выяснилось, что они все же есть, просто мы приехали как раз к ежегодной «неделе проектов». «Тема звучит как «Brasserie Typographique» (в переводе с французского что-то вроде «типографической кухни»), – объясняет Аннерике Симеоне, пресс-секретарь академии. – Студенты, разбившись на группы, готовят проекты, в которых вкус, слух, обоняние, зрение будут обыгрываться на языке графического дизайна. Презентация состоится в конце недели». Интересно, как все это будет выглядеть…
А пока студенты работают, займемся изучением учебного процесса на факультете графического дизайна – с помощью Ады Лопес Кардосо. Начнем со вступительных экзаменов. Таковых в нашем понимании здесь нет. Присылаешь по электронной почте свое портфолио (подборку работ), и если оно заинтересует приемную комиссию, тебя в назначенное время пригласят на собеседование. Пройдет на нем все гладко – ты первокурсник. Неважно, из какой ты страны. Есть лишь одно ограничение: студенту должно быть не больше 32.
Длится обучение четыре года, включая как традиционные в дизайнерском образовании дисциплины: живопись, графику, каллиграфию, – так и новые, как, например, компьютерные технологии. Всему этому учат три года (на четвертом – диплом), постепенно усложняя задачи, которые ставят перед студентами. Как происходит этот переход от простого к сложному на практике? «На третьем курсе лекции и занятия уже строятся вокруг одного общего проекта. Сейчас мы, например, «проходим» серьезную социальную тему – «Проблема питьевой воды в современном мире». Со всеми ее аспектами студентов знакомит специально приглашенный специалист-эколог. А студент потом волен придумать, в какой форме ему представить работу по заданному проекту – в виде журнала, сайта, постера, фотографии или еще как-то». То есть здесь дизайнера учат реагировать на то, что происходит в окружающей его жизни, а не заниматься чистым формализмом. «Специализации, как таковой, у нас нет – студент одинаково хорошо должен уметь делать все». А если все же что-то у него получается лучше? «Для этого существует дипломный проект», – Ада извлекает из стопки книг на столе толстый каталог – работы студентов прошлого года выпуска – и указывает мне на самые, по ее мнению, удачные работы. Почему именно эти? «Они оригинальны с точки зрения концепции и доходчивы по смыслу – а это и есть задача дизайнера».
…В Гааге все закрывается рано, ровно в 18.00. Так что остается только вернуться в гостиницу и готовиться к завтрашней встрече со светилом голландского дизайна профессором Гертом Думбаром. Надо продумать вопросы – классик все-таки.
Афиша Думбара к выставке, посвященной группе De Stijl, в которой состоял художник Пит Мондриан
Яркие полосы – символ тюрьмы
Герт Думбар – едва ли не самый известный сегодня в мире голландский дизайнер. Выпускник Гаагской академии в 1960-х, он затем учился в Королевском колледже искусств в Лондоне, а в 1980-х годах даже возглавлял там отделение графического дизайна. Читает лекции в лучших европейских и американских академиях по дизайну. В той же Англии в 1987—1988 годах был президентом Ассоциации дизайнеров и арт-директоров. Международных регалий у него тоже не счесть. Достаточно упомянуть «золотой карандаш» British Design&Art Direction, присужденный ему дважды, – единственный случай в истории этой престижнейшей награды.
В 1977 году Думбар основал дизайнерскую студию, которой страна, без преувеличений, обязана своим сегодняшним обликом. Голландские железные дороги, голландская почта, голландская полиция, целый ряд национальных и транснациональных корпоративных зданий, амстердамский Рейксмузеум и даже больницы носят теперь печать фирменного стиля от Studio Dumbar – яркого, неожиданного и по-голландски сдержанного одновременно.
…Проходя уже знакомыми академическими коридорами на встречу с Гертом Думбаром, я все же волнуюсь, но мои страхи немедленно улетучиваются при виде человека среднего роста и плотного телосложения, склонившегося над компьютером, за которым работает молодой человек, – видимо, студент-старшекурсник. Они с профессором что-то живо обсуждают и смеются. Подвижное добродушное лицо, веселые искры в глазах – Думбар чем-то напоминает персонажей с жизнерадостных энергичных портретов своего соотечественника XVII века Франса Халса. Заметив нас, он подходит быстрой походкой, бодро жмет наши руки и уводит в соседнюю аудиторию… Рассказчиком он оказался блестящим – как-никак, лектор со стажем.
По мнению Думбара, у дизайна три родины: Россия, Германия и Гаага. Почему Россия и Германия – понятно. В 1920-е годы именно эти две страны были в авангарде дизайнерских экспериментов. Гаага – потому, что «в 1929 году наши пионеры в этой области – Пит Зварт, Паул Шуитема и Герард Килиан – именно здесь, в Королевской академии, составили первый курс дизайна под названием «Рекламный рисунок и конструкция мебели», который затем разделился на два самостоятельных: «Графический и типографский дизайн» и «Внутреннее пространство дома», то есть дизайн интерьерный. Большинство нынешних мастеров учились у этих отцов-основателей или их учеников». А откуда социальная направленность голландского дизайна, о которой столько говорят и пишут? «Так сложилось исторически… У нас в стране всегда был четко обозначен водораздел между собственно дизайнерами, с их левыми, социалистическими взглядами, и, что называется, рекламщиками. Последние, например, в годы войны сотрудничали с немцами, а первые работали на Сопротивление – помогали подделывать паспорта и продовольственные карточки». Сегодня дизайн иногда рассматривают как составную часть рекламы. Но Думбар придерживается традиционных для большого мастера старой закалки взглядов: «Графический дизайн – это социально-информативная система общения. Система плодотворных связей. Реклама же – сами знаете, навязывает нам нечто ненужное…»
Кстати, у нас в России как раз с социальным дизайном дело обстоит совсем хило. За последнее время могу только припомнить вдруг появившиеся в Москве большие щиты с «пристегнутыми» ремнями безопасности плюшевыми мишками и грустными зайчиками, призывающими помочь детям-сиротам. В Голландии, судя по всему, социальной тематики в дизайне много. В самой Гааге, правда, я подобных плакатов не заметила (может, просто из-за незнания языка) – запомнилось лишь обилие красивых афиш к разным культурным событиям. Впрочем, всю Голландию, ухоженную, сплошь и рядом заботливо оформленную, в том числе и выпускниками Гаагской академии, можно считать «тотальным социальным дизайном» – ведь, в конечном счете, уютная и комфортная среда обитания влияет на самоощущение общества и человека в нем, как ничто другое.
«Не только дизайнеры, но и многие наши художники работают на публичное пространство – посмотрите, как много в городской среде искусства». Не могу не согласиться, сама удивлялась большому количеству ярко раскрашенной современной скульптуры на улицах Гааги. Но тут же грешным делом подумала: «Чем бы занимались голландские дизайнеры, например, у нас в России, где сегодня социально ориентированный дизайн не востребован никем?» Словно прочитав мои мысли, господин Думбар продолжает: «Я даже не всегда выполняю конкретный социальный заказ, могу работать и на будущее. Например, сейчас разрабатываю систему универсальных опознавательных знаков и символов для зон стихийных бедствий – чтобы люди любой страны в экстремальной ситуации смогли быстро сориентироваться: где искать госпиталь, где оказывают первую психологическую помощь…»
Профессор Герт Думбар консультирует студентов-дипломников
Думбара ждут студенты. Кстати, решила я полюбопытствовать: «Что вы только что так весело обсуждали с ними?» – «Весьма талантливые молодые люди. Готовят проект для музыкального фестиваля, но мне не нравятся фотографии, на которых настаивает заказчик. Вот я им и объясняю, что клиента надо видеть, но не слушать». Да, и в сферах, далеких от коммерции, клиент – непременный участник дизайнерского процесса, в большей или меньшей степени: профессия все-таки прикладная. И даже в Голландии с ее традиционно высокой визуальной культурой приходится убеждать кого-то в правильности того, что придумал дизайнер.
На этом мы расстались с профессором до вечера – для окончания разговора он пригласил нас на ужин в индонезийский ресторан (как-никак Индонезия – бывшая голландская колония). Под экзотические блюда речь зашла о более широких теоретических проблемах – что, к примеру, вообще означает «хороший дизайн»? «Он должен быть настолько свеж по идее и одновременно «попадать в точку», чтобы у заказчика долгое время не возникало желания поменять его на что-то другое. Я категорически запрещаю студентам использовать в своих работах какие-либо штампы. Каждый раз надо все придумывать с нуля. Еще одно свойство хорошего дизайна – юмор. Он очень эффективен, поскольку понятен всем…» Самому Думбару не откажешь в чувстве юмора и при обычном общении. На мой досужий вопрос – что символизируют придуманные им развеселые полоски разных цветов на машинах, форме и велосипедах полиции в Гааге, он не моргнув глазом ответил: «Тюремную решетку, разумеется!»
Потом, уже в гостинице, я вспоминаю, что так называемый design look (общее стилистическое решение) голландских железных дорог с их элегантным и лаконичным логотипом, светящимся в темноте на здании Центрального вокзала Гааги, ярко-желтыми поездами, указателями и табло Герт придумал еще в далеком 1967 году. Что не мешает им и сегодня, спустя сорок лет, выглядеть современно. Это к разговору о долговечности «хорошего дизайна».
На занятиях по шрифтовому дизайну студенты начальных курсов занимаются в основном каллиграфией
«Таймс» и «Ариал» – мужское и женское
Шрифтовая «наука» – одно из ключевых направлений графического дизайна. Казалось бы, что можно изобрести нового при том ограниченном наборе средств, который представляют собой уже существующие буквы? Но нет, шрифтовики придумывают все новые и новые способы их «подачи». Спрашивается, зачем? Часто ли мы обращаем внимание, как выглядят эти самые буквы, когда читаем? Вряд ли. Ведь их главное предназначение – фиксировать текст и передавать его смысл.
В действительности все не так просто. Вспомните, сколько раз вы откладывали какую-то книжку, чтобы никогда больше к ней не вернуться, или, наоборот, взяв ее в руки нехотя, уже не могли от нее оторваться. И вдумайтесь: только ли в содержании здесь дело? Быть может, еще и в том, насколько легко скользит глаз по странице, как изображены и расположены на ней знаки, объединенные в слова и строчки? Вот хотя бы пример из моей профессиональной жизни. Несколько лет назад я написала для одного женского журнала статью, набрав ее на компьютере в привычном для меня шрифте Times New Roman. Редактору материал показался слишком жестким, и она попросила переписать его в смягченном, «женском» стиле. Недолго думая, я просто поменяла шрифт Times на более изящный Arial, не изменив ни слова. И представьте – текст прошел на ура.
Выходит, что правильно подобранный «почерк» помогает смыслу раскрыться, а использованный не по назначению – губит его. В общем, шрифт – это серьезно.
Искусство написания букв существует столько же, сколько и сами буквы. Сначала их выводили средневековые писцы, а когда в XV веке Гутенберг изобрел книгопечатание, появились люди, профессионально создававшие новые шрифты. Причем в каждой стране сложились свои традиции. Голландская школа всегда славилась высоким качеством печати и бережным отношением к своим шрифтам. Подтверждение тому хотя бы тот факт, что когда в 1980—1990-х годах дизайнерский процесс переместился в компьютеры, голландцы тут же создали полный виртуальный архив всех своих национальных шрифтов (Dutch Type Library), начиная с самых первых, XVII—XVIII веков, и постоянно пополняют его новыми.
