Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №10 за 1987 год"

Рядом с моржами

Из Хатанги вертолет взял курс на север. Мы летели вдоль восточного побережья Таймыра в далекую бухту, где арктическим летом выходят на сушу моржи. Это была первая после долгого перерыва экспедиция по изучению моржей моря Лаптевых.

В тот год в Хатанге стояла жара: температура в июне поднялась до рекордного уровня – плюс 32 градуса, и южные районы моря полностью освободились от льда. В начале полета, видя перед собой чистую воду, начальник экспедиции Вячеслав Бычков опасливо заметил, что к выходу первых моржей мы, видимо, безнадежно опоздали.

Дело в том, что моржи выкармливают детенышей на льдинах, реже – на отмелях. Они могли бы круглый год держаться среди льдов, дрейфуя с ними летом к северу, если бы не одно очень важное обстоятельство – глубина моря. Питаясь донными рачками и моллюсками, моржи ныряют за ними на глубину 40—50, а иногда даже до 80 метров. Когда льды отходят в более глубоководные районы моря, животные не следуют за ними, а вынуждены выходить на сушу, образуя летние береговые залежки.

Нам было важно увидеть формирование такой залежки с самого начала. От того, когда и какие животные выходят первыми, многое зависит в жизни лежбища, и соответственно определяет меры его охраны. Сейчас странам Северной Европы и нашей стране нужно приложить немало усилий, чтобы восстановить численность моржей Атлантики и моря Лаптевых, а ведь можно было избежать критической ситуации, если бы промысловики строго придерживались правил, отработанных эскимосами на протяжении столетий. Одно из них – ни в коем случае не беспокоить «разведчиков», выбирающих место для залежки, и тех животных, которые выходят следом за ними.

Через полчаса полета под нами начали появляться первые дрейфующие льды, и дальше к северу все море оказалось покрыто белым панцирем.

Наконец вертолет сделал круг и опустился у одинокого домика, стоящего у самой кромки моря. Летчики спешили и, экономя время, не останавливали двигатель. Мы стали поспешно выбрасывать из вертолета вещи. Тем временем из дома выскочили два человека. Впереди бежал легко одетый мужчина с чемоданом и узлами в руках, за ним спешила закутанная в теплую одежду фигурка с небольшой сумкой на плече. Промчавшись мимо нас, мужчина быстро побросал вещи в вертолет, помог забраться туда спутнику. Вертолет тут же взмыл в воздух.

Только тогда мужчина обратил внимание на нас.

– Вы кто? – спросил он.– Случайно, не экспедиция Института охраны природы?

– А вы хозяин домика?

Нашему приезду предшествовала короткая переписка с охотником Владимиром Павловичем Пчелиным. Я ожидала увидеть пожилого бородатого отшельника, а перед нами стоял среднего роста моложавый мужчина, светловолосый и голубоглазый.

Пчелин пригласил нас в дом. Нельзя было не заметить, что у хозяина поистине золотые руки: он пристроил к дому вторую комнату и баню, смонтировал маленькую электростанцию, собрал самодельный вездеход.

Владимир почти безвыездно жил у моря с женой Людмилой. Это она садилась в вертолет. Людмила улетела на несколько месяцев в Хатангу. Мы познакомились с ней в свой следующий приезд. Хозяйка оказалась милой, приветливой и очень мужественной женщиной. Она верно делила с мужем все трудности северной жизни, помогала и нам как могла.

Знавшие Пчелина полярники рассказывали, как однажды в пургу Владимир, преследуемый стаей голодных волков, прошел по тундре километров семьдесят. Если бы он упал, просто споткнулся, звери бросились бы на человека. Когда я спросила у Владимира, страшно ли ему было тогда, он сказал нет, потому что крепко держал в руке топор. Но уже дома, добавил он, рука его не разгибалась, и прошло несколько дней, пока она опять стала двигаться.

В первый наш приезд мы прожили у охотника почти неделю. За это время подготовили все необходимое для работы рядом с будущим лежбищем моржей. Много лет промышляя песца, Пчелин великолепно изучил повадки разных зверей и дал нам несколько дельных советов, как лучше устроить лагерь. Мы сколотили деревянные щиты под палатки, разметили галечную косу.

В километрах восьми-девяти от домика охотника находилась полярная станция, на которой жили и работали всего четыре человека – два метеоролога и семейная пара – механик и повариха. В один из дней Пчелин повез к ним знакомиться. Потом, живя в палатке километрах в пяти от станции, мы приходили сюда раз в неделю – узнать новости, послать весточку родным, устроить баню.

Понемногу мы уяснили, насколько сложна жизнь полярников. Нередко им приходится сдерживать себя, шутить, когда хочется говорить резко, а зачастую просто уходить от общения и работать по возможности в одиночку. И наша маленькая экспедиция столкнулась с проблемой психологической совместимости. Нас было трое, и один, к сожалению, оказался в стороне, был невесел и неразговорчив. Это заметил и Володя. Он посоветовал в будущем работать небольшими группами – вдвоем или вчетвером,– чтобы люди могли попарно «замыкаться» друг на друга. Живя у Володи, мы по нескольку раз в день забирались на плоскую крышу его дома, считали моржей на дальних льдах. С каждым днем животных становилось все больше. Наконец припай взломало, но вблизи берега лед был еще неподвижен. Мы с нетерпением ждали отгонного ветра, который унесет льды и освободит животным проходы к берегу.

В одну из ночей долгожданный ветер завыл в трубе и разбудил нас. Без слов стало ясно: пора покидать теплый дом, гостеприимного хозяина и переселяться в свой лагерь. Володя перевез нас туда со всем экспедиционным скарбом. Лежбище моржи образуют, как правило, на конце длинной галечной косы, поэтому, посоветовавшись с охотником, мы решили поставить палатки на берегу бухты у основания косы, километрах в полутора от лежбища.

Вместе с нами в лагере осталась и Каштанка, старая, мудрая оленегонная лайка. Ее нам дал Володя. Он сказал, что собака будет охранять лагерь, предупреждать о приближении медведя, но я думала, охотник хотел, чтобы нам было веселее. В первую же ночь в лагерь прибежал Рапак – молодой пес, который обычно жил у полярников, но иногда приходил к Володе и с удовольствием сопровождал его в дальних поездках по тундре. Вначале мы не очень-то обрадовались появлению лишнего рта, но Рапак не уходил, и я не выдержала, покормила его. С этого момента пес считал себя законно живущим в лагере, сопровождал нас всюду, за исключением лежбища.

В день основания лагеря море до горизонта еще покрывали медленно дрейфующие льдины. Несмотря на это, у косы стали появляться первые моржи. Отгонный ветер облегчал животным подход к берегу. Клыкастые морды неожиданно появлялись из воды и снова погружались. Мы уже привыкли слышать и днем, и ночью сквозь сон фырканье и рев плавающих неподалеку животных. Хорошо запомнилась ночь на 28 июля. Проснулись мы от того, что привычные звуки сменились новыми. Высунув голову из палатки, я увидела первых животных, которые медленно, шлепая ластами по гальке, выходили на косу. Но пока мы добежали до укрытия рядом с лежбищем, на берегу уже находилось семнадцать моржей. Сам момент рождения лежбища мы все же упустили.

Этот день стал для нас настоящим праздником. Мы смотрели и не могли наглядеться на моржей. До сих пор нам доводилось наблюдать за их поведением только на Чукотке, где на лежбищах собираются тысячи самцов. Здесь же, к нашей радости, залежка оказалась смешанной. В основном это были самки с детенышами разного возраста.

С самого рождения моржата умеют плавать. Они неотступно следуют за матерью, даже тогда, когда она ныряет на дно за кормом. Детеныш держится с матерью по нескольку лет, часто даже после рождения следующего малыша. Такая привязанность легко объяснима: моржи круглый год находятся в предельно трудных для жизни условиях, особенно моржи моря Лаптевых. Бывают годы, когда даже летом море Лаптевых, кроме Хатангского залива и приустьевых участков Лены и Анабара, остаются подо льдом. И нередко моржи погибают от истощения, когда торосятся льды, закрывая полыньи, и животные не могут сойти в воду.

Наблюдения за любыми животными в природе интересны, но моржи вызывают у меня особое отношение, прежде всего – уважение. За мужество, выносливость, преданность. В отличие от людей, всем моржам свойственны эти качества – иначе не выживешь. Делая научные описания поведения животных, я с трудом удерживаюсь от соблазна очеловечить их, провести параллели с поведением людей, что, как известно, не поощряется в науке. Мне не хочется раскладывать на рефлексы их действия; я даже убеждена, что моржи обладают развитым интеллектом.

Вот в нескольких метрах от берега плывут самка с малышом. Детеныш сидит на маминой спине – так легче. Увидев меня, самка не беспокоится, но малыша на всякий случай ссаживает, и он плывет прикрытый от меня ее телом. Я заметила, что одиночные моржи, особенно молодые, реагируют на присутствие наблюдателя активнее: подплывают и с явным интересом разглядывают. Причем, чем ближе к воде сидит человек, тем смелее ведут себя животные.

Несколько раз, надев болотные сапоги, я пробовала заходить в воду. Моржи приближались вплотную и, топорща вибрисы, обнюхивали резину. В моем рюкзаке лежал гидрокостюм. В нем я иногда осматривала дно, брала пробы бентоса – донных беспозвоночных. Так и тянуло поплавать вместе с моржами, но я все-таки не решилась. Выясняя отношения между собой, знакомясь и играя, моржи очень активно работают зубами, отделываясь, как правило, легкими царапинами. Но для человека, одетого в прорезиненный костюм, эти игры могут закончиться плачевно: морж с легкостью может проткнуть костюм, совершенно того не желая. Мысль работать с моржами под водой, причем, конечно, на воле, не оставляет нас давно; будем стараться ее осуществить, но к этому нужна очень большая подготовка. Исследователю в первую очередь необходимы не обычные акваланги, из которых на выдохе с шумом выходят пугающие животных пузыри воздуха, а аппараты замкнутого цикла, где выдыхаемый воздух очищается от углекислоты, обогащается кислородом и снова идет на вдох. Нужно сделать также клетки (для людей, не для животных) типа тех, которые используются при работе с акулами. Нельзя обойтись и без небольшого оборудованного судна, так как отнюдь не всегда можно успешно работать с берега. Ведь пока мы еще почти ничего не знаем о моржах, как они ведут себя в своей стихии...

Подплыв к лежбищу, моржи выходят из воды не спеша, обнюхивая гальку, почесываясь. Потом начинаются попытки проникнуть в глубь залежки. Самки, которые пришли с малышом, в середину не лезли – берегли детеныша, а вот взрослые одиночные животные, те всеми силами старались оттеснить уже лежащих зверей на периферию залежки, чтобы самим оказаться ближе к центру. Исследователи по-разному объясняют скученность животных на лежбищах. Мне кажется стремление лечь поплотнее вполне естественным: так безопаснее и теплее. Не исключено, что так устанавливается и демонстрируется иерархия животных.

Очень любопытно наблюдать за развлечениями моржей. Как-то раз во время прилива море вынесло на оконечность косы несколько больших льдин. В отлив они обсохли и встали немного боком, наклонно. На эту образовавшуюся горку забрался молодой самец, перевернулся на спину и съехал вниз. К нему присоединились два его сверстника, и втроем они катались так больше получаса, причем иногда внизу льдины получалась настоящая куча мала. Я читала о подобных развлечениях медвежат белого медведя, но от могучих моржей столь «несолидного» поведения никак не ожидала.

Собираясь в экспедицию и планируя свою работу на лежбище, мы решили пометить некоторых животных нитрокраской, чтобы следить за их перемещениями. И вот на второй день после выхода моржей, когда на берегу лежало около двухсот животных, я поползла к лежбищу с баллончиком краски. Моржи спали, лишь изредка кто-то поворачивался, его недовольный сосед поднимал голову, возникала короткая стычка – и все опять затихали.

Мне нужно было подобраться к крайним животным вплотную и нанести на них цветные пятна так, чтобы не беспокоить их и все лежбище. Вжимаясь в холодную гальку, я ползла медленно-медленно и, когда оставалось метра два, остановилась, чтобы перевести дух. Не скажу, что меня охватил страх, когда я вплотную приблизилась к моржу, но ощущение было довольно острое. Это ведь только на большие расстояния моржи передвигаются по суше медленнее человека. Но бессмысленно соревноваться с моржом на «короткой дистанции», когда ему достаточно сделать только один короткий выпад, чтобы преодолеть полтора-два метра. Я уповала в основном на то, что положение моего тела позволит избежать удара клыков. По мнению исследователей, у моржей, как и у большинства зверей, поза распластывания на земле означает полное подчинение, покорность. Лежачего, как известно, не бьют, и в этом моржи, к счастью, не заставили усомниться.

Однако поставленную задачу выполнить не удалось. Когда расстояние между мной и ближайшим моржом сократилось до одного метра, он поднял голову и, посмотрев на меня, как мне показалось, с удивлением, немного отодвинулся. Я опять тихонько к нему – он от меня. Я повернула к его соседу – результат тот же. Через несколько минут десяток лежавших поблизости зверей зашевелились, приподнялись и с неудовольствием стали меня оглядывать. Даже если и удалось бы в конце, концов кого-то пометить, проку было бы немного. Мы могли напугать животных.

Поняв тщетность попытки, я отправилась ползком в обратный путь.

Вячеслав Александрович, наблюдая за моими злоключениями с дальнего расстояния, решил, что я все делала неправильно, как того и следовало ожидать от женщины, а вот он сейчас покажет, как надо. Начальник экспедиции взял в руки баллон с краской и помчался к лежащей чуть поодаль группе животных. Его стремительный бросок кончился тем, что моржи бросились врассыпную, несколько животных сошли в воду. Только сам начальник экспедиции оказался «помечен» голубым цветом, так как он распылял краску на бегу...

Прошло несколько дней, и мы перестали сокрушаться, что моржей не удалось пометить. Оказалось, что многие животные имеют характерные природные «метки» – шрамы, обломанные зубы. Мы подробно описывали приметы таких животных и следили за всеми их перемещениями. Уйдя с лежбища, наши «подопечные» часто возвращались через несколько дней и даже недель, и мы с радостью встречали своих старых знакомых. К концу сезона мы уже знали почти сотню зверей «в лицо». Время летело незаметно. Мы часами сидели, лежали, ползали вокруг залежки, фотографируя наиболее интересные сцены.

Об одной самке хочу рассказать особо: вместо двух длинных зубов у нее было четыре! И раньше находили трех– и пятизубых зверей, однако эти находки были сделаны в прошлом, когда массовый промысел моржей был неограничен. Из тысяч черепов один мог оказаться с такой редкой зубной аномалией. Мы очень горевали, что не смогли сфотографировать эту удивительную самку: пока она лежала на косе, шел дождь. На следующий день я помчалась к лежбищу с надеждой увидеть ее, но самка уплыла. И вдруг спустя 25 дней она появилась снова. Тогда я побила личный рекорд по продолжительности неподвижного стояния на коленях. Мне позавидовали бы самые неистовые схимники: 2 часа 40 минут в одной позе... со взведенным затвором фотоаппарата. Именно столько пришлось ждать, пока лежащая среди других моржей четырехзубая самка подняла голову.

В хорошую погоду нам удавалось проводить по десять-двенадцать часов непрерывных наблюдений: один работал, другой готовил еду и носил к лежбищу. Зоолог Вадим Мужчин-кин предпочитал работать в одиночку, совершая дальние маршруты по берегу. Он главным образом изучал поведение моржей в море и на льдах, разглядывая животных в бинокль.

Особенно тяжело приходилось нам всем в дождь и сильный ветер: записная книжка намокала, бинокль заливало водой, фотографировать не имело смысла – изображения получались нечеткими. В такую погоду мы проводили у лежбища не более четырех часов в день, остальное время уходило на просушку вещей над печкой, обработку материалов, разные хозяйственные дела. Если оставались силы, по вечерам немного читали.

Осенью начались морозы, и возникли новые трудности: стали нестерпимо мерзнуть руки, плохо срабатывали шторки фотоаппарата; каракули в записной книжке и испорченные негативы остались нам на память об этих холодных днях.

Интересную и важную особенность поведения моржей для последующего их учета нам удалось понять благодаря работе метеорологов. Чувствуя, что поведение животных явно связано с переменами погоды, уже в августе мы параллельно наблюдениям за моржами начали заносить в дневник данные метеонаблюдений. Подтвердилось, что моржи чутко реагировали на изменение атмосферного давления, силу и направления ветра и, конечно же, на ледовую обстановку. Оценив это, мы смогли дать рекомендации для специалистов, проводящих авиаучеты моржей на лежбищах.

Очень большую помощь в работе мы получили с совершенно неожиданной стороны: от повара полярной станции Веры Петровны Петровой. Повар – это только должность Веры Петровны по штатному расписанию, но, по сути дела, она хозяйка станции. Огурцы и помидоры на окнах, ослепительная чистота, уют, и, главное, хорошее настроение полярников – это ее заслуга. Вера Петровна очень наблюдательна, ее интересует, какие растут растения, какие гнездятся птицы, как живут звери. Вместе с Володей Пчелиным, уже после отъезда экспедиции в октябре, до ухода последних моржей, Вера Петровна каждый день ходила к лежбищу и потом подробно писала нам об увиденном.

Через год Вячеслав Бычков едва дождался сезона и опять возглавил экспедицию на море Лаптевых. Мы учли ошибки предыдущего года: взяли удобные палатки, больше продуктов. Мы стремились определить пути миграций моржей, места их размножения. Популяция моржа моря Лаптевых остается до настоящего времени практически не исследованной, а изучать ее и вводить дополнительные меры охраны животных необходимо. Статистика тревожит: численность этого подвида моржей за последние годы не увеличивается, хотя промысел давно запрещен.

За время второй экспедиции нам удалось увидеть выход на лежбище первых моржей и уход последних. Я снова повстречала знакомую четырехзубую самку, а Рапак однажды сообщил лаем о визите в лагерь огромной белой медведицы. Мы уехали, когда после короткого арктического лета началась зима, замерз залив и встал припай.

Москва – Хатанга – море Лаптевых

Татьяна Вишневская, сотрудник ВНИИ охраны природы и заповедного дела