Текст книги "Журнал "Вокруг Света" №8 за 2005 года"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)
Например: на мониторе сменяют друг друга картины Мане, Магритта, Дали, работы современных фотохудожников… И на каждое изображение можно реагировать, выбирая из списка ту эмоцию, которую оно у вас вызывает: «счастье», «гнев», «страх», «грусть», «смятение», «отвращение», «радость». По окончании «игры» компьютер наставительно восклицает: «Вот видите, какую гамму чувств можно испытать благодаря искусству!» На отдельном стенде отражены программные этапы развития современного искусства (тут не обойтись без комментария инструктора): «1969 год – первая выставка концептуального искусства в Нью-Йорке, 1997 год – открытие Музея Гуггенхайма в Бильбао, 2000 год – открытие новой галереи Тейт в Лондоне» и тому подобное. Рядом два лайт-бокса демонстрируют «готовые» произведения. А если открыть специальные ящики под ними, можно увидеть, из чего они изготовлены – проволочки, обрывки газет, ржавые гвозди… То, что всегда есть под рукой. Автобус буквально набит такими аттракционами-викторинами – для всех и каждого.
Каждую неделю по пятницам и субботам МАРКОмобиль, украшенный разноцветными логотипами музея, отправляется в самые бедные районы Монтеррея. Поехал и я. Пунктом нашего назначения на сей раз оказался пустырь среди таких трущоб, каких мне не приходилось видеть никогда в жизни. Одноэтажные домики, вереница которых уходила куда-то за горизонт, наводила на мысль о респектабельном Баррио Антигуо после атомной войны. Волонтеры – девушки-студентки из обеспеченных семей – бодро разбили шатры рядом с автобусом, поставили столы и разложили на них книги по искусству, какие-то поролоновые кубики и цветные мелки.
И уже через несколько минут к импровизированному лагерю современного искусства стали стягиваться дети, которых немедленно взял в оборот куратор проекта Исраэль Гутьеррес – молодой социолог с дипломом Барселонского университета. Малолетняя орава, с которой в других условиях, по моим прикидкам, не справился бы целый штат детского сада, слушала его с напряженным вниманием – за все время «лекции» никто не проронил ни звука. Только страницы красивых изданий с картинками шуршали под непривычными к ним пальцами. А потом появились родители – полные мамаши под дождевыми зонтиками (в данном случае – от солнца) и несколько разбойничьего вида мужчины. Последние чинно проследовали в автобус и покинули его минут двадцать спустя с выражением абсолютного блаженства на лицах. Могу засвидетельствовать, что во время экскурсии они исправно нажимали на все кнопки и внимательно слушали объяснения. На одного усатого крепыша особенно сильное впечатление произвело забавное видео, смонтированное здесь, в Монтеррее. По ходу фильма художник разъезжает по улицам города и быстро обводит карандашом на боковом стекле автомобиля контуры зданий, которые проносятся мимо. «Вот здесь живет мой родственник», – удовлетворенно объявил экскурсант, ткнув пальцем в экран.
Тем временем под шатрами мамы с чадами перешли к творческим процедурам. Следуя инструкции, они превращали кубики в шары – с ожесточением разрывая поролон зубами и руками, а затем расписывая то, что вышло, разноцветными мелками. В результате у каждого должен был получиться свой личный, «выстраданный» арт-объект. Яблоко там или апельсин…
Каждый, прошедший через недра автобуса или мастеривший фрукты, регистрировался у волонтеров и получал билет на право семейного (не более пяти человек) бесплатного посещения МАРКО в течение 2005 года. Я насчитал не менее пятидесяти таких «счастливцев». И это только за один день.
«А завтра здесь же мы будем играть в музейных кураторов», – пообещала координатор проекта «МАРКОмобиль» улыбчивая Франциска Нефф, которая учится в Гейдельберге, а в Монтеррее стажируется. Игрокам предстоит (цитирую):
1. Соединить листки бумаги так, чтобы получился объемный угол.
2. Найти где-нибудь интересный объект.
3. Написать на бумажке историю объекта (экспликацию).
4. Соединить историю объекта с ним самим.
5. Покрасить угол в красивый цвет.
6. С помощью клея прикрепить объект к стене музея.
Жаль, конечно, что завтра улетать. Так я и не увижу «дочерние предприятия» МАРКО, созданные руками женщин и детей из монтеррейского предместья. По крайней мере, до тех пор, пока плоды деятельности амбициозного латиноамериканского музея сами не доберутся до наших берегов. А это, думаю, не за горами.
Анатолий Голубовский | Фото Александра Сорина
Другие интересные музеи Монтеррея
Музей истории Мексики
Городской музей Метрополитен (современное искусство,традиции, быт)
Музей народной культуры в районе Баррио Антигуо
Музей и театр кукол в районе Баррио Антигуо
Зал бейсбольной славы (Музей мексиканского бейсбола)
Музей штата Нуэво-Леон
Музей транспорта
Большое путешествие: Вверх по русскому Нилу
В образе нашей главной национальной реки, в том мифе, который создал о ней за долгие века российский народ, парадоксально сплелись взаимоисключающие черты. С одной стороны, нет ничего более фундаментального, незыблемого, даже тривиального, чем Волга. Всем известно, что она – «матушка», что в нее Стенька Разин бросил свою персидскую зазнобу, что на ней есть утес, который «серым мохом порос». Наконец, что она «впадает в Каспийское море». С другой стороны, все реки текут, в том числе и Волга. А текучесть ассоциируется с непостоянством, способностью менять личины, неясностью, небесспорностью… Достаточно легкого шлепка веслом по речной глади – и ваше отражение, только-только обретшее на ней свои контуры, разбивается, и тут же вода начинает «колдовать» над новым. Так и русский Нил, струящийся от Среднерусской возвышенности до калмыцких степей, сохраняя свои «твердокаменные» характеристики, обзаводится переменными, «импрессионистическими».
Волга, может быть, как ничто другое, выражает изменчивость нашего национального характера. Нашу склонность примерять маски, стили жизни, моральные кодексы. Нашу знаменитую «всемирную отзывчивость», обретенную в попытках объяснить себе самих себя.
Героиней нынешней экспедиции «Вокруг света» избрана река – река глазами двух пассажиров теплохода «Нижний Новгород». Видели и слышали они одно и то же, а увидели, услышали – разное и размышляли по-разному.
«Волга самодостаточна, словно содержит в себе Альфу и Омегу. В любой фазе своего течения она знает, с какой целью течет, в каждом ее изгибе просматриваются начало и конец, – говорит человек деревни и природы, славянофил, мыслитель, преданный несуетному. – В то же время она обстоятельна и работяща, со своими бесконечными тихоходными нефтевозами и сухогрузами, разливом без берегов, сизыми равнинными просторами. И еще – веселая, искристая, разнообразная – не в пример ветреному Дону, угрюмому Витиму или болезненно желтому Гангу…»
«Нет, однако, ничего безотраднее вида заброшенной церкви с проваленными куполами, ободранными стенами и колокольней без колоколов, стоящей, как на паперти, на высоком волжском берегу», – откликается урбанист, житель «каменных джунглей».
«Неуемная вода распространяет и перемешивает культуры и народы, создавая творческую среду для каждого нового поколения», – радуется фотохудожник.
«Ожидаемой яркой пестроты народов Поволжья, которая, видимо, когда-то сильно бросалась в глаза, я не смог обнаружить. Конечно, спутать большеглазую русскую красавицу и смуглую гибко-подвижную красотку татарских кровей нельзя. Но на всех людях лежит унылая печать какого-то обезличивания, наложенная бездушным советским интернационализмом. Кажется, она не скоро исчезнет…» – констатирует скептический поэт.
В общем, очевидно: сегодняшняя Волга – это мы сами, наши настроения и страхи, сильные и слабые стороны, единство и борьба российских противоположностей, отраженных «от водной глади» в большом путешествии наших авторов.
Виктор Грицюк: Зажатый берегами неотвратимо, как тисками, теплоход ползет вверх, вторя изгибам реки, пропуская слева – красные, а справа белые бакены. Медленно разворачиваются перед нами высокие кручи с молодо-зелеными шапками. Каждая рощица – идеальное место для одинокой ночевки с палаткой. Рядом – чистая вода, песок мягок, на нем – выброшенные паводком коряги, топливо для костра. Жаль, что на корабле нет стоп-крана. Жаль, что я никогда не буду там, в каждом из примеченных живописных мест. Россия велика, всюду не успеешь…
Евгений Рейн: В десять вечера в большом баре начинается музыка. Очень неплохой аккордеонист Коля Боцманов может изобразить, похоже, все на свете и охотно откликается на заказы и просьбы. Причем даже на самое экзотическое ретро для такого «мастодонта», как я: звучат «Цветущий май», «Брызги шампанского», «Бублички», «Мурка», «В Кейптаунском порту»… Он играет, я в полном одиночестве слушаю…
Ближе к полуночи в центральном салоне за овальными столиками несколько компаний немцев коротают время за картами. Им явно скучновато. Как потом оказалось, на теплоходе подготовились к борьбе с этим состоянием души разными методами. Например, посредством изготовления кукол из марли, ваты и разноцветных лоскутов под присмотром бойкой русской девицы, старательно имитирующей энтузиазм. Кроме того, немецкие гости играли в загадочную игру «два капитана», смотрели старые советские и новые американские фильмы, слушали частушки, в том числе знаменитые саратовские «страдания», и сами пели весьма организованным и неплохим хором.
Виктор Грицюк: На теплоходе незнакомые люди здороваются по десять раз в сутки и желают друг другу в ресторане приятного аппетита. Каждый окурок попадает точно в урну. Здесь не по-домашнему крепко одеколонятся.
Рейс почти целиком закуплен немецкими туристами (россиян среди пассажиров – не более десятка), причем пенсионерами, детьми тех, кто добрался до Волги в 1943-м (и, скорее всего, не вернулся домой). Теперь вот они тоже сюда добрались. С бумажками в руках разучивают в прозрачном павильоне верхней палубы песню о Волге: «Вольга-Вольга, мутер вассер, Вольга гроссе руссиш флюс…». А еще они поют ее по-русски. При этом встают и садятся, начинают и замолкают одновременно. Дисциплина – великая вещь, но пугающая, особенно для славянских разгильдяев.
Евгений Рейн: Специальный пароходный буклет для немцев составлен с большой выдумкой. Он не ограничивается тем широким репертуаром, который успел посвятить Волге русский народ, а содержит и оригинальные произведения неизвестного мне авторства. В ранний час, когда «Нижний Новгород» только выплывал из полосы утреннего тумана, я неоднократно бывал разбужен оптимистическими немецкими куплетами, смысл которых в переводе можно передать приблизительно так:
Плывем по Волге мы реке, и это так прекрасно,
Здесь так приятно веселиться целый день напролет, и часто допоздна,
Волга-ри, Волга-ри, Волга-ла-ла-ла-ла,
И часто допоздна-а-а…
Допоздна-то допоздна, а наутро, заметьте, все как огурчики.
500 миллионов под килем – Необратимость – Чем Волгоградская область отличается от Вологодской – «Прикаспийский Китай» – Когда река гудит
Евгений Рейн: Ночь съедает расстояния. Проснулся – и представляешь себе, что сотни тысяч кубометров воды утекли тебе навстречу и перестали быть. Больше никак нельзя зачерпнуть из Волги ту пригоршню ледяной майской воды, которую можно было зачерпнуть, скажем, вчера в 23.59. И самого тебя вчерашнего – тоже уже нет.
В дне минувшем остались и «Прощание славянки» в исполнении оркестра на донской пристани (по моему разумению, это лучший марш на свете – его следовало бы сделать гимном России), и не освоившиеся еще с городскими манерами южнорусские казачки, которые босиком тащат снедь с базара домой по главной ростовской улице (естественно, Ленина), и искусственные насаждения по берегам Волго-Донского канала. Наутро, когда черно-желтая пена за бортами «Нижнего Новгорода» сменила цвет на лазурный, мы уже плывем по величайшей из рек Европы. Причем по самым богатым ее угодьям. Если верить справочнику 1930 года, 80 лет назад из вод нижней Волги ежегодно извлекалось около 500 миллионов килограммов рыбы (можно представить себе, сколько ее плескалось тут в древности, когда цивилизованные греки называли реку Ра, или в Средневековье, когда для хазар это был Итиль или Атель).
Просторная водная гладь выглядит безмятежно, а между тем под нею (то есть прямо подо мной!) движется такая невообразимая живая масса! Пол-утра, облокотившись на палубные перила, я пытался представить себе это наглядно, пока мои наивные упражнения не прервал интеллигентного вида пожилой попутчик-эколог. Оказывается, поражаться уже нечему – река обеднела в десятки раз. И дело не столько в этом, сколько в необратимости потерь. Даже если все производства вдруг остановятся, а люди навсегда откажутся от даров Волги, ни прежней численности рыбных стай, ни былой чистоты воды никакими способами и никто не восстановит. На многих участках необратимые изменения произошли даже с самим руслом – оно так отравлено, что само отторгает жизнь.
Виктор Грицюк: Приволжская степь, по моему ощущению, – самое подходящее место для человеческого существования. Даже дышать здесь легче. И что примечательно – сперва глазу, кажется, не за что зацепиться, а потом оказывается, что всюду – жизнь. Пряди серебристых ковылей распространяют пьянящий аромат, насыщенными сиреневыми тонами цветет саксаул. Орлы и соколы садятся на столбы электропередачи, которые одни только и намекают на расстояния и масштабы в этом безразмерном пространстве. У подножия столбов порхают удоды – яркие, как колибри. Если смотреть издалека, кажется, что это бабочки. А если, наоборот, сузить обзор, разбить пейзаж на секторы, можно насчитать с десяток сусликов, стоящих «фарисейски», скрестив лапки на животе. Над акациями – грачи, на проводах – ожерелья из кукушек, на горизонте, в жидком мираже – конные пастухи и их овцы.
Во время весеннего разлива, как утверждают пастухи, на лодке, ни разу не ступив на сушу, можно добраться до самой Калмыкии, если, конечно, знаешь нужные «дорожки» между чащами полузатопленных тополей, ив и камыша (он на нижней Волге достигает обычной высоты бамбука – то есть пяти метров). А кругом на ваших глазах будет стремительно пробуждаться природа.
Нежно-салатный туман в голых ветвях за несколько дней сменится тенью изумрудных крон. Со стороны Каспийского моря пронесутся южные грозы с занавесями дождей. После каждой в янтарном вечернем свете вспыхнет радуга. Для этого времени года у волжан есть бесподобное фольклорное выражение – когда река гудит.
Плыть по Волге на чем угодно, когда она гудит, – ни с чем не сравнимое удовольствие. Жаль только, что громоздкий теплоход не покорит все 3 500 километров течения. Река судоходна лишь до Твери, и то если выдается полноводный год.
Неторопливо взрезая носом «тяжелую» весеннюю воду, «Нижний Новгород» за две недели поднимется до Дубны, после чего свернет в канал имени Москвы и доставит нас домой. Для сравнения: в XVII веке голштинское посольство, описанное Адамом Олеарием, добиралось от Нижнего до дельты за полтора месяца – причем, заметьте, немцы следовали вниз по течению и очень торопились. А мы охотно и иногда подолгу передыхаем в больших городах и малых поселках.
Шлюзовой «Сезам» – Старушки, дыни и платки – Диалог поколений на Мамаевом кургане – Сикейрос о России – «Нецарский» Царицын
Евгений Рейн: Нет в мире большего удовольствия, чем просто сидеть в шезлонге на верхней палубе. Можно при этом читать книгу, можно болтать с соседями, но лучше всего просто глядеть на реку, на проплывающие навстречу корабли, баржи (самоходные и на буксире), на катера и лодки, бакены и мосты и, конечно же, на шлюзы. Шлюзы – это и есть самое интересное во время плавания зрелище. В смысле – интересно не то, как корабль, войдя в каменный мешок, качается на плавных водных качелях: то скрываются, то вновь обнажаются неприступные, словно в скандинавском замке, ворота (ныне все шесть волжских шлюзов, которые мы прошли, увы, находятся в плачевном состоянии, впечатление такое, что ими никто не интересуется уже как минимум лет пятнадцать: с башни одного из них так и не удосужились спустить алый стяг), – хотя и от этого захватывает дух. Самое главное – шлюзы создают уникальную для волжского путешествия атмосферу тайны. Ведь на равнинной реке смена «картин» так замедленна, что каждый следующий вид открывается и входит в тебя задолго до того, как развернется на переднем плане. Всегда известно, что там, впереди. А шлюз – как интригующая пауза. Не видно, неизвестно – какая она, река, там, за стеной. И напряженно ждешь, когда «сезам» откроется…
За первым шлюзом обнаружилась пристань Черный Яр. Я сошел на берег размяться. Три колоритные – как сейчас из народной сказки – старушки на скамейке у воды, одетые в совершенно одинаковые, популярные, насколько я помню, в семидесятых, плащи из болоньи, торговали аккуратно связанными платками из козьего пуха. Как выяснилось, все, что может дать человеку коза, составляет здесь основу жизни.
Еще могу доложить, как обстоит в приволжской провинции дело с продуктами. В Черном Яре, «крупном садово-огородном совхозе, где выращивается лучший сорт дынь» (путеводитель «По рекам, озерам и каналам СССР» за 1933 год), в 2005 году имеются: один вид вареной колбасы, горчица в тюбиках, дешевая водка (пол-литра – за 52 рубля), черный хлеб и сушки с маком. Кстати, хорошие – я купил себе упаковку. Дынь же лучшего, как, впрочем, и худшего, сорта – нет. И трое жительниц поселка (рождения, полагаю, того самого 33-го года) про них никогда не слыхали. Если у кого появляются лишние несколько рублей на фрукты (например, после того, как наша попутчица – элегантная немка в джинсах купила-таки одно изделие из козьего пуха), – за ними лучше всего ехать в Волгоград, на рынок.
Виктор Грицюк: Утренний Волгоград – бывший Царицын, бывший Сталинград, путается в заводах и кранах. Между панельных домов, рядом со стадионом колет небо мечом «Родина-мать» работы Вучетича, все зовет мертвых каменным ртом.
Город живет больше в прошлом и лишь немного в настоящем, словно здесь – два народа. Один помнит и терпит, цепляясь за память для того, чтобы выжить в настоящем, другой живет простой сегодняшней жизнью: торгует на рынке, открывает магазины и пивные ларьки. Но между ними случаются странные сближения. К ветерану в орденах на Мамаевом кургане (нарядных стариков в преддверии 9 мая на улице много) подошел юноша лет шестнадцати, «неформального» вида. Ухватив ветеранскую ладонь одной рукой и оживленно жестикулируя другой, он долго что-то говорил (пожилой человек вежливо кивал в ответ), а на прощание подарил какую-то «фенечку» на цепочке. Пенсионер громко прокричал ему вслед, чтобы молодежь «не тушевалась перед жизнью».
Не знаю, правильно ли они поняли друг друга, однако контакт состоялся.
Мамаев курган ухожен, и видно, с каким трепетом город пестует единственную, в общем-то, славную веху своей истории (оборона Царицына от Деникина в 1919 году – уж точно теперь не в счет). Слева от основного монумента воздвигли новый храм Всех Святых с золотыми куполами-шлемами. Образчики сталинской «ампирной» архитектуры отреставрированы и смотрятся очень прилично. Но что действительно вызывает щемящее чувство, так это единственный в полном смысле слова памятник Волгограда – оставленный в развалинах дом из красного кирпича, безглазый и страшный, который часто путают с домом Павлова. Не представляю, как его удерживала горстка гвардейцев из дивизии генерала Родимцева. Там и спрятаться-то негде.
Я видел многострадальное здание не один раз, но только в этой поездке узнал знаменательный факт: раньше в нем помещалась мельница, принадлежавшая когда-то немцу, одному из самых зажиточных хозяев в Царицыне. И мелькнула мысль: возможно, гитлеровцам казалось, что они пришли в Россию забирать «свое», все то, что они в огромной восточной стране построили? Новую армию, новую экономику, новую дисциплину.
За городом – раздолье степей. Пейзаж делает человека. Сикейрос как-то заметил, что среди россиян нет крупных художников-монументалистов, поскольку у них всюду – ровный ландшафт, нет надломной горной драматургии, дерзости вершин, нет крупных визуальных контрастов. Есть неспешное, неотвратимое течение реки и вечная тоска по простору и воле, и ничего им в жизни не надо – только бы никто не стоял над душой. Вот и бежали от европейских нововведений в «понизовую вольницу» (термин из Брокгауза и Ефрона). Бежали на нижнюю Волгу, а нововведения – за ними, стоять над душой у вольницы крепостью Царицын. И вольница ополчалась на них Разиным и Пугачевым…
Евгений Рейн: Есть даже такая народная песня:
Судил тут граф Панин вора Пугачева:
«Скажи-скажи, Пугаченька Емельян Иваныч,
Много ли перевешал князей и боярей?»
«Перевешал вашей братии 707 тысяч, спасибо тебе,
Панин, что ты не попался, я бы чину прибавил,
спину-то поправил, на твою бы на шею ворованы вожжи…»
и так далее. Дело тут происходит в Царицыне.
Но, между прочим, к царице-европейке, которая до вольных людей и на Нижней Волге добралась, это название не имеет никакого отношения. Здесь – татарский корень. Предполагают, что он произошел от слова «сари-су» – желтая река (на наш манер – Царица, она впадает в Волгу возле Волгограда) или «сари-чин» – желтый остров. А русские потом на слух «исправили».
С какой скоростью течет жизнь? – Волга угрожает Карпатам – Коса, которая «подкосила» Саратов – Теплоходное счастье
Виктор Грицюк: Теплоход движется по Средней Волге со скоростью 26 км/ч. По ощущению – приблизительно такова и средняя «скорость» человеческой жизни в среднем ее течении. Волгоградские берега бледнеют и теряют контуры в пространстве и памяти. Крутой склон по левую сторону нашего движения словно срезан под ровным углом в 45 градусов чьей-то невидимой рукой (на самом деле это явление обусловлено трением глин и песков: речная волна подмывает до критического уровня берег, и он равномерно осыпается). А справа, наоборот, суша идет низко и полого. Широко известный средневолжский контраст: река течет как раз на границе двух земляных щитов, двух уровней высот, плавно сдвигаясь по мере «поедания» обрывов. Таким образом, она постоянно сдвигается к западу, причем в геологических масштабах довольно быстро. Уже в историческое время русло проходило так далеко от того места, где я теперь плыву, что было бы и не видно воды за горизонтом. Так, глядишь, лет за миллион и до Карпат дойдет…
И уж гораздо раньше вода слизнет одинокий поселок на высоком берегу, исчезающий из поля моего зрения в гаснущих сумерках этого дня. С Волги просматривается весь цикл жизни «людей реки» – от первой до последней черты. Вот маленький домик фельдшера, в котором все начинается. В середине – лодки, рыбалка (летняя и зимняя), романтические прогулки – вон по той тропинке над водой, свадьба – вон в той церкви. И в конце – скромное кладбище с голубыми оградками, чуть поодаль. Жизнь течет параллельно реке. Утверждают, что выражение «с тех пор много воды утекло» происходит именно из Поволжья.
Евгений Рейн: Уже издалека можно видеть на возвышенном берегу множество церквей и строй каменных зданий. Саратов был когда-то губернским городом, крупнейшим на средней Волге, благодаря, как водится, торговле. И все шло хорошо, пока речной флот оставался относительно малотоннажным. А потом пришла индустриальная эпоха и географическое обстоятельство, которое раньше считалось саратовским преимуществом, обратилось против города. Дело в том, что он отделен от Волги длинным песчаным полуостровом, или косой. За ней легкие старинные суда надежно укрывались от превратностей течения. Большим пароходам коса сделалась лишь помехой, и коммерческое первенство мало-помалу перешло к Нижнему Новгороду.
Неудивительно, что Саратов «приуныл», пообветшал. Однако историческая судьба решила продолжить с городом парадоксальную игру, теперь, наоборот, обратив ему во благо роль весьма невыигрышную. Еще при Романовых он получил известность как пункт «мягкой» политической ссылки, место, так сказать, не столь отдаленное (большевики, кстати, тоже использовали его в этом качестве). В результате образовались прочные культурные традиции, и саратовская земля обрела репутацию интеллигентной. Тут – родина Чернышевского, Яблочкова (того самого, который до сих пор «борется» с Эдисоном за патент на электрическую лампочку), Федина и Лидии Руслановой.
Волга выше Саратова заметно сужается (точнее, это просто заканчивается Волгоградское водохранилище) и теряет на какое-то время свое неброское патриархальное обаяние. Как будто перетекает из одной эпохи в другую: если раньше мимо нас проплывал рубеж XIX и ХХ столетий, то теперь на траверсе – все больше хрущевско-брежневское наследие.
Вот, к примеру, показался в поле зрения Вольск, придавленный к земле трубами гигантского цементного завода и накрытый такой дымовой завесой, под которой можно было бы спрятать весь речной флот нашего могучего государства. Представляю, как там дышится.
А у меня на корабле дышится чудесно. Еще не совсем стемнело, и воздух на краткое время сделался сиренево-перламутровым. В сумерках мерцают костры на берегу. Садишься в шезлонг, закуриваешь и думаешь о чем-то необязательном. Из корабельного бара доносятся любимые танго моей молодости, мелодии Вертинского и Высоцкого. Это и есть счастье, другого – я не знаю. Сиди, вспоминай…
Жигулевское пиво – «Аттракцион» «На дне» – Демография по-самарски – Иосиф Сталин как орудие рекламы
Евгений Рейн: …Страшно подумать – это было в 1959 году. Над головой стояла Большая Медведица, прожекторы освещали водоворот пены, взболтанный мощными винтами знаменитого лайнера «Россия». Денег у нас, студентов, тогда хватило только на палубный билет и ежедневные «макароны по-флотски» в корабельной столовой. Между прочим, очень вкусная еда, если ее правильно приготовить. Ну и еще на родное советское жигулевское пиво. Тоже отличное.
Виктор Грицюк: Когда-то Самарский пивоваренный завод принадлежал некоему австрийцу по фамилии фон Вакано. Два года назад в архивах был найден его рецепт пива, и по нему снова стали варить пенный напиток. На этикетках – респектабельное «старорежимное» лицо с усами, а само пиво в городе пользуется заметным успехом… Однако флагманским продуктом местного завода все равно остается жигулевское.
Вся длинная, хорошо обустроенная набережная, как коростой, покрыта пивными забегаловками. Но главный пивной «аттракцион» – место с литературным названием «На дне», куда фирменный самарский напиток поступает прямо с завода – по трубе. Откачать литр из пивопровода в собственную емкость стоит 13 рублей. После чего неплохо запастись также недорогой сушеной волжской рыбкой – и вперед, на прогулку по красивому, элегантному, хотя и несколько пыльному мегаполису (его население превышает 1 млн. 200 тыс. человек). С тех пор как город отказался от имени Валериана Куйбышева, он серьезно обратился лицом к новым веяниям. Обстроился дорогими «евродомами», церквями и часовнями. Последние, как правило, возводятся на местах каких-либо трагических событий. Стоит, например, часовня на месте сгоревшего в 1999 году областного управления милиции: тогда в пламени погибло почти 60 человек.
Стайкой пестрых райских птиц по высокому берегу Волги снует на роликах и скейтбордах взад-вперед новое самарское поколение. Много барышень лет четырнадцати от роду – в «мое время» они считались бы маленькими девочками, которых страшно отправить одних в магазин. А у этих на лицах отчетливое: «Мне никто не нужен». Но девочки, конечно, ошибаются– в нынешнюю эпоху так же, как в любую другую: пройдет лет пять, и они переместятся «на променад», где двадцати-двадцатидвухлетние жительницы Самары, разодевшись в пух и прах (но уже в соответствии с новыми возрастными запросами), допоздна, словно где-нибудь в Риме, гуляют с детьми. Кто – с одним, большинство – с двумя, а некоторые – уже и с тремя. Мне известна среднероссийская демографическая статистика. Но – на глаз, во всяком случае, поволжская «столица» ее опровергает.
Столицей, причем вполне официальной, Самара однажды действительно чуть не стала. 15 октября 1941 года Государственный Комитет Обороны решил переместить в Куйбышев все властные органы в случае, если немцы все-таки возьмут Москву. Верховному главнокомандующему на глубине 37 метров был вырыт бункер (для сравнения: последнее берлинское убежище Гитлера уходило под землю всего на 16 метров). Говорят, он способен выдержать прямой удар современной атомной бомбы.
Евгений Рейн: За посещение этого монстрозного сооружения берут почему-то 600 рублей. Четыре года назад я побывал в нем абсолютно бесплатно.
Видимо, товарищ Сталин вырос в цене, и Самара это «чувствует». Она эффективно эксплуатирует его в рекламных целях. Усатая физиономия фигурирует на лобовых стеклах маршруток, на витринах киосков, в кафе. Даже наши попутчики-немцы, не морщась, пьют «жигулевское» под портретами генералиссимуса, видимо, побаиваясь, как бы им не припомнили их фюрера.
Ну, да черт с ними обоими. В городе действительно много милого, симпатичного, ностальгического. Особенно хороши бывшие купеческие особняки, есть даже несколько настоящих шедевров модерна.
Вообще, Самара, насколько я могу судить, представляет интерес не только для «чистых» искусствоведов, но и для коллекционеров. Нигде на Волге я не натыкался на столько любопытных артефактов в антикварных лавочках. Да и просто на набережной, между лотками с воблой и семечками, можно по сходной цене приобрести довольно ценную икону, шкатулку, медальон, в общем, всякую железную, медную и бронзовую старину. Если бы в соседних Жигулевских горах все еще гнездились разбойники (раньше их там было пруд пруди, даже свое название гряда унаследовала, говорят, от налетчика Жигулина), они бы тогда нашли здесь чем поживиться.
В каком городе родился Карамзин? – Замкнутый ленинский круг – Симбирск праздничный – Родина национального характера
Виктор Грицюк: Утренний Ульяновск, по-старому – Симбирск, совсем невзрачен с реки. Только поблекшая надпись цветами на склоне «Ленин», громоздкий мост и ломаный контур домов поверх берега, из которого, как единственный тупой клык в беззубом рту, торчит квадрат гостиницы «Венец».
Евгений Рейн: С Венца – крутого взгорья над Волгой – и начался в 1648 году Симбирск-городок. Тогда по приказу Алексея Михайловича сюда прибыли окольничий Богдан Хитрово и дьяк Григорий Кунаков «для оберегания от приходу ногайских людей и строения новых городов и засечных крепостей». Вырос на холме, как полагалось у русских, кремль, но теперь от него не осталось и следа. Точно так же, как выветрилась память о пребывании в Симбирске многих общенациональных знаменитостей. Монументальная фигура Владимира Ульянова (Ленина) заслонила собой все и вся. До недавних пор, не исключаю, даже в школьных учебниках писали, что Карамзин «родился, жил и работал в Ульяновске».
