Текст книги "Журнал "Вокруг Света" №2 за 1997 год"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
– Каждый балкон, а он непременно украшает фасад здания, – из терракоты с изящными легкими ажурными металлическими перилами. Отлиты только местными мастерами. Чужаки не приживались и отступали.
Но это не означает, продолжает Винченцо, что житель Акуилы консервативен. Он принимает все лучшее от каждой эпохи. Это может показаться архитектурной эклектикой, но в городском комплексе удачно соседствуют венецианская каменная вязь и стекло, флорентийские и сиенские высокие большие карнизы, римская кладка и тяжелые строения в «стиле Муссолини» 20-30 годов. Все уживается в мирном «Орле», только, пожалуй, сегодняшние ветры – дома-коробки из Терона – по счастью, не засорили исторического центра Акуилы. Они растут на периферии. В центре здания подвергаются модернизации изнутри. Полы укладывают из каррарского мрамора (как в Москве, в Кремлевском дворце), ванны устанавливают в основном дорогие, с гидромассажем – с девятью боковыми жиклерами для выброса воды.
– Но почему жиклеров только девять, а не 99? – решил я лукаво поставить в тупик всезнающего Винченцо, только что просветившего меня, что в Акуиле всего должно быть «девяносто девять»: 99 рыцарей, 99 замков-кастелло, 99 старинных церквей и даже единственный средневековый фонтан в центре города – и тот с 99 «цампилли», из которых уже более семи столетий бьют сильные струи ключевой воды.
– Не иронизируй над нашей цифрой-реликвией, – ответил Винченцо. – Если бы не современный рационализм, то и в ванной у каждого здесь было бы по 99 жиклеров. Возможно, это дороже, но приятнее (смеется).
И все-таки страсть абруццезца к реконструкциям – разумная и осторожная. Новые отели необходимы, но не в чрезмерном количестве: кто их будет заполнять после 2000 года? Значит, следует приспособить к приему многочисленных гостей существующий жилой фонд, нужны дополнительные парковки, и почему бы в этой связи не подумать об огромной зеленой лужайке перед кафедральным Домским собором? Впрочем, в самой идее просторного паркинга в центре города нет ничего принципиально нового: когда-то на этой площади рыцари ставили свои 99 карет, в 60-х годах во время «фиатовского» автомобильного бума здесь все, напоказ соседу, ставили свои машины, но, к счастью, быстро одумались, поняли ошибку и не собираются ее повторять. Ищут «золотую середину» между каретами и автомашинами. Не завести ли велосипеды с колясками? Сдавать их туристам внаем и решить проблему с транспортом до и после 2000 года: велосипеды потом с удовольствием разберут местные. И удобно, и выгодно, и экологически выдержано.
Одну из таких велосипедных колясок я уже видел в Акуиле. Она быстро катила от Домского собора к самой большой в Абруццо цитадели. За глубоким рвом, некогда заполнявшимся водой, а сейчас словно устланным зеленым травяным ковром, – крепость XVII века. Ее строили испанцы ровно сто лет, с 1535 по 1635 год. И теперь она – будто белый остроносый корабль, севший на мель перед отрогами Гран-Сассо. Цитадель эта считалась неприступной и должна была выдержать любую осаду, однако проверить ее мощь не удалось; на нее так никто и не напал, и чугунные пушки палили только по случаю праздника и балов. Акуила, распушив перья праздничных одежд рыцарей, вельмож и простолюдинов, всегда пела и танцевала.
Теперь в цитадели – музей общенационального значения. В нем собрано все, касающееся истории и природы края, включая останки мамонта, найденного в 1954 году вблизи от Акуилы. Большую ценность представляет картинная галерея с работами художников XVIII – XIX веков, Фонд скульптора Эмилио Греко, подарившего городу коллекцию своих произведений. Скульптор ушел из жизни два года назад, и Акуила теперь стала первой и пока единственной хранительницей работ этого классика XX века.
Для любителей экскурсий по историческим местам и ценителей фортификаций в туристских бюро Акуилы уже готовят проспекты о крепостях Абруццо, которые славились больше красотой, чем неприступностью.
В живописном селении Чивителла-дель-Тронто есть крепость XVI века, вокруг которой ходит немало легенд. Любознательных гостей планируют разместить в удобно переоборудованных бывших казармах. Можно представить себя в виде стойкого солдата, которому, по уставу гарнизонной службы XVI века, запрещалось покидать крепость, и его с вечера до утра навещали «незнакомые» крестьянки из близлежащего селения с бутылью доброго вина, сыром и фруктами. Возможны и воинственные сновидения, возрождающие прочитанное о том. как сражались до последнего защитники цитадели и вместе с упавшим знаменем взорвали весь запас пороха в бастионах Святого Петра и Святого Андрея. Устная версия того сражения несколько расходится с написанной и повествует о том, как ловко сдались на милость победителям, расстреляв трех «изменников», пожелавших сражаться, защитники их бастионов. Так или иначе, цитадель будет в очередной раз отремонтирована, и в барах, там, где когда-то стояли пушки, туристы будут откупоривать бутылки с шипучим итальянским «спуманте».
«Сражения» по сценарию не предусмотрены.
Аббат дон Серафино и тысячелетние фрески
Есть в Абруццо небольшое селение Боминако. Его заложил в конце XIII века еще Карл Великий, и найти деревушку можно теперь только на крупномасштабной карте областного значения. Иначе говоря, под микроскопом. Меньше десятка домов, бар (это – обязательно в Италии), отары овец с большими и добрыми «пасторе» – сторожевыми собаками и две церкви. Но какие!
Указатели, ведущие к храмам, старые, покосившиеся. Казалось бы. все здесь «увяданьем окрашено», но не спешите с выводами, пока не подойдете к церкви Святой Марии-Ассунты и капелле Сан-Педлигрино. Перед вами – жемчужины архитектуры X – XII веков.
...День клонился к вечеру. Длинные лучи солнца уже едва освещали кресты над куполами церквей. Бар не работал. Двери домов были закрыты. Вдруг, откуда ни возьмись, перед нами появился маленький человечек. Неопределенного возраста, со взлохмаченной головой, быстрыми движениями и необыкновенно хитрыми глазами.
– Я – сторож, а вы откуда будете? – осведомился он, дружелюбно пожал нам руки и быстро скрылся, пообещав разыскать и привести аббата-настоятеля здешних церквей. И действительно, через несколько минут вернулся в сопровождении толстого священника.
– Сразу все в одном лице, – представил словоохотливый сторож. – Монах, настоятель церквей, аббат. В общем, наш дон Серафино.
– Двое нас теперь здесь, – согласился падре, – сторож да я. Так и живем. Когда-то в нашем аббатстве было более сотни монахов-доминиканцев, ныне и во всей Италии осталось немного нашего брата, монастырей – единицы. Но себя мы не списываем, верим, молимся Богу, в Ватикане имеем своего кардинала, регулярно шлем ему деньги и иногда даже разговариваем с ним по телефону. Всем мы довольны. Поближе к Богу, подальше от начальства, – говорит дон Серафино дружелюбно, словно проверяет: зачем мол, приехали и, не дай Бог, с ревизией, что только теперь не проверяют... Может, операция «чистые руки»? Но к ним, как выясняется, все что-то да и прилипает. Многие миллиарды лир. «Откуда они только берутся?» – недоумевает священник. Наконец, поверив, что мы не «не по этой части», падре впал в наилучшее расположение духа и раскрыл перед нами двери своих церквей.
Хранить аббату и сторожу приходится поистине чудо дивное. Фрески капеллы Сан-Пеллигрино, нестертые по сей день, созданы, как точно знает даже сторож, в 1002 году. Автор неизвестен, но тогда все художники были неизвестными мастерами. Постарались вспомнить, где еще в мире есть столь старинные фрески. И не вспомнили. Все оказались моложе: и в Риме, и в Ассизи, и в Падуе.
В глубине капеллы Сан-Пеллигрино – фреска со знаками Зодиака – тоже единственная в мире сразу но четырем признакам: по старшинству, по изображению всех святых (образы тысячного года), по календарю и обозначению всех фаз луны. Невероятный симбиоз, по нашим критериям начала третьего тысячелетия.
Много соборов мы увидели в Абруццо – в Терамо (византийское искусство), и Атри (в стиле барокко), римско-готические церкви в Кьети. Но о том, что «скрыто» в Боминако, как ни странно, во многих справочниках пока нет и упоминания.
– Не удивляйтесь ничему, – напутствовал нас милейший дон Серафино. – Жаль, что о нас мало кто знает. Но может быть, это к лучшему. Поближе к Богу, подальше от... мирского шума. А вот к 2000 году?
– Что будет, падре, к 2000 году?
– Фрескам исполнится почти тысяча лет...
Дон Серафино что-то недоговаривает, неохотно говорит о себе, но словоохотливый сторож раскрыл его тайны, словно старые замки.
Во-первых, рассказывал он, дон Серафино, как и все абруццезцы, очень гостеприимен, прекрасный кулинар и собиратель рецептов мировой кухни: из России он, например, заимствовал и привнес в меню русские щи, и они стали соперничать с местным пшенично-гороховым супом, а также соленый огурец, который прекрасно проходит под виноградную «граппу» и водку. (Как бы ее ни называли: «Смирнофф», «Горбачев» или «Московская».)
Во-вторых, дон Серафино – прекрасный математик: он без компьютера вычисляет (до последнего сольди), сколько денег он отсылает в Рим – кардиналу и сколько у него поэтому не остается.
– Вы думаете должно быть обязательно равенство цифр? Это – для плохого бухгалтера, – улыбается хитро сторож. – У дона Серафино всегда счет – в пользу Рима, конечно, и на гостей остается. Так и живем. В-третьих, дон Серафино – врачеватель и знаток местных трав – от одуванчика до горного лютика. У нас, правда, мало кто отваживается болеть, но если к кому и привяжется недуг, то аббат его, дьявола, непременно выгонит и будет ждать следующего: навешать и утром, и вечером, чтобы прихожане не болели и верили в Бога.
– Наконец, в-четвертых, падре – астролог и предсказатель судеб, – продолжал сторож. – Обо мне, например, он точно знает, что я – не женат и из Боминако уже никуда не уеду. Падре умеет составлять гороскопы и все видит и знает...
Так что же будет в 2000 году, дон Серафино?
Пескара дышит далями Адриатики
Где еще такое бывает: несут свои воды к морю две, пусть небольшие, реки, проходят рядом важные пути-дороги, по которым шагали римские легионеры, затем норманны, испанцы, неаполитанцы, французы, теперь вырос современный город Пескара с населением более 162 тысяч человек, а оба водных рукава так за века и не получили названия, – сетует Энцо Джаммасино, президент «Экотура». – Почему бы не заполнить этот исторический вакуум теперь и не назвать, например, реки старым названием селения Викус Атернум, или как при норманнах, – Пискария, можно и по фамилии местных маркизов – Пескара. Но... мечты, мечты...
Мы бродим по улицам Пескары. В городе много новых улиц, и для них подбирают сугубо современные названия. Это соответствует ритму жизни Пескары – города, который приобрел свое нынешнее экономическое и административное значение только в XX веке. Геометрически прочерченные улицы смотрят в сторону Адриатического побережья и словно утверждают главное хозяйственное назначение Пескары – курорт, морские ворота в Абруццо. в Центральную Италию, ближайшие восточные подступы к Риму – 208 километров от столицы.
Провинциалы, сознавая неизбежность судьбы – оставаться во многом на втором плане, все-таки не желают мириться с аутсайдерством и хоть в чем-то стремятся опередить столичные города. Пескара преуспевает в градостроительстве, в оформлении ресторанов, баров, кафе-мороженых – самых знаменитых в Италии, Такого дизайна и качества продукта, как в кафе на виа дель Ривьера в Пескаре, не знают самые посещаемые в Риме кафе, например, на площади Навона.
Пескара за последние десятилетия стала образцом итальянской курортной архитектуры XX века, конкурирующей в зоне Адриатики только с Римини. У этого стиля тоже пока нет своего названия. Все – в поиске. Возможно, возникнет новое – «рина-шименто» (возрождение), «морское барокко» или «либерти-пальм», чтобы выразить единство причалов, новых вилл и окружающих их стройных высоких пальм. Город дышит далями Адриатики... И неслучайно большинство известных художников Пескары – маринисты. Скульпторы ищут новые формы в морской и корабельной темах, поэты воспевают голубое Средиземноморье.
В Пескаре родился в 1863 году и долгие годы жил великий писатель Италии Габриеле Д'Аннунцио. В соборе св. Чьеттео – покровителя Пескары – похоронена его мать – Луиза Д'Аннунцио, «графиня с неспокойной, как море, душой». В строительство этого храма Д'Аннунцио вложил большие средства. Писатель был женат на русской, бывшей спутнице жизни российского ученого-изыскателя Голубева... На последнем жизненном витке Габриеле Д'Аннунцио написал обширный трактат – оригинал хранится в Библиотеке Д'Аннунцио в Пескаре, – в нем призывал «людей искусств и финансов» оставлять после себя «память в камне» – соборы, здания, а также клубы и фонды, в которых собирались бы произведения литературы, живописи, скульптуры. Сам он следовал этому принципу: после него остались фонды Д'Аннунцио в Пескаре, Гардоне на Сицилии. Этому же принципу творческого бессмертия были верны Греко, Гуттузо и другие деятели итальянской культуры.
Море не принесло Пескаре славу родины великих мореплавателей. Отсюда не уходили в плавание Колумбы и Веспуччи. Но из Пескары ежедневно отправляются в рейсы сотни моряков и капитанов, ведущих суда под флагами Италии и других государств. Рано или поздно моряк возвращается в родной порт, и Пескара не перестает его удивлять постоянными изменениями. И вернувшись однажды, моряки увидели новый памятник – вертикальную десятивесельную лодку, напоминающую боевые корабли древних греков. Это был самый большой в Италии морской монумент.
Италия, область Абруццо
Михаил Ильинский / фото Евгения Гаврилова
Страны и народы: Зарабатываем на преисподней
Если поделить километры, составляющие протяженность Явы, скажем, на 120 – приблизительное количество разбросанных по острову вулканов, потом принять во внимание их среднюю высоту – от 3 до 4 тысяч метров, можно с уверенностью сказать: гигантские «волдыри» на главном острове Индонезии видны отовсюду. Тем более, что свыше 30 из них источают смог, перистые хвосты которого растягиваются на сотни километров. Фиолетовые вершины выбрасывают серо-черный пепел и ядовитый газ, сползающие кипящие болота слизывают деревеньки, горячая пыль обжигает легкие и в десятке километров от вулканов...
И все же Яву называют раем. Зловредные вулканы засыпали ее слоями пепла, которые орошаются муссонными ливнями, прогреваются жарким солнцем, а потому производят на свет самую богатую в мире флору. Ее принято называть влажными тропическими лесами. В пестрейших зарослях еще совсем недавно в изобилии водились носороги, тигры, дикие буйволы, вопили обезьяны, прыгали летающие лисицы и кокосовые белки, ворочались в протоках крокодилы, ползали питоны. Сейчас изобилия не осталось, но увидеть все это еще можно.
Отвезти меня на западное побережье Явы и показать вулкан Кракатау вызвались в Джакарте трое, рекомендованные старшим менеджером гостиницы «Картика-плаза». Парни держали себя с большим достоинством, нежелание работать с туристами через обычные бюро обслуживания объяснили просто:
– Дешевый стандарт – не наш стиль. Мы гарантируем путешествия такого качества, которое было только в прошлом веке... По тем дорогам, которые предлагаем мы, пройти могут не все.
Имена их звучали тоже необычно. Выехавший со мной из Джакарты назвался Девид Ламбертус. Богослов из Гааги? Банкир из Берна? Стряпчий из Австралии? Всего лишь, как он сказал, младший егерь. Лопоухий, лицо треугольником, поверх типично яванской – словно французская горчица – желтизны, сероватый налет от частых спусков в серную гарь вулканных кратеров. А улыбка – жемчужная.
Когда до приморского городка Карита, откуда мы катером предполагали дойти до знаменитого вулкана Кракатау, оставалось, по моим расчетам, не больше часа езды, мы уперлись в перегородившую шоссе плотную шеренгу спин вопящих, пританцовывающих и размахивающих руками мужичков в тюрбанах. На сигнал никто не обратил внимания.
Девид протянул мне расшелушенный банан величиной с булку и посоветовал:
– Остыньте. Ну, подумаешь, бой петухов... Переждем. Все равно уже сэкономили время...
Действительно, в предыдущей деревне на нанятом в Джакарте «лендровере» я с налету влетел в кучку свежего слоновьего навоза. Рано утром там проводилось официальное открытие мероприятия, схожего с нашими конскими базарами в далеком прошлом. Только тягловая скотинка выставлялась чисто местная.
Пробуксовав в «ароматной» кучке, поехали дальше, а через минуту зеркало заднего вида просто потемнело. За нашей медленно двигавшейся машиной возникло два, а может, и три десятка слонов, вываливших сплошной колонной на шоссе. Торгуют ими, обычно выстроив прямо на асфальте, полный день, ярмарку эту не объедешь, так что нам действительно повезло. Могли простоять до вечера. И вот теперь, в следующей деревне новое общественное событие – петушиные бои...
Для яванца, в особенности западного, деревенская улица, даже если она давным-давно стала частью шоссе, это нечто большее, чем пространство между домами. Продолжение дворика, куда отправляют детей поиграть. Свалка для убитых крыс и змей. Овечий или гусиный выпас. Место обучения езде на велосипеде или жертвоприношений духам-покровителям. Рынок. Ровная площадка, где приятно поваляться, покуривая, на вынесенной раскладушке. Многое еще что и только потом уже – проезжая часть для автомобилей. Ведь машины появились у людей позже, чем все остальное... Подождут.
Мы и ждали. Я изучал карту, а Девид Ламбертус, младший егерь, выигрывал, как выяснилось, пару тысяч рупий, ввязавшись в ставки.
– Они похвалили вас, сказали: какой цивилизованный водитель, не давил на сигнал, не бегал за полицейским...
– Ну, хорошо, Девид Ламбертус, сэр, – сказал я. – Только бы успеть на место до вечера.
– Сегодня все равно ничего не будем делать.
– Как так? Осталось километров восемь!
– Конечно, их надо проехать. Но через четыре километра поворот на проселок. Возьмем в сторону километров шесть. Туда и обратно, значит, плюс двенадцать... Подберем Марко Поло. Он молодожен, купил дом. Кстати, если уж говорить правду, вот он-то настоящий сэр...
– Марко Поло? Молодожен?
– Марко Поло. Вы правильно произносите.
– Но ведь он...
– Вы вполне осведомлены, это приятно. Да, он – большой человек, главный егерь, его многие знают, но машины у него еще нет, скоро купит, конечно...
Тут пора дать объяснение. В западной части Явы индонезийцы носят иногда странные для этой части света имена. Кроме Девида Ламбертуса и Марко Поло, третьим со мной работал Элберт Камю. Хотя они и называют себя егерями, к лесам и живности не имеют никакого отношения. Они сопровождают приезжих и соотечественников (к которым, то есть соотечественникам, относят по каким-то неизвестным признакам и некоторых голландцев) к кратерам вулканов или, как они выспренно говорят, «в преисподнюю», по выбранным ими тропам, обеспечивая необходимую технику безопасности.
114 лет назад, 23 августа 1883 года, разверзлась в морской пучине и тверди под ней «дыра» в 40 квадратных километров. Хлынувшие в «дыру» массы воды вызвали мощный взрыв, поднявший тридцатиметровые волны, которые смыли навечно в пучину 36 тысяч яванцев с ближайших берегов. Выброшенные извержением куски породы перекинуло на другую сторону Индийского океана – на Мадагаскар.
Грохот слышали в четырех тысячах километрах от места извержения, в Брисбене, а пепел донесло до Испании. Из океана поднялся остров, получивший название Кракатау. Потом второй. «Его сын», как пояснил Камю.
К концу нынешнего века прибавилось еще два острова и теперь их – четыре. Заваленные остывшим пеплом, они сплошь, если не считать «горячих лысин» на вершинах, покрыты экзотической растительностью. Что же касается змей, насекомых, грызунов и прочей живности, то их появления здесь ученые ожидают только через два миллиона лет. Раньше – вряд ли.
Извержение облегчило работу христианских миссионеров, в те гады, в основном, голландцев. Западные яванцы, устрашившиеся разверзшейся преисподней, решили, что собственные духи-покровители окончательно отвернулись от них. При крещении же протестантские проповедники с не присущим им чувством юмора давали имена, какие подскажет фантазия. Эти имена наследуются неизменно из поколения в поколение. Теперь-то патеры – яванцы, и будучи, как все уроженцы западной части острова, неисправимыми традиционистами, внимательно следят, чтобы земляки не своевольничали при крещении. Элберты Камю, или чаще – Камюсы мне встречались и потом. Французский писатель был, наверное, здесь в моде, когда они появлялись на свет.
Марко Поло, Элберт Камю и Девид Ламбертус – выносливые пешеходы по кручам и знатоки, определяющие по характеру пара, бьющего из расселины, или усиливающейся серной вони – «где рванет». Они несут прямую ответственность за жизнь клиентов, порою довольно недисциплинированных, а то и просто бестолковых или подвыпивших.
В документе, который Марко Поло, прежде, чем сесть к нам в «лендровер», сунул мне на подпись, говорилось: «Всякий, вернувшийся живым, получает почетный титул побывавшего в кратере, о чем и выдается бесплатный диплом».
На самом-то деле диплом всякому желающему заглянуть в кратер вулкана обходится недешево. Но ребята отрабатывают свой гонорар.
Увидев с борта крошечного катерка, пляшущего в толкучке мутновато-коричневой жижи Зондского пролива, как то появляется, то исчезает за волнами столб серого дыма, пробивающий набухшие дождем облака над островком Кракатау, невольно испытываешь страх. Потом, правда, немного обвыкаешь. Океан постоянно «дымится» во многих точках пролива, разделяющего Яву и Суматру, Шкипера катера, что перебрасывает туристов, жаждущих получить диплом о «возвращении живым с Кракатау», на остров-вулкан, звали совсем не по-морскому, скорее даже как-то по-ковбойски – Майкл Смит. Вместе с Марко Поло, Девидом Ламбертусом и Элбертом Камю они объединились в некое подобие акционерного общества закрытого типа, в которое не так-то легко устроиться даже на должность писца упомянутых дипломов. В этой части Явы царит хроническая безработица...
Длинный, смуглый, совсем коричневый от загара и ветров, Майкл Смит собирается переменить профессию, поскольку страдает от морской болезни. Его мечта – стать учителем истории, для чего он заочно учится в Джакартском университете. Но дипломную работу по-прежнему «привязывает» к вулканам. Разрушительные их извержения, по его мнению, стали одной из причин того, что Ява, колыбель утонченной цивилизации и культуры, более развитой, чем у португальцев, появившихся в этих водах в XVI веке, оказалась не способной отразить военный и религиозный натиск пришельцев, поначалу католиков, а потом протестантов – голландцев.
Вулканы, объяснил мне капитан и будущий историк, если жить среди них, подавляют психику, давят на душу и лишают человека воли.
Вулканные егеря несут и дозорную службу, Кракатау дремлет под их надзором. Готовить подробные отчеты для вулканологов – их, наверное, главная служебная обязанность. Водить туристов – это, хотя и заработок, но все-таки «левый». В те часы, когда мы рассматривали Кракатау, на острове стояла тишина, кратер был холодный. Но кто знает, что произойдет завтра?..
Следующий день выдался солнечным. Хмари словно и не бывало. Поселившие меня в Карита егеря исчезли до вечера, пообещав на закате показать «кое-что невиданное». Крохотный гест-хауз, выходящий деревянной верандой на песчаный пляж, залитый колеблющимся от жары воздухом и заставленный пальмами с растрепанными бризом челками, после сиесты оказался переполненным туристами. На веранде шла бойкая торговля складными стульями.
Припухший, видимо, со сна Марко Поло, появившийся со стороны кухни, предложил немного пройтись по пляжу. Мы взобрались на кривую, склонившуюся от дряхлости над белым, словно сахар, песком пальму, к стволу которой были прибиты дощечки-ступени, и уселись лицом на запад.
Океан лежал плоский и зеленый, словно сукно бильярдного стола. Светло-желтый подол Кракатау переходил в коричневый конус, вершина которого, сдвинутая чуть набекрень, зияла беловатыми рваными краями. Было видно, как зеленые заросли тянутся от прибойной кромки к вершине, повторяя путь, по которому когда-то сбегала лава, размазывая за собой плодородный влажный пепел. Издали Кракатау произвел на меня большее впечатление, чем вблизи.
Десять минут – и солнце затонуло. Море слилось с небом. Кракатау исчез.
На обратном пути в гест-хауз выслушиваю короткую лекцию. Марко Поло живописует вулканы, словно неких великанов-работяг, преисполненных патриотического рвения.
– Вулканы, – говорит он, – выработали около четырех миллионов тонн плодороднейшего пепла. Одним из основных и довольно стабильных его поставщиков теперь является Танкубанпраху, в 30 километрах от Бандунга..
– Дайте наводку на егерей, которые там работают, – прошу я Марко.
– Можем и туда ехать вместе...
И уже, как бы пускаясь в новый маршрут, он рассказывает, потягивая таиландское пиво «амарит», что на вершине Танкубанпраху русский император Николай II, тогда еще цесаревич, совершавший путешествие от Гатчины до Владивостока морем, праздновал в 1890 году день рождения отца, Александра III. Пикник состоялся именно на вулкане.
С другим Романовым связана и история первого путешествия первого русского на Яву.
Некто из свиты молодого Петра Первого, объезжавшего в самом начале XVIII века Западную Европу, в амстердамском кабаке болтанул лишнее про «величество». Прошелся ядовито насчет пьянства и неоправданных трат на отнюдь не лучших голландских мастеров, приглашаемых царем в Россию – и горько пожалел об этом наутро. Доносчики в делегациях – явление не новое. Распалившийся царь-просветитель приговорил «слишком умного» дворянина к обезглавливанию. Так и сделали бы, да вмешались голландцы, жившие уже тогда в «правовом государстве». На своей земле они судили сами. Хотя царь и взбесился, решили: выслать навечно бедолагу в Батавию, как тогда называлась Джакарта... Тот и поплыл, прикованный к веслу на галере, посмотреть знаменитые вулканы. Есть сведения, что он потом прислал домой довольно подробную реляцию о пользе последних.
Офицеры из свиты цесаревича Николая тоже проявляли к вулканам особенное внимание. Ведь где вулканы, там и сера, неотъемлемый компонент производства пороха, которого уже тогда на один выстрел корабельного орудия требовалось не меньше пуда. Российская океанская экспансия выражалась в поисках и возможного местного снабжения боезапасами, и так называемых угольных станций для паровых крейсеров, начинавших челночные рейсы между Кронштадтом и Владивостоком вокруг Африки, Индии, Индокитая и Китая...
Девид Ламбертус натягивает через голову серый свитер. Подъем на вулкан Танкубанпраху предстоит до отметки 1850 метров над уровнем моря. Вулканолог Асет – бандунгские окрестности его вотчина – предлагает мне крепкий посох. Двигаемся по хорошей, в общем-то, тропке, которую начал торить здесь в 1813 году голландец Абрахам ван Рибек. В Европе шли наполеоновские войны. Голландская колония на Яве оказалась отрезанной, а Вест-Индской компании требовался порох. Ван Рибек прорубался через непролазную чащобу в горах, выбирая направление на усиливавшийся запах серы. Залежи он обнаружил, даже приступил к разработкам и отправке сырья вниз, в долину, но, вымотанный путешествиями по джунглям и изнуренный тропическими болезнями, умер.
Асет говорит, что жизнь голландского ученого «высосал вулан».
Серный запах «высасывает» и наше дыхание.
Привал делаем на обрыве, с которого открывается вид на лунную поверхность. Серая круча, тронутая беловато-желтым налетом. Ядовито-зеленого, почти малахитового цвета поверхность кажущегося загустевшим озера в кратерной воронке. И десятки то ли дымов, то ли струй пара по склонам и на дне вулкана. Дно это для яванцев – золотое.
Асет – второй из трех братьев в семье, который выбрал карьеру в туристском вулканном бизнесе. В Бандунге, откуда он родом, действует специальная частная высшая школа. На ее факультетах – гостиничного дела, ресторанного обслуживания и управления туристскими бюро готовят классных специалистов с научной подготовкой вулканологов для сопровождения групп в кратеры.
– Если бы вам предложили стать управляющим ресторана на смотровой площадке у кратера, вы взялись бы за дело? – спрашивает он шутливо.
– И что же в этом бизнесе особенного? – отвечаю в тон вопросом на вопрос.
– Вовремя унести ноги и валюту, – смеется Асет, – пока внезапное извержение не застало врасплох...
Вулканы – это вообще целая отрасль туризма. Для устройства школы приглашали европейских экспертов, содержание которых обходилось в огромные суммы. Но на это смотрели как на инвестиции, которые окупятся многократно. Может быть, поэтому учеба стоит недешево. За шесть семестров нужно внести около 2000 долларов, при этом последующая зарплата, если, конечно, удается устроиться в хорошую фирму, – около 350 долларов в месяц. Одолженные для учебы под проценты деньги Девид Ламбертус возвращает и сейчас.
– По сути, эти ребята занимаются экспортом того, что не сдвинешь с места, – говорил мне потом в Джакарте Иуп Аве, один из высших правительственных чиновников, курирующих «привулканное» предпринимательство в Индонезии. – В последнее время к туристам из Европы и Америки прибавились японцы, становится все больше корейцев и тайваньцев, сингапурцев, таиландцев. Они приезжают и привозят свои деньги. Это миллионы долларов. Они компенсируют сворачивание нашего главного экспорта – нефтяного.
– Здесь вулканы, – продолжает он. – А у вас в Сибири тайга... Золотое дно. С места падения Тунгусского метеорита девиды ламбертусы собирали бы не меньше. Конечно, нужен строгий контроль за гостиницами, дорогами и другими источниками загрязнения среды... А что? Сделайте объявление и увидите, какие предложения посыпятся... Главное, чтобы этим занимались подготовленные профессионалы, а для начала кто-то вложил бы капитал. Хотите возьмемся вместе?!
...На дне кратера Танкубанпраху, откуда-то из-за паров, бьющих сквозь расселины в желто-серой губчатой корке под ногами, словно мираж, появляется человек в армейской шинели. Но это не солдат. Торговец местной пористой крупной малиной, собранной в окрестных джунглях. Просто другой одежкой пока не разжился. Малина на вкус слишком приторная. Цена – фантастическая. Торгуемся.
И тут, наверное, требуется еще пояснение, чтобы снять возможный вопрос: тоже чудаки – надумали торговаться в неподходящем месте... У яванцев, как объяснил Девид Ламбертус, существует семь главных резонов торговаться. Первый – чтобы самоутвердиться, обозначить свои деловые качества, так сказать, показать себя искусным негоциантом. Второе – ради собственного удовольствия. Третий – чтобы полировать и дальше личную технику экономии денег. Четвертый – «спустить на тормозах» дурное воспитание. Пятый – продемонстрировать воспитанность, проявить вежливость, поскольку немедленное согласие платить сколько запрашивают – признак высокомерия. Шестой – скрытая форма просьбы о милосердии, если вы бедны. Седьмой – ухаживание. Даже в современном супермаркете в Джакарте, если вам симпатична кассирша, попросите скидку с общей насчитанной суммы. Она воспримет это верно – вы отличили ее, она вам нравится, вы хотите пообщаться, скидка, просьба о которой все равно обречена на провал, просто предлог. И те, кто стоят вам в затылок, и сама кассирша, не взовьются от обывательского негодования, даже не обменяются ироническими взглядами. Отчего-то люди, живущие среди вулканов, мягки и терпимы.
