Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №07 за 1987 год"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
Жанр:
Газеты и журналы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)
Николаевна Мясникова, елабужанка, преподаватель истории, которая много лет руководила школьным музеем.
...За окном ее кабинета хлещет дождь, беседа течет неторопливо. Галина Николаевна рассказывает, как работала она в Кирове, в архиве – там сохранились богатейшие материалы по Елабуге. Копии многих из них в скором времени появятся в музее. В Ленинграде, в библиотеке Салтыкова-Щедрина, в отделе редких рукописей Галина Николаевна обнаружила 17 писем Дуровой.
Но больше всего Мясникову, как историка, интересуют предреволюционные годы. В Елабуге в начале прошлого века было шесть частных заводов – мыловаренный, колокололитейный, прядильный и кожевенные – да и в уезде столько же. Выступления рабочих были нередки. Дошел до нас, например, рассказ о том, как после событий Кровавого воскресенья десятки елабужан направились в Никольскую церковь и потребовали отслужить панихиду в память рабочих, погибших на Дворцовой площади.
– Записывали мы со школьниками,– рассказывает Галина Николаевна,– и воспоминания участников гражданской войны, отыскали карту движения одного из батальонов дивизии Владимира Азина. Все эти документы, поверьте, уникальны. Многие елабужане помогали нам...
– Галина Николаевна, вот мы с вами часто упоминаем слово «елабужанин». Желание сохранить историю своего города, согласитесь, неудивительно. Но ведь сейчас Елабуга приняла тысячи новых, в основном молодых, людей, строителей тракторного. Как приблизить их к истории города, чтобы и они со временем ощутили себя старожилами? В этом, по-моему, залог будущего Елабуги...
Галина Николаевна задумалась.
– Однажды,– сказала она,– пришли ко мне комсомольцы тракторного завода с вопросом: «Как проходили маевки в Елабуге?» Я рассказала, и ребята устроили маевку по историческому, так сказать, сценарию на Красной горке, в Танайском лесу, а потом решили привести в порядок могилу красных партизан. Неплохое начало, а?
Мне удалось побывать на Красной горке. Высокий обрывистый берег, поросший соснами. Снизу белопенная Кама. Вдали – силуэт Елабуги. Когда-то сюда приходил Иван Шишкин с друзьями, отсюда он писал картину «Елабуга с Красной горки». В 1918 году на этих кручах были расстреляны партизаны. А у пристани белочехи поставили плавучую тюрьму – «баржу смерти», с виселицей... На ней погибло несколько сот активистов, красноармейцев, членов комбедов, в том числе и Василий Шишкин, родственник художника, первый советский комендант Елабуги.
– Мы хотим,– тихо говорила Галина Николаевна,– чтобы этим людям был поставлен памятник. И, надеюсь, ребята с тракторного нас поддержат. Они уже взялись привести в порядок сквер Цветаевой, что неподалеку от ее дома; обещали сделать ремонт в нашем музее – и сделали! Пойдемте, покажу...
Когда смотришь на Елабугу с вертолета, старый город с дугой церквей по берегу Тоймы и шахматными квадратиками кварталов напоминает сцену театра под открытым небом. Широкое зеленое полукольцо Елабуги-2, как называют кварталы нефтяников, обнимает эту сцену, подобно зрительным рядам. А дальше лежат пока еще чистые луга, щетинятся строчки лесов и краснеет обнаженным грунтом строительная площадка тракторного завода.
Елабуга-2 – это тоже уже история, и начиналась она в годы войны, когда появились здесь, в Татарии, разведчики нефти. Тогда никто из жителей города не знал, наверное, зачем эти люди уходят в леса... Елабужане работали не покладая рук и ждали, ждали писем с фронта. Более десяти тысяч елабужан ушли на войну, и более половины не вернулись. В память павших горит теперь Вечный огонь на берегу Тоймы.
Первая нефть в Прикамье была добыта в 1955 году возле деревни Сетяково. Это имело серьезное значение для Елабуги. Через несколько лет началось строительство Елабуги-2. Финские домики в Голубом поселке были первыми, за ними стали расти двухэтажные дома из местного бутового камня, потом четырехэтажные и выше, потом разбежались улицы – Разведчиков, Строителей, Коммунистическая, Девонский переулок... Поднялись, зазеленели деревья на обочинах и во дворах, радуя глаз и скрывая примитивность послевоенного строительства.
Ну а старый город? Что изменилось в его жизни с появлением Елабуги-2?
Меня познакомили с Лидией Ивановной Зайцевой, главным геологом нефтегазодобывающего управления Прикамнефть, которая живет в Елабуге с 1961 года. Мне был интересен ее взгляд на город, ставший для нее родным.
– Я довольна, что судьба занесла меня в Елабугу,– говорила Лидия Ивановна.– Родом я из-под Рыбинска, работала в Лениногорске, молодом городе на юге Татарии, и, попав в Елабугу, поразилась ее тишине. И еще запомнился мне осенний аромат яблок на базарах... Коллеги, приехавшие сюда на несколько лет раньше, вспоминали, что елабужане встретили их словами: «Чем можем – поможем». И помогли поначалу самым главным – жильем.
Первые нефтяники чувствовали себя десантом, высаженным на отрезанный от мира остров. Связь только по санному пути и летом – водой. Нефть шла по Каме баржами. Это уже потом построили ЛЭП (раньше была только местная электростанция), проложили нефтепроводы, появился аэродром, а еще позже – мост через плотину Нижнекамской ГЭС, автомобильное шоссе на Казань, железная дорога. Город перестал быть провинцией, куда новости доходят только с оказией...
Со строительством Елабуги-2 в квартиры пришел газ, появились асфальтовые мостовые, посадили деревья – и тучи пыли улеглись над старой Елабугой (Раньше в Елабуге деревьев не сажали. Леса стояли вокруг, и человек отвоевывал у них место для жизни. Пни не выкорчевывали, не выжигали, и на вырубки слетались птицы – полакомиться личинками насекомых. Не потому ли в старинном гербе Елабуги был изображен «в серебряном поле сидящий на пне дятел, долбящий оный...»?). Но сам город не тронули – геологи строились в западной, новой части, хотя тогда еще не говорили так много и так настойчиво о необходимости сохранения памятников истории и природы.
Я приехала в город в тот момент, когда жизнь Елабуги-3 только начиналась. На промышленной площадке уже поднимался каркас сталелитейного завода, на окраине города один за другим росли новые дома для строителей, приезжающих на Всесоюзную ударную комсомольскую стройку со всей страны.
Но, быть может, самой горячей точкой в Елабуге в эти дни была комната главного архитектора КамТЗ Геннадия Борисовича Сысоева. С первых минут нашего разговора я почувствовала: заботы у коренных елабужан, старожилов и тех, кто в Елабуге недавно, общие, и есть надежда, что город не проиграет от предстоящих перемен.
Разговор о Елабуге будущего начался с городов, лежащих поблизости. Дело в том, что на берегах нижней Камы, у Нижнекамского водохранилища, рождается, как говорят специалисты, мощная агломерация городов машиностроения и нефтехимии – Брежнев с КамАЗом, Нижнекамск, Менделеевск. Елабуга с будущим тракторным заводом входит в нее как одно из звеньев. Причем старинной Елабуге отводится в этом кусте роль культурного центра.
Долгое время Сысоев работал в городе Брежневе и теперь, размышляя об опыте его строительства, сказал:
– Этот город воплощает наши градостроительные идеалы 70-х годов, но ныне иное время...
Говорил Геннадий Борисович тихо, тщательно взвешивал слова, пристально глядя на собеседника, как бы проверял свою мысль.
– Сегодня совершенно ясно,– продолжал он,– что город автостроителей, который впечатляет размахом, простором, многоэтажностью, получился безадресным, безнациональным, безрегиональным... Что можно сказать о нем? Что ему десять лет – и ничего более! Человек, живущий в нем, не привязан к ситуации, как мы говорим, а потому испытывает дискомфорт; такой город не может стать ему близким... Не случайно многие жители Брежнева едут отдыхать душой в Елабугу. А знаете, почему так получилось?
Геннадий Борисович, рисуя что-то на листе бумаги, сам ответил на свой вопрос. Он говорил, что была практически игнорирована история некогда богатого торгового села Набережные Челны, на месте которого вырос город Брежнев. Правда, архитектурных красот там было меньше, чем в Елабуге, но было все-таки две-три улицы, а осталось два десятка домов... А ведь город – это организм, у которого есть прошлое, настоящее и будущее, и время должно нарастать вокруг древней сердцевины, как кольца на спиле дерева.
– Я до сих пор помню дом моего детства в городе Пудоже,– неожиданно сказал Геннадий Борисович.– Баньку, речку, запах свежевыскобленного стола. У моей дочери не будет таких воспоминаний...
И еще Сысоев размышлял о «необжитости городской среды», сетовал, что этой проблемой сегодня почти не занимаются, как будто город создается для машин, а не для человека. Я видела, как под его карандашом рождались уличные кафе, маленькие скверики со скамейками, киоски, фонтаны, беседки...
Нетрудно было понять, что главный архитектор примеривался к той большой работе, которая предстояла в Елабуге. «Елабуга,– говорил Сысоев,– это подарок для архитекторов, хотя во сто раз сложнее Набережных Челнов: есть богатая и хорошо сохранившаяся история, да и рельеф холмистый, с перепадами. Лишь бы хватило сил и умения избежать ошибок прошлого...»
Архитекторы видят старый город вместе с поймой Тоймы – зоной исторической, заповедной. За ней поясом идет охранная зона, где предполагают строить дома невысокие, чтобы просматривалась старая Елабуга. Этажность будет постепенно возрастать, город устремится на север и окончательно обретет форму амфитеатра, раскинувшегося на берегу Тоймы.
Многие специалисты Москвы, Казани, самой Елабуги работают сегодня над проектами города (даже при комитете комсомола КамТЗ есть клуб молодых проектировщиков). Работают интересно – им реально видится Елабуга городом развивающимся и в то же время сохраняющим свои корни. Мне рассказывали о Фирдаус Мансуровой, кандидате архитектуры, старшем преподавателе Казанского инженерно-строительного института, которая вместе с группой специалистов много лет собирала материалы по старой Елабуге – изучала архивы, обмеряла дома, разговаривала со старожилами. Теперь эти материалы очень и очень нужны специалистам.
Все сегодня солидарны в одном – старую Елабугу надо сохранить. Но главного архитектора КамТЗ и его коллег волнует вопрос – как сохранить? Будет ли это музей-заповедник? Или по-прежнему – жилые кварталы? Или то и другое вместе? Одни специалисты настаивают на сохранении исторически сложившихся автономных по структуре кварталов, другие предлагают встраивать внутрь кварталов коттеджи за счет неценных, полуразвалившихся амбаров, сохраняя старинные фасады и общий характер застройки. Замыслов много, но – время? КамТЗ строится.
Леса и поля окружают Елабугу. Без них трудно представить прошлое и настоящее города и нельзя, говоря о жизни его, не коснуться и их судьбы. Хотя бы потому, что без этих лесов и рек не было бы, наверное, ни города здесь, ни его людей, оставивших нам этот город, ни художника Ивана Шишкина.
Вместе с Виталием Михайловичем Ачаевым, директором Елабужского мехлесхоза, мы едем по местам, где работал художник.
– Вы были в Танайском бору? – резко повернулся с переднего сиденья машины Ачаев.– Там, где Шишкин писал этюды к картине «Утро в сосновом лесу»,– и, не дожидаясь ответа, с горечью сказал: – Сохнет Танайский бор. Сохнет от дымов нефтехимического комбината Нижнекамска. Большой бор тоже страдает. На сегодня химия – главная опасность для шишкинских лесов, и надежда наша – только на научно-технический прогресс. На создание таких уловителей, что ни одну вредную молекулу не выпустят.
Виталий Михайлович вновь повеселел, не сомневаясь, видно, что именно так и будет, и скомандовал:
– В Большой бор, в лесопитомник.
Пока мы добирались до Большого бора, я расспрашивала Ачаева о его жизни. Оказалось, что он уроженец этих мест, кончал лесной техникум, потом лесной институт в Йошкар-Оле, работал лесником, механизатором в лесничестве. Похоже, Виталий Михайлович не представлял, как можно, родившись в этом краю, выбрать профессию, не связанную с лесом.
– Конечно, лес любят все,– рассуждал Ачаев,– но по мне лучше бы меньше было любителей-дилетантов...
Мы вновь коснулись момента, болезненного для жизни шишкинских лесов. Говорят, по воскресным дням через плотину – из города Брежнева в елабужские леса – идут толпы людей. Поток машин мчится по шоссе и вскоре за плотиной рассасывается: машины въезжают в лес, добираясь по лесным просекам до самых его глубин. И это несмотря на запретные знаки! Жгут костры – следы пожара 1972 года видны до сих пор. Грибы вырывают с грибницами...
– Каждые десять лет мы проводим ревизию лесов,– вновь вспыхивает Ачаев,– и последняя установила: исчезло 14 видов трав. Исчезло – как будто бы никогда здесь не росли! Поверьте, очень многое упирается в экологическое воспитание, точнее, в его отсутствие.
Попытки сохранить, уберечь шишкинские леса уже предпринимались. В горисполкоме мне показывали постановление 1983 года Совета Министров Татарской АССР «О переводе лесов зеленой зоны городов Брежнева, Елабуги, Менделеевска в категории лесов, имеющих научное и историческое значение». 9532 гектара были признаны таковыми. Памятниками природы объявлены Большой и Малый бор, а также Богатый лог, где Шишкин писал картину под таким же названием. Но этих мер оказалось явно недостаточно. Развитие больших городов на Каме, сама жизнь показали, что нужен национальный парк. Ачаев рассказал, что проект парка разработан: предполагаемая площадь его – 50 тысяч гектаров, из них 22 тысячи займут леса, остальное – луга, озера, поляны. Национальный парк Татарии будет делиться на зону заповедную, зону, предназначенную для отдыха людей, и зону эксплуатации, то есть место, где можно будет вести рубку. Под эту последнюю отойдут наименее ценные участки.
...Мы шли по сосновому бору, что стеной стоял за поселком Луговой. Косые лучи предвечернего солнца заливали лес, и сосны казались красноствольными. Просеки были устланы хвоей, по обочинам в густой траве краснела земляника. Тишина, покой, терпкий запах смолы.
– Любо-дорого смотреть на это совершенство,– Виталий Михайлович снял кепку, стоит задрав голову и смотрит на верхушки деревьев, улыбается.– Лет 120—130 им, не меньше, а живут, радуют...
За бором, на просторной поляне поднимались березки, нежно зеленел подрост кедра, темнели елочки. Здесь подрастали будущие леса края, которые так любил писать Иван Шишкин. Елабуга XXI века будет дышать благодаря этим лесам.
В день моего отъезда в Елабуге шел слепой дождь. Дымились туманом берега Тоймы и Камы, сладко пахли цветущие, напоенные влагой липы, меж белых каменных плит старинных тротуаров текли коричневые ручьи. Солнце, прорываясь сквозь нависшие над водой тучи, заливало ослепительным светом белую иглу колокольни.
Это была последняя картина, которую подарила мне Елабуга.
Елабуга – Москва
Лидия Чешкова, наш спец. корр.
На рубеже близ моря Варяжского
Сквозь бойницы Длинного Германа с пятидесятиметровой башни ливонского замка летел зоркий взгляд латника, охватывая десятки верст русской земли, открытой и доступной для набегов. Но однажды его взгляд натолкнулся на каменную твердь крепости, вставшей в сроки невиданные прямо напротив замка через реку, в полутораста метрах – в зоне действия баллист. Никогда еще прежде, да, пожалуй, и после, не приходилось русским зодчим столь дерзко, столь зримо и гордо обозначать в одной постройке характер, силу и будущее Руси, как в лето 1492 года на Девичьей горе, когда «...прислал князь Иван Васильевич... воеводы своя и повелел поставить на рубеже близ моря Варяжского на устий Наровы город и нарече его в свое имя Иван-город; и оттоле пересташа немци ходить на Русь».
...Серые стены кажутся пропитанными пороховой гарью далеких веков. Их разрушали осадной артиллерией и взрывали при отступлении, их восстанавливали, отстраивали заново, укрепляли. Не единожды эта твердыня переходила из рук в руки. Лишь Петру Первому удалось вернуть Ивангород России окончательно. Ученые считают датой становления архитектурного ансамбля крепости год 1728-й – почти такой, без особых изменений, она и простояла более двух веков.
Ивангород был разрушен вновь, когда давно уже стал исторической реликвией и архитектурным памятником. Чего не могли простить ему при отступлении фашисты – былой ли славы русского оружия, ненавистного ли имени, за которым вставал для них грозный Иван-солдат, что гнал теперь очередного ворога со своей земли? Бессильные против этого солдата, они мстили его истории: шесть башен из одиннадцати были взорваны, из них четыре – до основания...
Теперь, проезжая мимо Ивангорода по шоссе Ленинград – Таллин, в стенах крепости не увидишь эти зияющие пустоты: реставраторы заживили раны, вернули силу древним камням. С 1963 года крепость восстанавливали эстонские специалисты, а с 1975 года – ленинградский филиал института Спецпроектреставрация.
С автором проекта восстановления Ивангорода Ирэн Александровной Хаустовой мы поднялись по склону Девичьей горы, прошли под аркой главных ворот со стороны реки и оказались на территории крепости, а точнее, музея, ибо именно таким статусом уже обладает возрождающаяся цитадель. В центре обширного двора на фоне суровых стен ярко белели только что отреставрированные церкви – в Никольской будет экспозиция мелкой пластики и выставка, посвященная реставрационным работам, в Успенской готовится выставка археологических находок. В двух амбарах поблизости разместится фондохранилище.
Но, конечно, главное в этим музее – сами крепостные стены и башни. Израненные снаружи и отреставрированные с внутренней стороны, стены предстают в строгом боевом порядке прошлых веков с их правильной геометрией ровных линий и прямых углов. Полкрепости уже можно обойти и обозреть с высоты стен. Каждый новый ракурс – открытие как фортификационных, так и архитектурных достоинств Ивангорода: каменные лестницы, арки, переходы, бойницы, зубцы стен выглядят облегченными, по-своему изящными. Продуманно использован и рельеф: крепость как бы отгранила уже созданный природой бастион – высокий холм, круто обрывающийся к реке.
– К счастью, у нас есть и довоенные фотографии, и старые чертежи, оставшиеся, кстати, еще от шведов,– рассказывает моя провожатая.– Это позволяет вести реставрацию строго научно. Мы придерживаемся твердого правила – историческая достоверность прежде всего. Поэтому все объекты будем восстанавливать только до той отметки, за которой кончается точное документальное подтверждение. Никакого домысливания за строителей прошлого быть не должно – иначе не может быть полного доверия к нашей работе. Первый этап реставрации рассчитываем завершить к 1992 году – к пятисотлетию крепости.
Спустившись с обновленной стены, мы пересекли крепостной двор, где на траве были сложены каменные блоки, деревянные бруски, и, пройдя под вросшей в землю аркой, оказались в квадрате каменных руин. Это была древнейшая часть бастиона. Именно здесь почти пять веков назад первые защитники Иван-города отражали первый натиск неприятеля: несколько дней горстка стрельцов мужественно противостояла многотысячной шведской армии...
Послышался плотницкий стук, неожиданный в этом каменном лабиринте. Задрав голову, я ничего, кроме могучего столпа Набатной башни, не увидел.
– Делают шатер башни,– пояснила Ирэн Александровна и повела меня к входу в Набатную.
Пока глаза привыкали к темноте, мы почти на ощупь поднимались по каменным ступеням узкой винтовой лестницы. Их сменили деревянные лестничные пролеты верхних ярусов. Наконец, найдя проход в лесу стропил, выбрались на узкую галерейку под строившимся шатром. Замкнутый каменный мир остался далеко внизу, легко и свободно дышалось этой высотой, свежим балтийским ветром.
По крутому конусу шатра я вскарабкался к его вершине. Трое плотников ловко орудовали на крохотном пятачке, отмеривая, пригоняя и крепя доски к балкам железными скобами, которые размашисто вгоняли в дерево обухом топора. Познакомились – Ермаков Александр Модестович, самый молодой, трудится здесь недавно, работой увлечен. У Ивана Федоровича Никитина «крепостной» стаж побольше – восемь лет, работой тоже доволен. А Леонтий Артемьевич Иванов здесь и вовсе старожил, уже пятнадцать лет: «Как хочется успеть увидеть Ивангород по всей красе». Короткий перекур – и вновь в руках пила, скобы, топор. Плотницкий перестук летит с Набатной башни мирным набатом через реку к Нарвскому замку, к стенам Длинного Германа...
Ивангород – Нарва
Александр Миловский
