Текст книги "Журнал "Вокруг Света" №3  за 1998 год"

Автор книги: Вокруг Света Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Три рассказа о женщинах: В дружной семье будь повнимательтней

Почти у каждого бенинца есть какой-нибудь родственник, пусть и не самый близкий, но который служит в городе на хорошей, как у нас говорят, «хлебной» должности. Он обязательно, из последних сил будет помогать своей бесчисленной малоимущей родне – таковы традиции. Иначе ему не позавидуешь: мертвые предки поднимутся из могил и устроят ему такое, что он сразу образумится, а если не образумится, они быстренько   переселят  его к себе и уж там-то разберутся с ним по всей строгости и справедливости.

Все это мне рассказывал сержант бенинской армии, невысокого роста человек лет тридцати пяти. Тело у него было худощавое и сильное, а лицо – грустное и задумчивое. Звали его Люсьен. За разговором он очень много курил и, когда я посоветовал ему беречь здоровье, он с серьезным и спокойным видом спросил:

– Зачем?

– Чтобы пожить подольше, – нашелся я.

– Зачем? – задал он все тот же вопрос. – Не нужно подолгу задерживаться на этом свете. У меня много детей – им надо освобождать место на земле.

дружной семье

– Большие у тебя дети? – поинтересовался я.

Сержант тепло улыбнулся при мысли о детях:

– Разные. Старшему шестнадцать. Младшей дочке два года. А всего их у меня..., – он задумался на секунду, – ...их у меня девять.

– Трудно, наверное, с ними?

– Трудно деньги для них зарабатывать. А так с ними хорошо. Я люблю дома бывать.

Побывал у него дома и я. В то время я работал в Бенине переводчиком. И регулярно покупал у Люсьена парную свинину. Он держал маленькое свиноводческое хозяйство, дававшее ему неплохой доход.

Жил он на окраине печально знаменитого города Уида, в прошлом – центра работорговли в Западной Африке, на берегу Атлантического океана среди кокосовых пальм и манговых деревьев. На русских картах пишут Вида или даже Видах, но, по-моему, напрасно, а раньше европейцы, африканцы и американцы называли это место Невольничьим берегом.

Одноэтажный каменный дом под тростниковой крышей, просторный двор, по которому снуют домочадцы, бродят куры, утята, низкорослые козы с выпуклыми светло-рыжими боками и короткими рожками. В тени под каменным забором спят несколько свиней черной масти. Молодые и пожилые женщины чистят песком закопченные кастрюли, возятся у сложенных во дворе каменных очагов, из которых клубится дым, стирают белье в больших пластиковых тазах и в таких же тазах купают своих упитанных гладкокожих младенцев. Купают они их очень часто и подолгу и так старательно трут при этом мылом, словно собираются отмыть добела.

Посреди двора растет большое манговое дерево с густой темно-зеленой кроной, усыпанное спелыми желтыми плодами. Под деревом в окружении многочисленной голопузой ребятни сидит седой старик в цветастых одеждах. Это отец Люсьена – самый старый член семьи. Он смотрит в небо и величественно молчит.

Время от времени на землю падает плод манго. Дети с криками бросаются к нему и, отталкивая друг друга, пытаются завладеть им. Старик сердито ворчит, и дети послушно несут упавший фрукт ему.

Иногда он его съедает сам, иногда прячет куда-то под одежды, чтобы потом поделить урожай между всеми членами семьи.

Разделывая свинью, Люсьен то и дело отдает на местном языке различные указания своим детям: что-нибудь принести, отнести или подержать, а когда кто-то из них ошибается, он кричит на французском: «Эмбесиль!», что означает «глупец». Особенно бестолковым или непослушным достаются звонкие подзатыльники.

Однажды, после очередной закупки мяса, Люсьен предложил нам отобедать. Стол был накрыт в небольшой чистенькой комнатке с побеленными стенами, со скромной деревянной мебелью, потемневшей от времени и влажного солоноватого бриза, постоянно веявшего с моря.

На обед подавали печеную козлятину – самое изысканное в Бенине мясо, очень нежное и сочное, принадлежавшее, видимо, одной из аппетитных карликовых козочек, фланировавших во дворе. Гарнир был представлен кусочками жареного иняма – огромного поленообразного картофеля. Мы извлекли из кейса бутылку водки. Хозяин не стал возражать и более того – принес из соседней комнаты несколько бутылок пива, словно всю жизнь следовал русской пословице «водка без пива – деньги на ветер».

Отец Люсьена не пришел обедать. То ли он не любил мясо с картошкой и довольствовался падающими с дерева манго, то ли еще по какой причине. Вообще-то в странах, где издавна процветает межродовая кровная месть, кушает за столом первым самый старый член семьи. Он пробует поочередно все блюда, а родня терпеливо ждет и смотрит, что с ним будет. Если дедушка поел нормально, значит всем можно. Видимо, здесь обстановка была более спокойная, и мы не стали настаивать на присутствии старейшины рода.

Дети то и дело заглядывали в открытую дверь, шарили по столу глазами и глотали слюни. Они не были допущены к трапезе. Не потому, что для них не хватило бы еды, а чтобы они не мешали гостям общаться с хозяином. Именно с хозяином, потому что женщина, подававшая на стол и представленная как жена Люсьена, была проворна, улыбчива и бессловесна. Идеальная супруга!

Только что я видел ее во дворе среди других женщин, неизвестно кем приходившихся Люсьену, Одета она была просто: длинная серая, изрядно вылинявшая юбка, майка в тон юбке, на голове черная косынка в мелкий горошек. Застолье было импровизированным, поэтому хозяева не стали переодеваться. Мы – тем более.

За столом жена только молча улыбалась и переводила свои темные дружелюбные глаза с одного гостя на другого. Стоило ей хоть на одно лишнее мгновение задержать свой взгляд на ком-то из нас, Люсьен тут же косил на нее бдительным глазом, и женщина вмиг окаменевала, уставив свой взор в стол. Какое-то время она походила на кролика с удаленным мозжечком, однако быстро приходила в себя и начинала опять как ни в чем не бывало с любопытством стрелять глазками. И все повторялось вновь. Женщина – она и в Африке женщина.

Вообще, у Люсьена сложилась непростая ситуация с женами. Я насчитал их как минимум пять, и это всего за два года общения с ним. Дома я видел одну, на работу к нему приходила другая, на прием в посольство он приводил третью, а в командировку ехал с четвертой. Представляя мне очередную супругу, Люсьен, как бы извиняясь, неизменно добавлял: «У нас полигамия...» Он очень любил это слово, и еще больше – сам процесс многобрачия. В игоге я окончательно запутался в его женах и даже несколько раз говорил его старшим дочерям «мадам» вместо «мадемуазель».

Размышляя о консерватизме и крутом нраве российских жен, я спросил однажды Люсьена, не опасны ли подобные амурные лихачества для него лично, другими словами, как его многочисленные спутницы жизни реагируют друг на друга, и не отражается ли это тем или иным образом на нем?

Начал Люсьен со своей излюбленной фразы:

– У нас ведь полигамия...

– И никаких проблем с женами? – не сдержал зависти я.

– Есть, конечно, проблемы... – Люсьен несколько замялся и почесал затылок. – Нужно, чтобы все было по обычаям, по традициям...

– То есть?

– Ты должен содержать своих жен, – сказал Люсьен решительно.

Это он знал точно. Он пояснил также, что, если жена вдруг начнет где-то зарабатывать деньги, то она уже не делится ими с мужем, даже тогда, когда ее доходы превышают доходы мужа. Этот бенинский обычай очень пришелся по душе российским женам, несмотря на их огромные различия с африканками в воспитании, психологии и национальных традициях.

– Ты не должен обманывать своих жен, – продолжал Люсьен уже менее уверенно. – Если ты берешь себе еще одну жену, ты обязан сообщить об этом остальным женам.

– А если она им не понравится?

Люсьен вздохнул. Похоже, мои вопросы не доставляли ему удовольствия, поскольку навевали неприятные мысли. Могут и поскандалить некоторые..., – честно признался он, поскребывая ногтем свою курчавую макушку. – Стараешься убедить их, уговорить.

– А если ты будешь изменять своим женам и они узнают об этом? – задал я самый сложный вопрос, хотя звучал он при тамошних вольностях далеко не так весомо, как у нас, почти смешно.

– Как это? – не понял Люсьен.

– Ну, если ты заведешь отношения с посторонней женщиной?

– Хе-хе-хе, – глуповато засмеялся Люсьен и замотал головой. – Нельзя!

– А что будет?

– Нельзя! Хе-хе-хе..., – продолжал смеяться Люсьен.

– Ну что они тебе сделают? – пытал я.

– Что угодно сделают, – посерьезнев, ответил он и уже совсем грустно добавил: – Могут и отравить... С ними надо повнимательнее...

«Вот те на! – подумал я. – Все-таки наши женщины лучше, гуманнее! Ну – по физиономии. Ну, в крайнем случае, при старом режиме – в партком. И все!» Тут я вспомнил еще одну интересную встречу с женщиной, которая яркой кометой пронеслась через судьбу нашего Люсьена и наверняка оставила в его сознании глубокий след. В моем, по крайней мере, оставила.

Впервые я увидел ее в военном лагере Гезо в Котону. Она была в форме сержанта бенинской армии и приехала в расположение на роскошном японском мотоцикле. Ее красивое изящное лицо показалось мне в первую секунду на удивление морщинистым, но оказалось, что это необычайно тонкий рисунок, состоявший из искусно нанесенных на кожу шрамов в виде частых нитевидных линий, непрерывно тянущихся со лба и до подбородка.

В ее стройной фигуре поражало необычное сочетание женственности, силы и чего-то хищного. Большие, темные, чуть раскосые глаза светились весельем и бесстрашием. «Черная пантера» – такова была первая ассоциация, пришедшая мне в голову – наиболее точная, хотя и не самая оригинальная. Рядом с такой женщиной становишься особенно ярым противником сегрегации. Когда при знакомстве очаровательное создание пожало мою руку, лишь врожденная выдержка и мужская гордость помогли мне сдержать крик боли: это были стальные тиски в виде изящной женской ручки с тонкими пальчиками. Увидев, как страдальчески скривилась моя физиономия, девушка удовлетворенно ухмыльнулась, а я потом три дня держал кружку с пивом в левой руке, хотя левшой не был.

Мне приходилось слышать о неустрашимых дагомейских амазонках, из которых, по утверждениям историков, в тех краях в далеком прошлом формировалась самая верная и самая боеспособная королевская гвардия, отличавшаяся, что примечательно, особой жестокостью. Враждовавшие с дагомейцами соседние племена, привыкшие согласно своему обычаю, кастрировать пленников, оказывались в тупике, когда в плен к ним попадали такие вот «воины». Честно говоря, я не очень всему этому верил, пока не познакомился с амазонкой в современном, так сказать, исполнении. «Эта в объятиях задушит и не заметит», – думал я, глядя на ее ладную фигуру и красивые руки с серебряными браслетами на узких запястьях.

Я был порядком удивлен, когда Люсьен завалился однажды ко мне домой в сопровождении этой экзотической дамы. Представил он ее, разумеется, как свою жену, но еще больше меня удивило поведение Люсьсна. Многодетного многоженца нельзя было узнать. На этот раз он впервые не упомянул о полигамии, а сообщил лишь, что жену его зовут Дебора. Люсьен посматривал на свою амазонку так, как смотрит преданная собака на грозного и щедрого хозяина, хотя и пытался изо всех сил скрыть это. Она была восхитительна в длинном розовом платье, хорошо облегавшем ее фигуру.

Держалась Дебора раскованно, как настоящая светская дама, весело шутила, в том числе и над Люсьеном. намекая на то, что его финансовые возможности не всегда поспевают за любовными чувствами. В ответ Люсьен лишь добродушно улыбался и, наверное, краснел, чего нельзя было увидеть из-за темного цвета кожи. При всем при том было ясно, что он очень гордится этой своей женой. Другую он вряд ли привел бы в гости к иностранцам. Хорошо, когда есть выбор.

Выяснилось, что Дебора какое-то время училась во Франции, что в ее жилах течет кровь дагомейских королей, что она занимается едва ли не всеми видами спорта, кроме зимних, и особенно любит карате. Также как и моя жена, Дебора немного изъяснялась по-английски, и вскоре между ними завязался несмолкаемый разговор о тряпках. Я не знаю, кто из них хуже владел английским, по со стороны могло показаться, что встретились землячки и что болтают они не просто на одном языке, но и на одном диалекте. Были моменты, когда они говорили одновременно.

Люсьен расслабился и допустил оплошность. Он взял мясо с тарелки рукой, как это принято у них. Мы были с ним в близких приятельских отношениях и часто делали так во время совместных обедов, но сейчас, с точки зрения Деборы, случай был совсем другой. Она сверкнула на него глазами и со змеиной улыбкой произнесла что-то на местном языке. Люсьен на минуту перестал жевать, продолжая держать кусок во рту.

Вечер прошел незаметно. Выйдя проводить гостей, я увидел, что у Люсьена новый автомобиль – белый «Пежо». Правда, чтобы он завелся, его пришлось толкать, и это тоже очень не понравилось Деборе. Она бросала на смущенного Люсьена испепеляющие взоры. Занималась она с ним в ту ночь любовью или карате, я не знаю, но на следующий день Люсьен выглядел грустным и утомленным.

Несколько дней после этого визита он пребывал в задумчивости. Я никогда больше не видел его с Деборой. Ее же, веселую и самоуверенную, я встречал не раз в лагере и в городе, всегда с осторожностью протягивая ей руку для пожатия. Возможно, они разошлись или развелись. Люсьен, конечно, крепкий парень, но эту мог и не потянуть.

Однако, чем хороша пресловутая и столь дорогая сердцу Люсьена полигамия, так это тем, что настоящую африканскую семью одним разводом не разрушишь. И двумя не разрушишь. И наверное, это хорошо.

Огромным достоинством Люсьена, этого закоренелого и неисправимого полигамиста, было то, что за своими женами он не забывал детей и, несмотря на внешнюю суровость, нежно любил их. Видно было, что они растут у него счастливыми. Дети Люсьена любили наши подарки: книжки, авторучки, фломастеры, значки. Правда, больше они радовались конфетам, которые, к сожалению, редко оказывались в наших карманах.

Когда мы заходили к ним во двор и поблизости не оказывалось отца, детвора немедленно окружала нас плотным верещащим кольцом. При появлении Люсьена они столь же стремительно бросались врассыпную. Папа не любит, когда дети попрошайничают и, тем более, когда донимают гостей и клиентов. Хотя против книжек Люсьен ничего не имеет. К учебе в его семье относятся с большим уважением.

Он сам учился и хорошо понимает, что без образования сейчас не прожить. Все дети ходят в школу, и некоторые проявляют неплохие способности. По вечерам, когда темно, дети стоят под уличными фонарями и учат уроки, потому что электричество в Бенине дорогое. Кто-то из них наверняка пойдет учиться в военное училище, а может быть даже поступит в местный университет.

А вот маленький Жюль обожает торговать на рынке. Учеба меньше увлекает его, и он всегда просит, чтобы родная тетка, торгующая на столичном рынке овощами и контрабандной косметикой, брала его с собой. Что ж, пусть ездит. Кому-то нужно и торговать. Хуже, если бы он попрошайничал на том же рынке.

Детей, промышляющих этим занятием, масса. Держа в руках красные металлические баночки из-под томатной пасты, они бродят по центру столицы вблизи дорогих магазинов, посещаемых обеспеченными соотечественниками и иностранцами.

У дома Люсьена располагается большой огород, и кто-то из семьи всегда копается на грядках – выращивают маис, огурцы, помидоры, салат, сорго и прочие культуры для пропитания и на продажу. Работы ведутся круглый год, и один урожай снимают за другим. Зимы там нет, поэтому отдыхать некогда. Люсьен доволен своей семьей и уверенно смотрит в будущее.

– И что, твои дети не балуются  и родителей не расстраивают? – ехидно поинтересовался я однажды.

– Бывает, но редко. У нас с этим строго, – многозначительно ответил Люсьен.

– Что ты имеешь в виду?

Люсьен внимательно взглянул на меня, помолчал, потом коротко ответил:

– Предков боятся.

Если бы я услышал это от российского школьника, то сразу бы понял, что речь идет о вполне живых родителях. Здесь имелось в виду другое. Мне часто приходилось слышать о культе умерших родственников, исповедуемом в этих краях, знаменитом и страшном Буду, поэтому я не стал изумленно таращить на собеседника глаза и тем более ввязываться с ним в спор по этому темному вопросу.

– Мда-а, конечно...

Видимо, Люсьену понравилась столь разумная для белого человека реакция на подобные слова. Бенинцы привыкли, что непосвященные в африканские дела чужестранцы относятся к таким рассказам с большим недоверием.

– А что будет тому, кто не послушается? – полюбопытствовал я.

– Что будет... Заклятие наложат, а больше ничего не будет.

– Ну и что с ним произойдет? -жаждал я подробностей.

– Может и помереть, если не одумается, – ответил Люсьен, сурово взглянув на меня.

Он рассказал мне про своего деда, которого все боялись при жизни и еще больше боятся сейчас, когда он уже лет двадцать как в могиле. Люсьен рос подвижным и свободолюбивым мальчиком и не хотел слушаться сварливого и назойливого деда. И вот однажды вышедший из себя дедушка повел сорванца во двор, указал ему на бегавшего там цыпленка и сказал, что этого цыпленка тоже зовут Люсьен. Потом он прочитал над птенцом заклинание, приговаривая, что маленькая птичка по имени Люсьен будет расти за счет плоти и крови непослушного, несносного мальчишки Люсьена.

Поначалу это не показалось мальчику убедительным, однако, наблюдая каждый день, как быстро растет цыпленок, превращаясь в крупную курицу, впечатлительный Люсьен вдруг начал чувствовать, что слабеет. Дедушка не разговаривал с ним, и выносить это молчание было особенно тяжело. А силы мальчика и в самом деле уходили, перетекая в растущую птицу. Ему стало страшно, он побежал к деду просить прощения, и тот снял заклятие.

Несмотря на данную ему силу, дед, однако, не был деспотом. Он любил, защищал и всячески оберегал от несчастий всех членов семьи, даже тех, кто еще не родился. Он всегда участвовал в принятии родов. Дедушка обкладывал роженицу со всех сторон амулетами, а на груди и руках растягивал крест-на-крест освященные веревочки, призванные связать жизнь рождающегося ребенка с жизнью матери и со вселенской Жизнью.

Я знал, что один из старших братьев Люсьена учился в России в военном училище и привез оттуда белую жену. Звали ее Катьа. Сначала они жили в городе, но потом, когда стал назревать вооруженный конфликт с соседним государством, брата отправили на границу, а жену он перевез в деревню под присмотр родственников. И она стала жить в их хижине. Потом ей что-то не понравилось, и Катьа переселилась во двор под навес.

Она завесила свою кровать противомоскитной сеткой и валялась с утра до вечера, читая одну и ту же русскую книжку без картинок. Когда она выходила из-под навеса, то обычно спрашивала, где можно поблизости найти телефон. Ела она отдельно, в основном, вареную кукурузу, никогда не смеялась и ни с кем не разговаривала.

А когда ее просиди настрелять из рогатки летучих мышей к обеду, она всегда отказывалась. Дедушке и многим женщинам она очень не нравилась. Однако далеко не все разделяли эту антипатию к Катье.

Днем она ходила в купальном костюме, а вечером надевала халат. Она была очень красивая, с длинными светлыми волосами, и жители деревни, в основном мужчины, забросив сезонно-полевые работы, сбегались поглазеть на нее. Приходили даже из соседних деревень.

Был у них в деревне один нехороший родственник, который начал говорить Катье, что скоро начнется большая война с соседней страной, погибнет человек пятьдесят, а может и все сто. Возможно, что и муж ее не вернется с войны. И тогда она должна будет, по традиции, выйти замуж за старшего неженатого брата, и что он как раз тот самый брат и есть.

Потом с такими же россказнями приходили и другие родственники, причем некоторые из них по ветхости возраста никак не тянули на братьев. Дедушке все это очень не понравилось, и он разогнал ухажеров. А потом вернулся брат и забрал жену в город. Больше он в деревне не появлялся, потому что боялся дедушку.

– А где они сейчас живут? – спросил я.

– Потом  Катьа   уехала   обратно   в Россию,  а брат женился на местной. Потом еще на одной, и теперь у него две жены. У нас ведь полигамия, – по обыкновению пояснил Люсьен.

Другой его брат стал слугой фетиша. Он танцует на религиозных праздниках. Брат всегда был не такой, как все, несколько странный. Говорят, что это фетиш не дает ему покоя. Поэтому-то его и приняли в специальную школу. Там обучают религиозным танцам, заклинаниям, которые читают на священном обрядовом языке.

Это древний язык племени фон. Он почти не понятен нынешнему поколению, но очень почитается. По истечении «трех лун» брат сдал экзамен главному жрецу, тот нанес ему на тело татуировку – знак фетиша и дал ему новое имя.

После этого брат вернулся в семью и живет сейчас в деревне обычной жизнью, но во время праздников он танцует и священнодействует вместе с остальными слугами фетиша.

– А дочки твои чем занимаются? – спросил я.

– Помогают по хозяйству. Пока они замуж не выйдут, их нельзя отпускать далеко от дома, – ответил Люсьен.

Я не стал уточнять, почему, но мне вспомнился один интересный случай, произошедший, правда, в соседней стране Буркина Фасо, в пригороде столицы Уагадугу. Как-то вечером мы отправились с приятелем за пивом. Нужно было пересечь большой, с три футбольных поля, неосвещенный пустырь. По дороге догнали компанию девочек-подростков и спросили у них, где здесь ближайшая лавка.

Вместо ответа девочки с веселыми криками облепили нас со всех сторон, схватив за руки и обняв за плечи, и с озорным смехом повели по дороге. Похоже, им было страшно интересно прикоснуться к человеку другой расы, и они наперебой делились впечатлениями, взвизгивая от восторга.

Это были обычные школьницы лет четырнадцати, чистые и непосредственные в своих проявлениях, но я с тех пор стал лучше понимать, что означает известное выражение «африканская страсть». Когда из темноты показались жилые дома, девочки отпустили нас и продолжали путь на почтительном расстоянии и уже молча. Видно было, что за нравственностью в местных семьях следят строго.

Говорят, что в Африке дети сильнее привязаны к родителям, чем, скажем, в Европе. Может быть, это происходит оттого, что первые месяцы после рождения матери носят их у себя за спиной, и телесный контакт длится дольше? Что интересно, я ни разу не видел, чтобы ребенок, висящий в тряпке на спине матери, плакал. Обычно он крепко спит, прижавшись головкой к материнскому телу, даже когда его мама мчится на мопеде, прыгая на кочках.

– Ты все-таки не торопись помирать, – говорю я Люсьсну. – Может, пригодишься еще своим детям.

Люсьен задумчиво улыбается и пожимает плечами:

– Не нам решать...

Владимир Добрин

Бенин