Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №07 за 1960 год"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
Жанр:
Газеты и журналы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
Необыкновенное кругосветное путешествие наших дней
В наши дни трудно удивить рассказом о кругосветном путешествии. Но это путешествие вокруг света необычно.
Оно началось трагически, по воле грозной стихии. Сорок девять дней штормового дрейфа на полуразбитой барже выдержала четверка советских юношей. Начиная с того часа, когда авианосец «Кирсардж» высадил героев Тихого океана на побережье Америки, их плавание превратилось в триумфальную поездку. Сан-Франциско, Нью-Йорк, Шербур, Париж, Москва восторженно приветствовали смельчаков. И вот удивительное кругосветное путешествие наших дней закончено. Солдаты вернулись на Курилы, в свою часть. История мореплавания знает сотни случаев, когда человек выходил победителем в напряженной схватке с морской стихией. Нередко храбрецы-одиночки, отправившись в опасное плавание, ставили себя в особые условия, чтобы доказать, сколь велика сила знаний и мужества. Но даже в сравнении с подвигами Хейердала, Бомбара, Виллиса героический дрейф советских солдат выглядит открытием, позволившим по-новому оценить возможности человека, его физическую и моральную выносливость. Двадцатилетние советские ребята вступили в единоборство с океаном, не будучи подготовленными к этому. Они выдержали все испытания, павшие на их долю, проявив невиданную стойкость духа, бесстрашие, находчивость, верность долгу. Эти замечательные качества, воспитанные партией, народом, и помогли им выстоять. Их подвиг настолько ярок и значителен, что он не нуждается в прикрасах и домысле. Поэтому мы, публикуя рассказ о кругосветном путешествии четырех отважных солдат, включаем в него лишь одни документы, эти лаконичные свидетельства, уже ставшие достоянием истории. Пусть говорят факты. Они достаточно красноречивы.
17 января на южную часть Курильской гряды обрушился ураган. Завыла пурга. Снег валил так густо, что в двух шагах ничего нельзя было различить. Вскоре снежный покров скрыл телеграфные столбы. А ветер все крепчал. Не трудно себе представить, что творилось в это время на море: там гуляли волны высотой с многоэтажный дом.
Ветер и волны ворвались на рейд одного из островов, где в это время стояли самоходные баржи. Одну из барж тут же выбросило на берег, другую, под номером «Т-36», понесло в океан. Эта баржа водоизмещением в 100 тонн была рассчитана на перевозку грузов вдоль побережья при волнении моря не выше четырех баллов.
Экипаж ее состоял из старшины судна младшего сержанта Асхата Зиганшина, мотористов-рядовых Филиппа Поплавского и Анатолия Крючковского, матроса Ивана Федотова.
Несмотря на штормовую погоду, в море вышел сторожевой корабль пограничников под командованием капитан-лейтенанта Долгачева. Им удалось оказать помощь двум судам, терпящим бедствие, – траулеру «Павлоград» и рыболовецкому катеру. Но «т-36» пограничники не обнаружили. Поднялись в воздух самолеты. Однако им не удалось найти баржу.
(Газета «Красная звезда»)
А вот теперь предоставляем слово героям:
– В тот день наша баржа стояла на рейде. Дул сильный восточный ветер, перешедший вскоре в шторм. Легли в дрейф. Волны швыряли баржу как щепку. Казалось, еще секунда, и мы ударимся со страшной силой о какой-нибудь камень. Включили моторы, чтобы отойти подальше и не разбиться о прибрежные скалы.
От грохота волн мы не слышали друг друга. Снег с дождем и высокие волны закрыли горизонт. Не видно было ни берега, ни соседней баржи, холодно было чертовски. Вышла из строя рация, снесло ящик с углем для печки. Сорвало проводку от аккумуляторов к сигнальному огню.
Неожиданно направление ветра переменилось, и баржу понесло в открытый океан. Машинное отделение наполнилось водой. Мы разыскали в днище пробоину, быстро заделали ее и принялись откачивать воду. Мокрые были с головы до ног. Мокрыми были наши постели. Морская вода попала в питьевой бак, в продукты. К тому же мороз крепчал. Обледенели бушлаты, валенки, шапки.
Шторм не унимался еще двое суток. Мы падали от усталости, не ели, не спали. Зиганшин и Федотов сменяли друг друга у штурвала, остальные откачивали воду и заделывали пробоины.
Шторм утих на несколько часов, и на море опустился густой туман. По рации мы слышали, как снова нас звала земля. Но снова мы ей не могли сказать ни слова.
На четвертые сутки мы впервые поспали. По очереди. Пробковыми поясами растопили печку, сварили обед и поели в первый раз.
Так началась наша океанская жизнь...
Баржа с четырьмя советскими солдатами была отнесена ветрами от Курильских островов на юго-восток. Выйдя из холодного течения Оясио, она была подхвачена одной из ветвей теплого течения Куросио. В этом течении баржа продолжала свой дрейф, все более удаляясь от берега...
«Еще несколько веков назад было замечено, что иногда японские рыбаки, уйдя даже в тихую погоду на промысел, не возвращались домой. Подхваченные мощными потоками Куросио восточнее островов Рюкю, где его скорость достигает 78 миль в сутки, японские рыболовные суда оказывались вынесенными в Тихий океан. В большинстве случаев японские рыбаки, попав в плен Куросио, погибали на двенадцатый-тринадцатый день не столько от истощения, сколько от сознания, что они находятся в плену «синего течения», или, как называют Куросио японцы, «течения смерти».
Особенно опасно Куросио зимой, когда в северо-западной части Тихого океана свирепствуют циклоны, относящие рыбопромысловые суда в океан.
История мореплавания знает немало страшных находок у американского побережья. Еще в середине XVIII века на западном побережье Мексики, близ города Акапулько, были найдены японская джонка и скелет ее владельца. В 1813 году капитан английского брига «Форрестер» Джон Дженнингс обнаружил у острова Ванкувера японскую джонку, в которой по 32 скелета. Спустя два года этот же бриг под командованием другого капитана встретил близ острова Санта-Барбара дрейфовавшую японскую джонку, где было 14 трупов.
Л. Скрягин, «Куросио – течение смерти».
– В океане снова штормило, баржу обрушивались огромные валы. Шторм бушевал и днем ночью. Задраивали токи. Снова и снова ручной помпой откачивали воду из трюма. Волны бросали нас с борта на борт. Наши руки и лица кровоточили от ударов о стенки кубрика. Соль разъедала ссадины.
Дни шли, и наш продовольственный запас таял. У нас было ведро картошки, килограмма полтора свинного жира, одна начатая и одна нераспечатанная банка свиной тушенки, буханка хлеба и питьевая вода в баке. Ну и в двигателях в системе охлаждения была пресная вода.
Решили распределить съестное таким образом, чтобы принимать пищу раз в двое суток. Ящики, автомобильные покрышки, которые оказались на барже, – все пошло в печку.
Через несколько дней сократили, свой рацион. Одну картошину ложку жира в суп на четверых. Кончилась пресная вода. Собрали дождевую. Пили по пять глотков в день. Потом – по три.
«На море человек существует лишь до тех пор, пока у него есть вода».
Вильям Виллис, «На плоту через Тихий океан»
– Шторм не прекращался. Пока не сели аккумуляторы, слушал радио. В наушниках раздавались обрывки чужих слов, незнакомые песни. И тогда мы пели свои. Филипп Поплавский брал в руки гармошку и запевал свою любимую «Дивлюсь я на небо». Мы дружно подтягивали. Такие концерты продолжались по нескольку часов.
У Ивана Федотова были с собой книги. Читали их все вместе. Когда океан бушевал особенно неистово, раскрывали «Мартина Идена». Образ этого смелого, мужественного человека придавал нам новые силы.
«Как обрадовался бы Джек Лондон при виде своих советских братьев – живых символов его веры в достоинство и силу человека!»
Альберт Кан
– Однажды ночью увидели в море огни парохода. На палубу выскочила вся команда. Зиганшин стал «писать» сигнальной лампой призыв о помощи. Нам показалось, что мы видим ответное мигание сигнальных ламп парохода. Обрадовались.
– Поворачивает! – закричал Федотов.
Но корабль прошел мимо.
И снова на наше судно обрушился шторм. Потом мы подсчитали, что из 49 дней дрейфа у нас было только пять спокойных.
Когда море утихало, мы пытались ловить рыбу. Два крючка у нас было, а еще два мы выточили напильником из тонких гвоздей. Распустив кусок каната, мы свили лески. Из консервной банки вырезали блесны. Но рыба не ловилась. Однажды у самого борта появилась акула. Зиганшин кинулся к борту с багром в руках, замахнулся, но багор оказался коротким, и акула ушла.
И еще раз мы увидели вдали пароход. Это было днем. На мачту баржи подняли самодельный «сигнал бедствия» – белую портянку. Увидят или не увидят! Нет, на пароходе нас не заметили. Не заметил нас и третий пароход, который появился через несколько дней. Тяжело это было. Ох, как тяжело! Но тут Федотов сказал: «Прошли три, будет и четвертый!» Поверили – будет и четвертый!
«Ужас овладевает человеком, который затерян в бескрайном водном пространстве. В прошлую войну многие моряки в одиночестве носились по океану в шлюпке или на плоту после того, как их товарищи погибли от ран или голода. Мне пришлось плавать с такими матросами, и я знал, что с ними произошло. Мы так и говорили о них: «Помешались на плоту».
Вильям Виллис, «На плоту через Тихий океан»
– Никогда не забыть нам 23 февраля. День Советской Армии. Мы решили отметить его обедом. Решить-то решили, а отмечать нечем! Можно было в последний раз сварить «суп». Но Зиганшин сказал: «Суп мы варили вчера. Давайте растянем праздник. Давайте покурим, а пообедаем завтра». Мы согласились. Зиганшин скрутил цигарку, и мы по очереди покурили. Это был наш последний табак.
Пришел день, когда окончились все продукты. Мы пили теперь по два глотка воды в день. Думали о родной земле. Как она далеко!
В последний раз сыграли на гармошке.
– «Врагу не сдается наш гордый «Варяг»...» – запевал Толя Крючковский...
Хорошая была гармошка. Мы отодрали от нее кожу. Варили ее в морской воде. Кусочки варева жевали, намазав на них технический вазелин...
К концу февраля мы уже сильно ослабели физически, двигались мало, постоянно мерзли. Не стало сил откачивать воду из машинного отделения. Ослабли слух и зрение. Но не померкли и не ослабли вера и надежда на помощь и спасение.
«Жертвы легендарных кораблекрушений, погибшие преждевременно, я знаю: вас убило не море, вас убил не голод, вас убила не жажда! Раскачиваясь на волнах под жалобные крики чаек, вы умерли от страха».
Ален Бомбар, «За бортом по своей воле»
Почти одновременно с четырьмя советскими воинами, только за тысячи миль от них – в Тиморском море Индийского океана, попал в беду экипаж рыболовецкой шхуны «Семенгет Бару». Эти люди находились в более благоприятных условиях: их было двадцать два человека, они могли во время дрейфа ловить рыбу. Но у них отсутствовало главное: сплоченность, взаимное доверие, выдержка. За тридцать пять дней дрейфа двенадцать рыбаков погибли от голода, жажды и болезней. Когда остальных прибило к острову Батерст восемь рыбаков оставили на берегу двух больных товарищей и ушли, заботясь лишь о спасении собственной жизни. Одного из больных, потерявшего человеческий облик, 7 марта подобрал австралийский эсминец «Кункмэтч», судьба другого неизвестна.
Газета «Советская Россия»
– Дат трудно было,– вспоминает Ф. Поплавский. – Помогали друг другу как могли. Никогда не забуду: однажды во сне я почувствовал, как кто-то из друзей накрывает меня своим бушлатом. Хотел проснуться – и не мог. Но я чувствовал человеческое тепло – бушлат был теплый!
Никогда не забыть мне и разговора между Зиганшиным и Крючковским, который я услышал случайно.
– Сколько еще продержимся! – тихо спросил Крючковский.
– Пока акулу не поймаем, – ответил старшина, – а когда поймаем да пообедаем, тогда ты меня еще раз спроси. Ответ будет точным.
ко-пре-убило голод,
За все сорок девять дней члены экипажа не сказали друг другу ни одного грубого слова. Когда кончалась пресная вода, каждый получал по полкружки в день. И ни один не сделал лишнего глотка. Несчастье еще больше скрепило нашу дружбу. И именно она помогла нам переносить все невзгоды и тяготы нашего необычного путешествия.
А родственники в то время уже узнали нерадостную весть:
«Ваш сын Анатолий образцово нес службу, неоднократно поощрялся командованием, являлся примером для всего личного состава части в выполнении своего воинского долга перед Родиной. Но сейчас после длительных и тщательных поисков нам приходится думать, что Анатолий погиб в борьбе со стихией. Командование и личный состав выражают Вам глубокое соболезнование по случаю такого большого горя. Мы верим, что Вы найдете в себе мужество и стойко перенесете эту горестную для всех нас весть».
Из письма командира части Анне Федоровне Крючковской.
– Мы лежали в кубрике, когда вдруг Зиганшин крикнул: «Моторы! Самолеты!»
Да, это были самолеты. Они сделали над нами круг и улетели. У нас так ослабло зрение, что мы тогда не смогли рассмотреть их опознавательные знаки.
Через некоторое время над нами появились два вертолета. Когда они опустились ниже, мы поняли, что это американцы. С вертолетов на катер опустили стальные тросы. Но мы знаками показали пилотам, что остаемся на барже. Дело в том, что мы успели посоветоваться и решили, что раз вертолеты прилетели так быстро, значит, где-то близко земля или авианосец. Мы не хотели оставлять нашу «Тридцать шестую» в открытом океане и надеялись, что нас поймут и пришлют за нами катер, который и возьмет баржу на буксир.
Вскоре появился большой корабль. Это был авианосец «Кирсардж». С его борта крикнули дважды по-русски: «Помощь вам!»
«Четверо русских были одеты в загрязненную и порванную военную ферму. Они были небриты, с длинными волосами. Они могли передвигаться, но довольно неуверенно из-за слабости. Они были спокойны, последовательны в разговоре, свободно отвечали на вопросы, которые им были заданы на корабле через переводчика. Каждому дали по нескольку глотков бульона, молока и маленькие кусочки хлеба. Затем – фруктовый сок».
Из отчета военных врачей авианосца «Кирсардж»
«Полярники, работающие на Севере, подготовлены к трудностям и ненастью, но самые тяжелые обстоятельства, в какие они могут попасть, несравнимы с условиями, в которых оказалась четверка молодых солдат».
Известный советский полярный исследователь, доктор географических наук Г.А. Ушаков
– Через несколько дней, когда мы отлежались и прибавили в весе, нас перевели в удобные каюты. Потом на авианосце появилась масса корреспондентов, но мы, к сожалению, не могли объясняться с ними на их родном языке. Мы лишь совсем недавно начали изучать английский язык, и дальше приветствий дело не шло.
Переводчиком нам охотно служил старшина первой статьи Владимир Гетман. Он буквально ни на минуту не оставлял нас без внимания и, казалось, был готов выполнить любую нашу просьбу.
Испытания все остались позади, и в эти дни мы жили одной мыслью: «Скорей, скорей на Родину!» Мысли наши все время обращались к нашей Родине, к родным, к боевым друзьям из части. Иногда сердце щемило: может быть, нас считают погибшими! Может быть, уже плачут наши матери! Как хотелось крикнуть нам через весь океан так, чтобы услышали на Родине: «Дорогие наши, мы живы! Ждите нас, не сомневайтесь в нас!»
«Я полярный летчик. Жил и работал среди очень сильных людей, которые попадали в чрезвычайно трудные положения. Но такого еще не бывало. Этот дрейф – сгусток всего героического, с чем мне приходилось сталкиваться».
Герой Советского Союза М.В. Водопьянов
«Когда рано утром 15 марта авианосец «Кирсардж» медленно вошел в гавань, четыре вертолета поднялись с его взлетной палубы и направились к прибрежной лужайке Марина Грин. На двух вертолетах находились по два спасенных русских. Вместе с ними были несколько офицеров с авианосца «Кирсардж», в том числе главный врач авианосца Фредерик Беквит. Врач с большой теплотой говорил о своих подопечных представителю советского посольства в Вашингтоне. «Позаботьтесь о мальчиках, – сказал он. – Я думаю, что мы доставили их в довольно хорошем состоянии». Доктор Беквит рассказал, что советские солдаты потеряли в весе от 30 до 35 фунтов каждый. Однако за прошедшую неделю они, питаясь пять раз в день, прибавили в весе по 7 фунтов. Ни один из них не заболел, они только сильно похудели от недоедания. Несмотря на перенесенные лишения, ни у одного нет признаков истощения организма».
Из статьи, опубликованной 16 марта в «Нью-Йорк таймс»
«Я старая, видавшая виды тихоокеанская акула, и, поверьте мне, я знаю, что такое океан, когда у него плохое настроение. До сих пор я, старый циник, был убежден, что человек – ничтожество перед Его величеством Океаном. Вы доказали обратное. Самый сердитый океан ничего не может поделать с человеком, если это настоящий Человек. Я восхищен вашим мужеством и вашей скромностью. Я склоняю перед вами, юноши, свою седую голову и говорю вам: «Тысяча раз вам спасибо за то, что вы возвеличили Человека!»
Бывший американский моряк Джо Хаммонд
«От всей души приветствую героическую победу молодости над океаном».
Э. Хемингуэй
18 марта советские солдаты прибыли в Нью-Йорк.
– Не можете представить, как мы обрадовались, увидев в Сан-Франциско представителя нашего посольства! Если бы можно было, мы бы расплакались от радости. Но солдату плакать не положено.
Американцы встретили нас очень радушно. Мы живем в хорошей гостинице. Нас даже приглашали сниматься в кино. Но мы, конечно, отказались. Мы ведь не артисты, а солдаты, и нас ждут дома, в части.
Младшему сержанту Зиганшину Асхату Рахимзяновичу, рядовым Поплавскому Филиппу Григорьевичу, Кргочковскому Анатолию Федоровичу, Федотову Ивану Ефимовичу
«Дорогие товарищи!
Мы гордимся и восхищаемся вашим славным подвигом, который представляет собой яркое проявление мужества и силы духа советских людей в борьбе с силами стихии. Ваш героизм, стойкость и выносливость служат примером безупречного выполнения воинского долга.
Своим подвигом, беспримерной отвагой вы приумножили славу нашей Родины, воспитавшей таких мужественных людей, и советский народ по праву гордится своими отважными и верными сынами.
Желаю вам, дорогие соотечественники, доброго здоровья и скорейшего возвращения на Родину».
Н. Хрущев, Москва, Кремль. 16 марта 1960 года
28 марта младший сержант А. Зиганшин и рядовые Ф. Поплавский, А. Крючковский и И. Федотов на трансатлантическом лайнере «Куин Мэри» прибыли из Нью-Йорка во Францию. 29 марта они вылетели самолетом «ТУ-104» на Родину.
«Шлю поздравления по поводу выдержки, проявленной четырьмя русскими, унесенными в океан».
Тур Хейердал
29 марта 1960 года Указом Президиума Верховного Совета СССР сержант Зиганшин А.Р., рядовые Поплавский Ф.Г., Крючковский А.Ф. и Федотов И.Е. награждены орденами Красной Звезды.
29 марта Москва встречала героев.
– Дорогие товарищи! Там, в океане, в долгие дни дрейфа никто из нас и не думал, что произошло что-то необычайное. Мы выполняли свой солдатский долг, несли воинскую службу. Мы делали и поступали так, как поступал бы любой советский человек. Нас соединяла крепкая дружба советских солдат. Дружба укрепляла нашу стойкость, помогала переносить все невзгоды» которые неожиданно свалились на нас.
Зиганшин рассказывал:
– В Сан-Франциско один журналист спросил: «Кто научил вас мужеству!» Я даже вроде растерялся тогда и не знал, что ответить. А еще один спросил: «Вы молились во время шторма!» Тогда я сказа» ему: «Да, мы молились, и даже «священник» у нас свой был, рядовой Иван Федотов. Это он нам рассказал о челюскинцах, об Алексее Маресьеве, Иване Папанине, о героях Брестской крепости. Всех их, о ком он рассказал, мы знали раньше. Но на этот раз и Маресьев и Папанин вроде стояли рядом с нами на барже и говорили: «Крепитесь, братки! Ведь вы же советские люди».
В июне младший сержант А. Зиганшин, рядовые Ф. Поплавский, А. Крючковский и И. Федотов возвратились в свою часть для дальнейшего несения воинской службы.
Так закончилось необыкновенное кругосветное путешествие, начавшееся 17 января и длившееся четыре с половиной месяца.
Борьба за равновесие
Летом 1956 года в порту Папеэтэ на острове Таити строилось необычное судно – настолько необычное, что Тур Хейердал, увидев его, покачал головой и сказал, что ни за какие блага не доверил бы жизнь такой посудине. Но мрачные предсказания не смущали строителей. Они верили в знания и опыт своего руководителя, мореплавателя, о котором рассказывали легенды, – Эрика де Бишопа. Самого же де Бишопа замечание Тура Хейердала лишь больше утвердило в решимости осуществить свой замысел. Ведь он собирался как раз доказать, что норвежский ученый не прав, утверждая, будто начало связям между Полинезией и Южной Америкой положили выходцы из древнего Перу. Двадцатилетнее изучение вопроса привело француза де Бишопа к заключению, что полинезийцы первыми приплыли на материк. Этот вывод был не нов. Эрик де Бишоп наметил маршрут, по которому древние мореплаватели могли попасть в Южную Америку, и решил пройти этим путем. «Сейчас стало чуть не модным – и нелепым! – спортом подражать вашему плаванию, – говорил де Бишоп участнику плавания на «Кон-Тики» Бенгту Даниельссону, – и я не удивляюсь тому, что все пожимают плечами и спрашивают, каков смысл моей экспедиции. Между тем передо мной стоит не менее серьезная научная цель, чем стояла перед Туром Хейердалом десять лет назад. Вся разница в том, что я собираюсь доказать прямо противоположную теорию. Вот, посмотри на карту. Откуда бы ни начинали плавание полинезийцы, направляясь в Америку, они обязательно спускались примерно до 40° южной широты, где господствуют сильные западные ветры. У берегов Южной Америки они попадали в течение Гумбольдта, которое «подвозило» их до Перу. А оттуда путешественники могли вернуться Полинезию, подгоняемые восточными пассатами, как это показала ваша экспедиция на «Кон-Тики». Но мне возражают, что на 40° южной широты слишком холодно, что там бушуют слишком сильные штормы, чтобы полинезийцы могли перенести такое плавание. Вот я и решил сам провести эксперимент и показать, что южный маршрут – единственно возможный». Правда, полинезийцы выходили в океан на лодках – двойных или с балансиром, а де Бишоп строил бамбуковый плот. Ученый был убежден, что в древности парусные плоты применялись по всему Тихому океану, от Китая до нынешнего Перу. Поэтому де Бишоп оснастил свой плот парусами китайского образца и килевыми досками перуанского типа. Эрик де Бишоп начал «осваивать» Тихий океан еще в 30-х годах; на «Каимилоа» – двойной лодке длиной в одиннадцать метров – он вместе со своим другом Татибуэ за полгода прошел от Гавайских островов через Тихий океан, Торресов пролив, Индийский океан, обогнул мыс Доброй Надежды и завершил беспримерное плавание в Танжере! Уже тогда отважного француза называли безумцем. Ведь не все же видели плакат, который де Бишоп повесил в Гонолулу возле «верфи», где строилась «Каимилоа»: «Не тратьте понапрасну сил, пытаясь убедить нас, что мы сумасшедшие: мы сами это знаем». 8 ноября 1956 года плот «Таити Нуи-I» вышел из Папеэтэ. Первая часть пути прошла благополучно. Уже на 35-й параллели плот подхватили западные ветры, которые почти два месяца влекли его в желанном направлении. Но после 115 западной долготы начались неприятности. Сначала разразился шторм, затем ветер погнал плот назад... В начале апреля снова подул попутный ветер, но плот, не выдержав поединка с волнами, начал разваливаться. Одновременно Эрик де Бишоп (как-никак ему было почти 70 лет) захворал, а тут еще в довершение всего разразился ураган. Стало ясно: «Таити Нуи-l» не дойдет до берега. Мореплавателям удалось связаться с чилийским радиолюбителем, и 24 мая к плоту подошел крейсер «Бакедано». Так на двухсотый день плавания путешественники покинули «Таити Нуи-1». Казалось бы, смелый опыт французского ученого кончился крахом. Но Эрик де Бишоп не падал духом. Ведь бамбуковый плот прошел свыше 4 тысяч миль, и только редкий по силе шторм (такого не было в этих водах за последние 50 лет) помешал мореходам достичь Вальпараисо. Бишоп решил продолжать свой эксперимент, а для этого вернуться на Таити... на плоту! Об экспедициях де Бишопа рассказывается в книге Бенгта Даниельссона «Судьбе наперекор», изданной в Стокгольме в октябре 1959 года. Эта книга представляет собой запись бесхитростного рассказа Алена Брюна, который был главным помощником де Бишопа в его плаваниях. Глава, которую мы печатаем в этом номере, повествует о трудностях, выпавших на долю экипажа «Таити Нуи-II» в последнем плавании 1958 года Ален Брюн, от лица которого ведется рассказ.
Чем сильнее погружался плот (а он погружался со зловещей быстротой!), тем хуже слушался он руля и тем больше терял остойчивость.
Наши отчаянные попытки повернуть на юго-запад, к населенным островам, потерпели неудачу, и мы по-прежнему шли курсом ССЗ. Однако я решительно возражал против того, чтобы предоставить плоту дрейфовать по течению... В ночь на 17 июля сломался руль, и нас развернуло бортом к волне. Мы едва удерживались на крыше каюты: плот резко накренился и грозил опрокинуться в любую минуту. Пришлось, создавая противовес, всем перебираться по крыше к наветренному борту. Но этого оказалось недостаточно; тогда я стал перетаскивать снаряжение и провиант; тем временем мои товарищи висели на краю, играя роль живого балласта. Нелегко было толкать ящики «в гору», но в конце концов плот принял нормальное положение.
Теперь надо было немедленно повернуть его на прежний курс. Несколько часов бились мы, пока не заставили нос плота смотреть на запад. Затем пришлось, не теряя ни минуты, снова перетаскивать вещи, чтобы не получился крен на другой борт. Но и на этом наши заботы не кончились: остаток ночи чинили руль и усиленно маневрировали веслом и уцелевшими килевыми досками, не давая плоту повернуть оверштаг.
Наконец руль был починен, установлен на место, и плот стал остойчивее.
Мы условились во избежание новых бед внимательнее нести вахту. Жан и Ханс трудились добросовестно, но Хуанито все небрежнее относился к своим обязанностям. Казалось, он, как и плот, вот-вот окончательно утратит равновесие.
Во время своей вахты Хуанито трижды позволял плоту развернуться на девяносто градусов, хотя вполне мог помешать этому. Трижды мы чуть не свалились в море. Понятно, мы разозлились и отчитали Хуанито. Тогда он повторил старую выходку: наотрез отказался нести вахту. Глупое упрямство нашего enfant terrible всем надоело. Жан, Ханс и я решили в дальнейшем держаться так, словно Хуанито не существует, и поделили все вахты между собой. Увы, на этот раз к старой драме прибавился новый акт: Хуанито объявил, что построит лодку и уплывет на ней. Куда уплывет, оставалось неясным, но он с большим красноречием расписывал будущее суденышко и самонадеянно утверждал, что оно будет развивать скорость не меньше четырех узлов!
Представьте себе мое возмущение, когда я увидел, что Жан и Ханс (впрочем, они ведь и сами предлагали нечто такое, когда нас пронесло мимо Маркизских островов) одобрительно слушают разглагольствования Хуанито и чуть ли не принимают его проект всерьез.
Мы с Эриком предвидели появление подобных планов и давно пришли к выводу, что только в одном случае есть смысл построить небольшой спасательный плот и отважиться на гонку со смертью: если мы окажемся очень близко от какого-нибудь острова и, разумеется, с наветренной стороны
Сейчас слишком рано оставлять плот – ведь до ближайшего клочка земли, острова Каролины, не меньше 300 морских миль и с каждым днем нас относит все дальше. Настало время объяснить это остальным.
Я надеялся на свою дипломатию (ведь я не отвергал их планы, а предлагал выждать более подходящего момента). Увы! Они остались глухи к моим доводам. Пришлось потревожить Эрика. Но он чувствовал себя совсем плохо и ограничился словами: – Поступайте, как хотите. Я останусь здесь, на «Таити Нуи-II». Я тоже решительно заявил, что не покину плот; таким образом, мятежной тройке пришлось бы обходиться без штурмана. После этого Жан и Ханс образумились, но Хуанито только еще больше озлобился. Некоторое время он сидел на углу крыши, погруженный в мрачные размышления, потом вдруг встал и вызывающе объявил, что выбросит за борт весь провиант и питьевую воду, «чтобы разом положить конец нашим мучениям».
Конечно, он не посмел выполнить свою угрозу, однако было ясно, что за ним надо следить в оба.
Ночь прошла тревожно, я никак не мог уснуть. Зато Хуанито спал как убитый и на следующий день вел себя гораздо спокойнее. Он с виноватым видом следил, как мы работаем, а на третий день не выдержал – спустился с крыши и предложил свою помощь. Я кивнул, и Хуанито энергично взялся за дело.
Увы, рвения хватило ненадолго. Уже на следующий день Хуанито взбунтовался, на этот раз из-за рациона. Если бы он пожаловался на скудность и однообразие пищи вообще, я бы не удивился. Если бы он пожаловался на невыносимую жажду и потребовал больше воды, я бы понял его еще скорее: наша дистилляционная установка сломалась, и мы уже несколько дней тщетно пытались починить ее. Но требовать меду, от которого только сильнее хочется пить, – это же нелепо! Просто Хуанито хотел досадить больному Эрику, которому мед и сгущенное молоко были необходимы, поскольку он ничего больше не мог есть.
Я было приготовился отчитать Хуанито за низость; вдруг Жан и Ханс примкнули к нему и потребовали поделить оставшиеся банки меда поровну между всеми. Думаю, что и тут дело было не столько в меде, сколько в более или менее осознанном протесте против Эрика, которого они считали повинным в наших злоключениях.
Я без слов достал три банки и отдал им. Правда, уже через несколько часов я пожалел о своей слабости и убедился, сколь опасно становиться на путь уступок. На плоту разыгралась новая драма, и снова в главной роли выступил Хуанито.
Только что он жаловался на маленькие рационы, а когда Жан приготовил обед и подал свежую рыбу и макароны, вдруг отказался есть! Нам этот каприз ничем не грозил, и мы лишь пожали плечами. Тогда Хуанито схватил топор и, не говоря ни слова, перерубил веревки, которыми были привязаны к борту эвкалиптовые бушприты. Мы, точно сговорившись, смотрели в другую сторону, изображая полное равнодушие, но сами лихорадочно думали, как поступить. Наконец я обратился к Жану:
– Послушай, Жан, если тебе не трудно, смастери еще одно весло. Пусть будет запасное, вдруг наше сломается.
Жан сразу смекнул, в чем дело, и спустился с крыши на палубу.
– Молодец, Хуанито, это как раз то, что надо, – решительно сказал он и нагнулся к жердям.
– Не смей трогать, слышишь! – угрожающе прошипел Хуанито, наступая на Жана.
