Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №02 за 1979 год"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
Жанр:
Газеты и журналы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
В давние времена американская черная белка была абсолютным чемпионом по миграции. Она побивала все рекорды численного прироста, и, соответственно, возрастал наносимый ею ущерб. В 1949 году белка разорила плантации виргинской кукурузы, и власти объявили ее вне закона, предложив по 3 пенса за голову убитого зверька. Тотчас охотники за тремя пенсами рассыпались по холмам и долинам Виргинии. За год казна оплатила 1 300 000 убитых белок. Но следующей весной их место заняли другие...
Воздушная акробатика и подземные работы
Врожденная шустрость достигает апогея у белок-летяг. Вопреки бытующим представлениям этот зверек не такая уж редкость: существует не менее двенадцати родов летяг из семейства беличьих (1 В этой главе разговор идет о семействе беличьих вообще, куда входят и летяги, и бурундуки, и луговые собаки... Рассказывать о белке «вульгарис» и не упомянуть о ее ближайших родственниках просто невозможно. (Примеч. ред.)). Скажем, один род птеромисов делится, в свою очередь, на шестнадцать видов, самый знаменитый из которых – тагуан из Юго-Восточной Азии. Это мастодонт беличьего мира: его длина 1,25 метра от кончика хвоста до кончика носа. Вряд ли прохожий испытывает удовольствие, когда такой зверек прыгает ему на плечи.
Строго говоря, летающая белка не летает подобно летучей мыши. Она – специалист по планирующему полету. Кожа на ее боках растягивается в виде шерстистой мембраны, соединяющей передние лапы с задними, так что все тело превращается в «летающее крыло». Хвост выполняет функцию руля высоты и дает «ресурс» лета при приземлении. Таким образом, летяга может планировать от одного дерева до другого на 30 метров по наклонной – под углом в 30—50 градусов – траектории и при надобности лавировать между стволами.
Летяги северных районов Европы, Азии и Америки не идут в сравнение со своим собратом – тагуаном. Длиной в несколько сантиметров, весом в 15 граммов, они выглядят малышами даже рядом с белкой обыкновенной. Но зато этот сверхлегкий зверек отличается завидными воздухоплавательными качествами. Утверждают, что он способен пролететь стометровую дистанцию и закладывать по дороге виражи в 90 градусов.
Прямая противоположность асам воздушной акробатики – род беличьих, опровергающих традиции других членов семейства. Эти не только не летают, но вообще пренебрегают деревьями, предпочитая им земную твердь, куда они зарываются для вящей безопасности. Самый знаменитый их представитель – бурундук. Этого зверька кое-где называют «швейцарцем»: его меховая ливрея желтого цвета украшена черными продольными полосами и напоминает мундир швейцарских гвардейцев, которых и сейчас можно видеть у врат Ватикана.
Бурундук в двадцати шести разновидностях представлен по всему северному полушарию. Он отваживается залезать на дерево, только если находит наклонный ствол. Подобная неловкость побудила бурундука обзавестись вместительными защечными мешками. Таким образом, пища у него всегда не то что под рукой или за пазухой, а гораздо ближе. Набив кладовую-передвижку, он торопится в нору. Не менее трех подземных отделений норы служат ему кладовыми, причем в каждом помещается до восьми килограммов съестного! Американский «швейцарец» вообще отказался иметь дело с деревьями и нацелился грабить плантации и шарить по амбарам, как вульгарная лесная мышь.
Кстати, это не единственный экземпляр «небеличьего» представителя беличьих, водящийся в Америке. Там бегает еще более странное создание.
Согласитесь, что белка, делающая «гав-гав», роющая норы и строящая подобия городов, не может не вызвать любопытства. Такова луговая собачка, или, как ее еще называют, «тявкающая белка». В циномисе, как по-латыни называется зверек, угадывается весьма отдаленное сходство с огненно-рыжим персонажем наших лесных былей. Это тяжеловатое создание, неспособное ни к лазанью, ни – тем более – к планирующему полету. Кстати, этими видами спорта ему просто негде заниматься, ибо в прериях, где он водится, деревьев нет.
Итак, ввиду отсутствия деревьев, зверек принялся рыть норы. А поскольку под землей не пользуются ни балансиром, ни парашютом, хвост уменьшился до совершенно смехотворных размеров для животного, настаивающего на своей принадлежности к семейству беличьих.
Его нора – это целая разветвленная система, включающая коридор, вестибюль, спальню и туалетную. Камбуза нет: луговая собачка не делает запасов. Она жует траву, поедает злаки, а с наступлением зимы впадает в спячку – как сурок. Землю, вытащенную из внутренних галерей, она выкладывает перед входом наподобие бруствера. Иногда размерами холмик напоминает земляную хижину, где могут обитать до шести жильцов зараз, причем один из них, вытянув нос по ветру, сторожит в позе белки.
Расположенные в пяти-шести метрах друг от друга, эти «дома» соединены тропинками, по которым соседи ходят в гости. Американские индейцы называют системы нор «деревнями». При приближении человека сторож принимается тявкать, оповещая жильцов об опасности. По сигналу тревоги «деревня» вымирает: сторожа скрываются тоже. Но через какое-то время из верхушек домов вновь выглядывают настороженные глазки.
На юге Соединенных Штатов «деревни» луговых собачек соединились между собой так, что, если лететь на самолете над некоторыми районами, можно было бы видеть невообразимое созвездие холмиков – уже не деревни, а целый мегаполис длиной 1600 километров, шириной 400, с населением в 400—500 миллионов особей!
Но одна деталь. Все это было в те времена, когда юг США принадлежал индейцам, а значит, там не летали самолеты. С появлением бледнолицых ситуация изменилась. Белым поселенцам нужен был фураж для скота, таким образом, их интересы столкнулись с интересами луговых собачек. В ход пошли ружья и ловушки, в местах особой концентрации были рассыпаны тонны стрихнина. Луговым собачкам пришлось несладко. К сегодняшнему дню их колонии сохранились лишь в засушливых местах, непригодных для скотоводства. Но и там им грозит гибель – на сей раз от автомобилей. Дело в том, что у «тявкающих белок» проснулась особая любовь к шоссе, куда они выбегают погреться на теплом асфальте с наступлением сумерек.
Мало кто сравнится с белкой очарованием и грациозностью. Именно эти качества побуждают многих делать из них домашнюю забаву. Выражение «как белка в колесе» идет именно от этой страсти к одомашниванию вольнолюбивых созданий: быстро убедившись, что без клетки зверек проникает во все закоулки дома, хозяин заключает его в неволю. А так как белка должна ежедневно совершать свою порцию движений, ей ставят за решетку колесо. Она грызет все, что попадает на зуб – но не от дурного нрава, а просто потому, что быстро отрастающие резцы, если их не стачивать, вскоре достигнут такой длины, что зверек просто не сможет есть.
Не слишком ли жестоко держать белку в клетке? Некоторые считают, что вскоре это будет единственный способ уберечь ее от уничтожения. Даже англичане ополчились на серую белку, завезенную на острова из Америки в 1890 году. Она расплодилась в таком количестве, что угрожает частным лесам. Охотиться на нее непросто. У серой белки такой густой мех, что в нем застревают дробинки.
– Для них требуется волчья картечь! – в отчаянии восклицают английские охотники.
В конечном счете было решено озадачить «беличьей проблемой» ученых, и сейчас от их вердикта зависит дальнейшая судьба этого зверька в Великобритании. Будем надеяться, что хвост послужит ему талисманом от дурного глаза.
Морис Кейн
Перевел с французского В. Тишинский
Рожденная солью Тузла
В Тузле, городе под склонами горы Маевицы в северо-восточной Боснии, мне первым делом показали развалины.
Осевшую поликлинику, покосившийся музей, чьи стены иссечены глубокими трещинами. Кривая и по-восточному узкая улица разрушенных домов...
Полное впечатление того, что город не оправился после массированного налета. Но рядом с разваливающимися остатками турецкого захолустья видишь светлые многоэтажные дома, широкие улицы и площади, украшенные памятниками. И понимаешь: не случайно многолюдье, по делу спешат машины, город жив. А первопричина всего – и этих развалин, и этого нового города – соль.
...Шел под вечер с поля усталый крестьянин, захотелось ему испить холодной водицы из ручья, сбегавшего в долину с окрестных гор. Наклонился он, зачерпнул пригоршню и поперхнулся: вода была соленая-пресоленая. Крестьянин позвал односельчан. Оказалось, что ручей протекал сквозь соляную гору.
Земля в этом горном крае родила бедно, всегда приходилось искать приработка. А лучше, надежнее приработка, чем соль, не найдешь. Всем и всегда она нужна. Люди стали копать соляную гору. Потом возникло поселение.
Так, наверное, все и было. Вот только когда? Пять веков назад, когда турки, завоевав край, назвали городок Тузлой? «Туз» – по-турецки «соль», «Тузла» – что-то вроде «соленый». Но и древние римляне в самом начале нашей эры называли здешнее поселение Салинас. А еще раньше – две с половиной тысячи лет назад – древние греки нарекли речушку, протекающую по городку, Ялой – «соляной рекой». Ясно, что о здешней соли знали давно, но из документов достоверно известно, что соль, добытую в Тузле, выварили и продали в 1548 году. Этот год считается началом здешних соляных разработок. Первые промышленные предприятия по добыче и переработке соли были сооружены в окрестностях Тузлы в конце прошлого века.
От продажи соли возник в Тузле весьма скромный достаток: богатыми горцы не стали, но все-таки малое подспорье к нищему крестьянскому хозяйству позволяло сводить концы с концами. В Боснии говорили, что «Цела Тузла ёдну козу музла», и пословица эта «Вся Тузла одну козу доит» – все-таки оставалась справедливой. Край этот по-прежнему был беден, и только соль позволяла тузлинцам как-то выжить. Еще в начале нашего века соль шла только в пищу – людям и скоту.
Но развитие промышленности позволило взглянуть по-новому на единственное в Югославии тузлинское месторождение каменной соли, несравненное сырье для многих продуктов современной химии. Так, уже в годы социалистического строительства возник комбинат «Сода – соль». Его создали в 1971 году, объединив два предприятия – тузлинское, добывающее и производящее соль, и другое, занимающееся содой, в соседнем городке Лукавец. На комбинате работает больше семи тысяч человек, и в Югославии он входит в число ста крупнейших. О его успехах можно много говорить, но мы ограничимся тем, что скажем: благодаря деятельности комбината город вырос. Появились кварталы современных домов, увеличилось население. Комбинат выпускает разнообразнейшую продукцию.
Так соль, найденная в незапамятные времена, позволившая тузлинцам, «доя единственную козу», выжить в трудных условиях, привела их к процветанию и благосостоянию.
Но не только к нему. Я не случайно начал свой рассказ с покосившихся домов с забитыми окнами и дверьми, с провалов и трещин в земле.
«Соль породила Тузлу, а теперь грозит ее разрушить» – эту фразу я слышал в городе буквально от всех.
Технология добычи соли до крайности проста: в пласты заливают воду, а затем выкачивают и выпаривают раствор. И в результате такой добычи под Тузлой образовался целый лабиринт катакомб и множество соляных озер. В центре города почва начала оседать. На это явление обратили внимание еще в 1914 году, однако поначалу не придали ему значения. Дальше – больше. В 1954 году случился настоящий обвал. Кое-где почва опустилась на целых восемь метров. Стали разрушаться жилые дома. В аварийном состоянии оказались две гостиницы, гимназия, банк, универмаг. Пришлось переселить десять тысяч человек. Ущерб громадный – чуть ли не четыре миллиарда динаров. Проблема оказалась столь серьезной, что ее решением занялись не только городские, но и республиканские власти. В октябре 1975 года в городе состоялся симпозиум «Защита окружающей среды от последствий подземной эксплуатации полезных ископаемых», в котором приняли участие и зарубежные специалисты, в том числе советские, польские, чехословацкие.
В чем заключается выход из положения? Добычу нельзя прекратить, ибо в таком случае пришлось бы ввозить соль из-за рубежа. К тому же многие тысячи людей остались бы без работы. Выход был найден во внедрении метода контролируемой добычи. Этот метод успешно применяют в Румынии и Польше, и советы специалистов из этих стран были приняты в Югославии. При этом методе приходится бурить глубокие скважины, доходящие до нижних пластов. В скважины подается вода, и таким образом образуются колодцы, из которых добывается соль; тут можно контролировать и подачу воды, и откачку соляного раствора. Внедрить этот метод, конечно, сразу нельзя, да он и не дает гарантии, что оседание прекратится. Однако оно будет проходить медленнее и под контролем.
Зона оседания достигла четырехсот шестидесяти гектаров. Естественно, в Тузле не дожидаются наступления бедствия и планомерно сносят один район города за другим, выселяя жителей в новые дома. Этим делом ведает специальное учреждение, вероятно, единственное в мире – Дирекция по вопросам оседания почвы. Ее задача – наблюдать за зонами и интенсивностью оседания, давать распоряжения о сносе домов, расценивать ущерб и обеспечивать его возмещение. Комбинат «Сода – соль» ежегодно выделяет из своего бюджета два миллиарда динаров, по этого мало; ведь речь идет не только о материальном ущербе: в городе но стало многих памятников культуры и истории. Снесены две с половиной тысячи квартир, старое здание гимназии, Дом Югославской Народной Армии, гостиница «Бристоль»... На месте снесенных зданий разбиваются парки, сооружаются спортивные площадки.
Так что же такое соль для Тузлы? Благо или бедствие?
С солью в этом городе связано все. Даже уголь – второе богатство края.
Его обнаружили случайно в конце прошлого века, когда искали новые соляные месторождения. Тогда многие соледобытчики переквалифицировались в шахтеров. Но и уголь не принес в те времена процветания городу и благополучия его жителям. Шахтовладельцы платили горнякам за их тяжелый труд сущие гроши. В 1920 году в городе вспыхнуло восстание горняков. Возглавили его коммунисты: их организация уже год как действовала в Тузле. Восстание было подавлено, но эхо его прокатилось по всей Югославии. В память о нем в городе высится на гранитном постаменте бронзовая фигура углекопа, вскинувшего над головой винтовку.
Снова за оружие горняки взялись в 1941 году, когда почти все мужское население Тузлы ушло в партизаны. Восточная Босния превратилась в оплот повстанческого движения. Осенью 1943 года партизанские отряды заняли Тузлу. Вторично – на этот раз навсегда – Тузлу освободили ровно через год бойцы 3-го корпуса Народно-освободительной армии Югославии, наголову разгромившие державших оборону эсэсовцев.
Тузлинское угольное объединение «Крека-Бановичи» (так назывались две маленькие частные шахты, от которых объединение ведет свою родословную) – крупнейшее в Югославии. Здесь работают пятнадцать тысяч горняков.
Еще не так давно уголь шел в основном на железные дороги и на отопление жилищ. Но паровозы уступили место дизель-электровозам, а в быт все больше входит газ и электричество. И было время, когда экономисты серьезно поговаривали, что добычу угля стоит сократить: куда ему выдержать конкуренцию с нефтью!
Но цены на импортную нефть резко возросли. А уголь по-прежнему остается надежным топливом для электростанций.
...Тузла начинается с массивных сооружений ТЭС. Они поднялись справа от шоссе при въезде в город. Поначалу на ТЭС установили два чехословацких блока по тридцать две тысячи киловатт. На их монтаже и пуске учились тузлинские энергетики. Затем на ТЭС стало поступать советское оборудование для энергоблока мощностью в сто тысяч киловатт: котел поставил Барнаульский завод, а турбину – прославленный Ленинградский Металлический имени XXII съезда КПСС. На стройку приехали советские специалисты.
И в 1972 году дал ток первый на ТЭС агрегат мощностью в двести тысяч киловатт. Затем была пущена четвертая очередь станции. Теперь монтируется еще один энергоблок.
Так появилось важное направление развития Тузлы – производство электроэнергии. Самое современное, самое перспективное.
Город Тузла растет. Сносят развалины, строят новые дома. Рост города порождает и новые проблемы.
Заняты в шахтах и на соледобыче мужчины. Но куда приложить труд женщинам? В старой Боснии, где женщина не смела выйти на улицу без чадры, такого вопроса, естественно, не задавали.
На угольном комбинате возникла идея: создать обувную фабрику. На этой фабрике – ее название «Аида» – работают женщины и те горняки, которые по состоянию здоровья ее могут работать в шахте.
...Все началось с соли. Для добычи ее нужны были только кирки, лопаты да мешки. Все обучение рабочего занимало пять минут: вот твоя лопата, вот здесь копают, а здесь – машалла! – получишь деньги за день работы. На всей добыче соли не было ни одного инженера. Какого, впрочем, инженера! Грамотные были наперечет. А вообще в Тузле восемьдесят процентов населения не умело ни читать, ни писать. Правда, по тогдашним боснийским меркам это было не так уж плохо.
В 1959 году в Тузле открылся технологический факультет Сараевского университета. Однако городу и всему краю нужны были не только инженеры. И в городе один за другим стали создаваться новые факультеты.
А в конце 1976 года в Тузле был основан университет – семнадцатый по счету в Югославии и третий в Социалистической республике Босния и Герцеговина.
Сто лет назад в Лондоне на Международной хозяйственной выставке Босния была представлена вениками, деревянными ложками, сушеными грушами да мешком каменной соли.
Той самой соли, которая создала и разрушила старую Тузлу. Той, с которой началась Тузла новая.
Н. Паклин
Вит Мастерсон. Когда наступает полночь
Письмо пришло в понедельник с утренней почтой.
Джеймс Пенн появился на службе ровно в девять. Насвистывая, он вошел в кабинет. Это был молодой энергичный руководитель тридцати пяти лет, поджарый, загорелый, с коротко остриженными волосами.
Настроение у Пенна было, как всегда, отличное. К его приходу секретарша раздвинула шторы, закрывающие прозрачную наружную стену, и Пенн видел воздушные голубые очертания южнокалифорнийского города, тонущего в весенней солнечной дымке. Если день выдавался по-настоящему погожий, ему удавалось разглядеть даже фешенебельный пригород, где он и Бев выстроили себе дом два года назад, сразу же после того, как его назначили главой Отдела контрактов.
В приподнятом настроении он начал разбирать почту. Взял конверт, лежащий сверху, и вытянул из него листок бумаги. Все сильнее недоумевая, он перечитал письмо, хотя и продолжал улыбаться, как будто ему сообщили шутку, смысл которой ускользал. Текст был коротким. Его не печатали на машинке, не писали от руки. Неровные строчки были оттиснуты штемпельной краской прописными буквами – явно литерами из набора игрушечной типографии. Но ничего детского или игрушечного не было в его содержании. Пенн еще раз осмотрел конверт. Проштемпелевано на городской почте в полночь. Он вызвал секретаршу. Она вошла, держа блокнот наготове. Пенн поднял конверт и помахал им.
– Нора, вы ведь вскрывали это письмо. Может быть, ненароком прочли?
– Конечно, нет, мистер Пенн. Что-нибудь не так?
– Ничего, все в порядке, – ответил Пенн, отпуская ее.
Оставшись один, еще раз перечитал письмо, как будто старался накрепко запомнить текст:
«Я знаю, кто ты такой. тебя разыскивают, чтобы убить. если ты мне не заплатишь, я скажу им, где тебя найти. не вздумай соваться в полицию» .
И это все. Ни обращения. Ни подписи.
Всего пять минут назад за столом сидел самоуверенный молодой чиновник, гордящийся собой и своим умением вести дела. Но вот невесть откуда появилась угроза, и он почувствовал, что благополучный мир, созданный им, готов рухнуть.
Джеймс оглядел кабинет, потом посмотрел через окно на город. Там ничего не изменилось, и он сам был тот же, но на столе перед ним лежало письмо, и он знал, что в нем угроза.
«...Кто ты такой. тебя разыскивают, чтобы убить...» Как завороженный глядя на эти строки, Пенн потянулся за телефонной трубкой.
– Ты одна, Бев? – голос Пенна звучал сдержанно.
– Одна. Если бы мне пришлось принимать гостей в такой ранний час, я очень скоро попросила бы у тебя увольнения, – улыбнулась Бев.
Бев хотела его рассмешить. Безрезультатно.
– Джим, у тебя неприятности?
– Нет, все прекрасно. Хотя... есть кое-что забавное. Я тут получил письмо... Слушай.
Он прочел. Бев от изумления полминуты молчала.
– Бог мой, что же это такое?
– Сам не понимаю.
– Но кто мог сочинить такую глупость?
– Не представляю. – Бев услышала невеселый смех мужа. – Возможно, это один из признаков, что мы начинаем кое-что значить в этом мире. Раньше я думал, что только кинозвезды и президенты получают идиотские письма. Может быть, мне следует считать себя польщенным.
– А ты уверен, что никто из твоих коллег не мог так подшутить?
– Что у них на уме, сам черт не разберет. Но твердо знаю – никаких мрачных тайн в моем прошлом нет!
– Ну, конечно, – пробормотала Бев и нахмурилась. Промелькнула мысль: она познакомилась с Джимом всего пять лет назад, после его приезда с Востока. «Ну и чушь лезет мне в голову!» – она решительно покачала головой. – И само собой, я уверена, что у меня за спиной ты не закрутил романа с какой-нибудь красоткой. И все же, что ты думаешь делать?
– Передам письмо в полицию. Это по их части. Я подумал – надо, чтобы ты знала. Но прошу, пойми – переживать не из-за чего.
– Ты правильно поступаешь, Джим, – пробормотала Бев. – Только сразу же звони мне.
Отыскав по справочнику номер телефона полицейского участка, Джим какое-то время продолжал созерцать последнюю фразу письма: «...Не вздумай соваться в полицию ».
Он глубоко вздохнул и снял телефонную трубку. Гудка не последовало. Нахмурясь, он ударил по рычагу. Мертвое молчание.
«Всего минуту назад работал», – подумал Пенн и наклонился над столом, чтобы по селектору вызвать секретаршу. Но раздался осторожный стук в дверь, и на пороге появилась Нора.
– Мистер Коновер просит вас немедленно подняться к нему.
– А он не сообщил, зачем я ему понадобился?
– Мистер Коновер просил, чтобы вы захватили с собой письмо. Он сказал, что вы знаете, о каком письме идет речь.
– Ах, вот оно что, – мрачно отозвался Пенн. – Во всяком случае, догадываюсь.
– Передайте в отдел кадров – пусть откопают личное дело мистера Пенна и принесут мне.
Мистер Коновер отпустил кнопку селектора и откинулся на спинку кресла, похожего на трон, – привычная тонкая улыбка светилась на его губах.
Коновер был вице-президентом фирмы «Вулкан», в его обязанности входило обеспечивать бесперебойное функционирование сложнейших систем авиационного завода. Только вопросы, имеющие политическую окраску, отправлялись на верхний этаж, где решались самим Стариком. И когда секретарша доложила, что пришел мистер Пенн, Коновер встретил его у дверей теплым рукопожатием.
– Присаживайтесь, Джим. Письмо с вами?
– Со мной, – раздраженно ответил Пенн. – Но я хотел бы узнать...
– Одну минуту, – прервал его Коновер. – Сначала я должен прочитать письмо. – Он взял конверт из рук Пенна и, усевшись за стол, добавил: – Полагаю, что предотвратил неправильный шаг, который вы чуть было не сделали.
Пенн, не шевелясь, сидел на стуле лицом к Коноверу и молчал.
– Гм, – пробормотал тот, закончив с письмом. – Довольно необычно, не правда ли? Но что же за этим кроется?
– Мистер Коновер, может быть, сначала вы согласитесь объяснить мне, как вы о нем узнали?
– Говоря по правде, помог случай, я бы сказал – счастливый случай. Думаю, для вас не секрет, что фирмой проводятся меры по обеспечению секретности, и одна из таких мер – подключение подслушивающих устройств к телефонам руководящего персонала. Сегодня как раз прослушивался ваш аппарат.
– Но если вы не доверяете тем, кто работает у вас...
– У нас работают свыше тридцати тысяч людей обоего пола. Знать каждого мы просто не в состоянии. Это неизбежная расплата за широкий размах. Поэтому не думайте, что мы имеем что-нибудь лично против вас, Джим. – Тонкая улыбка Коновера превратилась в широкую. – Ну а теперь ваша очередь бить по мячу. Так что же кроется за всем этим?
– Не имею ни малейшего понятия, – ответил Пенн, не дрогнув под пристальным взглядом Коновера. – Последние полчаса я только тем и занимался, что ломал голову. Я не сделал ничего противозаконного и, уж конечно, ничего такого, за что меня хотели бы убить.
– Вы так уверены?
– А как же еще? – нахмурился Пенн. – А вот вы ставите вопрос так, будто допускаете, что письмо содержит хотя бы крупицу правды.
– Я ничего не допускаю. Я лишь пекусь об интересах фирмы.
– Мне не совсем ясно, что общего между письмом и фирмой. Письмо – мое частное дело.
– Джим, вы один из руководителей «Вулкана». Если будете опорочены вы – как бы обвинения ни были смехотворны, – будет опорочен и «Вулкан». Ну посудите сами. Вы ведь в состоянии оценить деликатное положение, в котором мы все находимся. Нам предстоит заключение контракта с военно-воздушными силами, и это заключение висит на волоске. Кому же, как не вам, знать об этом, вы ведь заведующий Отдела контрактов. Любой намек, тень скандала, и все летит к черту, а если вдруг выяснится, что кто-то из руководящего состава «Вулкана» замешан в истории, связанной с шантажом... – Коновер с преувеличенным отчаянием покачал головой.
– Я не считаю, что в чем-либо замешан, – твердо заявил Пенн. – Раз я обращаюсь в полицию, этого достаточно, чтобы понять – мне скрывать нечего.
– Вполне с вами согласен, – поддержал Коновер. – Но не мешает вспомнить, что произошло полторы недели назад с нашими коллегами из авиационного завода «Бриско», которые тоже были ни к чему не причастны. Однако до сих пор их именами пестрят все газеты. Отправной пункт моих действий: предотвратить огласку в печати. Теперь вы понимаете, почему я вынужден был отключить вас, прежде чем вы дозвонились в полицию. – Он изучающе посмотрел на Пенна. – Догадываюсь, что вы считаете мой поступок несколько своевольным.
– Признаюсь, слегка удивился.
– Видите ли, у меня было такое чувство, что самое разумное – не давать делу официального хода, особенно если оно выеденного яйца не стоит. Однако я не собираюсь разыгрывать партию в одиночку. Предположим, что сегодня днем соберутся руководители нашего предприятия и совместно обмозгуют, что и как. Старику пока ничего сообщать не будем: Ваше мнение, Джим?
– Согласен. – Он знал, что возражать бесполезно.
– Отлично. – Коновер встал, показывая, что обсуждение закончено. – А пока никому ни слова. – И, почувствовав, что Джим хочет возразить, добавил: – Хорошо вас понимаю. Но у людей, занимающих ответственные посты, есть свои неудобства. Даже личная жизнь не принадлежит нам.
– Да, сэр.
– Ну а сейчас я думаю заняться вот этим – Коновер похлопал по конверту. – Если вы, конечно, не возражаете.
– Нет, сэр, – деревянным тоном подтвердил Джим.
Коновер проводил его до дверей и смотрел, как он удаляется по коридору.
«Красивый парень, – подумал Коновер, заприметив, каким взглядом секретарша окинула широкоплечего Джима. – Мужественный, даже чересчур, и вид какой-то бесшабашный, что так нравится женщинам. Хотел бы я знать, откуда у него на левой скуле два небольших шрама».
Коновер протянул руку. Секретарша подала ему папку в твердом переплете.
– Досье мистера Пенна, сэр.
– Хорошо, а теперь звоните в Отдел безопасности и передайте, чтобы мистер Шоли немедленно зашел ко мне. И сразу же начинайте оповещать заведующих отделами, что в три часа я жду их у себя в кабинете.
Секретарша вышла. Коновер снял трубку и, набрав номер самого крупного в городе банка, попросил соединить его с президентом.
– Дейв? Говорит Эрни Коновер. По моим сведениям, у одного из наших руководящих работников счет в вашем банке. Его имя Джеймс Пенн. Я хотел бы знать размер вклада, и, что более важно, поставьте меня в известность, если в ближайшее время им будут сняты значительные суммы. Само собой, все останется между нами. Сделаете? Великолепно! – И Коновер удовлетворенно положил трубку, раскрыл папку в твердом переплете и погрузился в чтение.
Шоли руководил заводской службой безопасности. Этот отдел был, по существу, частной полицией «Вулкана». Неряшливо одетый, с нескладным длинным телом, он сидел, ссутулившись в кресле, напротив Коновера и читал анонимное письмо, иронически ухмыляясь.
– О"кэй! Чем могу быть полезен?
– Я прошу вас расследовать для меня это дело. Начнем с письма.
– Тут особенно не разбежишься: бумага самая обычная для машинописи, конверт тоже обычный. Текст отпечатан литерами игрушечного набора – это проще, чем вырезать слова из газет, да к тому же легче спрятать концы в воду. Но так или иначе пусть конвертом займутся в лаборатории.
– Теперь другая сторона вопроса – Джеймс Пенн. В самом деле, насколько хорошо мы знаем этого человека?
– Уж во всяком случае, лучше, чем собственная жена, – хмыкнул Шоли. – Наше досье, мистер Коновер, содержит исчерпывающую информацию. Сведения об интересующем вас человеке я собирал сам.
– Жена знает Пенна всего пять лет. Нас же интересует вся его жизнь, с самого начала.
– Пожалуйста. – Шоли раскрыл папку и начал читать вслух: – «Джеймс Пенн. Родился в Чикаго, штат Иллинойс. Родители скончались. Посещал начальную и среднюю школы в Чикаго. Окончил Иллинойский университет. Имеет степень бакалавра административного управления. Три года служил в военно-воздушных силах, уволен в запас в чине лейтенанта. Работал в компании «Бендикс» специалистом по правительственным договорам, затем у Макдонела – экспертом по производительности труда. Поселился в Калифорнии пять лет назад...»
– Я и сам умею читать, – раздраженно перебил его Коновер. – Необходимо еще раз перепроверить мельчайшие факты его биографии. По возможности, скрытно. Поскольку заниматься этим придется вам, меня интересует ваше мнение – стоит ли установить наблюдение за Пенном? Негласное, конечно, так, общий надзор, пока не выясним нашу позицию. Надеюсь, мы понимаем друг друга?
– Мне непонятно только одно, – Шоли поднялся, – поручается ли мне очистить Пенна от подозрений или наоборот?
Коновер с достоинством ответил:
– Вы обязаны узнать правду.
– Это значительно затруднит расследование! – иронически заметил Шоли.
Коновер открыл совещание драматическим жестом – высоко подняв утреннюю газету. Один из заголовков на первой странице, набранных крупным шрифтом, гласил: «Расследование убийства профессионального игрока зашло в тупик».
