Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №02 за 1979 год"

Через пролив – в другую эпоху

Провести красным фломастером на карте пунктирную линию от Паданга, центра провинции Западная Суматра, до острова Сиберут, крупнейшего в архипелаге Ментавай, было куда проще, чем совершить путешествие.

В канцелярии губернатора нахожу господина Абрара.

– Очень приятно – вы, иностранец, интересуетесь тем, что делается для развития отсталых районов нашей провинции. – Из огромного шкафа он достает тоненькую папку. – Вот здесь пока все наши планы. Понимаете, мы еще плох знаем людей, населяющих архипелаг. Но начали изучать. Послал туда представителей власти – нескольких чиновников и полицейских. Образовали уезд Ментавай, но пока его центр находится здесь, в Паданге.

– Скажите, а как мне попасть на Сиберут?

– Трудно, но я попробую вам помочь.

Абрар вышел из комнаты и вернулся только через полчаса.

– Идите в порт и спросите капитана Муара. Возможно, он согласится доставить вас на Сиберут.

Муар, капитан крошечного суденышка с гордым названием «Раджавали» – «Орел», оказался совсем молодым парнем. Без лишних слов он излагает свою «программу»: за тридцать пять тысяч рупий он доставит меня на остров и обратно. Я соглашаюсь.

– Тогда идите на рынок и купите побольше листового яванского табака, – советует Муар. – Он дешевый, зато крепкий, его ментавайцы очень любят. У них ведь курят все – от младенцев до древних старух. Еще купите леденцов и цветного батика. Для подарков.

Вечером господин Абрар появляется в моем номере со скромно одетым молодым человеком.

– Мой брат Мухтар, – представляет он спутника. – Только сегодня приехал из Медана. Учится там в университете, специализируется на изучении жителей архипелага Ментавай да к тому же составляет словарь их языка, – Абрар ободряюще похлопывает брата по плечу.

– Не могли бы вы взять меня с собой? – нерешительно спрашивает Мухтар. – Я бы вам пригодился...

– Конечно, возьму, – поспешно соглашаюсь. – А вы уже бывали на этом архипелаге?

– Три раза. Два раза даже матросом нанимался. Но чтобы узнать тамошнее население, этого мало. Думаю после университета попробовать устроиться в администрацию на Сиберуте.

– А что значит «Ментавай»?

Мой будущий спутник смеется.

– Первый вопрос, и будущий специалист в тупике. Видите ли, одни говорят, что оно произошло от соединения слов «ама» – «отец» и собственного имени Таве, как звали якобы первого человека, прибывшего на Сиберут. Аматаве постепенно превратилось в Ментавай. Но я в это объяснение не очень верю. По второй версии название было дано архипелагу голландцами, которые впервые появились там в 1608 году и, как всякие завоеватели, захватив заложников, стали требовать золото. Жители островов понятия не имели о нем, но, завидев необычно одетых, непохожих на них людей, кричали соплеменникам: «Мян ита ой!» Голландцы и окрестили архипелаг Ментавай. А возглас означал лишь предупреждение: «Спасайся!» Сами жители называли себя просто «аспи» – «живущие, люди»...

...День выдался пасмурным. Справа по борту над пенными гребнями волн возникает темная полоска, по мере приближения меняющая цвет па ярко-зеленый. Почти к самой кромке прибоя подступают заросли мангров и толстенных саговых пальм. Муар осторожно ведет своего «Орла» к низкому берегу. Наконец он стопорит машину, сбрасывает якорь, и суденышко замирает. Тут же из устья небольшой речушки выскакивает больше десятка лодок разных размеров и устремляется к нам.

Муар делает знак хозяину самой большой из них.

– На ней поплывете к берегу, нам ближе не подойти.

Я забираю самое необходимое – фотоаппаратуру, продукты, сумку с подарками – и начинаю цирковой номер: высадку в пляшущую на волнах лодку. Ментавайцы долбят суденышки из толстых деревьев, заостряют нос и корму, совершенно не беспокоясь о киле. Поэтому лодка, оставшаяся фактически все тем же огромным круглым бревном, ведет себя соответственно. Нужно артистически владеть единственным веслом, чтобы удерживать равновесие да еще заставлять ее двигаться вперед с довольно большой скоростью.

– Ментавайцы верят, что все, что есть на земле, – живое и неживое – имеет свою душу, – рассказывает Мухтар, хотя меня больше волнует, доплывем ли мы до берега. – Если у ментавайца начинает протекать лодка, это отнюдь не означает, что она рассохлась или сгнила. Нет, просто душа покинула лодку. Дом подмыло ливнями, и он развалился – душа ушла из дома. Стрела или лук сломались на охоте – душа ушла из них...

Наконец-то наша пирога ткнулась носом в песок, мы выходим на берег, где собралось уже много жителей деревни. Люди одеты, кто в набедренные повязки, кто в шорты пли кусок полотна, обернутый вокруг талии. Да и полицейский – первый представитель власти, встретивший нас, был бос, но с пистолетом на боку. Он долго вертит документы, потом предлагает проводить к комиссару полиции.

В глинобитном домике, куда мы идем по узкой тропинке, сопровождаемые всеми, кто был на берегу, нас ожидает комиссар полиции района Али Мохтар, человек с добродушным лицом, расплывшимся в улыбке.

На комиссаре красная рубашка навыпуск, под ней ремень с пистолетом. Еще двое парней заходят в комнату. У них тоже пистолеты.

– Что, здесь опасно? – спрашиваю комиссара.

– Ничего подобного, – опять улыбается он. – Пистолеты просто положены по форме. В случае чего, они не помогут. У здешних жителей оружие посильнее – отравленные стрелы. Никакой доктор не спасет.

Я прошу рассказать о районе, его жителях.

– Район трудный, – говорит комиссар уже серьезно. – Деревни разбросаны, дом от дома далеко. Живут в таких местах, куда и добраться часто невозможно. Пока только на побережье мы построили три школы, хотя учебников мало. Нет еще ни одного врача. Только несколько медсестер, в основном монахини из католической миссии. Разумеется, мы хотим как можно больше помочь ментавайцам, хотя это нелегко. Вот, к примеру, сковородки и кастрюли, ложки и тарелки. Ментавайцы в глубине острова не знают железа: варят еду в бамбуковых сосудах, жарят мясо на углях или насадив его на палку. Голова кругом пойдет, пока научишь.

Народ они добрый, – продолжал комиссар Али Мохтар. – Тут никогда не было войн между племенами. Люди веселые, любят петь, танцевать, устраивать всякие празднества. Иные длятся целыми месяцами. Время тянется медленно, потому что жизнь однообразная: добыча пропитания, охота, приготовление пищи. Было бы хоть побольше работы в поле, но ее, увы, немного. Посадят что-нибудь – батат или ямс – и ждут, когда урожай надо убирать. Все остальное добывают в лесу, болотах, реках, в море. Имущество – только красивые панцири черепах да ракушки. Этого добра в каждом доме много. Любят, конечно, красивую материю, вроде батика. Кстати, сегодня в деревне Мелекет начинается свадьба. Старшина сам приходил, приглашал меня. Ну а я – вас.

За разговорами время протянулось до обеда. Едим вареный рис с рыбой и печеными бананами, запиваем кокосовым молоком. Во рту все горит от острой приправы.

– Без специй тут не обходимся, помереть можно, – говорит комиссар.

Заходит разговор о болезнях. Какие они здесь?

– Я не врач, но одну болезнь хорошо знаю – лихорадку. Страшнее всего. Бывают сезоны, когда люди мрут один за другим. Лекарства нам сюда привозят, пилюли мы предписываем ментавайцам пить каждый день, чтобы не заболеть. Но разве за всеми уследить, выбрасывают. Наверное, постепенно поймут их пользу. Увидят наконец, что те, кто пьет лекарство, не болеют. Да еще одна болезнь косит – желудок болит. Это не холера, ту я знаю. Может, вода плохая – а пьют ведь некипяченую, прямо из болота, из любой ямы...

Часа через два Али Мохтар говорит, что пора отправляться в путь, если хотим успеть на свадьбу. Впереди идет босоногий полицейский в зеленых шортах, за ним посланец из Мелекета, человек неопределенного возраста с лицом, изрезанным глубокими морщинами. Мы с комиссаром и Мухтаром замыкаем растянувшуюся цепочку. Дороги здесь нет, никто никуда ни на чем не ездит. Местные жители не видели не то что автомашины – даже телеги, и вообще с колесом незнакомы. Еле заметная тропинка петляет в зарослях. Когда она подходит к ручейку или болоту, перебираемся по переброшенному стволу дерева. В одном месте, не удержавшись на бревне, соскальзываю по колено в густую липкую грязь, оставив в ней ботинок.

Наконец тропинка упирается в заливчик шириной метров в сто. Справа непроходимая топь, откуда сочится ржавая болотная вода.

– Ничего, – говорит Али Мохтар. – Скоро придет лодка.

Рассаживаемся на поваленных деревьях. Наш проводник из Мелекета тут же начинает обшаривать поваленные ветром пальмы, то и дело, не глядя, опускает что-то в плетенную из травы сумку, подвешенную к поясу коротких штанов.

Заметив, что я внимательно наблюдаю за добытчиком, Али Мохтар рассказывает:

– Местные, кажется, не знают голода. Кругом острова много рыбы. Ее ловят и сетями, и плетенными из бамбука узкогорлыми корзинами, перегораживая для этого реку или заливчик. Кокосы, саговые пальмы, келади, сахарный тростник, батат, ямс, фрукты – всегда есть чем насытиться.

– Но мясо-то все-таки они едят?

– Редко. Когда повезет на охоте убить из лука или копьем кабана, косулю, дикого кролика. Весной к острову приплывают черепахи откладывать в песок яйца. Тогда наедаются мяса. Но с каждым годом черепах становится меньше. В болотах, реках, в прибрежных водах ментавайцы добывают улиток, моллюсков, устриц, морских ежей и ими хоть немного восполняют нехватку мяса.

– Разве у ментавайцев нет домашнего скота?

– Кроме свиней и кур, другой живности не разводят. Этому нам предстоит их еще научить. Думаем завезти сюда овец или коз. Но не знаем, приживутся ли.

А лодки все нет и нет. Наш сопровождающий предлагает переправиться вброд – здесь неглубоко. Снимаем с себя одежду и, подняв ее над головой, входим в залив. Приятная свежесть охватывает тело. О ноги бьются рыбы, и это кончается тем, что я с испугу приседаю и опускаюсь с головой. Хорошо, что аппаратуру, пленку и блокноты оставил комиссару, решившему дожидаться пирогу, которая придет в Мелекет своим путем.

Опять пробираемся цепочкой по узкой тропинке. Вскоре выходим на поляну. Справа и слева стоят дома на сваях, с выдвинутыми вперед открытыми площадками, где располагается очаг. Лестниц нет: подняться можно только по приставленному бревну с зарубками.

Обходим один, другой, третий дом – все пусты, ни единой души. Пользуясь случаем, изучаю внутреннее устройство ментавайского жилища. Оно состоит как бы из трех комнат-камер, каждую занимает одна семья. Утварь, развешанная на веранде и внутри дома, самая простая: сосуды из бамбука, металлические сковородки. Отдельно – луки со стрелами и копья. Много черепаховых панцирей, почти все с пробоинами. Значит, добыты черепахи были с помощью копья. Передняя стенка веранды увешана черепами кабанов и оленей, составляющих гордость и основное богатство хозяина. По удаче на охоте, по добычливости судят о качествах человека, и украшения из кабаньих или оленьих зубов дают право на уважение соплеменников.

Внезапно из-за зеленых зарослей доносятся ритмичные удары барабана. Мухтар объясняет, что это началось главное веселье возле общинного дома. Дело в том, что ментавайские деревни строятся удивительно беспорядочно – кто где захотел, там и вбивает сваи для своего будущего жилища. Ни оград, ни заборов, ни четкой планировки. Иногда жилища стоят, чуть ли не опираясь друг на друга, а порой, как говорят, до соседа не докричишься. Тут, конечно, играет роль и родство хозяев: отделяясь, если позволяет местность, дети не уходят далеко от родителей.

Идем на звук барабана и попадаем на некоторое подобие деревенской площади. Общинный дом по архитектуре точно такой же, как остальные, у «крыльца», – а точнее между сваями, под галереей, – целые горы пустых ракушек самых разных размеров. Но больше всего удивляют раковины речных и болотных улиток – в каждую войдет стакана два воды.

На веранде общинного дома собрались женщины. Курят, изредка перебрасываются фразами. Женщины в праздничных одеждах – коротких юбочках из пальмовых волокон, на запястьях плетенные на травы браслеты, у некоторых в ушах серьги из перламутровых ракушек или блестящих камешков Верхняя часть тела полуприкрыта неким подобием жилета из пальмовых листьев. Одежда мужчин – короткие штаны или набедренная повязка из пальмового луба, поддерживаемая поясом из тонких стеблей ротанга.

Самое главное украшение каждого ментавайца старше двадцати лет – это татуировка. Сложностью рисунка она не отличается. Ее особенность в том, что кружочки, треугольнички, пунктирные линии, спирали покрывают все тело человека от лица до ступней ног. У женщин рисунок начинается у крыльев носа, спускается по шее. Художник покрывает плечи параллельными линиями, потом собирает их в пучок и ведет к груди. Затем из концентрических кругов, как нитки из клубка, линии разбегаются по животу, бедрам и стекаются у щиколоток. Узоры поражают своей замысловатостью, а главное, терпением «украшенных». Я видел рисунки – крестики и кружочки – даже на веках. Мухтар рассказывает, что краска делается из сока сахарного тростника, смешанного с красящими веществами, получаемыми из корней нескольких растений. К этому добавляется зола и перетертые семена «каких-то» плодов. Делают наколки шипами дуриана.

Ментавайцы татуируют тело практически всю жизнь. Говорят, правда, что сейчас все реже родители придерживаются этого обычая, но я видел грудных детей с уже нанесенными наколками на ручонках и теле. Взрослеет человек – обширнее становится татуировка. И к середине, а то и концу жизни тело оказывается сплошь покрыто рисунками. Сделай такую татуировку сразу, человек не проживет и нескольких дней – умрет от заражения крови. Недаром татуировка у ментавайцев является символом храбрости.

...Праздник только набирал силу. Санамунгоган (1 Санамунгоган – глава большой семьи (ментавайское).) Кереги женил своего младшего сына Тулуана на красавице Хитти. Сегодня последняя стадия сватовства: встреча жениха и невесты на глазах всего рода, всей деревни. Они, конечно, встречались не раз, потому и полюбили друг друга. Но сегодня молодые должны делать вид, что никогда друг с другом и слова не вымолвили. И такова сила традиции, что жених с невестой действительно выглядят очень стесненными.

Тулуан – высокий, плечистый парень, с узким разрезом глаз, характерным для ментавайцев, в одной набедренной повязке, со сплошь татуированным телом, – стоит, подчеркнуто не обращая внимания на Хитти.

Все вокруг пронизано звуками музыки. А на мосту через ручей начались танцы под сложные ритмы двух барабанов. Движутся плавно, изображая брачные танцы птиц.

Быстро темнеет, посыпался мелкий, как из сита, дождик, и мы идем в общинный дом побеседовать со знающими людьми. Самыми главными здесь были два человека – «уттек леггаи» и «сикере» (1 Уттек леггаи – сельский вождь, старшина; сикере – колдун, духовный вождь.). Если первый олицетворяет всю административную власть, – она, по правде говоря, не так уж и велика, – то второй представляет как бы духовное начало. Колдуном оказался добродушный и веселый распорядитель празднества – он везде поспевал, подсказывал, распоряжался, дирижировал, расставлял людей.

Еще недавно колдун был главным лицом в ментавайской общине, он держал людей в страхе: ведь с ним общались духи! Теперь его влияние ослабло. Как шутит комиссар полиции, старшины стали президентами, а колдунам оставили департамент здравоохранения (со всеми болезнями идут к колдуну) да министерство по делам религий.

Ментавайцы – народ очень общительный. Любое событие – большое или малое – отмечается веселыми праздниками с танцами и Пеннем. Веря в могущественные силы окружающей их природы, они поклоняются и молятся любому непонятному явлению природы. Если человек оказывается в трудном положении, это потому, что, помимо добрых духов, чуть ли не под каждым деревом скрывается злой. Он только и думает о том, как бы, подкараулив ментавайца, пробраться в его душу. Злой дух запросто прикидывается каким-нибудь фруктом, плодом, прячется в воде. Съел человек, допустим, дуриан или выпил воды – и заболел. Так объясняются и лихорадка, и желудочные болезни. Правда, злой дух, по их поверью, вредит ментавайцам потому, что ему скучно. Если его развеселить, то он покинет душу, и человек станет снова здоровым. Вот почему по случаю болезни здесь устраиваются веселые праздники.

Смерть тоже сопровождается празднествами, чтобы душа умершего не была печальной. Ведь горевать нет оснований: просто ментаваец переселился туда, где вдоволь всего – кабанов, черепах, моллюсков, саговых и кокосовых пальм...

Я расспрашиваю о взаимоотношениях в семье. Узнаю, что молодые люди женятся по любви, но согласие родителей обязательно. Жених не дает выкупа за невесту, но родителям ее преподносит подарки: например, кокосовую пальму, дерево дуриана, разные плоды, одну-две курицы, корзину с наседкой и цыплятами. Никто не откажется, если жених подарит сделанную им деревянную миску или долбленую лодку. После сговора начинается подготовка к свадьбе. Она может продолжаться и несколько недель, и даже два года, пока не будет сделано все, что нужно для жизни молодых, включая изучение неписаных традиций и обычаев племени, которые, кстати, гласят, что юноша должен жениться только тогда, когда чувствует, что может прокормить жену и построить собственный дом.

Обязанности жены и мужа у ментавайцев довольно четко очерчены. Жена должна добывать рыбу, исключая рыбную ловлю в море, выращивать келади, заготовлять дрова, готовить «чубе» – пищу. Муж обязан собирать саго, то есть рубить созревшие пальмы и делать муку из их сердцевины, обрабатывать поля под кокосы, следить за состоянием дома, заниматься торговым обменом. Если родители невесты не соглашаются на брак, жених «похищает» девушку, и их с радостью принимает любая семья. Через несколько дней родители и вся деревня принимают молодых, устраивая очередной праздник.

Правом наследования – а имущество, которое предстоит наследовать, определяется еще при жизни его хозяина (земля, кокосовые пальмы, лодки, снасти), – пользуются дети, как мальчики, так и девочки. Учитывая склонности детей, определяют, кому будет принадлежать земля, кому лодки, кому оружие. Если при жизни отца наследство не было поделено, то оно переходит к старшему сыну, а уж он обязан заботиться о братьях и сестрах...

Прервав свою лекцию, сикере представляет нам лучшего охотника по имени Кериманай. Ему немного лет, но на лице лежит печать нелегкой жизни, а все тело покрыто татуировкой и бесчисленными шрамами. Колдун говорит, что нет такого зверя, которого не добыл бы Кериманай.

– А крокодила? – спрашиваю я.

Кериманай испуганно отшатывается. Оказывается, крокодил – тотемное животное рода, убивать его запрещается, чтобы не навлечь беды на весь род. Потом, сбегав домой, охотник показывает свое оружие – стрелы и копья из бамбука. Впрочем, их главная сила в «омае» – яде вроде сока кураре.

Вполне серьезно охотник медленно рассказывает мне:

– Если ты захочешь у себя дома приготовить омай, то возьми по одной части коры и листьев дерева кураре, острого, почти ядовитого перца, листьев дерева банглай и корней дерева туба...

...Из Мелекета мы возвращались поздно ночью, хотя времени на переход потратили значительно меньше: у заливчика, который днем переходили вброд, нас ожидала лодка. Мы шли по тропе размеренно и скоро. В черном небе висела яркая полная луна. Ее свет делал этот буйный зеленый мир таинственным и торжественным.

М. Домогацких / Фото автора