Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №04 за 2009 год"

Незримая античность

В Фессалии нет памятников архитектуры первой величины, как в Афинах, или лабиринта, как на Крите. Но именно с нее стоит начинать знакомство с Древней Грецией. Здесь, на Олимпе, – жилище богов, здесь олимпийцы 10 лет бились с титанами и здесь же произошла ссора, развязавшая Троянскую войну – самую знаменитую мифологическую схватку между Западом и Востоком. Это, конечно, лишь часть Греции, но это именно тот случай, когда часть больше целого. Фото вверху: CORBIS/RPG

Фессалоники (таково полное греческое название города Салоники), куда мы прилетели, – это еще не Фессалия, а соседняя греческая провинция Македония. Просто здесь расположен ближайший международный аэропорт. Впрочем, связь между двумя топонимами имеется: город получил свое имя в конце IV века до н. э. в честь дочери царя Филиппа. Ее назвали Фессалоникой как раз по случаю завоевания Фессалии.

Не только македонцы, но и персы, и римляне входили в Элладу той же дорогой, какой мчимся сегодня по автостраде мы. Час пути – и мы в Фессалии.

Дом богов

Полоса ничем не примечательной равнины между морем на западе и туманными горами на востоке становится уже, и вскоре появляются указатели «на Диону» (буквально – на Зевсову деревню), а затем и «на Олимп». Осенью, когда дым от сжигаемой стерни на полях навевает мысли о тучных жертвоприношениях прошлых времен, может показаться, что вот-вот увидишь, как здешние крестьяне по-прежнему совершают обряды в честь древних богов. Горный кряж, местами доступный и для автомобилиста, сохранил первозданный вид того самого «многоглавого Олимпа», о котором мы читаем в «Илиаде». Вот перед нами священная и высочайшая (почти 3000 метров) из вершин горной цепи, которая отделяет Фессалийскую равнину от Эгейского моря. Далеко на юго-западе – Офридский хребет. И сразу – первая ассоциация. Первоначально, как говорит предание, Фессалия была заселена титанами. Младшее поколение богов во главе с Зевсом – внуком Урана и Геи, Неба и Земли, – сражаясь с ними за власть, заняли Олимп, самую неприступную из гор. Титаны, нападавшие с Офридского хребта, проиграли. И им ничего не оставалось, как попрятаться в фессалийских лесах и пещерах.

На Олимпе нет храмов. Больше нигде в Греции местность не предложит самое себя как законченный миф. Рассказывают, что на исхоженный туристами афинский Акрополь грузовиками специально доставляли гравий, чтобы вновь прибывшие тоже могли увезти «камушек из сердца Эллады». Тут, наоборот, – все настоящее. Вот на дорогу высыпалось несколько крупных и мелких камней – видно оранжевое русло оползня, по которому их смыло, протягиваю руку, с двух небольших осколков легко оттирается желтизна, и они начинают беломраморно поблескивать. Их никто сюда не привозил: это по ним ходили греческие боги.

Вместо древних развалин – дорожные указатели, точно случайно рассыпанный по местности мифологический словарь. Вот «река Анавр», в которой потерял сандалию Ясон, вот «Сперхий», чьим водам обещал подарить свои локоны Ахиллес. Почему не сдержал обещания? Потому что погиб Патрокл, и другу пришлось возложить свои локоны на погребальный костер.

Не в виде скульптур, а в облике животных тени и образы древних божеств будут сопровождать нас по всей Фессалийской равнине. Объехав подножие Олимпа, мы переедем через реку Пеней (Пиньос) и устремимся вдоль ее течения. В самом начале пути нас встретят лебеди, по-гречески – кикны. Здесь, между Малым Олимпом и горой Оссой (Осой), когда-то жил злобный великан Кикн. Он останавливал редких путников и отрубал им головы, чтобы украсить черепами храм своего отца – бога войны Ареса. Этот зверский обычай пресек по приказу Зевса Геракл. Герой уже начал было отрывать Кикну голову, но Арес взмолился к громовержцу, и тот ударом молнии остановил силача. Арес же превратил сына в лебедя. Вот почему у птицы такое имя, такая кривая шея и такой скверный характер.

Ассоциация 1 (орнитологическая)

Белым, как лебедь, был раньше и фессалийский ворон. Когда олимпийцы отвоевали эти места у титанов, он стал вестником богапрорицателя Аполлона. Ворон носился от Олимпа к святилищу в Дельфах и обратно, дважды в день пролетая над Фессалийской равниной. А там жила прекрасная титанида Коронида, возлюбленная солнечного бога. Однажды любопытный ворон заметил, что у красавицы имеется и другой возлюбленный – могучий лапиф Исхий (лапифы – это фессалийские великаны, оборотни и силачи, которых легенды изображают то прародителями кентавров, то их вечными соперниками). Когда ей настало время рожать, он разнес слух, что, мол, отец младенца – вовсе не Аполлон. Разгневанный бог испепелил Корониду, но сына – то ли своего, то ли Исхия – пощадил, дал ему имя Асклепий и наделил даром врачевания. А вот ворона Аполлон в наказание за дурную весть из белого сделал черным. С тех самых пор повсюду в Европе отношение к ворону двойственное – он и мудрец, и сплетник, многое ведает, но и многовато каркает.

Афина и Посейдон поспорили, кому стать покровителем Аттики. Посейдон подарил местным жителям источник, но они предпочли дар Афины – оливу. Неудивительно, что и сегодня греки главные потребители оливкового масла в мире

По Темпейской долине

Каркающие черные вороны в небе и молчаливые белые лебеди в излучине Пенея проводили нас туда, где вместе с рекой дорога сворачивает вглубь материка, в Темпейскую долину. На автомобиле отсюда до Фессалийской равнины можно доехать за несколько минут. Но намного интереснее пройти эти 10 километров пешком. Дорога пролегает по гигантской расщелине между Олимпом и Оссой, по дну ее течет Пеней, а со склонов, в самых узких местах, в реку устремляются водопады. Буйная горная растительность, укрывающаяся здесь от палящего солнца, мощными корнями черпает из них влагу. Одним взглядом сложно объять всю многоярусную стену: в низине – хвойную, повыше, на каменных ступенях, – лиственную, на пятачках скал – лужайки, где растут теплолюбивые оливы, лавры и мирты. Кажется, что сам акт разделения гор водами реки произошел совсем недавно, чуть ли не вчера.

И вновь вспоминаешь, что над старшими родичами олимпийцы так никогда и не восторжествовали окончательно. Особенно в Фессалии. За каждым животным или растением, за каждой скалой и звездой спрятана какая-то тайна (или история превращения) еще не свершившегося, действующего. Вот мы въезжаем в самую узкую часть расселины. Где-то совсем рядом сын Аполлона Аристей, влюбленный в Евридику, стал причиной ее гибели: убегая от него, подруга Орфея не заметила другой опасности и, ударившись головой о камень, провалилась в загробное царство. Замаливая свой грех, Аристей почтил здесь Зевса как «дарующего прохладную сырость». Что это за дар, понимаешь в период от весны до осени, когда над полями Фессалии носится раскаленный сухой воздух.

Сейчас древнее святилище без остатка поглотил православный храм Св. Параскевы. Он вырублен в скале, охраняемой гигантскими многовековыми платанами. Из сумрачного храма узкий лаз ведет в другую пещеру – к источнику с водой, как говорят, целебной для глаз (дар бедняжки Евридики, не углядевшей опасного камня?). А перед подвесным пешеходным мостом, который соединяет шоссе с урочищем, торгуют печеной кукурузой и каштанами, и над шумной рекой очажный дым смешивается с ладаном и еще каким-то еле уловимым ароматом от горящих в пещере свечей. В густеющих сумерках делается гуще и этот аромат. В недлинной очереди к пещере – сербские девушки: хотим, говорят, довезти несколько капель воды до своего храма Петки-Параскевы в Косово. Мы – последние на сегодня посетители. Ночь наступает мгновенно, служители гасят свечи, торговцы сворачивают жаровни и запирают их в придорожные рундуки.

Город ведьм

Фессалия – сравнительно малонаселенная провинция, и потому неудивительно, что ее столица, Лариса, невелика. Но в остальном путеводители к ней явно несправедливы. Едва ли не в каждом можно прочитать, что и застроен город скверно, и достопримечательностей в нем нет. Однако это совсем не так. Разве античный амфитеатр или здания времен турецкого владычества не в счет? К тому же в бывшей мечети расположен Археологический музей (а минарет по-прежнему возвышается над центральной площадью рядом с телевизионными антеннами). Правда, яркие экспонаты, вроде родосской стелы с кормящей матерью, у которой грудь, как гигантский гранат, задвинуты по углам. В центре зала – мелкая пластика эпохи неолита: то ли древнейшие игрушки, то ли важные атрибуты неведомого ритуала. В 1985 году их незаконно продали в Мюнхен, но пару лет назад удалось-таки вернуть украденные вещи Фессалии. Вероятно, отсюда такое внимание. Ведь известно, что археологические потери – одна из основных национальных горестей Греции: скульптуры с фронтона Парфенона, украденные лордом Элджином, страна полтора века пытается отвоевать у Британского музея.

В остальном архитектура Ларисы отличается прелестной простотой. Кажется, будто за последние 2000 лет здесь ничего не изменилось. Пусть материалы сейчас другие, но скромные бетонные кубики домов так же функциональны, как и старая кладка, поскольку отвечают тем же сейсмологическим требованиям. А на улочках между ними – такие же, как и прежде, фонтаны. И чем проще и «незаметнее» город, тем больше от него ожидаешь чудес…

Амфитеатр (один из двух, сохранившихся в Ларисе) восходит ко времени правления македонского царя Антигона II Гоната (III век до н. э.). Римляне перестроили здание, приспособив его для гладиаторских боев

Ассоциация 2 (магическая)

То, что среди жительниц Ларисы особенно много ведьм (наследниц униженного старшего поколения богов), знали давным-давно. Они владели всеми секретами ворожбы, всеми заклятиями, с помощью которых могли не только превращать людей в кого угодно, но и возвращать к жизни расчлененные тела. К числу их умений древние относили и способность сводить на землю Луну при полнолунии. Самый известный рассказ такого рода содержится в романе Апулея «Метаморфозы, или Золотой осел».

Герой романа Лукий мечтал познать колдовские секреты и ради этого приехал в Ларису. Чтобы получить волшебную мазь, он втерся в доверие к служанке ведьмы, а та возьми и перепутай склянку. В результате, вместо того чтобы на ночь превратиться в мудрую сову и разглядеть, как ведьмы спустят на землю Луну, Лукий на долгие месяцы стал обыкновенным ослом. И тут оказалось, что этому животному в тогдашней Фессалии жилось куда безопаснее, чем человеку. Потому и пришлось Лукию-ослу так долго медлить и не приближаться к розам богини Исиды – единственному средству вернуть человеческий облик.

И вот, подобно Лукию, пристававшему к каждому встречному-поперечному, не сведет ли тот его с ведьмой, и я расспрашивал в кофейнях и косметических салонах, на базаре и в книжном магазине, у гостиничных портье и просто прохожих: да знаете ли вы, что Лариса – родина фессалийских ведьм?!

С этого и начался мой разговор с учительницей Еленой Карабербероглу – очаровательной и странной гречанкой. Да, она, конечно, интересуется античностью, но она ничего не слышала о ведьмах, как, впрочем, и о древнеримском романе. Вообще то, что происходило в Фессалии после завоевания ее македонцами в IV в. до н. э., Елену не интересует. А уж христианство в Греции для нее и подавно – «чужая религия». «Это часть чужой, еврейской традиции, – говорит Елена. Многие ли думают так, как она? – Те, кто понимает, что наши союзники – это индейцы Америки и аборигены Австралии».

Эти немногие читают книгу умершей в 1998 году бунтарки-писательницы Лили Зографу «Антигнозис» – о всемирном заговоре варварских мужланских культур против древнейших народов планеты, в памяти которых, между прочим, – культ и торжество женщин.

 – А мне, признаться, греческая мифология, напротив, всегда казалась зараженной женоненавистничеством, – восклицаю я. – Посмотрите: все коварства здесь от женщин. Мужчины – и боги, и люди – просто разбойники и похотливцы, а смертоносные козни строят их подруги. Начиная с богини раздора Эриды, которая в Фессалии развязала спор, из-за которого была разрушена Троя, и заканчивая Медеей, которая перебралась сюда из Колхиды, чтобы в отместку мужу погубить собственных детей.

 – Да, уже в античные времена многое было испорчено. Но я имела в виду еще более ранний период…

Елена свято верит в эпоху матриархата и в необходимость вернуться к ней. В причудливую смесь левого феминизма с ультраправым почвенничеством естественно вплетается недоверие к соседям. Не желая вступать в спор, осторожно замечаю:

 – А вот албанцы – тоже ведь древнейший иллирийский корень?

 – Ну да, выходцы из Албании тысячами работают тут на фермах. Но это совсем другая культура, слишком сильно исламское влияние. А у нас, сами понимаете, приятных исторических ассоциаций с этим нет.

С мраморных богов время смыло все следы ярких красок, которыми когда-то была покрыта вся античная скульптура

Спросить про красивую фамилию самой Елены явно турецкого происхождения я все-таки не решаюсь. А она, воодушевившись чашкой кофе по-гречески (как местный патриотизм требует называть кофе по-турецки), успевает обвинить соотечественников в бесхребетности и готовности подчиняться и Европе, и США. Последние ее слова театрально заглушает шум идущего на посадку натовского истребителя – аэродром расположен в нескольких километрах от центра Ларисы. Четко видны опознавательные знаки греческих ВВС, а самолет, кажется, сейчас чиркнет по антеннам.

Что ж, думаю я, если память о фессалийских ведьмах в этих местах повыветрилась, то их характер и душевный огонь вполне живы...

Тем временем быстро сгущаются сумерки. В вечернем городе вдруг становится заметнее разнообразная скульптура Ларисы – от круглодырявых абстрактных тел в духе Генри Мура до бюстов градоначальников. Исполненные в старинном стиле, они очень напоминают античные гермы – межевые столбы, снабженные торчащими фаллами. В праздники их украшали цветами и лентами. Правда, в отличие от настоящих герм, мраморные базы под мэрами нашего времени гладки – хотя и бывают исписаны ругательствами.

Бродя по вечернему городу, ловлю себя на тех же чувствах, что испытал 2000 лет назад Лукий, герой Апулея: «Вид любой вещи в городе вызывал у меня подозрения, и не было ни одной, которую я считал бы за то, что она есть. Все мне казалось обращенным в другой вид губительными нашептываниями. Так что и камни, по которым я ступал, представлялись мне окаменевшими людьми; и птицы, которым я внимал, – тоже людьми, но оперенными; деревья вокруг городских стен – подобными же людьми, но покрытыми листьями; и ключевая вода текла, казалось, из человеческих тел. Я уже ждал, что статуи и картины начнут ходить, стены говорить, быки и прочий скот прорицать и с самого неба, со светила дневного, внезапно раздастся предсказание…»

Пелион. Влечение и увлечения

Наверное, многие знают, что Пелион (Пилион) – горный массив, отделяющий долину Пенея от Эгейского моря, – родина кентавров. Еще эта часть Фессалии называется Магнезией, откуда наши «магнит» и «магнетизм». И в первое подтверждение справедливости этой этимологии наш водитель Аристидис вдруг останавливается на одном из склонов и – прямо на спуске – не подстраховываясь ни ручным тормозом, ни передачей, выходит из машины. Картина и сама по себе удивительная: дорога явно идет под уклон, а машина стоит на месте. Мало того, шофер предлагает – в качестве аттракциона – толкнуть ее вверх. Одним пальцем. Толкаю. Невероятно! Тяжелый автомобиль послушно движется вверх – метр, два, пять. Дальше толкать не получается – волшебный отрезок закончился, и снова вступил в силу старый добрый закон всемирного тяготения. Дорожные рабочие предусмотрительно пометили загадочный двадцатипятиметровый участок белыми и красными полосами, но объяснить странное явление нам никто из местных не сумел.

Но все же главным магнетизмом Пелиона остается совсем другое «влечение». Дело в том, что это самая эротическая гора греческого мифа. Необоримо было влечение богов к населявшим склоны Пелиона древним богиням.

Ассоциация 3 (эротическая)

Зевс вожделел дочь Нерея Фетиду. Но Прометей рассказал ему, что Фетиде на роду написано произвести на свет сына, который превзойдет могуществом своего отца. Зевс испугался и велел не слишком могущественному Пелею овладеть нереидой. Как та ни сопротивлялась, герой ее все-таки одолел, а потом и свадьбу сыграли – здесь же, на Пелионе, в просторной пещере кентавра Хирона. Тут-то богиня раздора Эрида, которую забыли пригласить, и подбросила богиням яблоко с надписью «Прекраснейшей», спор из-за которого стоил жизни и будущему сыну Пелея и Фетиды Ахиллесу, и тысячам других воинов, погибших под Троей.

Древние греки обожествляли даже туман Пелиона. Тоже неслучайно и тоже из-за любви. По другому преданию, в этих местах жил лапиф Иксион, царь Ларисы (его племянницей, кстати, была та самая Коронида, любовница Аполлона и Исхия). Ему случилось воспылать страстью к самой супруге Зевса Гере. Царь богов, чтобы подразнить несчастного, слепил из тумана женское существо, поразительно похожее на Геру, и заставил этот мираж отдаться Иксиону. Страсть лапифа была так сильна, что от мимолетного союза с призраком появились на свет настоящие кентавры.

Странно, но осел – чуть ли не единственное местное животное, которое не встречается в греческих мифах (знаменитый «Золотой осел» – произведение уже римского периода)

Похоже, кого-то эти дикие места по-прежнему отпугивают – во всяком случае, нам ни одного человека не попадается. Тем лучше – буйная растительность, похожие на диковинные фигуры деревья будят воображение. Просится на язык строчка Николая Алексеевича Заболоцкого «Читайте, деревья, стихи Гезиода…» И нужно совсем немного усилий, чтобы представить, как океанида Филира стремится избежать объятий Кроноса. Сперва она становится кобылицей, но похотливый отец Зевса – тут как тут в обличье жеребца. Потом, уже вернувшись в человеческий облик и породив на свет кентавра Хирона, Филира попросит Зевса превратить ее в самое душистое и податливое для резьбы дерево – липу.

Педанты, кстати, меня давно бы поправили: от Иксиона и облачной Геры в самом деле родились только кентавры-пьяницы и кентавры-ходоки, отнимавшие жен у законных мужей. Мудрый Хирон – им не родня. От матери, которая считалась покровительницей писарей и парфюмеров (а как еще назвать авторов первых благовоний?), он унаследовал тонкую душевную организацию. Хирон был наставником двух самых знаменитых героев Фессалии – Ахиллеса, главного героя «Илиады», и Ясона – главного героя «Аргонавтики» Аполлония Родосского.

Эту книгу наверняка читают школьники портового города Волоса, лежащего у южных склонов Пелиона: ведь здесь неподалеку руины Иолка. Из этого самого порта греки отправились за золотым руном на Кавказ, в Колхиду.

Волос и Скиаф

В Волосе нас встретил первый за всю поездку монумент в честь античных героев – бронзовая модель корабля «Арго». Туристическая индустрия в Фессалии почти не напоминает приезжим о древней Элладе. Старинное местное кушанье кокореци – грубо нарубленные потроха ягненка, плотно завернутые в его же кишки и обжаренные на вертеле, – здесь еле отыщешь (а в остальной Европе даже греческим ресторанам готовить их запрещает строгая инструкция Евросоюза: негигиенично). Некоторые названия ресторанов подмигнут логотипом с Посейдоном, кентаврами или изготовленной в Китае пластиковой Афродитой, но наделают ошибок, за которые, впрочем, никто не краснеет. В том же Волосе, прямо рядом с бронзовым «Арго», красуется вывеска «Ресторан Посейдон». Но зазывающее мифологическое существо – вовсе не он, а смирный морской царь Нерей, с длинной белой бородой и громадным рыбьим хвостом, которого у буйного бога Посейдона не было (трезубец, правда, имелся у обоих, только у Нерея – для охоты на рыб, а у Посейдона – для сражения с многочисленными врагами). Иной хозяин хочет изобразить кентавра, а рисует волшебного коня Пегаса. Объяснение этому простое. Сначала христианская церковь, а потом и Османская империя относились к языческой античности враждебно. Время, которое в Италии и Франции назовут Возрождением классических древностей, для родины этих древностей станет началом османского завоевания.

Итак, в порт Иолка возвращался с золотым руном из Колхиды вождь аргонавтов Ясон… Но мы сегодня слишком много думаем о золоте, поэтому, наверное, и забываем, что руно лишь «прикрывало» настоящую цель путешествия в Колхиду.

Ассоциация 4 (причинно-следственная)

Когда-то давным-давно фессалийского юношу Фрикса хотели обманом принести в жертву Зевсу. Но матери его, богине Нефеле, удалось спасти сына: златорунный баран унес его из Фессалии в Колхиду. Там юноша принес барана в жертву Зевсу, а снятое с него золотое руно подарил местному царю. Но когда Фрикс умер, то местные жители отказали чужаку в погребении, и с тех пор его призрак не давал покоя его соотечественникам-фессалийцам из Иолка. За останками Фрикса и отправился в Колхиду Ясон. А руно – что руно? Оно было чем-то вроде справки о том, что останки в самом деле – Фрикса. Как мы помним, наряду с ним Ясон привез в Элладу и грозную волшебницу Медею. Это было последним крупным событием в мифологии Фессалии.

Путь из Волоса к Скиафу (Скиатосу) – ближайшему острову, находящемуся в административном подчинении Фессалии, – оказался дольше, чем поначалу думали. С Пелиона вообще казалось, что нескольких минут хватит и на тихоходе. Но на пароме из Волоса плыть к острову пришлось часа два – через весь Пагасийский (Пагаситикос) залив, да еще и огибая Пелион. А не плыть нельзя: во-первых, здесь жил главный писатель края – Александр Пападиамантис. Был и другой повод: посмотреть, как уживаются на острове две ипостаси новой Греции – православное монашество и пляжно-туристическая индустрия. В Волосе про Скиаф рассказывали прямо противоположные вещи. Одни напирали на какие-то чудеса, что, мол, женщины здесь взяли в свои руки власть, почти как в «Лисистрате» Аристофана, и заправляют всем и вся – от пляжей до развлечений и гостиничного бизнеса. Другие указывали на духовные традиции и набожность островитян: недаром само название Скиаф они толкуют как аббревиатуру – «Скиа Афону», или «Тень Афона». Правда, на Скиафе всего четыре крошечных монастыря, а в знаменитом монашеском государстве в государстве их два десятка, и населены они куда гуще. К тому же на Афон в Халкидике как раз женщинам путь закрыт.

По одной из версий, Макриницу построили константинопольцы, бежавшие даже не от турок в 1453 году, а еще от крестоносцев в XIII веке

Разговорчивый попутчик Димитрис, не давно перебравшийся на остров с материка, дает советы, что стоит там посмотреть. Конечно, музей просветителя и краеведа Александра Пападиамантиса.

 – Он был прекрасным рассказчиком, хотя и писал на кафаревусе – языке, в котором при турках видели опору для нашей исторической памяти, залог непрерывности традиции от Гомера до ХХ века. Язык этот старались искусственно очистить от димотики – того простонародного, с упрощенной грамматикой варианта, на котором мы сейчас говорим и пишем, и наоборот. Кто знает кафаревусу, тот разберет и по-древнегречески. Сегодня на этом языке читают немногие из тех, кто вообще что-то читает.

Первым делом отправляемся к дому Пападиамантиса. Воплощение скромности и молчаливого достоинства. Посмотрел на дату смерти – 1911 год: писатель несколько лет не дожил до распада Османской империи.

 – Он был человеком церковным, но писал о быте простонародья, для него и рыбак, и прачка – «духовные лица». Это было теплое, новое письмо, читая его, понимаешь: отстаивать христианские ценности легче во враждебном окружении, чем среди своих.

В похожей пропорции светское и духовное сочетаются в стенах Благовещенского монастыря. Отличное вино, три дюжины добрейших и умнейших кошек, два музея – истории Балканских войн и музыкальных инструментов мира. В монастыре нас, как паломников из далекой северной страны, накормили до отвала и отпустили с миром.

Да, а вот слухи о «женском бунте» оказались все же несколько преувеличены. Женщины Скиафа действительно создали общество возрождения островных традиций и защиты от загрязнения местных пляжей. Но в отличие от героев Аристофана мужчины им по мере сил помогают. Над песчаной бухтой здесь как-то ухитрились уберечь от огня высокие сосны – будто и не в Греции, а на Рижском взморье. Приглядевшись, понимаю, как: между стволами вдоль тропинок висят, точно голодные удавы, пожарные кишки, в двух-трех сотнях метров от берега – пресноводное озеро: хорошо охраняемая идиллия. Но пора возвращаться в Волос.

Праздник «нет»

После тишайшего Скиафа и маленький Волос кажется большим шумным городом. Правда, сегодня главный праздник страны – День «Óхи». В отличие от большинства греческих дат это совсем свежая история. 28 октября 1940 года посол Италии в Греции предъявил грекам ультиматум: либо вы уступите итальянской Албании пограничные территории на северо-западе, либо мы начнем войну. Население страны вышло на демонстрацию под коротким лозунгом «Охи» – «Нет». В ответ итальянцы атаковали, но греки дали им неожиданно успешный отпор. Только весной 1941-го, когда на помощь неприятелю пришли немцы, государственное сопротивление прекратилось, но партизанская война продолжалась до конца оккупации в 1944 году. После войны тот день, когда греки единодушно сказали «нет», стал чуть ли не самым любимым праздником. На демонстрацию в этот день выходит все способное передвигаться население – даже дети с синдромом Дауна, то есть те, с кем далеко не во всех странах делят радость так называемые нормальные люди. После молебна и возложения венков к городскому памятнику павшим начинается торжественное шествие учеников всех местных школ – от клуба верховой езды до пожарного училища. Музыка – то бравурная, то щемящая. День «Охи» – противоречивый праздник: сразу после Второй мировой войны те же люди, что в начале 1940-х объединились против общего врага, сошлись в войне гражданской. Еще 20 лет спустя – путч и семь лет правления «черных полковников». В общем, современные греки, даже замирившись, нуждаются в некотором укрощении и усмирении своей истории – День «Охи» объединяет всех. Конечно, установление свободы и гражданского мира – более тонкая социальная процедура, чем организация парада. Праздник кончится, и для одних наступят частные будни, а другие – кто поактивнее – не захотят уходить с улиц.

Обилие граффити на всех общественных зданиях, стенах и парковых ступеньках бросилось мне в глаза еще в Ларисе. Иногда это отборная матерная брань, чаще – политические декларации, выдержанные в строгом стиле, например: «Государство и есть главный террорист» или «Долой засилье церкви!» (в Греции она не отделена от государства, православие – официальная религия). Надписи эти не смываются и не закрашиваются. Впрочем, на то они и общественные здания, чтобы каждый гражданин мог писать на них то, что думает. Это великая греческая традиция, пришедшая в Фессалию с родины демократии – из Афин, где македонским завоевателям сопротивлялись словом.

Бюст Александра Македонского в школьном здании деревни Макриница встречает всех посетителей

Потом, в позднейшие столетия бездонной греческой истории, политические ориентиры будут меняться, идеалы говорливой народной свободы уступят место монументальному самодержавному вождизму – тихая Фессалия, классическая провинция, смиренно и покорно впитает и их.

Из Волоса полагается ездить в деревню Макриница. Там, по преданию, в XV веке осели беженцы из захваченного османами

Константинополя. Быть может, отсюда особый «столичный» дух, неожиданный для пригорода маленького Волоса. Здесь не по-деревенски нарядно, а стены домов, как ласточкины гнезда прилепившихся к горе, выложены необычайной кладкой с чередованием зеленых и серых камней. За входящими в школьное здание Макриницы наблюдает громадный черный бюст Александра Македонского. Почему именно этого исторического деятеля школа избрала своим патроном, никто не знает: если думать о подобии государственного единства, то его греки все же обрели не при македонском правлении, а при римлянах. Но люди тут попадаются и в самом деле монументальные, как ромеи с мозаик и фресок времен Юстиниана: статные, с благородной сединой и большими грустными глазами. Правда, после недолгих расспросов оказалось, что самый, на наш взгляд, фактуристый и характерный – выходец из Южной Африки Антон Лойтинг, который стал греком здесь, в Макринице, куда попал по ошибке. В 1970-м он собрался эмигрировать в Южную Америку, но, как Жак Паганель, перепутал пароходы и сошел на берег не в Аргентине, а в Фессалии. Бур из Трансвааля стал преподавать историю искусств в той самой деревне, где за 500 лет до него так же осваивались гордые жители Константинополя. Что для него новое отечество? «Лучшее место на земле. Вот Зевсу там, на Олимпе, сообщили, что Фетида – из тех, чьи сыновья будут могущественнее отцов. Трусливый отец богов и уступил ее местному царьку. С тех пор люди в Фессалии не боятся рожать детей, более сильных, чем они...»

Парящие в воздухе

Давно замечено: всякое путешествие обладает свойством ускоряться в воображении путника по мере приближения к концу. Но чем дальше мы едем, тем больше хочется задержаться. Вот город Трикала, упомянутый еще у Гомера, раскинулся по берегам реки Лифей – тезки загробной реки забвения Леты. Вот на широком мосту бронзовый Асклепий: здесь он родился. Оставляем позади церковь Святого Николая, перенявшего у Аполлонова сына великое искусство утешения сирых и страждущих. Исчезает в тумане византийская крепость, в османские времена перестроенная под казарму для янычар. Отроги величественного Пинда блеснули на западе, и вот мы у последней цели – в горной стране Метеоре.

Почему она так называется (примерный перевод – место, «парящее в воздухе»), можно понять, только если забраться повыше. А пока каждый, кто увидел перед собой отдельно стоящие могучие скалы цвета слоновой кости, голые и морщинистые, но чаще с выщерблинами пещер, с лесистыми вершинами (или каменные пальцы, или гигантские грибы без шляпок, или окаменевшие тела неизвестных существ), – каждый желает получить внятный ответ на вопрос: как это могло здесь оказаться? Единственное объяснение: ты стоишь на дне высохшего моря, пересохшего сказочного аквариума.

Монастырь Святой Троицы в Метеоре был построен в середине XVI века. Почти пять столетий забраться на 400-метровую скалу можно было только в люльке на канатах, но в XX веке сюда прорубили ступени, по которым воры и вынесли большую часть хранившихся там сокровищ. Фото: EYEDEA/EAST NEWS