Текст книги "Массовка"

Автор книги: Владислав Выставной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Привет, – вежливо сказал Артемий. – Как тебя зовут? Хочешь колбаски?

Кот повторил оскал, на этот раз издав тихий хрипловатый звук. Положенный на подоконник кусок колбасы проигнорировал. Но с Артемия теперь не спускал глаз, жмурясь и сдержанно урча.

Кот – это хорошо. Особенно черный. Значит, можно контролировать явление темных сил. Вообще, с некоторой точки зрения именно этот котяра и есть настоящий хозяин квартиры. Колдунам это прекрасно известно: хитрые животные просто используют хозяев – исключительно для собственной комфортной жизни. Наличие кота, кстати, во многом и объясняет, почему у Ани не клеится с мужиками: какому коту надо, чтобы размеренная жизнь была нарушена двуногим конкурентом, а самого его выбросили на улицу? Нет, кот свое дело знает. И к нему надо относиться с уважением…

– Болтаешь с Крисом? – спросила тихонько подошедшая Аня.

– Ага, – сказал Артемий. – И он уже рассказал мне много интересного.

– Например?

– Например, что я ему ужасно нравлюсь, и что я – самый стоящий парень, из тех, что бывали на этой кухне.

– Крис, не думала, что тебе нравятся парни! – сказала Аня, трепля кота за ушами.

– Он просто уверен, что стоящие парни должны нравиться тебе…

– Так – я же предупреждала: без домогательств.

– А что я? Просто беседу поддержать…

В кармане джинсов запищал телефон. Крис напрягся и зашипел.

– Интересно… – глядя на кота, проговорил Артемий и достал трубку.

Номер на экране не определился.

– Да? – осторожно сказал Артемий.

В трубке некоторое время молчали, затем низкий голос поинтересовался:

– Это ты?

– Я, – не стал спорить Артемий.

Трубка напряженно засопела. Затем сказала коротко:

– Я видел его.

– Вот как… – сказал Артемий. – А вы кто?

– Вчера в кафе напротив моей конторы…

– Ага, понял, – сказал Артемий. – И что?

– Надо встретиться.

– Хорошо. Где, когда? – быстро спросил Артемий.

– Прямо сейчас. Я на машине, говори, где тебя подобрать?

Артемий сказал. И тут же направился к двери.

То, что Сергей не назвал своего имени, не очень удивило: у многих работников охранных агентств и иже с ними неизлечимая мания преследования. Больше настораживало беспокойство в голосе сильного и, на первый взгляд, уравновешенного человека.

Обувшись, Артемий бросил взгляд на папку, лежавшую в прихожей на тумбочке. Подумав, он взял ее – не столько боясь ее потери, сколько опасаясь, как бы какой-нибудь кран не рухнул и на этот дом. Страх, конечно, иррациональный и бессмысленный. Впрочем, как и все страхи.

– О, ты уже убегаешь? – спросила Аня.

Она появилась в дверях кухни с Крисом на руках. Кот снова выглядел чрезвычайно довольным жизнью, он закатывал глаза и урчал.

– Да, – отмахнулся Артемий. – Тут вариант с квартирой подвернулся, надо сбегать, посмотреть…

– А-а… – сказала Аня, и в голосе ее послышалось разочарование.

– Но не факт, что договоримся, – поспешил оговориться Артемий. – Слишком уж хорошие условия… Ты ведь пустишь меня обратно, если ничего не выйдет?

– Это мы еще поглядим, правда, Крис? – сказала Аня, почесывая кота за ухом.

Кот ответил безмолвным зевком.

Сергея не пришлось дожидаться долго. С ревом и воем напротив Артемия возник грязный, наглухо затонированный «BMW», словно вынырнувший из бандитских девяностых. Опустилось переднее стекло, за ним мелькнуло лицо Сергея, кивком указавшего: «садись!»

Артемий сел. Глухо хлопнула дверь. Стекло быстро поднялось, отделив маленький мирок салона от города. Сергей, не поворачивая головы, стрельнул взглядом по зеркалам заднего вида и резко бросил машину в поток.

– Что стряслось-то? – поинтересовался Артемий. – Кстати, здравствуй!

– Привет, – бросил Сергей.

– Почему в машине? – спросил Артемий.

– Ушей чужих меньше, – сказал Сергей. – Хотя и здесь гарантии никакой. Давай сразу по делу.

– Давай, – сказал Артемий. – Ты сказал, что «видел его». Кого именно?

– Того, с фотографии… Ты мне показывал. В плаще.

– С чего ты взял, что это он? Качество снимка ведь так себе…

– Мы договорились, что я позвоню тебе, если увижу его или что-то странное. Вот я и увидел сразу – и его, и странное…

Сергей замолчал, а Артемий покрепче ухватился за рукоятку на двери – машина с раскатистым ревом принялась шнырять между рядами в поисках свободного пути. Водил Сергей хорошо, но, пожалуй, чересчур резко.

– Мое агентство принадлежит одному очень большому человеку, – сказал Сергей. – Я даже не буду говорить, кто это, чтобы тебе спалось легче. И вот, сразу после нашей встречи меня вызвали, чтобы обеспечить безопасность одного мероприятия. Точнее, я – один из тех, кто занимается безопасностью. С таким уровнем секретности у частных лиц я столкнулся впервые. И не уверен, что моя машина уже не прослушивается…

Сергей замолчал, тщательно изучая обстановку в зеркале заднего вида. «Хвост» ищет, что ли?» – предположил Артемий.

– Так вот, – продолжил Сергей. – Я бы не придал этому значения – мало ли секретных дел у олигархов…

– Олигархов? – переспросил Артемий.

– …но происходящее мне очень не понравилось. А когда я увидел этого, в плаще… В общем, он посмотрел на меня.

– И что? – с любопытством спросил Артемий.

– Ничего, – зло ответил Сергей. – Страшно стало. Наверное, я уже сам себя запугал…

– А этот, в плаще, – произнес Артемий, – он случайно, не переходил тебе дорогу?

– Что? – недоуменно спросил Сергей. – Да нет, вроде. Он просто стоял и наблюдал за происходящим.

– Да что там происходило-то? – спросил Артемий.

– Кино снимали, – нехотя процедил Сергей

– Порнография, что ли? – ляпнул Артемий.

– Сам ты… – буркнул Сергей. – Нет, не ее. Хотя с какой стороны посмотреть… Сдается мне, никакое это не кино…

– Ничего не понимаю, – признался Артемий. – Кино – не кино… Ну, да ладно. А не пробовал говорить с этим… в плаще?

– Хотел, – нахмурился Сергей. – Не поверишь – страшно стало. Не смог.

– Дела… – произнес Артемий.

Машина остановилась на светофоре. И Сергей вдруг заорал во весь голос:

– Да вот же он!!! Вот!!! Смотри!

Словно в замедленном кино Артемий увидел, как по пешеходному переходу прямо перед машиной неспешно прошел невзрачный человек в плаще. Он даже провел небрежно пальцами по пыльному капоту.

И на мгновение скосил взгляд в его сторону.

В сердце кольнуло.

– Ну, что? Хватаем его?! – глядя на Артемия безумными глазами, крикнул Сергей.

– Нет! – выдавил Артемий. – И думать забудь!

Сергей тяжело дышал, провожая взглядом незнакомца.

– Как… Как же он успел сюда добраться? – пробормотал он. – Он что, специально за мной гнался?!

Сзади вовсю засигналили: загорелся «зеленый».

– Стой! – отчаянно крикнул Артемий. – Вперед нельзя! Он перешел нам дорогу!

– А какие есть варианты?! – крикнул Сергей и вдавил в пол педаль «газа».

Машина рванула вперед. Сергей рассмеялся:

– Вот видишь. А ты говоришь….

Рваные фрагменты реальности – все что осталось в памяти от следующих секунд: и замерший впереди белый микроавтобус с неработающими «стоп-сигналами», визг тормозов, удар, ругань Сергея…

И страшная туша «Урала», будто свалившегося с неба со стороны водителя. Белая пелена перед глазами, которая обернулась сдувающейся «подушкой безопасности».

…Артемий стоял рядом с останками «бумера» и не верил, что все еще жив. Он даже не пострадал, если не считать порезов от лопнувшего бокового стекла. Про то, во что превратилась голова Сергея, еще несколько секунд назад говорившего с ним, нельзя было даже думать.

Одно в голове звенело четко и ясно: «он перешел мне дорогу».

– Коридор событий… – вяло, самому себе сказал Артемий.

– Что? Что вы говорите? С вами все в порядке?

– У него шок! Надо заставить его лечь!

– Куда лечь? «Скорую» кто-нибудь вызвал?!

Голоса вокруг ощущались не более, чем как фон. Происшедшее не имело самостоятельной ценности. Это всего лишь еще одно событие в длинном коридоре, ведущем… Ведущем – куда?

Вокруг толпились любопытные, некоторые с интересом заглядывали вовнутрь искореженной машины. Доносились вздохи испуга, жалости и отвращения. Кто-то негодовал по поводу беспредела на дорогах…

Артемия трясли и норовили то ли утащить куда-то, то ли посадить на асфальт, но он продолжал упрямо стоять на месте.

Медленно повернул голову вправо. Там все еще стоял злосчастный белый фургон с большой вмятиной выше бампера. Из окошка испуганно смотрела девушка, словно боясь выйти наружу.

Какое знакомое лицо… Почему знакомое?..

Неожиданно фургон взревел, окутался черным дымом и умчался прочь под возмущенные крики свидетелей.

Неслыханно – удрать с места такой аварии. Но Артемий равнодушно посмотрел вслед – и тут же переключился: ощутил вибрацию телефона. Машинально достал трубку, поднес уху.

– Слушаю…

– Это вас из следственного управления беспокоят, – сказал колкий голос. – По делу Переверзева.

– Слушаю, – повторил Артемий.

– Что же это вы от следствия скрываетесь? – поинтересовались в трубке. – Два адреса уже сменили? Что-то утаиваете?

– Ничего я не утаиваю. Так получилось, – тихо сказал Артемий и отключил телефон.

Он не мог разговаривать. И стоять здесь тоже не мог. А потому просто взял и пошел прочь.

– Стой! – крикнули вслед. – Останьтесь! Эй, пострадавший! Да постойте же!

Но Артемий только прибавил шагу. В ушах гудел приближающийся вой сирен…

9

Мальчишка был худенький, бледный, испуганный, с совершенно недетскими глазами, в которых постоянно блуждал какой-то немой вопрос.

«Не жилец» – так сказали в роддоме. Он, действительно, не должен был выжить. Даже современная медицина смотрит на такие случаи с нескрываемым скепсисом, а уважаемые доктора тайком крестятся и разводят руками: «чудо!».

«Недоносок!» – так ругался отец, и был недалек от истины. Казалось, он очень удручен тем, что недоносок выжил, несмотря на заверения специалистов. Этот малец был просто бельмом на глазу у семьи. Только мать тихонько, будто стыдясь и опасаясь гнева родственников, делилась с ним скудной теплотой.

«Дохляк» – так прозвали в школе. Его не принимали всерьез ни в одной компании. Его унижали и били – таковы для некоторых счастливые детские годы. Что самое обидное – не он один был таким дохляком и недоноском. Но те, другие, легко находили свое место в шумных детских бандах – в качестве шутов, мишеней для постоянных подколов и выплесков агрессивности.

А его просто не замечали. Даже били его как-то вяло, без особого садистского азарта. Но били постоянно – словно выполняя какую-то обременительную, но совершенно необходимую процедуру.

Часто такие отверженные среди сверстников делают ставку на учебу, окунаясь в нее, как в какое-то спасательное средство. Но и для учителей Дохляк оставался Дохляком. Он не вытягивал ни по одному предмету – даже по рисованию, не говоря уж про пение и физкультуру. Некоторые учителя злорадно сулили ему будущее на помойке. Другие же, как и одноклассники, просто не замечали: всякий раз, открывая журнал, хмурились, читая его фамилию, и интересовались, не новенький ли он в классе?

Уже тогда пришло чувство: с ним что-то не так. Что с его существованием в этом мире произошла какая-то дурацкая ошибка.

Его просто не должно быть на этом свете.

Он лишний.

Может же быть так, что человек оказался лишним? Просто, случайно родившийся, выбившийся из планов природы-матушки. Природа поначалу заметила ошибку и дала ему шанс спокойно умереть. Но слепая медицина так же случайно вытащила эту ошибку из ведра для ампутированных органов.

И вот, результат ошибки живет и не может понять, почему все вокруг не так?

Осознание себя как личности к каждому приходит в разное время и связано с самыми разными событиями. Некоторые вообще не помнят детства, и отсчет сознательной жизни ведут с пьянки на школьном выпускном.

К Дохляку осознание себя пришло рано, и связано было именно с этой странной мыслью: «я лишний».

Мысль оказалась настолько яркой и страшной, что он заболел. И, разумеется, никто поначалу не обратил внимания на то, что Дохляк, Недоносок, Нежилец тихо натыкается на стены квартиры, пылая болезненным жаром.

Природа пыталась исправить ошибку. Но снова просчиталась.

Мальчик выздоровел.

В липкой от мерзкого пота постели у него было время, чтобы принять одно важное, почти отчаянное решение.

Он решил, что докажет всему миру: он вовсе не лишний! Более того – он очень даже нужный. Да что там – он докажет, что просто необходим, что без него весь мир просто покатится ко всем чертям!

Это трудно. Невыносимо трудно доказывать черствому миру, что ты не тот, кто есть на самом деле. Когда на тебя смотрят сначала с некоторой брезгливостью, затем удивленно, и лишь потом начинают прислушиваться к твоему жалкому лепетанию.

Может, мальчик не был нужным этому миру, но уже тогда он был нужен себе самому. Очень нужен. И вскоре оказалось, что огромными усилиями можно заставить людей поверить, что ты необходим еще кому-то.

Естественно, это иллюзия.

В жизни лишнего – все иллюзия.

И конечно, эту иллюзию можно было только купить. Дать списать контрольную, отмазать от гнева училки, познакомить с девчонкой, дрожа от ужаса полезть на защиту приятеля от старшеклассников…

Так Дохляк понял, что все имеет свою цену.

Если можешь предложить достойную цену – есть все шансы купить сверкающий набор пластиковых деталей «Лего», из которого легко построить ту жизнь, которую нарисовал себе в туманных фантазиях…

Павел задумчиво смотрел в горизонт – поверх серых крыш лагерных бараков. Теперь хватало времени, чтобы подумать. Того, времени, которого так не доставало в лихорадочной борьбе за власть и деньги.

И теперь можно честно признаться: он нарочно устроил себе такую жизнь. Чтобы не было времени на проклятые мысли.

Надо смотреть правде в глаза: даже взобравшись на самую вершину, не перестаешь быть лишним.

И что он доказал всему миру своим могуществом, своими деньгами, яхтами, самолетами и футбольными клубами? Всего лишь простую старую истину.

В мире полным-полно лишнего.

Того, без чего вполне можно было бы и обойтись.

Или без кого.

Павел скрипнул зубами. Нет, теперь все совсем не так! Каждый человек в этом Лагере правды уже знает одну важную истину: не кто-то, а именно он, Павел, прижал его к стенке, выдернул из мира причин и следствий, того мира, где каждый исполняет предназначенную судьбой функцию. Что бы ни случилось, воспоминания о пережитом уже никогда не сотрутся из памяти. А, значит, Павел уже никак не случайный прохожий в судьбе каждого из них.

И никто не сможет потерять его образ в серой однородной массовке. Он – самый необходимый элемент, ключевая деталь того мира, который создал. Пусть даже на совсем небольшой срок.

Где-то в глубине больной души Павел чувствовал искусственность этой конструкции, но гнал такие мысли прочь. Ведь для того и существует Комната правды, чтобы разобраться в главном вопросе его собственной жизни…

Спец сосредоточенно теребил бородавку на шее. Хотелось, заехать ему по уху, но Павел понимал: спецу жизненно важно крутить бородавку, как радист крутит верньер настройки рации. Чем отвратительнее выглядит компьютерщик, тем выше его квалификация. Еще один нелепый закон жизни, которая так любит громоздить нелепость за нелепостью… Как его – Коля? Почему-то имя все время выпадает из памяти…

– Нашел? – нетерпеливо поинтересовался Павел.

– Найду, куда они денутся, – с ленцой ответил спец.

Пальцы компьютерщика быстро мелькали над клавиатурой – просто невозможно понять, что он там делает.

Но Павел прекрасно представлял себе суть происходящего.

Вот оно, счастливое время, когда информация стала, наконец, главным оружием в умелых руках. Выражения, вроде «права человека», «неприкосновенность личной жизни» звучат просто смешно, когда ни одна структура не в состоянии уследить за всеми информационными потоками. Информация о каждом из нас в бесчисленных базах данных, живет своей собственной жизнью, удивляя порой неожиданными выкрутасами, вроде компьютерного «спама» или груды рекламы в почтовом ящике. И это самое безобидное. У многих волосы зашевелились бы, узнай, какие пути проходят данные о его паспорте, адресах, связях, предпочтениях и пристрастиях, больших и мелких грешках.

А если ты добровольно выплескиваешь в сеть информацию о себе, своих связях и предпочтениях, то не удивляйся потом сюрпризам, которые в любую секунду может выкинуть насмешница-судьба. Ведь никто не тащит тебя выворачивать наизнанку душу в каких-нибудь «Одноклассниках» – хищных пожирателях информации обо всех и каждом…

Одно позволяет жить более или менее спокойно: если ты ничего не значишь в этом мире – зловещий информационный механизм может никогда и не заработать: много чести уделять внимание каждому!

Но если ты, упаси бог, понадобился тому, кто обладает магической властью над информацией, оставь попытки скрыться, спрятаться, притвориться камнем. Тебя отыщут, где угодно – как мышь, которой бесполезно прятаться в лабиринте на лабораторном столе.

– Ага, есть, – невнятно сказал спец. – Да они почти все здесь, под боком…

Спец жевал что-то, и клавиатура была жирной от лоснящихся пальцев. Символично, что этих, забытых уже давно мерзавцев, выдернул, словно на удочку, такой отвратительный тип. Слизняк с засаленным компьютером вместо мозга…

– Давай, оформи все и распечатай, – приказал Павел. – Зигфрид! Черт… Рустам, где Зигфрид?

Тихо подошел Рустам.

– Его сегодня не было. Он вообще себя как-то… – Рустам замялся. – Странно себя как-то вел…

– Я заметил, – сухо сказал Павел. – Проследи, чтобы он не наделал глупостей. Никакой утечки быть не должно…

– Понял, – коротко ответил Рустам.

Спец протянул Павлу стопку горячих, как из печки, отпечатанных страниц. Павел кивнул Рустаму:

– И этими займись.

– Уже сделано, – сказал Рустам. И ушел.

Некоторое время Павел стоял, нахмурившись. Одна мысль не давала покоя. Хотелось найти еще одного человека. Хотелось мучительно, до боли.

Мысль о такой встрече пришла совсем недавно. Она не вязалась ни с прежней благополучной жизнью, ни с безумием царящим сейчас. Раньше такое даже не пришло бы в голову.

Но когда наступает пора подводить черту…

– Надо найти еще кое-кого, – произнес Павел.

– Какие проблемы? Найдем, – равнодушно сказал спец.

Сомнения не оставляли. Страшно, что этот человек увидит его лишь таким, каким он стал теперь, в самом конце.

Даже, несмотря на то, что они ни разу не встречались прежде…

К этим паршивцам давно не осталось ненависти. К этим маленьким негодяям, которые превратили в ад самые светлые годы. Точнее, те годы, которые принято считать светлыми.

Современные люди давно избавилось от иллюзий, что жестокость и черствость приходит к людям с годами. Как бы не так! Нет более жестоких и безжалостных существ, чем дети.

То, что происходит в карманном лагере Павла – это всего лишь цветочки по сравнению с обыкновенным детским фашизмом.

Когда-то был безумно популярен фильм про разведчика Штирлица. Конечно, его и сейчас любят. Но в глухие застойные времена, улицы становились пустынными, едва только появлялись на экране черно-белые титры…

Стоило видеть лицо завуча, когда обрела огласку невинная детская игра. Казалось бы, что здесь такого? Штирлиц – разве он не образец для подражания? Но в том-то все и фокус, что никому не было дела до героического разведчика Штирлица. Сопливым пятиклассникам безумно понравилась эсесовская форма, все эти брутальные ритуалы с охранниками вдоль коридоров, с приветственным вскидыванием руки – «хайль!». И вот школьные умельцы принялись рисовать на листочках из тетрадок цветастые удостоверения штандартенфюреров, оберштурмбанфюреров, рейхсфюреров – все, как полагается, с орлами, крестами и дубовыми листьями. А вскоре на рукавах школьных курточек, под которыми алели пионерские галстуки, появились и бумажные повязки со свастиками. Ведь здорово, заходя в класс, видеть, как приятели бодро щелкают каблуками и высокими голосами весело кричат «хайль!» И здорово избивать в углу пойманного советского шпиона.

Не удивительно: школьному начальству это показалось настолько диким, что дело замяли, не обсуждая даже на специальном собрании. Кому нужен скандал районного масштаба и разнос по партийной линии?!

Только мрачные отцы тихо дубасили по квартирам своих провинившихся пионеров.

Да, было и такое. Может, эти туманные воспоминания детства требовали компенсации в виде более приближенных к реальности игр? Вряд ли. Дело ведь не в символике. Дело в жестокости как таковой.

Забавно бывает: на встрече выпускников ты пьешь водку и со смехом вспоминаешь былое с тем самым гадом, который вполне достоин смерти за свои давешние издевательства над тобой. Почему весь этот ужас детства не считается преступлением против человечности? Почему нет такого детского Нюрнбергского трибунала, перед которым должны предстать все эти Борманы и Геббельсы с набитыми в драках кулаками? Эти садисты, которым по малолетству прощается все? Где справедливость?! Где она?!

– Что? – спросил Рустам.

Павел понял, что последнюю фразу выкрикнул вслух. Усмехнулся и бросил:

– Как доставите их сюда – найдите меня. Я буду в той комнате…

Комната Созерцания появилась спонтанно – как и весь этот безумный проект. Пожалуй, это самое интересное место в лагере. Именно отсюда можно наблюдать за каждым уголком, каждым бараком, каждым узником и служителем лагеря. Можно и послушать – о чем говорят в массовке.

Говорят, кстати, на удивление мало. Просто поразительно, как быстро люди смирились со своей участью. Или же им просто туманили глаза ежедневные выплаты?

А старосты бараков стараются, молодцы. И, что забавно, не только они. Это показалось неприятным самому Павлу: не прошло и пары дней шутовского заключения, как посыпались анонимки.

Доносы. Наивные, даже дурацкие. Жуткие в своей бессмысленной подлости.

«Многоуважаемый господин начальник лагеря! Совесть не позволяет оставить без внимания тот факт, что ряд так называемых актеров массовых сцен (мужской барак №1) вопреки общей договоренности с Вами, готовят побег. Побег планируется совершить через пару дней, ночью после полуночи в районе автостоянки (там заранее повреждено проволочное ограждение). Я не уверен, но, кажется, главный у них Николай Антонович (не знаю фамилии, такой седой с бородкой).

Надеюсь, что мое сообщение поможет безболезненно предотвратить побег.

P.S. Еще надеюсь, что вовремя предотвращенный побег не повлечет за собой применения к беглецам серьезных мер и сокращения наших общих гонораров.

Ратуя за успешное завершение проекта.

Искренне Ваш,

Актер массовых сцен»

Надо же, какой услужливый кретин! Переживает он за проект! Боже мой, да он всерьез думает, что к беглецам будет применено наказание, и переживает только за свои деньги!

Павел застыл с кривой усмешкой на губах.

А что же, почему не подыграть этим настроениям? Лагерь Правды должен оставаться лагерем – пусть в нем будет больше той самой правды!

Страх и правда всегда идут рука об руку – не так ли?

…Этим людям Павел приготовил сюрприз. Ему действительно было интересно понаблюдать за ними. Для того, собственно, и существовал лагерь – чтобы наблюдать, изучать и понимать.

Когда вспыхнул свет, люди невольно прищурились, прячась за вскинутыми руками. Но когда вновь обрели способность видеть, по помещению разнеслись изумленные возгласы.

Представьте, что вы наслаждаетесь заслуженным отдыхом после года тоскливого труда на ненавистной работе. И вот, развалившись в пляжном шезлонге, блаженно закрываете глаза, чтобы вздремнуть под теплый морской бриз… А когда открываете вновь – оказываетесь «на ковре» перед разъяренным начальником.

Наверное, что-то сходное ощутили эти постаревшие и погрузневшие школьники, обнаружив себя на собственных местах за партами в знакомой до холодных ладошек классной комнате!

Иллюзия была полной: декораторы постарались на славу. Те же неровные стены, пахнущие никогда не высыхающей краской, унылые портреты и таблицы на стенах, чахлые растения на подоконниках, обшарпанная доска с крошками мела и жуткими драными тряпками в длинном лотке. Будто сошло это с фотографий древнего школьного альбома.

Возвращение во времени – в чудесные школьные годы.

…Сидя на своем собственном месте, на задней парте, рядом с более, чем повзрослевшей девчонкой по имени Катя, Павел наслаждался зрелищем.

Потому что всесильный хозяин решил провести собственное расследование по делу этих людей. Такое, какое не придет в голову ни одному суду в мире. Потому что сейчас, двигаясь по последнему отрезку своей жизни, повиснув над пропастью безумия, он завладел безраздельным правом решать судьбы людей. И вряд ли кто в состоянии лишить его этого права.

– Блин… – ошарашено сказал грузный и полысевший Миша. – Что за чертовщина? Что происходит?

Красавчик Миша, остряк и насмешник, всеобщий любимчик, легко и весело шагавший по жизни. Думающий, что так должно продолжаться бесконечно.

Наивный дурачок Миша.

– Это же наш кабинет истории, – медленно сказала Мила – Ой… Ребята, откуда вы здесь?! Боже мой…

Мила. Первая красавица в классе. Давно это было. Очень давно.

Как потрудилось над ней время, это же надо…

А ведь тогда, тысячу лет назад, была она для Дохляка главным предметом постыдных тайный вожделений, чем-то недостижимым, как вершина Эвереста. И уж точно, никогда эта девчонка не остановила бы на нем взгляда больше, чем на пару секунд. Виновна ли она в этом?

Да.

Виновна.

Потому что и она вложила свой маленький кирпичик в мрачное здание ненависти. Того самого чувства, что стало определяющим в жизни Дохляка. И если бы это была ненависть ко всему остальному миру – было бы полбеды.

Самое гнусное – это разрушительная, невыносимо болезненная ненависть к самому себе.

– Это что же, розыгрыш? – произнес худощавый, длинный, как жердь, Антон. – Если так – то совершенно дурацкий! А как… А как мы здесь очутились? И голова болит…

А Антон, странным образом, почти не изменился. Впрочем, он всегда оставался каким-то бледным персонажем. Что не мешало ему быть на порядок заметнее и значительнее Дохляка. Не он главный обвиняемый.

Он всего лишь соучастник.

– Нас обкололи чем-то, – зло сказал Саша, оглядывая «одноклассников». – И устроили эту идиотскую «встречу выпускников»…

Вот он, маленький паршивец, малолетняя гнида, безраздельно пользующаяся своей безнаказанностью.

Надо было бы говорить про него в прошедшем времени. Но для Дохляка нет прошедшего времени.

Там, в далеком прошлом, он по-прежнему замирает от ужаса, едва только попадает в поле внимание этого маленького подлеца с тухлым взглядом.

Интересно, почему единственным, кто обращал тогда на него внимание, был этот начинающий садист? В чем тут закономерность? В чем та самая истина, которую хочет найти всесильный хозяин положения?

По большому счету, истина отступает перед возможностью мести – невероятно отсроченной, но неизбежной.

– Что за глупости? Кто обколол? – всплеснула руками Маша. – И, главное, зачем?

Маша… Кто она, эта Маша? Просто статистка, как и многие, кому выпало несчастье быть его одноклассником. Просто соучастница. К ней нет особых претензий. Ее беда в том, что она в свое время пришла учиться не в тот класс. Иногда человек сам не знает собственной вины. Но всегда есть силы, способные увидеть вину каждого в чем бы то ни было. В конце-концов, коровы тоже отчасти виноваты в изобретении тушенки.

…В классе поднялся галдеж – почти такой же, как когда-то, лет тридцать назад. Только в голосах этих повзрослевших и подурневших не ощущалось былой беззаботности.

Кто-то вскочил и бросился к двери. Потряс ручку.

– Закрыто! – крикнул он и направился к окну. Ого… Так это не наша школа! Где это мы?!

Все повскакивали, принялись метаться по классу, дергать за дерную ручку, пялиться в окно – словно это могло как-то изменить ситуацию. Лишь Павел продолжал сидеть неподвижно.

Он вдруг понял, что не стал исключением из этого всеобщего дежа вю, и на него нежданно нашло странное оцепенение. Словно и не был он вовсе хозяином положения, а вернулся в то далекое и, казалось, забытое, ненавистное время.

Он ничего не забыл. И тело все еще помнит ту болезненную дрожь, эту гаденькую нервную потливость, это непроходящее чувство никчемности вперемешку с ожиданием расправы.

И на него по-прежнему не обращали внимания.

Он снова стал лишним.

Павел закрыл глаза, глубоко вздохнул. Надо прогнать наваждение. Не для того он собрал эту неказистую машину времени, чтобы самому стать ее жертвой. Ведь он был уверен, что давно вырвался из цепких лап детства!

Но детство оказалось подлее и коварнее. Что ж, с этим придется считаться.

– Не нравится мне все это, – сказал Антон. – Может, розыгрыш?

– Ищите камеры, – сказала Маша. – Похоже на какое-то придурошное реалити-шоу! Сейчас их везде устраивают – где надо и где не надо! Вот это, смотрите, что это такое?

А она не такая дура, эта Маша, какой казалась когда-то! Вообще, жизни свойственно вносить свои коррективы в образы людей. Вот и тихая Маша первая заметила камеру, спрятанную в кашпо с растениями.

– Ха, – воскликнул кто-то. – Тогда все в порядке! Куда там рукой помахать. Эй, где вы там? Я хочу передать привет!

Бывшие одноклассники расслабились, заулыбались. Некоторые принялись неуклюже шутить и обмениваться насмешливыми репликами.

Только маленький мерзавец Сашка оставался бледным и настороженным. Наверное, так животные чувствуют неявную опасность, которая кружит в отдалении, не спеша приближаться.

– Рано вы что-то радуетесь, – бросил он. – Что это за розыгрыш с похищениями и усыпляющими препаратами. Это незаконно! И они ответят за это!

Надо же, мерзавец заговорил о законе! Оно и понятно: все законы придуманы мерзавцами и исключительно в интересах себе подобных.

Кому об это ни знать, как Павлу?

Он продолжал сидеть неподвижно, следя за одноклассниками лишь движениями глаз. Ждал, когда кто-нибудь обратится к нему.

Черт возьми, они же должны смотреть телевизор!

Тут его соседка по парте, Катя, легко вспорхнула со стула и направилась в сторону компании.

На него она так и не взглянула!

Павла посетило тихое бешенство. В глазах потемнело, закружилась голова. Следовало принять таблетки, но было не до них.

Все вернулось, вернулось на проклятые круги своя! Никому и в голову не пришло связать бывшего Дохляка с тем, кем он стал в новой жизни!

А в классе происходили удивительные события. Все разбились на группки – точно так же, как давным-давно, в прошлой жизни.

Вон группировка Милы: первая красавица в окружении свиты девочек попроще. У них общие интересы, недоступные ровесникам и лежащие вне пределов понимания глупеньких одноклассников. Это мерзкое «шу-шу-шу» по углам и насмешливо-презрительные взгляды. Один из таких взглядов чиркнул по Павлу и пролетел дальше, в пустоту.

В другом углу грубоватая компания Светки и Катьки. Никого не стесняясь, они закурили, громко обсуждая что-то и сипло хохоча. Да, раньше они предпочитали курить тайком в туалете. Там же происходили и безжалостные кровавые драки за пацанов. Павел видел как-то такую драку. Даже бандитские разборки начала девяностых уступают им по зрелищности и жестокости.