Текст книги "Мера Наказания (СИ)"

Автор книги: Владислав Капитанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– Ну, короче, дернул я их. Одного хлебалом в парашу даже. А мужики не полезли. Сидели, радовались. Блатняк их совсем зашугал. А тут я. Короче, говорю им, теперь я тут буду смотрящим.

– А они?

– Чо они? Быдло-мужики, согласились. Поэтому можно там жить, если правильно себя вести и не давать в обиду.

– Молодец! – восхищался Гогой Венька, разливая остатки по стаканам. А Тонька строила Гоге глазки. А потом вновь пелена тумана и беспробудный сон.

Проснулся как-то. День или ночь – не понял. За стенкой скреблись, и кровать скрипела. Замотал головой, чтобы прийти в себя. За стенкой пьяно смеялась Тонька. "Огуречик-корнюшончик! Пиписюнчик! Ха-ха-ха-ха..." – ее голос, точно. И сразу же кто-то по-звериному зарычал, словно ранен и в загоне. По флажкам красным. А потом хрясь чем-то звонким об стену. И что-то разбилось. Венька очнулся окончательно. Вскочил с лежанки возле печки, споткнулся, упал, поднялся и в соседнюю комнату. "Ты чего, сука! – оттуда уже вновь Тонькиным голосом. Только теперь не смеется, а зло так, словно курица-наседка, спасающая цыплят: – посуду в моем доме бить! Хер обрезанный!" И Гога ему навстречу в коридоре, сшиб в темноте. Венька об косяк, аж искры из глаз. Но быстро очнулся, помотал головой. Вроде как тишина. Может приснилось все? Осторожно в комнату, из-за дверного проема, как тогда, в детстве. В ожидании Чудовищ. Свет горит. Тонька спит на полу. Полуголая. Груди обвисшие на один бок скатились, прилипли друг к другу, как два полупустых мешка. Тихо так, все. Может и приснилось. Только скулит кто-то рядом за печкой и хлюпает носом. Гога, такой маленький и беззащитный. Сложился, обхватив руками голову и ноги. Скулит. "Брат ты чего? Брателла, ты чего?" – тормошит его Венька. А Гога в ответ уже воет. На кухне Венька находит остатки самогона. Несет за печку. "Ну его на хер, давай выпьем, а?" – а потом опять пелена тумана и беспробудный сон...

А когда вновь проснулся, словно и не было ничего. Только Тонька злая. Дверьми постоянно хлоп и хлоп. "Я на работу!" – орет уже с улицы. Но трезвая она всегда злая. И Гога не за печкой, а за столом. Остатки вчерашней трапезы подбирает. Такой, как раньше. При виде его, Веньки, крепкий и подтянутый с расправленными плечами. Только задумчив чуть. "Приснится же такое", – думает Венька и присоединяется к завтраку.

– Какое число сегодня? – хмуро спрашивает Гога и старается не смотреть на Веньку.

– Хер его знает, – не знает Венька. Гога задумчиво пялится в стену, подсчитывает. Хлопает себя по лбу.

– Дней пять уже наверно, ептыть, – роется по карманам валяющегося на полу пальто. Вытаскивает оттуда мятые бумажки, – мне же на учет вставать! Совсем забыл. Опять посадят! – руки трясутся с похмелья или от страха.

– Куда вставать? – не понимает Венька.

– На учет, в ментовку, после освобождения, – непослушные руки не попадают в рукава, – а я срок прошляпил. Пипец.

– Это всем так? – спрашивает Венька. От слова "посадят" у него тоже холодеет внутри.

– Нет, не всем, мне, – бурчит в ответ Гога и тоже зло хлопает дверью.

До города добираются пешком где-то к обеду. Гога сильно сдает к концу пути. Сильно устал, не слушаются ноги. И пот градом. А Венька лишь чуть.

– Ты это, не ходи со мной, – говорит Гога возле отделения милиции и отводит глаза. А от усталости своей вроде бы как и обмякает даже, – ты говорил, что и сам под криминалом? Нельзя, чтобы нас вместе в ментовке.

– Ага, – соглашается Венька, – я тогда это, до дому пока. Давай на лавочке, где обычно, через час.

– Заметано, – кивает Гога и пытается отдышаться после трудного пути.

– А тебя точно опять не посадят? – уже уходя, спохватывается Венька. И опять холодеет внутри. А вдруг, как тогда, лавочка будет пуста. И Гога не вернется.

– Шли бы они. Мне жить негде, так и объясню. Какой им на хер учет, по какому адресу?– Гога кажется Веньке вновь решительным и смелым, как тогда, в детстве, а потом зачем-то не в тему: – не знаю. Будь что будет.

Матери дома нет, на дневной смене. Венька жадно набрасывается на еду, хрустит крекерами вперемешку с остатками жареной картошки, запивает рассолом из банки с маринованными огурцами. В животе все радостно урчит и отзывается. Потом бежит в зал, роется в обшарпанной стенке. Пусто. К матери в комнату, копается в ее вещах, переворачивает подушки и постельное. Пусто. Где же теперь она заныкала? Находит в прихожей, в шкафу, под стелькой прохудившегося десятилетнего зимнего сапога. Десять по сто. Целая штука. Подпрыгивает от радости. Похмелья словно не бывало. На лекарства копит или на похороны. Но ему все равно. Не в первый раз. "Йес!" Чувствует, как обрадуется деньгам Гога. И от этого почти счастлив. Но почему почти? Представляет, как сунется в облезший сапог мать, а там пусто. Как изменится ее лицо. Наверное, опустится-сядет на кровать, обхватит голову руками и даже заплачет. Настроение меняется. Злится-скрипит зубами, показывает стене грязный кулак, будто там мать. "Ну тебя, пусть долбари твои бывшие о тебе беспокоятся, лечат или гроб покупают!". В квартире внезапно становится тесно, что-то душит его снаружи и изнутри. Но ему больше нет необходимости оставаться здесь. И он выбегает на улицу.

На лавочке беспокойно, как тогда, в далеком детстве. Сидит, вертит головой, высматривает Гогу. "Неужели закрыли? Учет какой-то, херня полная. Вышел человек на свободу и опять в тюрьму". Холодок внутри, аж до мошонки. Не дожидается, идет к ларьку. Покупает пиво и сухарики. Возвращается на лавочку. Чуть отпускает. Хрустит-глотает. Собирается за второй, когда появляется Гога. Гога угрюм, но заметив на лавочке Веньку, а затем и бутылку из под пива возле него, меняется и становится похожим на того самого Гогу: Гогу-рассказчика о своей житухе на зоне.

– Ну как? – Веньке снова хочется броситься к Гоге и обнять его, как несколько дней назад.

– Хер им в сраку! – гогочет Гога. Его тоже отпустило. Страх шел за ним по пятам до самой лавочки. А теперь отпустил, – прихожу значит в дежурку. Так мол и так. ЗК ╧248, осужденный по статье 105 УК РФ, прибыл. Обшмонали, потом в ОУП. Там пальцы гнуть, разводить. Закроем мол, срок нарушил. А я им, щенкам позорным, в квартиру меня сначала вселите обратно. Жить негде. Бомжую по вокзалам да по кустам. Где государство, которое меня социально реабилитировать должно? Где помощь в реабилитации и в возвращение к мирной жизни на свободе? Президента на вас нет. Короче, разошелся. Они сами в удивлюхе: "Как так? Без хаты остался". Пробили по базе, точняк, выписан я из квартиры. Побегали, посовещались. Бумаги на подпись сунули. Говорят: "Ничего не знаем, будешь стоять на учете по старому адресу регистрации. Проверять там тебя будем. И отмечаться один раз в месяц к нам. Да по административке чтобы не попадался, да на биржу чтобы встал и работу нашел". Пипец короче. А я им: "Как же вы меня там проверять будете, если хата не моя, и я оттуда выписан? Придете, не найдете, закроете? Европейского суда на Вас нет". Это меня один кореш на зоне подучил. Чуть что, писать про Европейский суд. Это напрягает их реально. Мы, говорят мне в ответ, учтем это, пиши, что тебе жить негде, если найдешь, где жить, обязательно сообщи свой новый адрес, но все остальное должен исполнять, иначе опять станешь ЗК. Хер им, а не ЗК!

– Тоньку не запалил? – напрягается Венька, предположив, что Гога мог рассказать о месте своего фактического нахождения.

– Ты что в натуре, меня за лоха держишь? – Гога как молниями сверкает глазами. Гнев древнегреческих богов сыплется из них на Веньку. И тот обжигается. – Они же зашмонают потом Тонькину хату с проверками. Я что на лоха похож, а? Всех Вас подставлять, а?

– Да нет, нет, хорош. Я просто это, – бормочет в оправдание Венька, и чтобы успокоить товарища вытаскивает из кармана и демонстрирует ему девять мятых купюр.

– Оба на! – удивляется-радуется Гога, – где забрил? Банк накрыл?

– Ага, – подтверждает Венька.

– Ништяк, живем, – кивает на деньги Гога, – только это, пока в городе, давай может на биржу. В ментовке обязали. Там, говорят, работу тебе найдут или пособие платить будут.

– Предложат там тебе, как же, помойки разгребать, если только, – вспоминает о своих похождениях в службу занятости Венька.

– Сами пусть гребут, откажусь. Пособие лишь бы платили. Нам чуть на бухло и табак. А? – отзывается Гога, а потом замолкает, идет, о чем-то думает, а затем чуть слышно, словно сам с собой: – а так, с другой стороны, хоть какую-нибудь работу. Чтобы на жратву и житье. Может, бабу найду. Семья там, все шуры-муры. Чтобы был ЗК, да стал СК".

– Что это: "СК"? – Венька недоумевает, ему кажется, что это не похоже на него: Настоящего Гогу. И он реально не хочет, чтобы Гога нашел себе бабу.

– Свободоключенный, – все также в полголоса расшифровывает Гога.

До службы занятости они добираются почти к концу рабочего дня. Но успевают. Венька послушно ждет Гогу на ступеньках. На прием очередь. Очевидно, не все так просто в городе с трудоустройством. «Последних пятерых приму, – кричит из окошка приемной тетка, – остальные не ждите». Гоге везет. Он пятый – последний. Те, кто за ним, возмущаются, ругаются, но делать нечего, уходят на улицу и уже ругаются на ступеньках. Через полчаса в таком же состоянии на ступеньках появляется и сам Гога.

– Твари долбанные, суки позорные, козлы конченые, – перечисляет.

– Тоже не успел что ли? – не понимает Венька.

– Успел. Только говорят мне: "Уважаемый, а не пошли бы Вы на хер".

– В смысле? – снова не понимает Венька.

– Во всех.

– Ваш, говорят паспорт. Пожалуйста. Справку с последнего места работы и документ об образовании. А я им, что нет такой справки. Давно это было. Уже больше семи лет не работаю. А где же были, спрашивают. В местах не столь отдаленных. А они и рты пооткрывали. Еще, говорят, тогда справку с места жительства из ЖЭУ о проживании. Какую, на хер, справку, говорю, выписан в период отбытия наказания. Вот и поговорили. Обрадовались, говорят, Вы не наш клиент, на учет в службу занятости граждане становятся по месту жительства, а у Вас нет места жительства. Пипец полный!

– Да уж, – соглашается Венька.

– Чей тогда я клиент? Может ты объяснишь? – Гога серьезен и смотрит на Веньку, словно действительно Венька может это ему объяснить, объяснить, что же все-таки изменилось за эти семь лет и два месяца, – есть человек, а вроде, как и нет человека.

– А как же с ментами? – пугается Венька, – они же обязали.

– Хер им, – злится Гога и, словно вспомнив свою роль перед Венькой, вновь расправляет свои плечи, – скажу, что ходил, на хер послали. Пусть сами, если что, запросы делают.

В супермаркете покупают две бутылки водки, хлеб, батон вареной колбасы и сигареты, да по бутылке пива на дорожку. Остается сто пятьдесят. Уже вечер и пахнет будущим летом. Идти десять километров лень. "Да и Гоге тяжело", – думает Венька и находит решение, все-таки это его деньги, пусть и стыренные у матери.

– Айда на такси до Тоньки? – предлагает он Гоге и тянет его на центральную площадь города. Там стоянка такси.

– На такси? – переспрашивает Гога, словно впервые слышит незнакомое ему слово.

– Да, да, на такси.

И вот уже они там. Садятся вальяжно, заказывают, словно богатые клиенты с деньгами, набитыми в карманах. "Шеф, короче, в натуре, туда, да, махом, почем, сотка за город до десяти км? Херня-война, там как раз 9 километров 999 метров". Выезжают из центра, сидят на заднем сиденье и пьют пиво. На повороте вдруг Гога что-то замечает и меняется в лице. Бледнеет и начинает трястись. "Сука", – шепчет. Замечает и Венька, еще не понимая, что заметили они одного и того же человека. В черном кроссовере, у которого незатонированы стекла.

– Шеф, давай-ка за этим черным джипом! – командует внезапно Гога.

– Каким джипом? – не понимает водитель.

– Черным блядь, вот же перед тобой! – ругается Гога.

– Так это не джип, – поясняет водитель и поворачивает за японским кроссовером.

– Да хер то с ним, едь за ним, – шипит Гога.

– Мы так не договаривались, – напоминает таксист.

– Доплатим, – обещают. Кружат по городу минут десять. Останавливаются вслед за черным в жилом секторе. Возле девятиэтажки с табличкой: "Советская, 10". Сидят-смотрят. Из иномарки выходит начинающий лысеть мужчина, ближе к пятидесяти. За ним девочка, еще школьница. Открывают багажник, забирают пакеты. О чем-то весело разговаривают, смеются. Мужчина наклоняется и целует девочку в макушку. Она в ответ смотрит на него любящими глазами. Они похожи, очевидно, отец и дочь. Подходят к домофону. Набирают номер и исчезают за металлической дверью.

– Всю жизнь наперекосяк из-за него, – шипит Гога, – всю жизнь, падла.

Веньке кажется, что Гога сейчас расплачется. Это совсем не тот Гога.

– Ты его знаешь? – спрашивает он Гогу.

– Знаю, – подтверждает Гога.

– И я тоже, – сообщает ему Венька.

– Да ну на хер? – удивляется Гога.

– Знаю, – подтверждает. Вот только не понимает, зачем они ехали за ним. Что такое вдруг их охватило одновременно.

– А что мы за ним поехали-то? – спрашивает старшего товарища.

– Не знаю, – не знает и Гога, но поясняет: – вспомнил просто, сначала думал, что показалось, а потом что-то перемкнуло, хотел убедиться.

– Вы это, на полтос уже накатали, едем или стоим? – вмешивается в разговор водитель.

Оказался козлом. За город на пять километров. А дальше везти отказался, узнав, что у них только 170 рублей. Мелькнуло у Веньке в голове отбуцкать таксиста за это, но, вспомнив предстоящее себе и Гогин учет, от такой мысли отказался, ограничившись длительной нецензурной бранью. До Тоньки добрались, уже стемнело. Гога задыхался и кашлял. Тонька была зла и ругалась. Ее в очередной раз за предыдущие прогулы выгнали с работы. Но, увидев пакеты с водкой и колбасой, подобрела, и даже поцеловала их в щеку. Гога от поцелуя отстранился, словно прокаженный. Потом что? Потом пили-ели, разговаривали.

– Ненавижу, это ведь он меня посадил, убил бы, – слышит Венька захмелевшего Гогу и тоже вспоминает, что хотел все рассказать.

– Так это он тебя судил? – спрашивает у Гоги.

– Да, вся жизнь из-за него наперекосяк, семь лет и два месяца, – подтверждает Гога, – я ему все как есть, как было на духу. Адвокат соловьем заливался, а он чушкаря-прокурора послушал, не поверил. По полной впаял. Нет доказательств Вашей невиновности, говорит. А какие доказательства? Мое честное слово о том, как было, разве не доказательства?

– Наивный, – смеется Тонька, – разве сейчас верят честным словам?

– Ты знаешь, он же ведь тоже меня судил на условняк, – рассказывает Венька, – поэтому я его тоже сразу узнал. Строгий дядька.

– Да ну на хер? – удивляется Гога, – вот те раз. Мир тесен. Или у нас в городе только один судья?

– Не один, их там штук десять, – вспоминает городской Дворец правосудия Венька. По телу бегут мурашки. А он – вслед за ними. Пытается догнать, – у меня, кстати, послезавтра тоже суд.

– Точняк! – спохватывается Гога. Он взбудоражен. От выпитого алкоголя или от неожиданной встречи, или от своих воспоминаний, – ты что-то говорил уже об этом.

– Да, я же под условным сроком за кражу по пьяни ходил. Как раз тот, что и тебя, меня осудил. Не поверишь, месяц условного из двух лет остался. А тут мы с корешем одним забухали. Случайно как-то все получилось. Встретились случайно, как с тобой несколько дней назад. Раньше вместе на пилораме работали. Он старше, как ты. В Чечне воевал. Я и не знал, что у него крышу после этого рвет. Короче, под утро водка у нас кончилась. Ну а нам мало. А у него идея, вспомнил, что тетка в пригороде самогоном торгует. А до нее километров пятнадцать. Херня, говорит, прокатимся до тетки с ветерком. А я дурак пьяный за ним, как хвостик. И про условняк свой забыл. Там возле дома его стоянка была. Жигули какие-то задрипанные. Он стекло разбил, дверцу открыл. Что-то там пошаманил, повозился. А я рядом стою на шухере как бы. Завел он мотор, ну и поехали. А потом не помню...

Что было потом, Венька действительно не помнит. Да, песни орали, что-то про войну пел Артем. А еще Артему моджахеды вокруг мерещились. Когда шли к стоянке, урну по пути запинал, думал, что это боевик с РПГ на них целится. Это Венька помнит, как и то, что рассказывал ему Артем, как дважды горел в своем БМП и один из всего экипажа спасался. Вот только очнулся потом Венька в машине всей покореженной. Кто-то вытаскивал его. А вокруг одни мигалки, яркие такие, словно инопланетяне прилетели. Только это вовсе не инопланетяне были. Скорая и менты. Потом выяснилось, что в столб Артем въехал. Он на глухняк. А ему, Веньке, повезло. Только сотрясение мозга. Отчего и сознание потерял. Вот так на ровном месте и нарисовалась очередная. Пункт "а" части второй статьи 166 УК РФ. Угон группой лиц по предварительному сговору. До семи лет лишения свободы.

– Да, до семи лет, плюс условняк не отбытый, – задумчиво тянет слова Гога, – как пить дать закроют, – и тут же удивляется: – Так, а что ты все на воле-то? До суда почему не закрыли? Меня, когда забрали, в СИЗО с пацанами сидел, многие из них в период условного или УДО по кражам опять кражи совершали, их сразу же закрывали-арестовывали. До суда по несколько месяцев парились.

– Не знаю, – пожимает плечами Венька, – мне адвокат тоже вроде рассказывал, что раньше меня бы до суда на воле не оставили. А сейчас вроде как либерезация какая-то закона в сторону смягчения. До суда арестовывают только тех, кто по наркоте или против жизни, или БОМЖ, или опасный рецидивист, или скрыться может. А я под эту категорию не подхожу.

– Да куда уж каждого арестовывать, – встревает Тонька и вновь разливает по стаканам, – все клетки и так переполнены. Вот и не арестовывают больше, – уж Тонька знает, у нее у самой брат сидит, на свиданки ездила неоднократно.

– Это точно, – соглашается с Тонькой Гога и заключает, – за семь лет-то оказывается многое, что изменилось.

– А я вот и думаю, – все о своем наболевшем продолжает Венька. Мурашки по-прежнему бегают, но становится легче, словно камень с души. Все рассказал. Ему, Гоге, все рассказал. А он обязательно что-нибудь придумает, поможет. Ведь он же ГОГА. Он раньше всегда ему помогал, – если не закрыли до суда, и эта, как ее, либерезация, может, и снова не посадят, опять условняк дадут, простят мою дурость. Глупо как-то из-за ржавого корыта садиться, к которому бы по трезвяку за сто метров и не подошел. Да и не хотел я на нем никуда ехать. Водка все это. – Венька опасливо косится на стоящую на столе бутылку. Та словно смеется над ним. А ему хочется заплакать.

– Ага, как же, разбежался, добряки, не посадят. Закроют, как не хер делать, – разрушает надежду Гога, и Венька не выдерживает, и хлюпает носом.

– Ты че, в натуре, не дрейфь, – Гога хлопает его по плечу, – я же говорил, что там нормальным пацанам ништяк как нормально живется. Главное правила воровские знать. А им я тебя обучу, – и начинает учить: – первым делом никогда не проявляй слабину. Там, если, например, вещички твои кто-то захочет, или шконками поменяться на получше. Или жратву без спроса попытается взять. Ну и тому подобное. Сразу в рыло тому. Иначе, дашь слабину, все, пипец потом будет. Опускать начнут, чушкарем делать. Во-вторых, за словами следить. Меньше болтать, больше молчать, на разводки всякие не вестись. В третьих от актива дистанцироваться, самому по себе быть, к блатным уважение проявлять, но и держать себя независимо. В четвертых ... В пятых... Вот я например еще, когда по этапу... А он мне... А я ему сразу в шнобель, срубил наповал, второй подскочил, я его тоже. После этого уважать стали. Потом актив завербовать пытался, чтобы стучал. Я их на хер. Меня по беспределу в карцер. Знаешь, каково там? А? Ни хера ты не знаешь. Но мне и карцер по хер. Не сломали. Еще больше уважуха пошла. Так и чалился гордо человеком... А вот еще...

Обрывки фраз Гоги долетают до Веньки и забираются внутрь, смешиваясь с мурашками. То ли он пьян, если не может полностью уловить все сказанное Гогой, то ли думает и пугается о своем.

– Мне адвокат сказал, что если признаю вину, сознаюсь обо всем, и этот, как его, порядок какой-то особый заявлю, то и мне снисхождение будет. Не более четырех с половиной лет смогут дать, а может быть даже и условно, – пытается возродить надежду Венька.

– А ты что? – интересуется Гога.

– Я согласился, все признал и подписал, – подтверждает Венька.

– Вот ты дятел! – возмущается Гога, – у тебя какой адвокат? По назначению? Денег то на оплату нет ни хера? – Венька молча соглашается и кивает головой, а Гога продолжает, – они тебе напоют. Им работы меньше с тобой будет. И не хер с тобой возиться. Государство все равно трудодни за тебя заплатит. И суду проблем меньше. Было бы бабло у тебя на адвоката, и работал бы он на тебя за твои деньги, он бы тебе совсем все по-другому пел. Советовал бы идти в отказ. Вот ты дятел, в натуре. Сам себе срок подписал. Так сказать добровольно.

– Это точно, – соглашается Тонька. Она-то это знает, брата же все равно посадили.

– И что теперь? – все внутри Веньки холодеет. Хотел как лучше для себя, а вот оно, оказывается, как выходит, – я же не хотел ее угонять, это же водка, Артем блядь с катушек съехавший! – Веньку начинает истерить.

– Не ори! – кричит уже Гога, – никогда ничего не поздно. Свидетели были, когда машину вскрывали и заводили? Не было. Один другалек твой-соучастник, и тот на том свете. А за рулем кто? Ты за рулем был?

– Да откуда, у меня и прав-то нет, – словно следователю оправдывается Венька, – там, кажется, камеры нас засветили. Они со стороны банка стояли, камеры эти.

– Камеры, это видео что ли? – уточняет Гога и продолжает: – а что там они показали, ты видел? Что они могут показать? Только то, что ты в машину садился. Больше ничего. Вот и легенда теперь твоя: да, пили, да, другалек твой, как его, Артем, кажется, предложил съездить в пригород. Ты согласился. Только он тебе, другалек этот твой, сказал, что это его машина. И ты ничего не знал о том, что он совершает угон. Ты – пассажир, просто пассажир! Понял?

– П-п-понял, – заикаясь, подтверждает Венька, – а к-к-как же стекло разбитое и клемы?

– Там что, на камерах этих видно, как ты видел, что друг твой стекло в машине бил и клемы соединял?

Венька судорожно вспоминает, что было на этом проклятом видео, которое ему показывал следак. Нет, кажется, этого не было. Черно-белое немое кино, снятое издали. Сначала к машине подходит один. И что-то там делает, что конкретно – не видно, далеко. Венька под обзор не попадает, т.к. стоял в стороне, на шухере, вне зоны достигаемости видеонаблюдения. Потом этот один, царство ему небесное, садится в машину, и только затем появляется Венька, спьяну падает возле машины, поднимается, открывает переднюю пассажирскую дверь и исчезает внутри машины. Машина несколько минут стоит. Это Артем пытается ее завести с помощью соединения проводов. Но, что происходит внутри машины, опять же не видно. А затем уезжает. Вот и все черно-белое кино.

– Точняк! – Венька оживает. Гога, такой восхитительный Гога! Словно отец! Он помогает ему и кажется, нашел верное решение.

– Ну вот, а ты раскис, – самодовольно улыбается Гога.

– Вот только бумаги я эти все подписал, – мурашки проникают в голову и превращаются в рой в голове у Веньки.

– Ну и хер с ними, придешь послезавтра, судья спросит, признаешь ли ты себя виновным, согласен ли на этот, как его, особый порядок, а ты ему скажешь, что нет, не признаешь и на особый порядок не согласен. Судья поинтересуется, с чем это связано, а ты ему скажешь, что следователь угрожал тебя закрыть, то есть, выйти с арестом, если ты не признаешься и пойдешь в отказ. Вот ты и испугался. А на самом деле было совсем все по-другому и расскажешь, как это было на самом деле.

– Ты думаешь, получится? – Венька безумно хочет услышать от Гоги положительный ответ, но ответ получается несколько иным.

– Честно? Хер его знает. Мне не поверили, закрыли по полной. Но есть кассация, там точно поверят. А еще вот что, насколько знаю. Если скажешь, что в особом порядке не согласен, то послезавтра тебя все равно при любом раскладе не посадят.

– Почему?

– Сам не сталкивался, но пацаны на зоне рассказывали, что так время тянули, так как в таком случае суд всегда откладывает рассмотрение дела, потому что необходимо приступать к рассмотрению дела в другом, общем порядке.

Не смотря на такой ответ, Веньке казалось, что все должно получиться. А еще, послезавтра его уж точно не посадят. И он как минимум несколько дней вновь будет вместе с Гогой. И, быть может, впервые за всю свою еще небольшую жизнь он спал счастливым спокойным сном. И в это счастливом сне, конечно же, ему снился Гога...

Послезавтра получается все так, как говорил Гога, изумительный провидец – Гога. Он не идет с Венькой в суд. Чтобы не сломать малину, объясняет, а то вдруг его, Гогу вспомнят там и на Веньку разозлятся, хуже только получится. Но Веньке на мгновение кажется, что Гога боится, просто боится. Суд-то большой, и времени сколько прошло. Но потом он забывает, ведь Гога оказывается прав.

– Имеются ли у сторон ходатайства? – после установления личности Веньки, объявления состава суда, разъяснения прав и отводов спрашивает судья и выжидательно ждет ходатайства.

– Да, Ваша честь, – спохватывается адвокат по назначению, – подсудимым после ознакомления с материалами дела и консультацией со мной на стадии предварительного расследования было заявлено ходатайство о рассмотрении данного уголовного дела в особом порядке судебного разбирательства.

– Подсудимый, поддерживаете ли Вы данное ходатайство в судебном заседании? – интересуется у Веньки судья. Тот самый, из кроссовера, с девочкой, которую поцеловал в макушку. Тот самый, который не так давно отмерил ему, Веньке, условный срок. Тот самый, в отношении которого "убил бы, вся жизнь наперекосяк" высказался Гога. "Здесь их десять человек, а он тот самый, оказывается, как тесен мир", – думается Веньке, когда он встает со скамьи подсудимых и чувствует, как у него дрожат коленки, и ему не хватает воздуха. А затем, пытаясь сохранить в голосе уверенность отвечает:

– Нет, не поддерживаю! Я не признаю себя виновным.

У адвоката от удивления потеют очки, а судья почему-то невозмутим, но кажется Веньке, что его прямо сейчас он расстреляет.

– Подсудимый, чем вызвана такая позиция? – задает вопрос судья и буравит его жестким взглядом, от которого Веньке хочется спрятаться под пол, – ведь на стадии предварительного расследования, насколько мне известно, Вы полностью признавали себя виновным в совершенном преступлении и заявили соответствующее ходатайство о рассмотрении дела в особом порядке, что в случае, если суд признает Вас виновным, позволит несколько смягчить Вашу участь.

– На меня гражданином следователем оказывалось давление, – поясняет Венька, как учил его Гога.

– В чем такое давление заключалось? – продолжает свой допрос судья.

– Обещал закрыть до суда, если я не признаюсь, у меня же условный срок, – на несколько секунд Венька начинает сомневаться, а правильно ли делает он. Но Гога, Гога ошибаться не должен. Судья отводит свой взгляд от Веньки на материалы дела, а затем, словно далеко не в первый раз, начинает разъяснять Веньке правовые последствия как заявленного им ранее ходатайства о рассмотрении дела в упрощенном порядке, так и отказа от него. Но Венька вдруг всем своим нутром ощущает, что судья не был готов, совершенно не был готов к такому повороту событий. "Утерли нос, это тебе за мой условняк и за Гогу", – злорадствует про себя Венька и не слышит разъясняемых ему правовых последствий.

– Ваша честь, может имеет смысл объявить перерыв для общения подсудимого с адвокатом, чтобы еще раз подсудимый окончательно взвесил последствия своего заявления, – вмешивается в процесс молчавший до этого помощник прокурора.

– Безусловно, – поддерживает адвокат, вытирая вспотевшую лысину.

– Хорошо, – соглашается судья, – перерыв десять минут, судебный пристав обеспечьте условия для общения подсудимого с адвокатом.

Веньку ведут в комнату для адвокатов, что этажом ниже, пристав открывает дверь, но остается в коридоре, а Венька с адвокатом оказываются в небольшом, без окон, помещении. Венька ни разу не был в комнате для адвокатов и поэтому с опаской озирается по сторонам, думая, что это какая-то камера. Но нет, все относительно хорошо: стол, диван, шкаф, два кресла.

– Ты в своем уме? – начинает адвокат, – уже рассмотрели бы все, получил бы максимум не более двух третей от максимального наказания, и с чистой совестью, так сказать, на...

– Куда? – прерывает Венька, ему хочется плюнуть в этого назначенца, – на зону?

– Почему обязательно на зону?

– У меня условный был в период совершения, или Вам это неизвестно?

– Ну и что, закон позволяет в этом случае также дать тебе еще один шанс на исправление, и вновь получить условный срок, – врет или не врет адвокат, не знает Венька. Но ему кажется, что врет, – а даже если, и реальный срок, то минимальный, с учетом раскаяния. За свои поступки надо отвечать. Даже если реальный срок, то не более двух третей, тебе что это не понятно, а еще если сильно плакать будешь, то и ниже низшего запрошу для тебя, может и это выйдет. Ты разве это не понимаешь?

– А не признание вины, – ухмыляется в ответ Венька, – позволит мне получить оправдательный приговор. Без всяких если-хересли. Где доказательства? Где на видео, что я там что-то делаю? Я не знал, что Темка машину эту угонит, он говорил мне, что это его тачка, – Венька уже и сам верит, что именно так все и было.

– Ты в это-то сам веришь? – пытается разрушить крепнущую веру адвокат. Конечно же, он профессионал и это его работа, – в оправдательный приговор веришь? Там же все четко, сначала твой подельник машину вскрывает, а ты чуть поотдаль стоишь. С какой интересно целью? И свидетель один в деле есть, что мимо проходил.

– И что с того, стоял ждал, пока машину свою Темка откроет, – парирует Венька, – что с того?

– А потом, уже сидя в машине ждал, пока твой приятель приборную доску вскроет и клемы соединит? Вы три минуты до отъезда вместе в ней сидели, а ты до этого заполз в машину сразу после своего приятеля. Не видеть, как он заводит автомобиль, ты просто не мог.

– Не было такого. Где видно, что я видел, как он что-то там вскрывает и соединяет? А все неустранимые сомнения трактуются в пользу обвиняемого! – вспоминает Венька слова Гоги и начинает злиться на адвоката, он ему надоел, – или Вы не адвокат, если не знаете всего этого? А, нет, Вам просто на меня плевать? Деньги страна Вам все равно заплатит за мою защиту, зачем же ее усложнять? А у меня денег для Вас нету. Иначе заливались бы тут совсем о другом, о моей невиновности, случайности произошедшего со мной!