Текст книги "Семь экспедиций на Шпицберген"
Автор книги: Владислав Корякин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)
Глава III
По морям, по волнам
Было бы ошибочно думать, что на
Шпицбергене все изучено и что там
нечего делать. Совсем напротив.
В. А. Русанов
Цели и задачи третьего полевого сезона на архипелаге для нас, естественно, определялись результатами двух предшествующих, когда на основе метеонаблюдений, данных о положении границ питания на ледниках и т. д. мы смогли охарактеризовать состояние оледенения. Предстояло сделать еще один шаг к единой концепции оледенения архипелага. Это мы отчетливо представляли накануне полевого сезона 1967 года. В отчете было особо отмечено: «Трудно представить, чтобы древний ледниковый покров деградировал прежде всего в своей центральной части».
В качестве основы рабочей гипотезы принимался современный характер оледенения. Даже отрывочные снегосъемки показали, как по-разному происходит накопление снега на территории Шпицбергена. Исходя из этого, мы могли приступить к гляциологическому ступенчатому районированию архипелага: сначала выделить области покровного, полупокровного и горного оледенения, а затем и более мелкие территориальные подразделения.
Оказалось, что поведение ледников в пределах выделенных регионов различного соподчинения существенно отличается. Сильнее всего отзывались на изменения климата небольшие горные ледники, причем за последние десятилетия темп их отступления снизился в три раза. В каждом районе полупокровные ледники вели себя по-своему. Так, за 1900—1936 годы в бассейне Гренландского моря, то есть в южном районе, площадь ледников сократилась (если брать за точку отсчета 1900 год) на 2,3 процента, а Баренцева моря гораздо больше – на 6,8 процента. Зато в северо-восточном районе (самом высоком, где лежали истоки ледника Норденшельда) площадь ледников в те же сроки уменьшилась только на 1,2 процента.
Если же иметь в виду общую картину оледенения, то она нам представляется такой: в XIX веке ледники Шпицбергена наступали, в XX веке происходил обратный процесс. Причем сколько они получили от природы в одном веке, столько же примерно возвратили ей в другом – баш на баш. Наблюдения Троицкого позволяют сделать предположение, что оба этих события – наступание и отступание ледников – не более чем эпизод в общей эволюции оледенения Шпицбергена, сформировавшегося в современном виде после климатического оптимума. Когда он был? Если только в наших оценках нет какого-то крупного просчета, возраст оледенения архипелага сопоставим с возрастом египетских пирамид.
Мы много успели сделать, и все-таки до единой завершающей концепции было далеко прежде всего из-за недостатка данных. На общем благоприятном информационном фоне тут и там дыры, «белые пятна», просто пропуски в наблюдениях... Не ясно, как развивается оледенение архипелага в направлении от центра в области горного оледенения к его периферии на границе с полупокровным. Почти нет данных о положении границ питания на ледниках южнее Земли Норденшельда. Непонятно, как эти границы увязываются с климатом, и прежде всего с осадками. Пожалуй, пока наши схемы и построения годны в качестве хорошей исходной гипотезы, но для превращения в концепцию, характеризующую основные особенности оледенения на основе совокупности природных взаимосвязей, они требуют пополнения новой полевой информацией. Воистину мы должны поднять паруса и продолжать плавание…
Ситуация накануне экспедиции складывалась неблагоприятная. Ну прежде всего экспедицию покинул опытный В. А. Маркин. Но это полбеды. Беда в том, что не будет вертолетов. Не было печали... А ведь, как помнит читатель, несколько страниц назад с восхищением говорилось о том, что благодаря вертолетам во много раз возросли масштабы исследовательской деятельности современных экспедиций... И вот их у нас не будет. Нужно искать выход – мы его нашли: шлюпка! Старые полярные капитаны А. П. Бочек и И. А. Ман нас поддержали: сложно, но реально, требует особого внимания и осторожности. Шлюпку мы достали, хотя, судя по всему, противники шлюпочного похода до последней минуты надеялись, что этого не случится. Но это случилось...
Переход морем (разумеется, на судне, а не в шлюпке) ознаменовался двумя событиями. Первое: язык льда из Стур-фьорда, огибающий мыс Серкапп, на этот раз заставил наше судно обходить его с запада – обычная ситуация до наступления лета. Второе: впервые, пожалуй, смогли наблюдать огромные скопления рыбацких судов (до сорока единиц в пределах видимости) у острова Медвежий. А ведь еще в XVIII веке Амос Корнилов (кормщик, герой книги Ле Руа «Приключения четырех российских матросов, к острову Ост-Шпицберген бурей унесенных, где они шесть лет и четыре месяца прожили») отмечал, что здесь «рыбы трески весьма много, а паче же на русском конце».
С нашим приходом в Баренцбург таяние еще не начиналось, и прежде всего мы занялись снегосъемками, которые должны были объяснить и распределение ледников и положение границ питания.
30 мая втроем мы вышли в маршрут по долине Грен, по которой в прошлом году выходили в июльском маршруте от Кэмп Мортона. Большая столбовая дорога – следы снегоходов, оленьи следы, реже песцовые... Воды довольно много, но она пока вся в снегу. Идем на лыжах, все необходимое с собой в рюкзаках, рассчитываем на две ночевки в хижине.
Программа обычная: через сто метров (отмеривается на ходу мерным шнуром) замеряем высоту снежного покрова, через километр – отрываем шурф для послойного определения плотности снега. Стараемся делать побольше поперечных профилей. Пока трудно судить о распределении снега в самой долине, зато по бортам разница вполне ощутима, на южных склонах в ветровой тени снега побольше. Лыжня, хруст снега под ногами, тяжесть рюкзака за спиной. Туман невольно вызывает чувство скованности, лишает уверенности, отчетливо сказывается на темпе движения. Пейзаж часто напоминает плохо проявленную фотографию – какие-то кочующие белые пятна, ничего определенного.
На следующий день вышли в долину Семмель – это предел нашего маршрута – и, кончив съемку, наслаждались тишиной. Снег, клочья тумана на каменистых склонах, вдали солнечная Земля Натхорста со срезанными облачностью горными вершинами. Тишина, спокойствие, умиротворение – таким и запомнился финал этого маршрута.
После возвращения 1 июня в Баренцбург мы разделились: Зингер с Михалевым отправились на снегосъемки западнее Грен-фьорда (не слишком обременительные даже с учетом маршрутных качеств нашего предводителя), а мы приступили к решению задачи посложнее. Судя по всему, снег в центре острова в долине Адвент уже на пределе существования, и поэтому начинать следовало с этой части острова. Маршрут длиной под двести километров, мы перегружены продовольствием, даже вынуждены отказаться от палатки и теперь волей-неволей привязаны к хижинам.
Используя попутный рейс судна, мы с Троицким «забросились» 3 июня в Лонгьир (норвежский шахтерский поселок, где находится резиденция губернатора), откуда предприняли марш-бросок к центру острова.
Долина Адвент выглядела мрачно-пятнистой, мокрой и грязной и вызвала у нас противоречивые чувства. Снега здесь оказалось достаточно, чтобы подтвердить наше научное предвидение, и совсем мало, чтобы постоянно использовать лыжи. Тащить лыжи на себе по уши в грязи, да еще ухитряться мерить то немногое, что осталось,– такое достается на долю лишь одержимых! Лыжи снять, лыжи надеть, чередующиеся полосы протаявшего насыщенного водой снега, чавкающая тундра, хляби снежных болот на наледях – все тридцать три несчастья на наши головы.
Асимметрия в снегонакоплении видна на глаз: южные борта долин – черные пятна на белом фоне, северные – белые на черном. Даже без обработки ясно, что минимум снегонакопления совпадает в этой части острова с подъемом границ питания. Теперь понятно, что в долине Грен также все «нормально»: и снега больше, и, судя по прошлому году, границы питания на ледниках ниже.
Восточнее на подходах к долине Эскер снега стало явно больше. Он лежал почти без проталин, прихваченный корочкой наста, а самое главное – его увеличение вновь совпало со снижением границ питания ледников к восточному побережью; именно это мы наблюдали и в прошлом году. Значит, мы оказались у края восточной зоны повышенного снегонакопления. Видимо, никто из исследователей Шпицбергена не догадывался об этом природном феномене, по крайней мере в литературе об этом не было ни полслова.
Дальнейшее продвижение на восток означало поход в зиму – снег лежал здесь сплошным покровом по дну долины и на склонах. Но двигаться дальше мы не могли, хотя и жалко было поворачивать обратно – уже из долины Сассен, прикрытой густой пасмурной облачностью. (Кстати, видно было, как облачность и осадки приходят сюда с востока, в то время как над долиной Адвент куски голубого неба.) Дотянуть съемки до самого Баренцева моря, несомненно, заманчиво, но при этом мы, учитывая поступь весны, явно рискуем оставить без внимания участок между долинами Адвент и Грен... Что лучше: неполный профиль снегонакопления поперек острова или тот же профиль, но с «дырой» на одном из важнейших участков? С чувством сожаления повернули мы из долины Сассен по старому следу.
Арктика всегда (хотя и по-своему) вознаграждает упрямых. На этот раз ее благосклонность проявилась в трехдневном морозце, сковавшем лужи и образовавшем наст, идти по которому на лыжах было сплошным удовольствием.
Но как бы зима ни сопротивлялась, весна теснила ее неотвратимо. У оленей появились малыши, из-под хмурого неба то и дело доносится крик гусей, звучно трещат петушки-куропатки. С упругим шуршанием рушатся снежные карнизы, заснеженные склоны расчерчены трассами обвалов, на моренах грязные оплывины – все это убедительные признаки весны. Но чтобы утром набрать воды в протоке, приходится разбивать сапогом корку льда, и это в первой декаде июня!
Холостой (то есть без наблюдений) переход по долине Адвент к хижине Уроа, от которой рукой подать до Колсбэя, завершился без приключений, хотя опасения опоздать не оставляли нас. Ночевали в Уроа под шелест поземки и яростные завывания ветра. И снова в путь.
Чем ниже спускаемся в Колсдален, тем больше убеждаемся – не опоздали. Сейчас снег работает на нас не только в научных построениях – для лыж что надо... Рюкзаки полегчали, силенки еще есть – вперед! Открылся знакомый ориентир – стремительный правильный конус горы Везув (ее вместе с соседней вершиной наши шахтеры зовут Грудью Венеры).
Появление старых знакомых ориентиров, обещая завершение маршрута, прибавляет сил, и – видит бог! – они нам понадобились... Выход к подножию Везува ознаменовался сменой листа карты – особое событие в маршруте. Старый, засаленный лист, перечеркнутый неровной красной линией от края до края,– в планшет, новый – на его место.
Перед нами суровое заснеженное плато с каменистыми обрывами и гордо вознесенными к небу остроконечными вершинами. Пятнистость ландшафта усилена тенями от бегущих облаков. Внизу рваные кучевые щедро подсвечены солнцем, а прямо над головой в разрывах тонкий рисунок перистых. Уже видна долина речки Холлендер и горы за Грен-фьордом – силуэты знакомые, но на расстоянии непривычно мелкие. Облака лишь способствуют игре солнечного света, подчеркивая его обилие. Снега особенно, я бы сказал, изысканно красивы: их поверхность то искрится тысячами вспышек, то отливает муаром, то подернута изящной тонкой рябью – все оттенки не описать...
Однако усталость, накопившаяся в маршруте, начинает сказываться. Тяжко проходит переход через речку Холлендер, утопаем выше колена в насыщенной талой водой снежной каше. Обувь и портянки намокают, появляются потертости, на лыжи страшно смотреть – куски окантовки торчат в разные стороны, словно иглы дикобраза. Несмотря на усталость, отмечаешь мелочи, которые так разнообразят монотонность маршрута: вот тонкий облачный лифчик прикрыл Грудь Венеры; необычную цветовую гамму создают красные лыжи, погружаясь в салатную жижу снежного болота, и т. д.
Над входом в Ис-фьорд солнечные лучи прорвались сквозь облачный покров, и, казалось, прозрачные наклонные колонны уперлись в тяжелые рыхлые массы облаков, чтобы удержать их от падения на тонкий, изящный силуэт Земли принца Карла, будто отлитый из стекла и света. Мы механически продолжали наши наблюдения (результаты которых, мы уже знали, работают на нас), продвигаясь мимо брошенных буровых, пересекли мрачный узкий овраг, которому, казалось, не будет конца. И вот совсем нежданно настала минута, когда на исходе 11 июня с радостным удивлением увидели где-то у себя под ногами россыпь домов Баренцбурга и дальние горы за гладью залива. Так закончился снегомерный маршрут в начале полевого сезона 1967 года.
Ближайшие дни после возвращения, как обычно, – отдых и осмысление полученных результатов. Наш двухсоткилометровый маршрут дополнен тридцатикилометровым профилем, выполненным нашими товарищами за Грен-фьордом. Теперь они на одноименном леднике продолжают свои наблюдения. Вместе с долиной Грен это немало, хотя обработка с учетом начавшегося таяния обещает быть непростой. По самым предварительным оценкам, снега на западе вдвое больше, чем в центре острова. У восточного побережья острова эта разница меньше; похоже, что на снижении границ питания там сказывается также низкая температура воздуха в летнее время.
Итак, положение ледников, как и распределение высот границ питания, обусловлено прежде всего климатически в пределах главного острова архипелага, отныне эти взаимосвязи в целом перестают быть дискуссионными.
В июне 1967 года «головоломка» оледенения Шпицбергена перестала быть головоломкой, ибо теперь все одно к одному, все взаимосвязано и взаимообусловлено: распределение ледников, их асимметрия, распределение осадков, положение границ питания на ледниках и даже колебания ледников.
До конца полевого сезона есть еще около двух месяцев, и это время нужно использовать, чтобы пополнить информацию по прежней схеме. Теперь все наши помыслы и дела – в подготовке шлюпочного маршрута.
Говоря в начале главы о «шлюпочной» проблеме, я имел в виду себя и своих коллег по экспедиции: кое-кому наша шлюпка казалась чем-то необычным, а главное – опасной и ненадежной. А вообще-то она была не такой уж диковинкой в экспедиционной практике даже на Шпицбергене. Вышла она из употребления, скорее всего, по причинам «организационного характера» или, говоря точнее, из-за того, что исследователи ставили перед собой иные цели и задачи. Например, у геологов сейчас базовый лагерь, как правило, создается с помощью вертолета (реже судна), и местность вокруг лагеря изучается пешком, системой «звездных» маршрутов. Да и нас шлюпка не всегда выручала, но ведь ничего другого не было! Мы ее «взяли на вооружение» в силу необходимости.
Наш выбор пал на шлюпку типа Ял-6 с мотором ЛММ-6. Вдвоем на берег такую шлюпку не вытащить. Но это не беда: карта подсказала достаточно стоянок вдоль берега – бухточек, лагун, устьев речушек... В здешних условиях проблема укрытия для нашего судна – номер один. Осадка и габариты нашего суденышка были такие, что мы могли втиснуться в любую подходящую щель во время прилива. Ну а если отлив – не страшно: во-первых, высота прилива-отлива здесь примерно полтора метра, а во-вторых, мы вооружились специальными таблицами, чтобы знать время высокой и низкой воды.
Вторая проблема – моторы, дело для нас новое. Среди обитателей Баренцбурга нашелся умелец Алексей Лахмин, он и стал нашим инструктором. В том, что моторы потом нас не подвели, его несомненная заслуга. Я написал «моторы» потому, что их у нас – для страховки– два: один в рабочем положении на транце, второй – в походном, принайтовленный к банке и готовый к замене, с бачком, залитым «под пробку» [13]13
Транец – плоская (не заостренная) корма у шлюпки; банка – скамья; найтовить – привязывать, крепить.
[Закрыть].
Наконец, третья проблема – оценка состояния моря и подходов к берегу. Здесь у меня был некоторый опыт, полученный во время двухгодичной зимовки на Новой Земле. Дело непростое, обычно горожанин конца XX века привык судить о метеообстановке по телепрограмме «Время», а местные признаки относит к сфере черной магии. О том, что на шлюпке можно работать у арктического побережья, доказано не нами, наша единственная заслуга в том, что мы задействовали чужой опыт, когда в этом возникла необходимость. Характерно, что с наименьшим пониманием к нашим планам отнеслись люди, вообще не знакомые с морем или с Арктикой.
До сих пор не знаю, что больше потребовало сил – подготовка к плаванию или само плавание.
Столь обширное вступление к рассказу о самом шлюпочном походе понадобилось для того, чтобы читатель оценил, какие трудности поджидали нас еще до выхода в плавание. Само собой, на шлюпке была рация. Когда перед выходом был погружен центнер продовольствия и до двадцати канистр с горючим и маслом, мы обрели независимость. Оставалось претворить наши планы в реальность.
Северный маршрут начался 6 июля, и, еще не оставив Грен-фьорда, мы увидели, как облачность стала садиться на окрестные вершины. Горы на глазах заволакивало туманной пеленой. В Ис-фьорде волны упорно колотили нас в правый борт, а потом мы повернули на мыс Доумен (по-русски звучит необычайно «жизнерадостно»: мыс Мертвеца!), так чтобы миновать его на почтительном расстоянии. Вскоре ветер с кормы стал стихать, и мыс мы обогнули вполне благополучно, но тут же нарвались на короткую злую волну с севера, как говорится, в лоб. А облачность садится все ниже, «выключая» один за другим береговые ориентиры. Вскоре остался только берег справа – просто обрывистый берег с целым частоколом скал в пене прибоя.
Кажется, Арктика решила проверить нашу штурманскую подготовку по самому строгому счету. В тумане теряем последние ориентиры. На какое-то мгновение прорезалось светлое пятно, похожее на ледник Эйдем, ориентир для поворота в бухту Фармхамна. Повернули, а потом буквально шарахнулись на прежний курс от ревущего в скалах наката. Очевидно, за Эйдем мы приняли соседний Венерн и унесли ноги вовремя. Ни укрыться, ни выпрыгнуть, ни убежать – только искать по курсу спасительную бухту. Наконец, коническая скала – входной ориентир, гладкая поверхность воды, словно в деревенском пруду, и сама бухта начинает разворачиваться виток за витком, словно раковина улитки. Выключаю мотор, и сразу рев прибоя на внешнем берегу, но этим уже нас не напугаешь.
Пропитанная водой отяжелевшая роба, свинцовая тяжесть в теле, с трудом хватает сил, чтобы поставить палатку и развернуть спальные мешки, а потом провал в тяжелое забытье. На то и шторм, чтобы отсыпаться с запасом. И сверх того, вынужденную стоянку стоит использовать для попутного поиска.
Перед выходом в маршрут один мой знакомый передал мне перечень следов пребывания русских на Шпицбергене, составленный со слов «сассенского короля», старейшего и популярного на Шпицбергене охотника Хильмара Нойса. Была в этом перечне и Фармхамна. Спустя час после начала поиска я обнаружил развалины, очень похожие на те, что видел в прошлом году в Хорнсунне: два-три нижних венца из круглых бревен, остатки пола, горшечные черепки, кусок деревянной ложки, даже остатки... веника. Кто здесь жил, когда и как долго? Никаких письменных источников, ни могил, ни крестов...
Возвращаясь в лагерь, со скал подсмотрел, как на разведку в бухту осторожно вплывает тюлень – кто, мол, такие и зачем... Плывет по-морскому, брассом.
Безысходный серый мрак, ветер, промозглая сырость и дождь осаждали нас четверо суток. Тем не менее Троицкий посетил морены Эйдема. На четвертые сутки, проснувшись, мы не услышали разъяренного рева взбесившегося моря и решили продолжать путь. Воздух пронизан сизой дымкой, настроение одновременно радостное и тревожное, деловито постукивает мотор, редкие пологие волны чуть подернуты рябью. «Плывем, все бросив за кормой, все дальше бури злобный вой...» Форлансуннета не узнать, и не верится, что это нас несколько суток назад трепало, словно беспомощных котят.
Какими прекрасными пейзажами одарила нас сегодня Земля принца Карла; горы в броне ледников прямо из моря упираются почти в зенит!
Короткие высадки на восточном берегу пролива для засечки фронтов ледников Даля и Оватсмарк. Фронты протяженные, на шлюпке от них лучше держаться подальше: кто знает, когда они швырнут в море очередную глыбу льда – айсберг.
Впрочем, все равно получили небольшой, но поучительный урок. У ледника Оватсмарк решили перекусить, пятнадцать минут, дескать, не сыграют особой роли в начале отлива. Увы, сыграли. Шлюпка обсохла, и за четверть часа, потраченных на еду, мы заплатили четырьмя часами ожидания.
Наверстывая упущенное, мы снова устремились на север и 12 июля уже были в Английской бухте – Ню-Олесунн совсем рядом, за горным хребтом. Четкая связь по рации с Баренцбургом, и голос нашего начальника звучит в эфире мощно и отечески одновременно. Делаем вывод: по-видимому, он и Михалев прибудут в Ню-Олесунн позже нас, а там – совместная работа.
Мы с Троицким, передохнув после успешного перехода, бросаемся к леднику Камфортлесс для засечки фронта и рекогносцировки морен и натыкаемся на три ярко-зеленые аккуратные палатки. Чей-то полевой лагерь. Рядом груда оборудования, укрытая тентом, очаг из камней под открытым небом, обитатели лагеря спят. Знаем: тут не бездельничают. Устали, вот и спят. Не будем тревожить. Но то, что мы тут проходили, не осталось незамеченным, скажу об этом чуть позже.
Наша экскурсия проходит без приключений, однако к вечеру погода ухудшается – садятся облака, ветер отходит к востоку, превращаясь из попутного в «мордотык». Однако опасения (понятные после фармхамнской трепки) оказались напрасными и, забежав ненадолго в Ню-Олесунн, где никого из представителей науки не оказалось, мы перешли к французской экспедиционной базе. Здесь нас приветствовал знакомый по прошлому ходу гляциолог из Гренобля Анри Жоффрэ. Он и его ассистент Тони Руж составляли все народонаселение французской базы, их-то мы и поздравили с годовщиной французской революции (мысленно поблагодарив при этом своего начальника за то, что он своевременно тогда по радио напомнил нам о великом событии в истории Франции). А вечером мы оказались свидетелями и участниками празднества, достаточно многолюдного, потому что здесь собрались французы не только из полевых отрядов, но и с телеметрической станции ЕСРО (Организация Европейской космической программы) в Ню-Олесунне, и скучать никому не пришлось.
Низенький, уже в годах, француз, похожий на маленького доброго гнома, приплясывая, вздымал к потолку длинные ножи, на которых красовались... утиные головы, и во все горло распевал: «Сǎ ира, сǎ ира»... Это был электронщик с телеметрической станции по имени Моррис. Его друг Пьер Мулэ (они вместе сражались с фашистами в годы войны на подлодках Свободной Франции), широкий, совершенно лысый бретонец, сопровождал вокальное соло Морриса игрой на аккордеоне. Праздник продолжался всю «ночь», большую часть которой заняло исполнение французских и русских песен. Кроме «Интернационала» и «Марсельезы» (вот уж не думал, что эти мелодии вполне подходят для такого случая), на этой встрече прозвучало много общих песен, и Пьер великолепно подбирал незнакомые мотивы. Управляла же всем этим шумным, искрящимся весельем дама, специалист по морской геоморфологии Аник Моэн, крупный ученый в своей области. Никаких царственных жестов, никаких требовательных взглядов, но все ее пожелания выполнялись словно сами собой. Удивительно, как после многочисленных погружений под воду в легководолазном снаряжении ей удалось сохранить изящество и хрупкость (надо еще иметь в виду, что она мать четверых детей!)? Нет, что ни говорите, а есть у женщин свои секреты...
Праздник праздником, но мы и тут не теряли времени – договорились с французами о предстоящих планах и контактах, причем уже ближайшее будущее показало, что переговоры были не просто успешными, а полезными и реалистичными.
Ню-Олесунн мы покинули без связи со своими, оставив для них короткую записку. Тепло распрощались с французами и отправились навстречу очередным приключениям, причем неприятным.
Испытав нас на подходах к Фармхамне, Арктика решила не повторяться и приготовила для нас кое-что похитрее. Мы вышли при попутном ветре и при волнении с кормы. Однако спустя примерно час обнаружили равномерное волнение с левого борта от входа в Конгс-фьорд, и пока разбирались, что же происходит, ложиться на обратный курс стало уже слишком рискованно – нас грозило снести на скалы у мыса Гуиссез. Оставалось идти только в бухту Эбелтофт. Придумать такое мог только злодей с опытной фантазией – стык двух систем ветров и волнения: местной от ледника Конгсвеген (нам в корму) и обшей с океана от входа в Конгс-фьорд, в левый борт...
И мы угодили в самое пекло, а волна с океана крепчала, барашков становилось все больше, и волны все чаще скрывали от нас горизонт. А тут еще стало кончаться горючее в бачке, и пришлось заправляться на ходу, а это было непросто.
Нам ничего не оставалось, как развернуться по волне и уходить к леднику 14 июля. Разумеется, картами в той обстановке пользоваться было невозможно, все внимание уходило на управление шлюпкой и выручала хорошая проработка маршрута, позволявшая держать в памяти нужную информацию. Подходящую лагуну у левого, южного, участка фронта ледника 14 июля я отметил про себя на всякий случай, и он теперь наступил.
Определенно в нашем положении следовало рискнуть пройти перед фронтом этого знаменитого ледника. При входе в Кросс-фьорд мы получили наглядное представление о том, что происходило сейчас в море. Из бухты Эбелтофт только что вышел наш знакомый «Сигналхорн», но смотреть на него было страшновато – полубак, укутанный в пенные буруны, практически не выходил из воды.
В бухту перед ледником 14 июля мы влетели полным ходом и застопорили мотор прямо перед фронтом ледника – такое можно было сделать только со страху. Мы просто сидели и смотрели на море и на солнце, измученные и опустошенные, измотанные до предела. На сколько нас хватит при таких приключениях?.. Наши невеселые размышления прервало падение небольшой глыбы у фронта ледника, через минуту полуметровая волна выплеснулась на косу, изрядно встряхнув нашу шлюпку. Мы тут же ушли за косу, кое-как поставили палатку и словно провалились в забытье под грохот айсбергов. Но вскоре произошло нечто необыкновенное. Особо мощный грохот обвала сменился отдаленным гулом, нараставшим с каждым мгновением и напоминавшим приближение тяжелого поезда. Полусонные, наполовину высунувшись из палатке, мы увидели, как с натужным ревом вдоль косы неслась высоченная, рыжая от песка волна, вздымая пышный белопенный гребень. Но коса надежно защищала нас, и уже никакие обвалы айсбергов не смогли выгнать нас из спальных мешков.
Отоспавшись, мы покинули убежище-мышеловку, предварительно положив на карту положение фронта ледника 14 июля. У входа в Кросс-фьорд еще бесновались волны, а мы пошли вдоль берега на север от одного ледника к другому, действуя по отработанной схеме: высадка – рекогносцировка – привязка – посадка и снова высадка...
17 июля мы пришли в бухту Сигне, напоминавшую зажатую горами узкую щель. Мы не могли ждать, пока на внешней акватории Гренландского моря установится надежная погода, и решили действовать, двигаясь пешком от нашей стоянки. Правда, возможности наши оказались ограниченными, так как Второй ледник (бывают и такие топонимы) оказался разбитым трещинами, и мы не стали тратить время на поиски пути. Впереди у нас оставались возможности получить нужную информацию более простым путем. Здесь же наша добыча пополнилась еще тремя ледниками, зато крупными.
В Сигне мы набрели на руины немецкой метеостанции, действовавшей в 1942—1943 годах. О ее существовании союзники знали, но добраться до нее и разгромить мешала полярная ночь. Когда наступало светлое время, приходила немецкая подлодка и переносила станцию на новое место, где она снова начинала работать. Последнюю немецкую метеостанцию на Шпицбергене сняли в августе 1945 года. Остатки сгоревшего жилья, металлические бочки с готической вязью, какая-то драная обувь, россыпь позеленевших гильз, изломанные приборы и груды консервных банок...
В Ню-Олесунн мы благополучно вернулись 20 июля, и на нас обрушилась лавина событий. Во-первых, встретили наших. Во-вторых, 27 июля из Баренцбурга в Бельсунн отправится судно, которым мы можем воспользоваться. В-третьих, нам предстоит обеспечивать действия франко-советского отряда. А мы-то рассчитывали на отдых!
На следующий день, то есть 21 июля, мы забросили рацию и продукты к конечному пункту маршрута этого отряда, а 22-го высадили его участников у достопамятного ледника 14 июля, где на берег сошли А. Жоффрэ, Т. Руж и В. И. Михалев с санями и всем необходимым. Снимок нашей шлюпки с интернациональным экипажем спустя несколько лет я встретил в книге Ш. П. Пеги, подпись гласила: «Морские силы поддержки».
После высадки мы тут же перешли в Английскую бухту к тому лагерю, который весь поголовно спал, а мы не стали тревожить. На этот раз встретились с его обитателями – геологами из Кембриджа. К сожалению, никого из прежних знакомых. Англичане рассказали нам о таинственных посетителях (не инопланетяне ли?!), а мы в ответ показали им подошвы своих сапог.
Помогли англичанам перебазироваться в нужный им район. (На Шпицбергене старые добрые полярные традиции доброжелательного отношения к своим зарубежным коллегам, готовности прийти друг другу на помощь особенно крепки...)
Кстати, англичане показали нам неизвестные могилы, а французы в Ню-Олесунне рассказывали о русском кресте, который они видели еще в 1965 году. Могилы я нашел, креста уже нет, зато есть типичный русский кирпич, так что можно нанести на карту еще один объект, представляющий несомненный интерес для археологов и историков. Англичане показали аэрофотосъемку, выполненную норвежцами в прошлом году. Пригодится.
В последующие дни мы с огромным напряжением сил вели наблюдения за горными ледниками от Английской бухты и до Санкт-Юнс-фьорда. Погода оставалась вполне приличной, и наших сил хватило на все, включая преодоление незапланированных трудностей. 27 июля мы пришли своим ходом в Баренцбург.
Главный результат нашего северного маршрута – получены необходимые данные для оценки изменений ледников северо-западного района с начала века. Судя по результатам моей беседы с главным держателем картометрической информации в Норвежском полярном институте У. Листолем, норвежцы к этой проблеме не подступались.
В Баренцбурге узнаем: судно выходит завтра. Арктика позвала нас, и мы с готовностью откликнулись на этот зов.
