Текст книги "Семь экспедиций на Шпицберген"

Автор книги: Владислав Корякин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Южный маршрут начался без какой-либо оперативной паузы. 28 июля нас выгрузили со шлюпкой в заливе Решёрш. Сплошной туман. Вышли в эфир – нас не слышат. Пытаемся найти из лагеря следы зимовки М. А. Рындина, обеспечивавшего поход русской эскадры В. Я. Чичагова на Шпицберген в 1765 и 1766 годах, – ни намека на них... Да, явно неудачное начало.

Еще в Баренцбурге Михалев рассказал нам о том, как прошла совместная с французскими гляциологами работа и какие данные были тогда получены. Эти данные хорошо подкрепляют его собственные наблюдения на ледниковом плато Хольтедаля в прошлом году.

После высадки со шлюпки 22 июля франко-советского отряда события развивались так. В первом же переходе был достигнут перевал между ледником и ледниковым плато Изаксена, причем по пути сняли отсчеты по рейкам, установленным А. Жоффрэ на леднике год назад. За это время погода испортилась, опустилась облачность, шел мокрый снег. Заночевали на перевале. На следующий день спустились на ледниковое плато, где отрыли шурф, со дна которого провели бурение до глубины двенадцати с половиной метров. Наблюдения показали, что со времени экспедиции X. В. Альмана существенных изменений здесь не произошло, но величина питания была им сильно занижена. На шестидесятикилометровый маршрут ушло пять суток, и 27 июля его участники были сняты шлюпкой у края ледника Конгс. Молодцы ребята, жалею, что меня там не было.

Для нас первые дни в заливе Решёрш запомнились звуками: плеском волн, потрескиванием костра, шумом ветра, стуком дождя по брезенту, криками чаек и изредка тяжкими обвалами айсбергов – все, что осталось нам от большого мира, от которого мы были отрезаны промозглым клейстером тумана. А первый день августа заставил вспомнить А. С. Пушкина:

 
Вот север, тучи нагоняя,
Дохнул, завыл – и вот сама
Идет волшебница зима.
 

Снег завалил окрестные горы. Мы перешли в бухту Бурбон, а затем стали лагерем у южной морены ледника Натхорста. За девять дней маршрута – два с глухим туманом и неделя с бурным ветром и волнением, не считая дождя и снега. Настроение соответствует результатам, то есть плохое. Оно у меня несколько улучшилось, когда я обнаружил в бухте Ингебрехтсен следы ещё одной русской стоянки, которую, кстати, не назвал X. Нойс. Стоянка, очевидно, молодая, наряду со слюдой встречается стекло. А вот веретено и кусочки амальгамы, осыпавшейся с зеркала, наводят на мысль о том, что здесь была женщина.

Для меня эта находка стала еще одним объектом, обогатившим составляемую мной карту русских поселений или, возможно, кратковременных становищ на Шпицбергене. Я – гляциолог, составление такой карты не входит в мои обязанности, но мне эта работа доставляет удовлетворение и вселяет надежду, что мой «побочный» труд принесет определенную пользу. Если историки и археологи докажут (а у меня есть основания в это верить), что русские здесь бывали до плавания В. Баренца, мне по понятной причине будет вдвойне приятно.

Вечером 6 августа, используя затишье, перешли на шлюпке через залив к северной морене ледника Натхорста. В нашем положении переход в три километра – уже событие! Укрылись в одной из моренных бухточек. Кто только создал эти безжизненные нагромождения камней и грязи – мощный артиллерийский обстрел, бомбардировка метеоритами или черти, игравшие здесь в чехарду? Вода в небольших озерках вблизи лагеря заметно соленая, очевидно, при своем движении ледник захватил и засоленные грунты со дна залива. Так же было и на леднике Паула у Свеагрувы, только там поперек, а здесь вдоль залива.

На следующий день можно было различить окрестные вершины. Я приступил к привязке концов ледников и определению положения границ питания на них. Здесь она лежит в среднем на пятистах пятидесяти метрах. Этой же работой мне предстояло заниматься и в последующие дни. Не погода, а сплошное противоборство стихий, причем противостоят друг другу ветры противоположных направлений. Не везет нам с погодой и так же не везет со связью: мы слышим, нас нет...

Утром 8 августа погода стала несколько улучшаться. Снарядившись для недельного маршрута, я перебрался в долину Дэвиса, откуда отлично виден ледник Пенка. Дэвис и Пенк, имена которых увековечены в географических названиях, известные геоморфологи, не всегда единодушные в своих научных концепциях при жизни. Невольно пришла в голову мысль, что и теперь они противостоят друг другу, как много лет назад.

К сожалению, мне снова не повезло: на вершины наползли низкие облака. Я решил утро следующего дня использовать для перехода к устью долины Улла, где, если верить карте, есть хижина. Пока я шел, облачность начала рваться, в разрывах появилось голубое небо. Это радовало и прибавляло сил, ноги несли меня словно сами собой. Какой пейзаж открывается взгляду! Правильный шатер горы Берцелиус, перечеркнутый двумя полосками облачности, парит над Ван-Келен-фьордом. Зеленые долины с серыми галечниками вдоль речек, множество оленей, гусиные стаи, местами карминные пятна мхов. Глаз отдыхает после созерцания опостылевших морен. Осмотрел всю группу ледников в верховьях долины Улла, а вот надежды на более или менее благоустроенное пристанище не оправдались – хижина оказалась жалкой лачугой, продуваемой насквозь. Устраиваюсь для сна на сорванной двери под открытым небом, благо погода милостиво позволяет.

10 августа я потратил на единственный ледник Мидтерхук, самый западный и уже поэтому интересный. И, оказалось, не зря: обозначилось, как и ожидал, снижение границ питания к западу, примерно на сотню метров.

Отличный погожий денек, но к вечеру дымка, горы на Земле Веделла Ярлсберга погружаются в синюю мглу. А наутро я проснулся на своем жестком ложе от резкого ветра. Наспех приготовил завтрак, собрал рюкзак и почти бегом к палатке в долине Дэвиса. А облачность уже седлает ближайшие гребни, ветер на ходу так и толкает в спину. В долине Дэвиса мне повезло: через несколько часов погода снова переменилась к лучшему, и я закончил всю программу на юге Земли Натхорста, даже с некоторым превышением – еще удалось отметить на карте границы питания и на ледниках Земли Веделла Ярлсберга. Оказалось, что они понижаются к югу до четырехсот метров.

Все, что мне удалось узнать во время этого маршрута, – дополнительные детали, важные для решения проблемы, озадачившей Тиррелла.

Последняя ночевка в одиночку, короткие сборы, и можно возвращаться. В лагерь, который показался мне необычно большим (шлюпка, палатка, антенна, груда вьючных ящиков и канистр), я явился в самый раз, чтобы помочь своему напарнику поставить дополнительные тенты для защиты палатки от штормового ветра.

Шторм навалился на нас деловито и неотвратимо. Палатка ходила ходуном, оттяжки едва держали, а антенна завывала, словно разъяренная ведьма. Совсем рядом ходили целые водяные горы, размывая морены и перекатывая обломки айсбергов, будто камешки на ладони. Из палатки мы предпочитали не вылезать и с тревогой поглядывали на оставшиеся харчи: ведь мы не ждали такого развития события, поэтому часть груза и продовольствия для облегчения шлюпки оставили в заливе Решёрш. Коротая время, мы подводили и обсуждали итоги сделанного.

Все проходит, даже арктический шторм. У нас осталось полбанки консервов, полбуханки хлеба, кило сухарей и немного крупы.

Выводим свое суденышко из укрытия, и через несколько часов мы уже в Решёрше. Теперь нужно выждать, сверяясь по таблицам приливов-отливов, время, когда встречные течения в проливе Мария уравновесят друг друга.

Прорыв в Ван-Мейен-фьорд дался тяжело, ценой тяжкого нервного напряжения, но в целом прошел успешно, хотя временами проходил, по выражению В. Высоцкого, «как с горы на собственном заду», а иногда казалось, что мы стремительно катимся на телеге по булыжной мостовой. Практически весь пролив – сплошной сулой [14]14
  Сулой – слово поморское. Так поморы называли хаотичное волнение, образующееся, когда прилив сменяется отливом. В месте встречи двух противоборствующих течений вода как бы кипит.


[Закрыть]и очень трудно предугадать характер течений. Все-таки мы прорвались. Впереди Свеагрува и южная часть Земли Норденшельда – сплошное белое пятно на нашей карте в смысле границ питания ледников.

В условиях приличной погоды пять дней работали по прежней программе на Земле Натхорста. Благодаря этому еще один район Шпицбергена лишился покрова тайны.

21 августа пришли в Свеагруву. Теперь мы при самых неблагоприятных условиях сможем добраться до Баренцбурга пешком, в крайнем случае ближайшее человеческое жилье тоже не так далеко. Когда мы пришли туда, первым делом развернули свою «немую», но не «глухую» рацию. Из того, что эфир донес до нас, поняли: Зингер из лагеря на ледоразделе Фритьоф – Гренфьорд разговаривает с геологами, причем говорят о нас. Такое заключение мы сделали из сообщения геологов, будто они видели шлюпку, шедшую курсом на Свеагруву. Значит, нас либо уже ищут, либо собираются искать. Как же важно было дать им знать о себе... На следующий день я решил осмотреть берег в западном направлении до мыса Блахукен, но никого не встретил. Здесь же заночевал, а когда проснулся, услышал вдруг характерный гул вертолетных двигателей. Выскакиваю в одной тельняшке из приютившего меня домика и вижу: вдоль берега идут две машины курсом на Свеагруву. Делаю все, чтобы привлечь к себе внимание. Но, как сказали мне пилоты, я должен благодарить свою тельняшку: фигура в тельняшке на пустынном берегу – все-таки штрих! В Свеагруву я вернулся, таким образом, на вертолете. Оказалось, что Баренцбург, озабоченный нашим молчанием, действительно, дал указание во время обычных рабочих полетов попутно искать нас.

В Свеагруве Троицкий снова набросился на свои морены, с которыми он впервые познакомился еще в 1965 году. На моей же карте границ питания ледников по этому району были пропуски, и я занялся их ликвидацией. Трудности это не представляло: я наперед знал (опыт!), что на месте пропусков должно быть, оставалось только проверить на местности.

Ощутимо приближение конца лета. Луна по ночам уже приобретает золотистый блеск, а морозец прихватывает напоенную влагой почву. От Свеагрувы я пошел на восток по широкой долине Чёллстрем, а затем по кромке ледников Эдвард и Нурсюссел 26 августа вышел на главный водораздел острова, с которого увидел Баренцево море с россыпью зеленоватых айсбергов, словно брошенных на сапфировую гладь. Синий Стур-фьорд, синие очертания острова Эдж с подсиненными ледниками и молчание Арктики, глубокое и многозначительное.

Походом полностью удовлетворен – границы питания четко ложатся в намеченную схему, понижаясь к востоку с пятисот до двухсот пятидесяти и даже двухсот метров.

Как и прежде, эта проработка в деталях идеи, которая ведет свою родословную от «головоломки» Тиррелла и которая в общем виде нам ясна настолько, что уже переросла в концепцию. Нам удалось свести воедино все выявленные нами природные факторы и тем самым проникнуть в самую суть проблемы оледенения Шпицбергена и его особенностей.

Вернувшись в Свеагруву и передохнув (как-никак последний переход составил больше полусотни километров), 29 августа отправился в долину Рейн, а Троицкий перешел на шлюпке к ее устью. Получилось что-то вроде совместной операции.

Этот маршрут оказался для меня по-своему интересным. Я наткнулся на небольшой ледник в стадии подвижки, едва не перегородивший долину Линдстрем. На Шпицбергене таких ледников значительно больше, чем на других полярных архипелагах, но как учитывать их эффект при оценках развития оледенения в целом, пока не ясно.

Еще через несколько километров нежданный подарок – лагерь геологов-ленинградцев. Задержался у них на сутки, не избежав соблазна «цивилизованной» жизни (хотя отлично понимал: сезон на исходе и нельзя терять ни одного часа, а не то что суток). Поэтому в последний день августа пришлось сделать сорокакилометровый бросок через всю долину Рейн, иначе не удалось бы завершить программу гляциологических исследований полевого сезона 1967 года.

Признаюсь: последний в сезоне переход дался мне труднее всего, пожалуй. Я имею в виду не столько объективные трудности (их-то было как раз не так много), сколько себя, свое состояние. С одной стороны, полное удовлетворение результатами – на карту нанесена граница питания ледников данного района (ее высота около шестисот метров); с другой – чувство пресыщения. Всем – и научными результатами, и трудностями, и «бродячим» образом жизни... Острое желание сменить поле на письменный стол.

В условленном месте мы встретились – Троицкий и я – и на шлюпке направились в бухту Фритьоф.

В бухте Фритьоф осенние шторма вновь заперли нас на несколько дней. Нашему желанию обойти Землю Норденшельда с запада морем и прийти самостоятельно в Баренцбург не суждено было осуществиться. Троицкий повторно принялся за морены, на которых мы уже побывали в прошлом году, а я за отсутствием достойных внимания гляциологических объектов решил поинтересоваться, что за развалины показаны на норвежских картах. И не зря… В бухте Ван-Мюйден нашел что-то вроде деревянного корытца или формы для хлеба с надписями на церковнославянском. Позже, когда специалисты ознакомились с моими записями в дневнике, то обнаружили четырежды повторенную дату – 1593 год. Выходит, что Баренц посетил архипелаг три года спустя после того, как здесь побывали русские поморы.

У мыса Мартин (точнее, Слетнесет) я видел лежащий на земле крест и еще развалины – все, как говорили норвежские охотники в Хорнсунне в прошлом году.

Немного позже я обнаружил и описал еще два памятника поморского мореплавания. Один из них – целая зимовочная база. Здесь, видимо, шили обувь и ковали гвозди. Это показали раскопки, произведенные позже специалистами Института археологии АН СССР. Как уже говорилось, теперь точно установлено: поморы зимовали тут в середине XVI века.

Неотвратимо наступала зима, шторма затягивались. И тогда мы решились: 6 сентября в жестокую непогоду (дождь со снегом и бурный ветер) вышли пешком в Баренцбург и через сутки на заснеженных берегах Гренфьорда встретились со своими товарищами.