Текст книги "Северный гамбит"

Автор книги: Владислав Савин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

   Так продолжалось дольше чем до полудня, пожалуй даже, до обеда. И уже начало надоедать – после обычной по расписанию раздачи пищи, некоторые из нас стали спускаться в трюм, ворча, разбудите нас, если произойдет что-то интересное. Прошло еще с четверть часа, и вдруг стрельба резко усилилась, пушки гремели где-то совсем близко, и вдруг в воде ярдах в ста от нашего борта встал высокий водяной столб. И на соседних судах, особенно тех, что шли слева, началась какая-то возня... да они пушки на палубу вытаскивают и пытаются закрепить! А на "Серебряном береге" лихорадочно разламывают ящики с танками, и "шерманы" крутят башни, разворачивая куда-то на противоположный борт. Что происходит, черт побери?

   И тут из палубы "Уильяма Пенни", бывшего слева и впереди нас, вырвалось пламя, вверх полетели обломки, и фигурки людей – прямое попадание снаряда калибром не меньше чем шесть дюймов! "Пенни" вильнул вправо и выкатился из колонны, прямо наперерез нашему "Меллстоку", казалось, мы столкнемся – но он быстро замедлил ход, и мы прошли от него буквально в сотне ярдов, там огонь вырывался из-под палубы, рубка и мостик тоже горели, бензин в бочках что ли у них там был? И люди прыгали за борт, но ни мы, ни кто-то другой не останавливались, не спускали шлюпок, чтобы их подобрать. В куче и овцам безопаснее, когда волки рядом – и отстать от общего строя значило, и не спасти других, и погибнуть самим.

   А затем и у нашего борта встал столб разрыва, и еще один. К счастью, не попали. Прибежал наш капитан, вместе с каким-то флотским, и стал кричать, расчехляйте, крепите к палубе пушки, хоть как-то ответим, или нас расстреляют, как приговоренного у стенки. И мы забегали как оглашенные, вместе с матросами парохода, они указывали нам, к чему крепить, чтобы не поломало, выдержало отдачу. Палуба ведь не земля, сошник не зароется, пушка после каждого выстрела ярдов на десять будет назад прыгать, и за борт свалится, да еще и расчет покалечит. И как крепить, если наши пушки, стандартные 25-фунтовки, не с раздвижными станинами а с цельным хвостом, на суше их колесами на круглый поддон ставят и вертят куда надо, а тут даже если зацепим тросами, как моряки указали, так ведь четыре градуса влево-вправо, весь сектор обстрела, если цель чуть в стороне, все отвязывать и по-новому зацеплять – если цель за это время еще в сторону не уплывет! Но хоть какая-то работа. Тут появился майор, звали его смешно, Велл Эндъю, и стал орать уже на нас и капитана – вы что, убить нас всех хотите? Никуда вы не попадете, только разозлите гуннов, тогда нас всех точно в воде расстреляют, как тех, на "Куин Элизабет"! А так нас топить не будут, им выгоднее военный груз захватить, чем отправить на дно. Короче, я приказываю все вернуть на место! Убрать оружие, держаться подчеркнуто мирно, и быть готовыми спустить флат и поднять белый! К экипажу судна это тоже относится!

   А чуть в стороне стояли наш полковник, вместе с капитаном парохода. И молчали, что могло быть истолковано лишь как согласие. Захотели остаться чистенькими, не замарав свою честь, хотя бы внешне? Насколько я знаю, полковник Кокс, по возвращении из плена, никакому наказанию подвергнут не был, дослужился до бригадного генерала, вышел в отставку в пятьдесят пятом. Ну а майор Эндью... про эту сволочь расскажу дальше.

   Ну в общем, сдались мы. До того смотрели, как в нескольких сотнях ярдов потонул "Серебряный берег". И пришли к выводу, что майор Эндью не так уж и неправ – шансов у нас не было, ну не могут наши пушечки тягаться с тяжелыми морскими орудиями, какие стоят даже на эсминцах, при том что и артиллеристы у противника натренированы именно на морские цели. Там танки успели выстрелить едва по одному разу, как "Серебряный берег" начали рвать снарядами на куски, и там уже все горело и рушилось, а затем пароход стал быстро погружаться и опрокидываться, а с палубы еще раздавались последние выстрелы, когда вода уже захлестывала там все. А мы молились за упокой их душ, но не решились подойти, потому что обозленные итальянцы продолжали стрелять, и снаряды часто ложились вокруг, больше с недолетом или перелетом, это счастье что мы были не ближе и дальше, а в стороне. Все ж римляне соблюдали законы войны, не тронув тех, кто не оказывал сопротивление. К нам на борт поднялась их абордажная партия, взвод во главе с лейтенантиком. Приняли капитуляцию от наших офицеров, а нас загнали снова в трюмы, закрыли крышки, и сказали, что в случае бунта эсминцы нас потопят и после спасать будут лишь своих. И мы поползли к их порту, еще трое суток в жаре, духоте, почти без пищи и воды, раз в день нам что-то спускали сверху, ну а туалетом были ведра в углу!

   Вот только еще когда стало ясно, что сдаемся, я пролез в трюм. Ход туда мы еще раньше проделали, в самом начале плавания, старослужащие рассказали, что так можно что-то вкусное найти и оприходовать? Но ничего съедобного и ценного не нашли, там были снаряды к нашим 25-фунтовкам, по крайней мере в тех ящиках, до которых было легко добраться. Поначалу это нам нервозности прибавило, на взрывчатке плывем, затем как-то привыкли. Так я пролез и сделал там сюрприз – ну в общем, станут разгружать, за один ящик сверху возьмутся, потянут, а там проволочка дернется, и хорошо все рванет! А то я понимаю, благоразумие и все такое... Но все же, сдаваться как-то... Вот и получите, макаронники, наш последний привет!

   Пришли наконец. Нас выгоняют наверх, спускают на берег, строят в колонну. Другие транспорты нашего конвоя, кто за нами подходят, а кто-то уже у причала, негры мешки и ящики таскают. Нас уводить уже собрались, ну в лагерь, так в лагерь, хотя обидно, что даже повоевать не пришлось – зато после живым домой вернусь? Стоп, подбегает какой-то их Чин, что-то по-итальянски орет, и мы остаемся на причале. Тысяча чертей, нас же собираются заставить наш пароход разгружать! Увидели наверное, снаряды – ну а неграм что, они тупые, ящик уронят, и фейерверк обеспечен!

   У нас же про сюрприз в трюме не я один знал. Человек шесть наших мне помогали. Так мы сначала шепнули по сторонам, чтобы все отказывались, ну не по-африкански это, чтобы белые работали, когда негры есть, к "белой солидарности" в Африке тогда относились очень серьезно – и вот уверен, будь тут вместо римлян французы, или даже наши британцы, они бы послушали, нас в лагерь, а к неграм надсмотрщиков, чтоб несли аккуратно, и кто бы после узнал, отчего взорвалось? Но у этих чертовых итальянцев колоний отродясь не было, не завоевали еще, в Эфиопию сунулись, по морде получили, второй раз успешно попытались, так семь лет назад всего, и то их оттуда выкинули в сорок первом – ну не успели они традициями проникнуться! Наши орут, а этот важный итальянец отвечает, а вы, наши пленные, для нас ничем не лучше негров. Марш работать, а то сейчас будет децимация, по старому римскому обычаю, каждого десятого казним!

   И тут впервые прозвучало, "взорвется", как шелест по толпе. А итальянец тоже как-то понял, и ему это сильно не понравилось. Обернулся, что-то приказал солдатам, ну мы стоим, ждем, охрана вокруг, оружие держат наготове. И появляется, вместе с двумя их офицерами, майор Эндью, чисто выбритый, благоухающий одеколоном, со стеком в руке. И спрашивает так, скучающим тоном, а кто это такой приказ отдал, и почему я и другие старшие офицеры про то не знают? А мы уже договорились обо всем с итальянским командованием, что всех нас будут содержать строго по правилам Женевской Конвенции, обращаться гуманно, даже письма и посылки из дома, через Международный Красный Крест. Для нас война окончена, вы поняли, идиоты? Сейчас наша главная цель, сохранить себя для будущего Британии, у меня вот семья в Лондоне осталась, я хочу еще ее увидеть, кто еще желает после войны домой и к своим родным? Кто еще желает в посмертные герои, а всех остальных на смерть, сам в рай въехать на вашем горбу? Значит так, сейчас вы пойдете разгружать... а впрочем, можете отказаться. Но если этот пароход взорвется, все вы, кто выживет, и ваши товарищи с других транспортов, будут после нет, не расстреляны, а переданы немцам, что гораздо страшнее! Вы знаете, что теперь немцы к пленным англичанам относятся даже хуже, чем к русским? Что если вас не принесут в жертву на эсэсовском алтаре после ужасных пыток, так отправят на завод, где людей перерабатывают как скот, кожу на сапоги, сало на мыло, кости на удобрение, мясо на колбасу? И благодарить за все это вы, когда вас начнут заживо разделывать, должны будете тех из вас, кто сейчас трусливо прячется за вашими спинами и молчит, боясь признаться. А теперь за работу – и я надеюсь, что ничего не случится? Исполнять!

   И этим словам майора Эндью я поверил, потому что еще в Англии смотрел русский фильм, что-то там про обыкновенный фашизм. Из которого понял, что для истинного нациста – а в Германии сейчас именно такие правят и приказывают всем так думать – все люди не немецкой национальности, это даже не то что для нас негры или китайцы, а вообще, животные! С которыми очень даже можно обходиться, как мы со скотом – заставить работать пока не сдохнет, а после в котел! Или фото в немецкой газете, позже перепечатанное и британскими, как какие-то дикари азиатского вида зимой над костром на вертеле француза жарят – якобы, русские зверства, вот только все заметили, что на азиатах мундиры гуннской армии – тут скорее поверишь, что истинные арийцы грязной работой побрезговали и на своих слуг спихнули, из местных, уж если у нас попадаются такие, как майор Эндью, то у менее культурных славян?

   Короче, разгрузили мы этот транспорт. Я в трюм спустился, закладку свою снял. И ни одного итальянца не было ближе чем на километр, все что на борту, и на складах, уже выгруженное, наше – оружие, патроны, провиант. Вооружиться бы, и вперед – но все, на что мы решились, это под конец работы разграбить запасы спиртного из офицерского буфета, и нажраться всласть. Потому что, честно говоря, жить хотелось. Ну вооружились бы мы легким стрелковым, нашли бы несколько пушек, снаряды к ним. У нас же ни одного офицера, кто бы командовал, кто бы все организовал? И итальянские танки за оградой, десятка два, только приказ будет, все тут разнесут. И место совершенно незнакомое, куда нас бог занес, может тут пустыня вокруг и по суше никак не выбраться – а морем, корабли захватить, так тоже ни одного офицера, кто из нас в кораблевождении понимает, и эскадра на рейде, расстреляют нас, не дав от причала отойти. Да и просто хотелось жить!

   Так что мы выпили даровой виски. А после мне, и еще шестерым кто знал, и еще троим непричастным, не знаю за что, набили морды. Наши же, били толпой, чудо что вообще оставили живыми. Когда после вернулись итальянцы, и увидели, майор Эндью усмехнулся, ну вот они, зачинщинки, можете их расстрелять. Итальянский полковник ответил, что мы и так получили свое, но Эндью настаивал, однажды проявивший неповиновение может и повторить, зачем вам потенциальные бунтовщики? Но итальянец сказал, что за нами будет особый присмотр – и действительно, полгода мы провели на положении штрафных, нас держали отдельно и под особым надзором, заставляли заниматься грязной работой, вроде чистки нужников – но в целом, жизнь в плену была сносной.

   А майор Эндью, так уж случилось, попался "черным леопардам" в самом конце нашей эпопеи, кажется уже, в сорок пятом. О подробностях промолчу, ну вы понимаете, сэр – и надеюсь, что эти африканские наци (ну а как их назвать, если они считают, что их черная раса самая высшая) сначала заживо содрали с него кожу, как они нередко поступали с белыми пленниками, а затем съели, зажарив над костром. Хотя боюсь, что такой, как Эндью, может исхитрится выжить, даже попав к уэллсовским марсианам. Но вроде я не слышал о нем, как о живом – так что надеюсь, есть над нами Бог и справедливость.

   Протокол допроса пилота AARM лейтенанта Джузеппе Пьяццоло 12 сентября 1943-го. Из папки Додсона.

   – Значит, вы пилот истребителя с линкора "Рома", так ведь?

   – Да, синьор капитан.

   – И вы участвовали в битве у острова Сокотра 9 сентября?

   – Да, синьор капитан.

   – Каким было ваше участие в том бою?

   – О, совершенно ничтожным, синьор капитан, я даже не сделал ни одного выстрела по...

   – Отвечайте по существу и по порядку.

   – Слушаюсь, синьор капитан. В двенадцать двадцать мой самолёт подали на катапульту, в двенадцать сорок пять, за пять минут до начала боя, поступил приказ на взлёт. После этого до 13.30 я вместе с лейтенантами Римини и Родари занимался барражированием над кораблями, так как синьор адмирал приказал не допустить к его кораблям ни единого самолёта чёртовых лайми... Простите, синьор капитан, я просто повторяю его слова... Что, адмирал погиб в том бою?! Мир его праху...

   – Не отвлекайтесь.

   – Да, до полвторого мы барражировали над линкорами, после чего с "Ромы" последовал приказ отразить атаку британской авиации на наши лёгкие отряды, связанные боем с ближним эскортом конвоя. Видимо, наш адмирал считал, что они будут атаковать его "Рому", а они предпочли ударить по нашим малым кораблям... Ах да, примерно в это же время к нам прибыло подкрепление – истребители Re.2002 с захваченного аэродрома на острове Сокотра, они должны были принять участие в бою и после боя привести нас на свой аэродром...

   – То есть на тот момент авиабаза на Сокотре была уже захвачена?

   – Да, синьор адмирал при инструктаже рекомендовал лететь после боя именно туда.

   – Продолжайте.

   – Да... Когда прибыло подкрепление, мы направились в сторону конвоя, чтобы атаковать вражеские торпедоносцы, но нас встретили огнём ваши палубные истребители. Им не надо было думать об остатке топлива в баках, без которого пришлось бы садиться на воду и надеяться, что тебя подберут после боя, и поэтому они смогли оборвать нашу атаку на торпедоносцы, после чего связали нас боем, к тому же в зоне досягаемости зенитной артиллерии судов конвоя. Скажу честно, синьор, я неплохой лётчик и смелости мне не занимать, как и всем катапультникам, но эти ваши "морские костры" едва не разорвали нас в клочья в первой же лобовой атаке! Только прищедшие на помощь "Арьеты" сумели переломить воздушный бой в нашу пользу. Но на тот момент из всех Фалько в строю оставался один мой, и у меня были серьёзные проблемы, синьор капитан, пробоины в крыле это не то, о чём можно забыть над морем, потому что баки у моего самолёта располагались именно в крыльях. Поэтому я запросил направление на Сокотру, после чего вышел из боя.

   – Теперь объясните, почему наша субмарина подобрала вас в открытом море в ста километрах к востоку от Сокотры.

   – Не знаю, синьор капитан, я двигался в указанном направлении, пока не кончилось горючее – а так как по расчёту я должен был быть уже близко, то я запросил помощь, после чего приводнил самолёт, перебрался в спасательную лодку и стал ждать помощь, но вместо наших спасателей почему-то появились вы...

   – Что вы можете сказать о ходе морского боя?

   – Ну, я видел бой, но не могу сказать, что что-то понял..

   – Хорошо. Подпишите здесь и здесь.

   Марио Морцоло, лейтенант, крейсер «Аттилио Реголо». Запись из папки контр-адмирала Додсона.

   Я не нацист, я фашист! Ну как же, сэр, наци, это те, кто считают, их раса высшая, а прочие, это даже не негры, а скотина. А фашисты, это от "фашио", связка, единое корпоративное государство, народ, страна, где все, забыв собственные споры, дружно и искренне служат общему интересу – и власть, и знать, и буржуазия, и интеллегенты, и рабочие, и землепашцы. И разве справедливо, что Италия, наследница великой Римской Империи, в нашем веке прозябает на положении бедного родственника, не имея ни подобающего авторитета, ни доли в мировом богатстве?

   А с нашим дуче, мы бы стали подлинно великими! И я даже сегодня верю, что у нас бы получилось. Если бы дуче не связался с этим недоучкой-ефрейтором! Ведь мир достаточно велик, чтобы его поделить между всеми кто достоин? Но этот австрийский идиот, вместо того, чтобы завоевывать бесхозные земли и диких голых негров, как делали все цивилизованные державы, зачем-то решил колонизовать этих сумасшедших русских! Нет, сэр, я ни в коей мере не коммунист, и им не сочувствую. Но мой старший брат Антонио попал в русский плен на Днепре и провел там долгие четыре года. И он сказал, когда вернулся – русские во многом похожи на нас, итальянцев, с одним лишь исключением. Их нельзя победить, потому что они никогда не признают своего поражения, а будут драться так, что чертям станет страшно. И Гитлер точно был больным на голову, когда решил, что сумеет их завоевать. За тысячу лет это удалось одному лишь Чингис-хану, так он был таким же азиатом, и где эти монголы сейчас, провинцией в составе СССР?

   Так вот, сэр, о том бое. Я великолепно все видел, с командно-дальномерного поста нашего "Аттилио". Мы были самым быстрым кораблем флота, эти хвастуны с "Барбиано" в реальной службе никогда не давали больше тридцати узлов, мы же легко держали сорок, не сильно напрягая машины! Мы были "легкой кавалерией" эскадры, должной побеждать не силой, но вездесущностью, оказываться в нужном месте в нужный момент – там и тогда, когда противник не ждет удара, он слабее, или не готов. Как мы летели по морю, когда флагман "Джузеппе Гарибальди" передал нам приказ, атаковать самостоятельно, открывшийся фланг конвоя! Мы нападали, как коршун на стаю гусей, я отлично видел в оптику туши транспортов, и какие-то четыре маленьких корабля эскортного типа, они даже не успели собраться вместе, поодиночке попадая нам на прицел. Именно я дал целеуказание по тому, кто был ближе, честно признаю, что в необычной меткости нашего первого же залпа больше виноват случай, и похоже, на фрегате взорвались глубинные бомбы или артпогреб, корабль затонул практически мгновенно. Затем я дал наводку по второму эскортнику этого же типа – да, сэр, на вашей схеме все показано верно, насколько я помню, все же десять лет прошло – хотя мне кажется, наш курсовой угол на эту цель был чуть левее. А дистанция была, 55 кабельтовых как мы открыли огонь, и 35, максимальное сближение до цели. И второй фрегат тоже, сначала загорелся, а затем лег на борт и затонул. А нам даже не отвечали, ну так, чтобы падало опасно и вблизи, что творилось на борту "Реголо", это трудно передать! Я ощущал себя почти всемогущим, и был безумно горд и рад, что выбрал именно флотскую карьеру! Сейчас мы выбьем остальных двух, и честное слово, отомстим за "Дуйсбург", ноябрь сорок первого!

   Эти два эскортника были другого типа, с большим числом стволов. И их снаряды, хотя и не больше чем десятисантиметрового калибра, несколько раз ложились в опасной близости, от одного у нас даже осколками борт пробило, к счастью, выше ватерлинии. Потому наш командир проявил разумную осторожность, часто и непредвиденно меняя курс, вот только это сильно сбивало управление огнем, нам никак не удавалось попасть. А сзади уже подходил весь дивизион, "Гарибальди" и эсминцы, новейшие "Гранатьере" и "Карабинере". Тут появились английские самолеты, и о точной стрельбе вообще пришлось забыть, мы вертелись, как грешник на сковородке, чтобы только не подставиться под торпеды, и слава мадонне, торпедоносцы не выбрали нас целью, лишь пара истребителей пыталась штурмовать нас, мы встретили их бешеным огнем из всех зенитных автоматов, все же пули прошлись нам по палубе, но никого не убило, и наша стрельба не дала видимого эффекта, вот только уже вдали мне показалось, что один из самолетов так и не поднялся ввысь, а нырнул в море, однако мне тогда не поверили. Теперь я знаю, что один "Сифайр" действительно был сбит, эти моторы жидкостного охлаждения клинит от пули или осколка. Но мы так и не узнали о той своей победе, до самого конца войны.

   А бедный "Гарибальди" получил торпеду, или даже две, и медленно отползал, курсом... да, все как на вашей схеме, сэр! Только ход у него был едва 10 узлов. И "Гранатьере" стоял без движения, эта компоновка, когда все котлы в одном отсеке, а обе машины в другом... Но самолеты улетели – и честно скажу, у нас была мысль, что значит, всю победу, которая сейчас будет, запишут на нас одних. Сейчас расстреляем последних двух эскортников, и устроим конвою бойню, чем мы хуже вашей "Авроры" в том октябрьском бою два года назад? Они тоже стреляли, но мы давили их огневой мощью, все было на грани, вот сейчас, сейчас, накрытие, еще накрытие – будто бог решил компенсировать нашу меткость в начале боя, сейчас же я ясно видел, как два наших полных залпа легли совершенным накрытием, равномерно вокруг цели, каким-то дьявольским образом не дав ни единого попадания! Но вот сейчас будет – и мы пойдем наконец громить беззащитный конвой!

   И тут накрыло нас. Сначала высоченные столбы прямо по курсу, пятнадцатидюймовые снаряды, линкоровский калибр! А затем у самого нашего борта, и что-то страшно ударило в нос. Нет, сэр, прямое попадание было лишь одно, второй лишь чуть не попал, но и этого хватило, чтобы разорвать нам обшивку, и первое котельное отделение стало затапливать. А носовая оконечность у нас была буквально вскрыта, как консервная банка, и первую башню перекосило на катках, как не взорвался ее погреб, не знаю, наверное нас хранила мадонна! И ход сразу упал, но сбросить его быстро было нельзя, вода от напора ломала переборки, погреба обеих носовых башен были затоплены, наш "Аттилио" сильно сел носом. И чтобы спастись, мы должны были идти задним ходом, вы этого не видели, сэр? Мы ползли кормой вперед, со скоростью едва в восемь узлов, причем даже эти эскортные успели пристреляться и все же влепили нам два снаряда в надстройки. Но мы со страхом ждали, что вот сейчас будет еще один залп "Рамиллиеса", и нам конец, мы ведь были сейчас просто идеальной мишенью, без маневра, почти без хода, едва держащейся на воде! Уже после мы узнали, что снаряды, которые предназначались бы нам, достались бедному "Гранатьере", затонувшему почти со всем экипажем, и "Савойскому", также вынужденному срочно выходить из боя. А после нас закрыло нашей же дымзавесой, которую кто-то привел в действие, как выяснилось, без приказа. И нам показалось, что корабль объят пожаром, была самая настоящая паника, сэр, говорили даже, что кто-то сам в ужасе прыгнул за борт. Несколько человек после боя так и не нашли, других находили в виде фрагментов – когда в корабль попадает тяжелый снаряд, с людьми у места попадания происходит такое, что привело бы в ужас любого киноманьяка-потрошителя – чтобы не быть жестокими к семьям, мы записали всех, как погибших в бою.

   Что было дальше, я не видел. И дым, и оттого, что я лежал на полу КДП и молился. И остальные мои люди тоже. А Джованни, матрос из последнего пополнения, вообще покинул пост и внаглую сбежал куда-то в низы, думая что там безопаснее – разумеется, после он был сурово наказан. Но я никогда не забуду это чувство животного страха, что вот сейчас ударит снаряд, и меня не станет. Когда хочется послать к чертям долг, присягу, даже будущую кару – чтобы только спастись сейчас. Меня остановило то, что бежать было некуда – глупец Джованни не понимал, что если корабль начнет тонуть, то те, кто останутся внизу, обречены. Но я тогда впервые усомнился, правильно ли я поступил, выбрав карьеру военного моряка. Конечно, в мирное время это безумно красиво и романтично – мундир, красивые синьорины на шею сами вешаются – но в войну это оказывается, страшнее чем в пехоте на передовой, по крайней мере там в тебя не стараются прицельно попасть из пятнадцатидюймовых пушек!

   Так в том бою я больше ничего и не видел, сэр! "Аттилио" все же повезло выйти из боя, и он хромал кормой вперед... нам повезло, что после о нас все же вспомнили, и прислали сопровождение, что стояла идеальная штилевая погода, что больше мы не видели ни одного англичанина. В базе нас кое-как подлатали, чтобы лишь не отправились на дно от волны, и мы очень долго добирались до Италии, где в Генуе наконец стали в заводской док. Дома нас встречали как победителей – цветы, триумф, ордена, и конечно же, красивые синьорины. Вся Италия тогда содрогалась в экстазе, "величие нового Рима", "империя до Кейптауна", и моряки считались героями, ведь такие колонии нельзя ни завоевать, ни удержать без сильного флота? И добровольцев шло столько, что флот не знал, куда их девать, не хватало кораблей – но на худой конец, годилась и армия, ведь воевать где-то в Кении с британскими "аскари" из туземных войск не в пример приятнее чем с этими ужасными русскими в снегах Украины, которая граничит с Сибирью, и там даже летом стоит мороз? Я ездил домой в Милан, и сеньор Микеле, наш сосед, прыгая на костыле, сказал мне, что ужасно счастлив, что вырвался живым из России, потеряв всего лишь ногу! – и вспоминал бескрайние снега под Сталинградом, как воплощение последнего круга дантова ада, из которого смертному вернуться нельзя. А Гитлер требовал от нашего дуче снова послать солдат на Восточный фронт!

   А я сделал тогда свой выбор, черт возьми! Мне было невыразимо страшно еще раз оказаться под вражескими снарядами. И я послушался наконец отца, и воспользовался его связями – сменив погоны блестящего флотского офицера на гораздо более скромные, береговой административной службы. Жизнь, она у человека одна, по крайней мере пока никто не вернулся из рая – и прожить ее следует так, чтобы в конце ни о чем не сожалеть. Мирно тянуть лямку, получать удовольствие, и быть счастливым. Я не герой – и не хочу им быть.

   Так что, сэр, если в Милане вам потребуются мои услуги, милости прошу! Вот моя визитка – адвокатская контора "Морцоло и К".

   Из письма итальянского солдата домой. Африканский ТВД, 1943 год. Автор неизвестен. При невыясненных обстоятельствах оказалось в архиве У.Черчилля, среди материалов, использованных при написании «Истории Второй Мировой войны». Было опубликовано в Приложениях, полное издание вышеназванной книги, Оксфорд, 1975, альт-ист.

   ...мы идем по Африке, и вокруг полная ж..а! Цивилизация в виде жилья, дорог, плантаций, фабрик, вообще любых следов белого человека, присутствует в самых минимальных количествах. В сравнении с тем, что я вижу уже третий месяц, самый глухой угол на Сицилии, это все равно что Рим. И конца пути не видно, где этот проклятый Кейптаун? Естественная граница Новой Римской Империи, как обещал наш дуче – мы все сдохнем раньше, чем туда дойдем!

   Я уже не помню, когда в последний раз мылся, брился, менял белье. Если не считать "купания" под дождем, здесь самая большая проблема, это вода. Или ее слишком много, она льется с неба стеной, пропитывает все, невозможно обсушиться – или ее нет совсем. То, что в местных водоемах, употреблять нельзя, вонючая мутная жидкость неопределенного цвета, даже вымыв ею руки, ты рискуешь подхватить инфекцию. Главная угроза здесь не английские пули, британцев мало, и они отнюдь не защищают каждую пядь этой земли – а самые разнообразные болезни, называемые нашими врачами одинаково, "тропическая лихорадка". Здесь норма, что половина личного состава находится в госпитале, но боже упаси завидовать этим бедолагам, потому что условия там ужасные, медикаментов нет, наш госпиталь здесь, это в лучшем случае несколько палаток, где больные просто лежат с самым минимальным уходом, в ожидании своей участи. И получить какую-то болезнь можно и от укуса здешней мухи, и от ожога африканской крапивой, а повальный понос тут у всех, его даже не считают недомоганием! А есть еще ядовитые змеи, укус которых смертелен. И конечно, дикие звери. Что они могут сделать вооруженным солдатам? Но нельзя всегда быть в строю, иногда случается и отойти из расположения по какому-то делу – и в нашей роте один бедняга был задран львом всего в полукилометре от крайнего поста!

   Говорят, что в эфиопскую кампанию семь лет назад было не так. Что продукты, вода, медикаменты были в достатке, при необходимости подвозимые на самолетах. Может быть... вот только я пишу о том, что вижу сейчас. В сезон дождей земля превращается в липкое месиво, в котором вязнешь по колено, едва могут двигаться даже танки, не говоря уже о грузовиках. А в сухое время в радиаторах закипает вода, да и бензин в дефиците. А лошади массово мрут от местного корма и болезней. И это смешно, но самый технически надежный транспорт здесь, это толпа негров-носильщиков. Только надо все время следить, чтобы они не разбежались, вместе с нашим багажом.

   Местное население относится к нам ... пожалуй что никак. У нашего командования хватило здравомыслия ни в коей мере не поощрять зверства, как у немцев в России – а то бы и в нас здесь стреляли из-под каждого куста. А так мы для этих негров просто чужие, идем мимо по своим делам, совершенно не касающимся их. Хотя я слышал, что и где-то здесь водятся дикие племена каннибалов, но пока не видел их вблизи, возможно что это сказки. Пока же негры вполне мирно оказывают нам услуги, за сговоренную плату. Мы пытаемся вербовать их в туземные части, вроде британских "аскари", они охотно идут, чтобы получить винтовку, мундир, сапоги – и очень скоро дезертируют, вместе со всем этим имуществом, имеющим здесь огромную ценность.

   Здесь нет богатства, что обещал нам дуче. Только пыль, или грязь. И нам предстоит пройти по ней, до Кейптауна. А я уже ненавижу эту проклятую землю, и мечтаю скорее вернуться домой. Здесь могут жить одни лишь черные, они переносят местный климат с философским спокойствием, потому что не знают иного, они могут добыть здесь пищу, и пить воду, от одного вида которой у европейца будет дизентерия. И я не представляю белого человека, который мог бы назвать эту землю своим домом.

   Мы идем по Африке, день, ночь, и только пыль от наших сапог? Как британцы сумели сделать это, пройти тут и все покорить? Наверное, они сильнее, чем мы. И когда придет их время, сумеют забрать свое назад.

   Спаси нас Мадонна! Боюсь, Африка будет нашим Сталинградом. Сколько нас вернется в родную Италию после этой авантюры?

   Лондон, резиденция премьер-министра. 20 сентября 1943.

   Над британской столицей висел туман. Погода была отвратительной, плотные низкие тучи, дождь, ветер. И в то же время, на взгляд лондонцев, самой лучшей, когда уж точно не стоит ждать "гостей" из люфтваффе. Хотя сейчас гунны были здесь редкими гостями – но уже отмечалась резко возросшая активность их авиации над Ла-Маншем, "фокке-вульфы" гонялись за любым суденышком, появляться днем в Английском Канале стало смертельно опасным. А все помнили, что в сороковом началось с того же.