Текст книги "Переулок капитана Лухманова"

Автор книги: Владислав Крапивин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Часть вторая. Убежавшие паруса

Поджигатели

Морозы ослабели. Вернее, «совсем издохли», как выразился Крылатый Эльф. Он скакал по коридорам в компании приятелей-первоклассников, а их молоденькая учительница беспомощно кричала вслед:

– Эльдар, я все расскажу папе!

Теперь никого не освобождали от занятий, даже самых младших. Но Мирослав Рощин в школу не ходил.

Маша Чешуйкина спросила Матвея на перемене:

– Что, все еще температура?

– Да нет никакой температуры, – сумрачно отозвался Мак. – Просто… стечение всяких обстоятельств…

Они с Машей теперь постоянно беседовали на переменах. Будто давние друзья. Так вот сложилось у них после того дня, когда вместе убирали игрушки с елки.

– А что за обстоятельства? – неловко проговорила Маша. – Или… секрет?

– Мама его не пускает! Все боится… после того случая в Питере. Ей кажутся всякие совпадения. Там восьмиклассник – и Мир тоже. Обоим пятнадцать лет… То есть Миру немного нет пятнадцати, но почти… Его два года назад чуть не убили, а того Никиту… совсем… Мама думает: вдруг с Миром что-то опять? Говорит: «Посиди еще дома, ты слабый после простуды».

– Ну и правильно… Он простыл, наверно, когда ездил в свои «Резонансы»… В тот день…

– Маш, да не простыл он… – Матвею почудилось, что своей доверчивостью перед девочкой он защищает Мира от злых сил. – Врач сказал, что это, видимо, от нервов. У него и раньше так бывало. Случится какая-нибудь беда… пускай даже далеко… а в нем отзывается… Вот когда затонул теплоход «Булгария», он кулаки стискивал: «Ну почему так?» Может, это еще с той поры, когда разбился отец… Да Мир за себя-то не боится – он за маму, поэтому и не спорит с ней. Она с виду всегда спокойная, а нервы – как у него. Еще больше натянуты…

Маша вдруг спросила:

– Мак, а когда у него день рождения?

– Двадцать пятого марта, в каникулы. Хорошее время…

– Хорошее… Мак, он ведь любит парусные корабли, да?

– Конечно, любит! Понимаешь, он не хочет быть моряком, он больше думает о телескопах, но про путешествия тоже мечтает. А о кораблях он однажды написал… то есть сказал: «Они как песня…»

– Вроде той, что мы с ним пели, – тихо заметила Маша.

– У вас тогда хорошо получилось… – тоже вполголоса отозвался Мак.

И в памяти откликнулось:

 
По берегам зашумели леса.
Под облаками плывут паруса.
Вот мы дождались хорошего дня —
Снасти, как струны, звенят…
 

– Мак, я знаешь что придумала? – Шепот Маши был и немного смущенным и таким… слегка загадочным.

– Что? – выдохнул в ответ Мак.

– Давай сделаем Миру ко дню рождения подарок? От нас двоих…

Матвею сразу бы сказать «давай», а он глупо пробормотал:

– А почему… от двоих?

– Ну… потому что для тебя он такой брат… а со мной вместе он пел песню… Или не надо?

– Почему не надо?! – перепугался Мак и ощутил, будто едва не сломал что-то хрупкое. – Конечно, надо! А какой подарок-то?

– Здесь недалеко жила наша бабушка. Сейчас она уехала, но после нее остался старый дом.

Мак почувствовал, что, если вставить шуточку, вреда не будет:

– Подарить Миру бабушкино имение?

Маша тряхнула кудряшками.

– Эту развалину никому даром не надо. Но там есть кладовка, а в ней старые вещи. И однажды я видела там кораблик с парусами. Он даже не игрушка, а как модель в музее, красивая такая… Похоже, что яхта, я не разбираюсь…

– Откуда она у бабушки?

– Я спросила, а бабушка рукой махнула. «Не помню, – говорит, – от каких-то давних жильцов». Во время войны там жили квартиранты… Я этим корабликом немного поиграла, потом засунула обратно и даже не вспоминала… почти…

«„Не вспоминать“ про такую вещь!» – мысленно упрекнул ее Мак. А вслух сказал:

– Бабушка нас не заругает?

– Она о нем наверняка и не помнит. Она живет теперь у моих тетушек, а дом оставила под присмотром своего знакомого, дяди Гриши. У того своего угла нет, вот он и поселился там, караулит. Пока это строение не продадут на слом… Надо сходить и пошарить в кладовке. Согласен?

– Еще бы!.. – возрадовался Мак. Потом торжественно добавил: – И ветры приключений зашумели у них над головами.

Приключения в самом деле случились, очень скоро. Только совсем не романтические.

Бабушкин дом стоял на улице Хохрякова, в трех кварталах от школы. Синели сумерки, их жизнерадостно прокалывал голубыми лучами Юпитер. Он горел между верхушками двух черных елей. С тротуара дом казался небольшим – приземистый, в три окошка. Ставни на окнах были закрыты, но один из них оказался сорван, Юпитер отражался в гладком черном стекле. А за стеклом, внутри, ни единого проблеска.

На столбе у калитки смутно белел квадрат с числом 13.

– Зловещий номер! – хмыкнул Мак. – И название тоже…

– Название-то почему? – осторожно спросила Маша.

– Хохряков, он знаешь какой бандит был? Командир красной флотилии. Пленных топил живьем, священников расстреливал. А в советские времена объявили, что он герой…

– Это тебе Мир рассказывал? – шепнула Маша. Ей, кажется, стало неуютно.

– Не только Мир, я и сам читал…

С трудом отодвинули калитку, вошли в заснеженный двор.

– Странно, что лампочка над крыльцом не горит, – пробормотала Маша. – Ой, и замок на двери. Наверно, дядя Гриша пошел к приятелям: чего ему одному в доме сидеть…

– Значит, отбой экспедиции? – огорчился Мак.

– А вот и не отбой! У меня ключ есть…

Замок в кольцах щеколды был большущий. «Амбарный», – вспомнил Мак старинное название. Маша вынула из кармана куртки ключ – под стать замку. Замок не сопротивлялся, послушно повис на откинутой дужке. Маша потянула дверь.

– Мак, идем…

У Матвея почему-то затюкало сердце.

Внутри пахло промороженной мешковиной и стояла полная мгла, только зеленые пятна плавали в глазах.

– Подожди, здесь есть выключатель… Мак, посвети мобильником.

Мак включил дисплей телефона. Слабенький, но все же свет.

Маша потянулась к дверному косяку, пощелкала кнопкой. Света не было. Она виновато сказала:

– Ну понятно. Дядя Гриша, наверно, выдернул общий рубильник. Он так делает, когда уходит надолго. На всякий случай.

– А где рубильник-то?

– Здесь, в сенях, на щитке… Мак, только я там ничего не понимаю. Пылища, провода запутаны, искрят, если дядя Гриша задевает… Лучше не соваться.

– А как же кораблик?

– Ой, я вспомнила! Кажется, на кухне есть свечи. Бабушка запасла на всякий случай. Мы однажды при них сказки рассказывали…

– Сейчас тоже сказка!.. – усмехнулся Мак. – Вот вытянет руку Баба-яга…

– Мак, не надо! – жалобно попросила Маша. Почти всерьез.

– Это ты скажи Бабе-яге. И держи меня за руку, пусть Баба ест меня первого.

– Она еще сварить должна сначала. На кухне большущая печь.

– Двухместная, да?

– Мак, ну тебя! Я правда боюсь…

– Я тоже боюсь. Что придет дядя Гриша и устроит нам разнос…

– Это я ему устрою! Чтобы не болтался где-то и не бросал дом. Небось дует пиво с дружками в забегаловке…

Почти на ощупь они добрались до кухни. Здесь окна выходили во двор и не были закрыты ставнями, стоял синеватый полумрак. Пахло квашеной капустой. На столе отбрасывал блик от мобильника пузатый самовар. Чернел широкий (двухместный?) проем русской печи, из него тянуло слабеньким теплом. Белый шарик-помпон на Машиной шапочке засветился, как скатанный для игры снежок. Маша потянулась к двухстворчатому шкафчику между окнами.

– Ой, Мак, ура! Вот они, свечи! И спички здесь!..

– Ура! – согласился Мак. – Приключения продолжаются.

Они зажгли три длинные белые свечи – по одной для себя и еще запасную (Маша взяла ее в левую руку). Желтый свет заметался по стенам.

– Прямо «Остров сокровищ», – со зловещей ноткой сказал Мак (при свечах было совсем не страшно). – «Пятнадцать человек на сундук мертвеца…»

– Мак, не надо про мертвецов, – попросила Маша жалобно и дурашливо.

– Не бойся. Они же это… вирртуальные… Ну, где кладовка-то?

– Там, в сенях…

Вернулись в сени. Высветили дощатую дверь с медным засовом. Замка на засове не было. Медь лязгнула, дверь с визгом отъехала. Если бы навстречу искателям приключений шагнул скелет, они бы не удивились. Но на них упал свернутый в рулон пыльный ковер.

– Мама!

– Это не мама, а капитан Сильвер, – объяснил Мак.

– Я чуть не померла…

– Успеешь еще, когда начнем разбирать бабушкино имущество. Смотри, сколько барахла…

Но барахла оказалось не так уж много. За ковром громоздился дощатый сундук, на нем две корзины со старой обувью, пыльная бутыль, картонный ящик. Похоже, что от телевизора…

Стеарин горячо падал на руки. Мак и Маша укрепили свечи на половицах неподалеку от дверей. Выросли тени. Зато удобнее стало вытаскивать содержимое кладовки. Отодвинули рулон, сняли корзину, потянули картонный короб.

– Это и есть «сундук мертвеца», – чихая, разъяснил Мак.

– Мак, ну не на-адо…

– Тогда говори быстро, где кораблик!

– Ну я же не помню… Ай, смотри!..

Паруса кораблика обрисовались в оранжевом свете, когда сдвинули в сторону короб. Два треугольных и один четырехугольный. И борт орехового цвета с разноцветной каемкой. Похоже, что яхта давней конструкции.

– Во! «Кто ищет, тот всегда…» – выдохнул Мак и спохватился: – Машка, ты молодец!

Маша достала кораблик, покачала перед собой. Дала Маку. Он принял его в ладони – легонький, почти летучий.

– Маш, смотри, здесь пушки!

– Да!.. Мак, давай потом разглядим. Сейчас надо все убрать на место, а то дядя Гриша решит, что были грабители…

Кораблик держался на аккуратной подставочке – то ли приклеенной, то ли просто присохшей (Мак вспомнил название – кильблок). Он поставил яхточку у стены против двери, между свечами. Они снова укрепили на сундуке корзины, бутыль, коробку от телевизора, вдвинули в кладовку свернутый ковер.

Мак опять потянулся к кораблику.

– Маш, это, кажется, старинная работа… Мир обалдеет…

И вдруг задергалась наружная дверь! Распахнулась, морозно дохнула на свечи, две из них погасли. Нет, Маша вовсе не была трусихой. В одну секунду, прежде чем появились незваные гости, она успела сунуть кораблик в кладовку, захлопнула ее, прижалась к доскам спиной.

Две широкие фигуры, на которых различим был камуфляжный рисунок, придвинулись вплотную, чуть не придушили своей массой. Маша запищала. Потом крикнула:

– Мак, позвони Миру!

– Я вам позвоню, шмакодявки!

У Мака выхватили мобильник. Потом оказалось, что у Маши тоже! Свеча погасла. Мак попытался вырваться.

– Товарищ лейтенант, сосунок лягается!

– Дай ему по ж…

Мак ощутил крепкий пинок, даже вскрикнул…

Дальше все помнилось скомканно. Вернее, почти ничего не помнилось, только гул, тряска и запах бензина… Уже потом они поняли, что слабые отблески в окнах пустого дома разглядел проходивший мимо полицейский патруль и что-то заподозрил. Наркоманов, пьяниц, грабителей?

Никаких объяснений и криков конвоиры, конечно, не слушали. Впихнули пацана и девчонку в железный фургон, повезли и очень скоро тормознули у ближнего полицейского отделения в конце все той же улицы Хохрякова. Вытряхнули ребят за воротники, втащили в комнату с яркой лампочкой без абажура, что-то громко и неразборчиво доложили дежурному, коротко посмеялись и ушли, хлопнув дверью.

Мак схватил Машу за руку и тоже бросился к двери.

В спину ему крикнули:

– Стоять!

Рванули назад…

Ну разве могли Мак и Маша подумать, что окажутся в таком вот помещении с голыми столами и лавками, с клеткой в углу и решетками на окнах? С двумя квадратными дядьками в погонах сержанта и капитана МВД! Застарело пахло табаком и хлоркой.

Их втолкнули и поставили перед столом. Капитан с гладким лицом и толстой, как ведро, шеей шагнул назад, прислонился к оконному косяку, лениво сказал:

– Бабчиков, займись протоколом…

Тощий, похожий на петуха сержант суетливо достал из ящика бумагу и ручку, присел к столу, облизал губы. Глянул на Матвея и Машу, как на деревяшек.

– Фамилии… Место жительства…

Мак не боялся. То есть он боялся за Машу: не расплакалась бы. А за себя ему не было страшно. Он давно понимал, что с ним и с любым из ребят такое может случиться всегда. Вон что творится на свете!.. Но Маша вроде бы не собиралась плакать. Она тонко, но безбоязненно сказала:

– За что нас схватили? Не имеете права!

– Ну вот, товарищ капитан, опять правозащитники, – жалобно выговорил сержант. – Ну спасу нет… – И взвизгнул: – Быстро фамилии! – Воткнул в Мака колючие глазки.

Маку стало страшновато – теперь уже за себя. Он крепко взял Машу за холодные пальцы и повторил ее слова:

– За что нас схватили?

Капитан выпрямился. Его могучая шея закаменела. Он твердо выговорил:

– Вопросы здесь задаем мы. Ясно, сосунки?

Мак слышал и читал эту фразу много раз. Во всяких детективных фильмах и книжках про шпионов. Там уверенные советские следователи говорили такие слова хлипким зарубежным агентам и попавшимся членам преступных группировок – тем, кто пытался что-то лепетать и выяснять для своей пользы. Те сразу скисали.

Мак не скис. Только словно заледенел внутри. И объяснил «этим»:

– Задаете вопросы вы. А отвечать-то должны мы. А мы не будем, пока не скажете: за что схватили?

В дальнем полутемном углу кто-то тяжело зашевелился и закашлял. Мак увидел человека, которого не замечал до этой минуты. Грузного, неуклюже устроившегося за журнальным столиком. Поблескивала седина и очки, косматился овчинный воротник… Человек сипловато и будто с натугой проговорил:

– Мой капитан, в словах ребенка, который тебя не боится, есть логика…

Капитан задышал, как оскорбленный самовар.

– Сейчас забоится… Узнает логику… Его и его девицу взяли на месте преступления – при попытке поджога пустого дома.

– Врут они! – вскинулась Маша.

– Молчать! – заорал сержант Бабчиков.

– Не буду я молчать! – выкрикнула в ответ Маша (и, кажется, всхлипнула). – Ничего мы не поджигали! Это дом моей бабушки! Мы пришли, чтобы попасть в кладовку, найти там кораблик. А дяди Гриши, который караулит дом, почему-то нет.

– А бабушка? – вдруг спросил из угла непонятный старик (и вроде бы усмехнулся).

Маша, часто дыша, объяснила:

– Бабушка уехала, дом-то нежилой, для сноса. А дядя Гриша там временно… А сейчас ушел куда-то… Мы стали отпирать кладовку, а тут эти. За шиворот нас… Мобильники отобрали, Матвейку ударили…

– Константин Петрович, это обычный прием, – заговорил капитан. – Те, у кого интерес, подбивают вот таких малявок за мелкие деньги, чтобы поджигали ветхие жилища, и получают места для автостоянок… А потом рассказы про бабушку…

– Никто нас не подбивал! – крикнул Мак (и – вот черт! – кажется, заскребло в горле). – Вы все равно ничего не докажете!

– Ну уж доказать-то мы всегда сумеем! – хмыкнул капитан.

– Ага! А черенок от швабры уже готов? – вырвалось у Матвея.

Стало тихо на несколько секунд.

– Да-а, информированные детки… – выдохнул капитан. – Черт бы побрал этих журналюг!..

– Каждый делает свое дело, – непонятно высказался в углу Константин Петрович. – Аркадий, ты играешь с огнем. Детей положено допрашивать при родителях или педагогах.

– А где я их возьму, если эти ссукины дети не говорят даже фамилий? – У капитана Аркадия проскользнула жалобная нотка. – А попробуй тронь…

– Отдайте мобильники, мы сами позвоним домой! – потребовал Мак.

– Может, вам ужин с компотом и салфеточками? – сказал сержант Бабчиков.

Старик Константин Петрович поскрипел стулом.

– Слушай, Аркадий, дай-ка мне их телефоны.

– Но, Константин Петрович…

– Дай…

– Бабчиков, дай, – угрюмо велел капитан.

Тот, неловко вертясь, выудил из-за пазухи мобильники, выложил перед собой. Капитан сгреб их одной ладонью, ушел к старику, положил мобильники перед ним.

– Только я не понимаю, Константин Петрович, это же совсем не ваше дело, и вообще…

– Подожди в сторонке… Ребятки, подойдите сюда.

Мак и Маша почуяли, что дело клонится к лучшему. Провинившимся не говорят «ребятки». Они встали перед столиком, а насупленный капитан Аркадий остался в стороне. Константин Петрович узловатыми пальцами двинул от себя мобильники по зеленому пластику. К ребятам.

Мак обмер на секунду. Мигнул.

– О-ой!.. – сказал он с испугом и с ощущением радостной находки.

– Что? – выдохнула Маша.

И тут же увидела что. На коричневой кисти старика, повыше большого пальца, голубела татуировка размером с двухрублевую денежку. Колечко с перекладинкой.

У Матвея было такое же колечко. Он его нарисовал на правой руке перед уходом из дома. Синим фломастером.

«Для удачи?» – шепнула Маша. Она была понятливая.

«Да, – кивнул Мак и добавил вроде бы дурашливо, а на самом деле всерьез: – Пусть будут с нами все капитаны. И капитан Лухманов…»

Мак двинул по столику, навстречу телефонам, левую руку. Так, чтобы ухватить мобильники и в то же время чтобы Константин Петрович увидел его знак.

И тот увидел. И сказал почти как Мак, только хрипловато, по-стариковски:

– О-ой…

Он и Матвей встретились глазами. Лампочка высветила белки Константина Петровича – желтоватые, с тонкими прожилками. Они вдруг затянулись влажной пленкой.

– «Бом»… – выговорил Мак неожиданно для себя.

Старик ответил не сразу. Мигнул, потом спросил с покашливанием:

– И… что я должен сказать?

– Я… не знаю… Наверно, «брам»?

– С ума сойти!.. А как назывались те, кто придумал пароль?

– «Тайный экипаж корабельщиков»! ТЭК!..

– Святой Николай угодник, покровитель моряков!.. – Константин Петрович тяжело заворочался, встал над столиком (тот легко отскочил в сторону).

Маша часто дышала у Матвейкиной щеки. У капитана Аркадия пуще прежнего раздулась шея, и он моргал. Сержант Бабчиков смотрел на ребят, как шакал, у которого увели из-под носа добычу. Константин Петрович взгромоздился над Матвеем и Машей, будто вставший из берлоги медведь-шатун.

– Мальчик, ты из каких параллельных миров? Ты откуда знаешь все это?

Уже совсем без испуга, почти весело, Мак объяснил:

– От брата! Он два года назад лежал в больнице. С ним в палате был учитель Виктор Ильич, он рассказывал про капитана Лухманова. А главный врач подарил брату книжку этого капитана про плавание «Товарища». И рассказал про своего дядю, который когда-то был в «Тайном экипаже»…

– А как фамилия врача?

– Не помню… Ой, кажется, Саранцев!

– Наверно, племянник Вадика Саранцева… Ребята, пошли отсюда. Ну, не в этой же КПЗ говорить о славных парусных делах… Капитан! Я забираю ребят!

– Но, Константин Петрович!..

– Что? Я спасаю тебя от всяких неприятностей. Если станет известно, что ты ударил мальчика, у тебя их будет немало. Особенно в свете последних событий…

– Да я его ни единым пальчиком, врет он! Бабчиков, скажи!

Сержант стал кивать, словно глотал неочищенный грецкий орех.

– Бабчиков – это, конечно, бесспорный свидетель… Пошли, молодежь! У меня тут машина, заедем ко мне на полчасика, поговорим о наших делах, а? Я живу поблизости.

Маша неуверенно глянула на Мака.

– Ну… если это недолго, – сказал он.

Один из тех

Старик попросил, чтобы Матвей и Маша сели на заднее сиденье, а сам втиснулся перед баранкой помятой «Лады» (она заскрипела). И тут же охнул:

– Старый склеротик!.. Друзья, никогда не становитесь стариками: одни неприятности…

– А что случилось? – вежливо спросила Маша.

– Забыл пакет с продуктами в штабе этих «силовых структур»… Ох, не хочется к ним опять…

– Давайте я схожу, – храбро предложил Мак.

– Не стоит. Зачем мальчишке лишний раз соваться в крокодилью пасть… Я быстро. – И с шумом выбрался наружу.

– У-ух… – вздохнул Мак.

– Что? – сразу испугалась Маша.

– Хорошо, что он меня не пустил. Ноги ослабели. Там, кажется, ни капельки не боялся, а сейчас… Как вспомню этого дебила с шеей будто кусок анаконды…

– Мак, я тоже какая-то вся обмякшая сделалась. С запоздалого перепуга. Хорошо, что Константин Петрович там оказался. Ой!..

– Что? – испугался теперь Мак.

– А что, если этот Константин Петрович их сообщник? Притворился добреньким, а сам завезет куда-нибудь?.. Помнишь передачу про «оборотней в погонах»?

– Маш, откуда преступникам знать про капитана Лухманова и пароль? Подожди, я позвоню Миру! Скажу, где мы и у кого!

– А где? И у кого?

– Тьфу! Сейчас выберусь, посмотрю номер машины…

Он не успел выбраться. Снова открылась дверца. Константин Петрович, ворча, впихнул в кабину объемный пакет, «впихнулся» сам (опять постонали рессоры).

– Ну, отдаем швартовы… Ох, я вдруг сообразил! У вас, наверно, всякие вопросы и опасения! «Что за подозрительный старикан, куда нас везет?»

«Да нет, что вы…» – чуть не сказал Мак.

Но Маша оказалась более прямолинейной:

– Мы не боимся, но… непонятно. Почему вы за нас там заступились? Вы же еще не видели Матвейкин знак.

Константин Петрович включил двигатель – видимо, для прогрева.

– Разумный интерес. Надо объяснить по порядку.

– Ой!.. – спохватилась Маша.

– Что? – сразу отозвался Мак: тревога все еще звенела в нем.

– Дом-то остался открытый, и ключ торчит в замке…

Константин Петрович достал мобильник.

– Аркадий! Твои дуболомы наверняка забыли запереть дом, который будто бы спасали от поджога. Замок остался на двери. Скажи, чтобы вернулись и заперли. Ключ сегодня завезешь мне…

«Как он им командует!» – с удовольствием подумал Мак и не удержался, спросил:

– Вы его начальник?

– Я?! Этого еще не хватало! Я его будущий тесть, существует такая «родственная» должность. То есть он жених моей дочери. Что она нашла в этом гауптмане, ума не приложу. Переубедить девицу невозможно. А что нашел он в ней, понятно. У Ларисы двухкомнатная квартира, весьма соблазнительное приданое для полицейского обер-офицера. Но записана-то квартира пока что на меня, вот Аркадий Борисыч и старается не перечить мне ни в чем…

– Хорошо, что вы оказались там, – сказала Маша.

– Мне кажется, это судьба, – серьезно согласился Константин Петрович. – Кстати, что за кораблик вы искали в старом доме?

Матвей коротко объяснил. И подумал, что кораблик – это, возможно, тоже судьба. Неясно только, чья и почему.

Ехали недолго. Но за это время Константин Петрович внес «ясность в ситуацию»:

– Разрешите представиться. Я отставной актер областного драмтеатра. Удальцов моя фамилия. Работал там, пока не снесли старое театральное здание. Ну вы, наверно, его еще помните. Срыли два года назад и построили на его месте чудовищный восьмиэтажный дом для аренды…

– Да! Папа говорит: «Архитектурный монстр»! – вскинулась Маша.

– Он совершенно прав. А взамен старого, любимого всеми горожанами театра воздвигли на главной площади хоромы с колоннами: не то греческий храм, не то обком партии. Городские власти очень гордятся этим «вместилищем искусства», заявляют, что самый большой в России…

– Папа говорит: «Сплошная помпезность».

– Многие так говорят. В том числе и старые актеры. Ну понадобился начальству новый театр – стройте на здоровье. А зачем старый-то ломать? Там был замечательный зал, чудесная акустика. И столько связано с историей города. Но разве чиновникам и бизнесменам нужна история? Им нужны де-еньги… Несколько человек из нашей труппы подали в отставку.

– И теперь больше не выступаете на сцене? – осторожно спросил Мак. Было жаль старика.

– Увы… Иногда только помогаю самодеятельным коллективам в разных клубах. Да порой пишу заметки в городскую газету, в основном ругательные. О том, как рубят на улицах старые деревья и уродуют город… Хорошо, что редактор – мой одноклассник… Друзья мои, вы вот что! Позвоните-ка домой, что задерживаетесь. Пусть не волнуются: я развезу вас по домам. А живу, кстати, недалеко, на улице Володарского. Дом восемь, квартира сорок. В том доме, где книжный магазин «Лебедь»…

Мак и Маша обрадованно позвонили. Мак сообщил Миру, что они задерживаются у «одного знакомого» («дома все объясню»), Маша примерно то же сказала отцу. Никаких тревог уже не было.

Отставной актер Удальцов жил на втором этаже, в двухкомнатной квартирке. Включились яркие светильники, в просторной клетке между окнами запрыгали, застрекотали два зеленых попугайчика.

– Раздевайтесь, любители приключений. Попьем чайку, побеседуем.

Они разделись, шагнули в комнату, стали оглядываться. Книги, книги по всем стенам. Поверх книг – несколько пожухлых афиш, фотографии и написанный масляными красками портрет грузного дядьки в средневековом костюме. Константин Петрович сразу объяснил:

– Это я собственной персоной, в обличии короля Лира. Многие годы была моя любимая роль. Друзья так и звали – Дядюшка Лир или просто Лир. Может быть, и вы станете меня так звать… когда познакомимся ближе. А сейчас в честь знакомства глотнем чайку. У меня есть домашние пирожки с клюквенным вареньем – дочь принесла утром… Пойду на кухню…

– Мы поможем! – подхватилась Маша.

– Не надо, я управлюсь. А вы пока вертите головами, привыкайте к обстановке…

Они стали «вертеть и привыкать».

В комнате пахло сладковатыми травами. Казалось, что от кактусов, которые «толпились» на подоконниках – большие и маленькие, разных форм. Кактус, похожий на колючего рыцаря, был увенчан алым цветком-шлемом. В углу стоял глобус на высокой подставке, на нем была намалевана белилами улыбчивая физиономия (Маку показалось, что слегка знакомая).

В стеллажи был вделан широкий шкаф музейного вида – с завитушками и резными театральными масками на дверцах. Улыбчивыми и печальными. На краю правой дверцы – застекленный снимок. Из широкой ореховой рамки слегка насупленно смотрел старый человек со складчатым лицом и плотно сжатыми губами. Он был в черной фуражке с матерчатым козырьком. На козырьке виднелась каемка из вышитых листиков, а на околыше – обрамленные ветками якорь и герб – командирский знак отличия Морфлота.

– Маш, смотри! Похоже, что Лухманов! Я видел его портреты, похож!

Маша не успела ответить: возник хозяин квартиры с шарообразным самоваром. Самовар пыхтел, как пароходный котел, из-под крышки торчали рукояти двух кипятильников. Медные бока сияли. Константин Петрович утвердил горячий агрегат посреди стола.

– Хороша машина? Производство Тульского патронного завода, двадцать второй год прошлого века. Бабушкино наследство. Жаль только, что некогда раскочегаривать по-настоящему, углями, приходится втыкать электричество.

Мак глянул с вежливым интересом. Но гораздо больше его интересовал фотоснимок.

– Константин Петрович, это Лухманов?

– Он самый, – согласился Дядюшка Лир, отдуваясь, подобно самовару. – Вадик Саранцев своим ФЭДом переснял из журнала – кажется, из «Огонька» – в сорок шестом году. Там была статья по поводу недавней смерти Дмитрия Афанасьевича. Распечатал снимки своим скрипучим увеличителем, подарил каждому из друзей. Потому что капитана Лухманова мы считали командиром ТЭКа, хотя он, разумеется, об этом не ведал… Когда узнали, что умер, был у нас такой траур, кое-кто даже всплакнул украдкой…

Маша осторожно спросила:

– Константин Петрович, а почему вы считали его командиром? Тоже читали его книжку?

– Даже не книжку, а книжки. У него ведь были разные издания: и о плаваниях, и о приключениях, и об устройстве парусных судов. На улице Луначарского работала детская библиотека, ее заведующая, Галина Ивановна, разыскивала их для нас в каких-то особых фондах. Старые библиотекарши любят ребят, которые с виду совсем не отличники, но в душе отчаянные читатели. А мы такими и были… Хотите, покажу нашу компанию?

– Да-а!

Константин Петрович отворил дверцу с капитанским портретом. На ее обратной стороне во всю ширину была пришпилена кнопками фотография нескольких мальчишек. По возрасту примерно таких же, как Мак. Они сидели на поленнице в разных позах: кто подтянул колени к подбородку, кто свесил ноги, кто сел на корточки, а один, длинный и тонкошеий, стоял, возвышаясь над остальными, как одетое в разношенную телогрейку чучело.

Потрепанная была компания, сразу видно, что пацаны из послевоенного времени. Двое в залатанных ватниках и ушанках, другие в пилотках и куцых пальтишках. Один – в разлапистых ботинках, другой – в валенках с большущими калошами, двое – в разношенных кирзовых сапогах, которые казались чересчур тяжелыми на тонких ногах в штопаных чулках. Чулки были коротковаты, между ними и куцыми штанами светлели полоски голой кожи. Мак внутренне поежился, представив, как цапал холод за беззащитные места, – на улице, судя по всему, была ранняя весна, у поленницы виднелись гребешки ноздреватого снега.

Лишь один из мальчишек выглядел поаккуратнее остальных. Под теплой курткой с накладными карманами виден был вельветовый костюмчик с манжетами под коленками. Ботинки – новенькие, а фуражка – с клапанами. Ну прямо заграничные. На груди висел фотоаппарат в чехле.

– Это, наверно, и есть Вадик Саранцев? – догадалась Маша.

– Он самый. А снял нас его отец. Не аппаратом Вадика, а своим, трофейным, на широкую пленку. И напечатал в лаборатории при поликлинике: он был там главный врач-рентгенолог… Видите, какая четкость? Немецкая оптика…

Маша спросила:

– Константин Петрович, а вы здесь где?

– А «мы здесь» вот… – Дядюшка Лир важно указал на крайнего пацана, одного из тех, что в сапогах. С круглыми ушами и треугольным лицом, в натянутой на уши пилотке. Рядом сидел почти такой же мальчишка – тоже в пилотке, такой же остролицый, в таких же «обувках». – А это мой друг, Валька Федорчук, или попросту Чук. Личность удивительная…

– Вы почти одинаковые, – сказала Маша.

– Да, нам хотелось одинаковости. Чук даже где-то сапоги раздобыл вместо старых ботинок, чтобы мы стали еще больше похожи…

– Получилось, – одобрил Мак.

– Снаружи да. А по характерам… Чук не ведал страха и не терпел несправедливости. А я был домашним мальчиком, женское воспитание, робкая натура…

Мак пригляделся к снимку.

– Константин Петрович, на руке у Чука, по-моему, видна татуировка. Вот… Чуть-чуть, но заметно…

– Совершенно верно!

Чук сидел, обхватив коленку, и его запястье было на виду.

– В линзу можно разглядеть отчетливо, – сказал Константин Петрович. – Я иногда рассматриваю. Но не часто… Я вообще смотрю на этот снимок довольно редко… Видите, даже поместил его внутри шкафа.

– Почему? – опасливо спросила Маша.

– Чтобы не привыкать. Когда все время видишь одну и ту же фотографию, она как-то смазывается в сознании. А когда изредка открываю дверцу, будто заново встречаюсь с друзьями. Вот они все… Тот, что стоит, – Толька Башмачкин, мы звали его Бамбук, потому что тощий. А вот у этого, большого, было прозвище Бомбовоз. Самый старший из нас, большущая сила и добродушие. Один недостаток – любил покурить…

– А больше никто не курил? – осторожно спросила Маша.

– Больше никто. Иногда пробовали, но привыкать не стали. Да и лет-то нам было всего десять-одиннадцать… Да, вот вся компания здесь… А теперь я один…

Кажется, старик пригорюнился. Даже слегка согнулся. Чтобы прогнать от него печаль, Мак быстро спросил:

– А у вас тогда такого знака на руке не было?

– Еще не было… Да и Чук сделал его незадолго до того, как мы снялись тут, на дровах. А я еще позже… Последняя память о тех годах. – Удальцов покачал кистью руки перед собой. – Это все, что осталось от меня прежнего… Сейчас вон какая седая косматая гора в сто тридцать килограммов. Уже и не представить Костика Удальцова десяти с половиной лет, этакое щуплое существо с парусиновыми лямками на плечах. В нашей компании был я самый «негероический» и смирный. А мне так хотелось быть не слабее и не боязливее других. И когда Валёк Федорчук небрежно похвастался такой татуировкой, я сразу решил: «Сделаю такую же! Помру, а сделаю!» Остальные Чуку позавидовали, но проявили здравомыслие: потом ведь не сотрешь, а дома что скажут? Чук же не боялся. Жизнь была у него несладкая, дядюшка иногда поколачивал, но за татуировку лупить не стал бы: не та причина…