Текст книги "Мальчишки, мои товарищи"

Автор книги: Владислав Крапивин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

2

На следующий день я снова был у Павлика. Он сидел над задачей, о каком-то бассейне, который наполнялся водой через одну трубу и опустошался через другую, а я листал старые журналы “Вокруг света”.

Уже стемнело, а задача не сходилась с ответом, и Павлик наконец потерял терпение. Он сунул тетрадь в портфель и, вздохнув, сказал:

– Опять придется списывать в классе.

Я предложил затопить печку, потому что в комнате было холодно.

– Подожди с печкой. Сейчас я тебе что-то покажу, – ответил Павлик.

Он достал из шкафа жестяную коробку из-под американского какао. У самого дна в жестянке было пробито маленькое отверстие, а в передней стенке прорезано большое. В крышке – тоже. В отверстие стенки был вставлен вчерашний камешек – прозрачный камень с берега моря. Павлик открыл коробку: внутри стояла елочная тонкая свечка. Он зажег ее, захлопнул крышку и выключил свет.

– Смотри!

В темноте засветился голубоватый глазок.

Свечка разгоралась постепенно, и камень светился все ярче, словно над морем занимался солнечный тихий день.

– Красиво? – спросил Павлик.

– Очень!

И вдруг на камне, как на голубом светящемся экранчике, выступили очертания парусного корабля.

– Смотри, Павлик!

– Вот здорово! Корабль…

Контуры были неясные, но можно было различить квадратики парусов и корпус. А остальное: веревочные лесенки, надстройки, поручни, спасательные круги живо дорисовала фантазия.

– Как это получилось?

– Не знаю, Андрейка. Наверно, все же этот камень волшебный.

Я шумно вздохнул от волнения. Воздух попал в отверстие коробки, и пламя свечки заколебалось. В камне снова, как вчера, заметался голубой свет. Туманная фигурка корабля качнулась, будто поплыла. К нам, навстречу.

– Шхуна, – сказал Павлик.

– “Испаньола”?

– Нет, “Победа”.

Пусть будет “Победа”. Это слово тогда повторялось так часто и было таким дорогим!

– Куда она плывет?

– В Африку.

– Нет, лучше в Индию.

– Ну, пусть в Индию.

– А откуда?

И мы стали придумывать. На туманном кораблике появилась отважная команда и капитан – старый морской волк. Он вел шхуну в путешествие по всем морям, к берегам всех частей света. И мы видели перед собой уже не голубой глазок светящегося камня, а неизмеримый океан, в котором плыла белопарусная “Победа”…

Когда вернулся из школы Володя, он был очень удивлен, что дверь не заперта, печка не топлена, а мы сидим в темноте и о чем-то шепчемся.

Павлик успел задуть свечку и объяснил брату, что мы рассказывали страшные сказки, а в темноте интереснее.

Подивившись нашей смелости, Володя заметил однако, что мы могли хотя бы запереться и затопить печь.

Когда он отошел, Павлик шепнул:

– Никому не говори про камень Это будет наша тайна.

– Никому не скажу.

3

С тех пор мы каждый вечер, когда оставались одни, зажигали в жестянке свечку и садились перед светящимся камнем. Начиналась сказка.

Фигурка корабля появлялась обязательно, но всегда по-разному. Иногда она занимала почти весь камень, иногда казалась неясным далеким пятнышком, и тогда видны были еще и кудрявые облака и береговые утесы неизвестных островов.

Сначала я ломал голову, стараясь разгадать, как появляется таинственный кораблик, но постепенно перестал об этом думать и почти поверил, что камень волшебный.

Игра захватила меня. Наша фантазия не иссякала. Мы использовали все знания, которые почерпнули из книг Жюля Верна, Купера, Стивенсона, и сами придумывали там, где этих знаний не хватало.

Павлику нравилось описывать дальние страны, острова, поросшие пальмами, дикие скалы и белых чаек над предгрозовым морем. Когда свечка начинала коптить и камень тускнел, Павлик говорил приглушенно:

– Над океаном сгустились низкие облака. Пока все тихо, но через минуту налетит шквал и море смешается с небом в диком вихре шторма…

И становилось тревожно…

А я фантазировал иначе и очень смело. Шхуна “Победа” у меня застревала в дрейфующих льдах, чтобы через час оказаться у берегов Индонезии; отбив нападение туземных пирог, она топила немецкие подводные лодки.

Мы обычно сидели, глядя на голубой экранчик, до тех пор, пока не приходил кто-нибудь из взрослых или не догорала свечка.

Шли дни. Наш корабль побывал во многих морях, у многих берегов. Сказка разрасталась. Он помогала коротать нам долгие вечера, которые без нее могли стать очень тоскливыми.

Но не обошлось и без неприятностей. Все чаще Павлик совал в портфель тетрадь с нерешенной задачей. И со вздохом говорил, что опять придется списывать.

Однажды Павлик пришел из школы позже обычного, расстроенный и растерянный. На мой вопрос, что с ним, последовал мрачный ответ:

– Продраили на совете отряда.

– За арифметику?

– Ага.

За арифметику Павлика драили не первый раз, но раньше он не бывал так расстроен.

– Поговорят и забудут, – попытался я утешить товарища его собственными словами.

– Нет. Теперь уж не забудут.

Оказалось, что с сегодняшнего дня к Павлику будет приходить его одноклассница Галка и “подтягивать” его по арифметике. Подумать только! Придется Павлику терпеть, как им девчонка командует. Есть от чего впасть в уныние.

– А здорово вредная эта Галка? · спросил я.

– Кто ее знает, – вздохнул Павлик. – Я на нее раньше даже внимания не обращал… Ты на всякий случай не называй ее галкой. Говори «Галя»…

Галя пришла в пять часов. Она вежливо сказала мне “здравствуй”, сняла беличью ушанку, пальтишко и оглянулась, не зная, куда их повесить.

– Брось на кровать, – буркнул Павлик. Он даже не пытался скрыть огорчение, которое Галя доставила ему своим приходом. Но она не смутилась, ведь в конце концов она не в гости пришла, а выполнять пионерское поручение.

Положив пальто и шапку рядом со мной на кровать, Галя с интересом оглядела комнату: книги, модель парусника, построенную Володей, картины “Бриг “Меркурий” и “Девятый вал”, выдранные из “Огонька” и приколотые к стене. Потом она спросила Павлика:

– Ты уроки готовил?

– Все приготовил, кроме этой несчастной арифметики.

Конечно, для Павлика сделать упражнение по русскому – пара пустяков, а “Зимнюю дорогу” Пушкина он давно уже знал наизусть. Как и я, кстати…

– Давай тогда заниматься несчастной арифметикой, – предложила Галя.

Я, сидя на кровати, перечитывал «Тома Сойера».

Садясь к столу, Павлик сказал:

– Тебе, наверно, темно здесь читать, Андрейка. В вашей комнате лампа светлее.

Он считал, что мое пребывание здесь сейчас излишне, но мне не хотелось сидеть у себя одному. Поэтому я буркнул, что здесь очень даже светло, и уткнул нос в книгу, чтобы не встречаться глазами с Павликом.

Галя и Павлик взялись за решение задачи. Это продолжалось очень долго. Через час Павлик пыхтел, как речной буксир, а Галка поминутно вскрикивала:

– Ну как ты не понимаешь?!

Меня же мучила иная задача: когда мы займемся нашим морским камнем?

Как только с арифметикой было покончено, я отбросил книжку и громогласно спросил:

– Павлик, когда мы будем смотреть камень?

Я тут же прикусил язык. Взгляд Павлика пригвоздил меня к кровати, и мне захотелось провалиться в самый центр земного шара. Ведь я выболтал нашу тайну при девчонке! А Галка, конечно, сразу вмешалась не в свое дело:

– Какой камень, Павлик?

– Да так. Никакой.

– Жалко тебе, что ли, сказать? Ну и не надо…

– Нельзя. Это тайна, – вмешался я, пытаясь выправить положение.

Вот этого как раз и не следовало говорить. Как потом выяснилось, Галя больше всего на свете любила тайны. Услышав мое заявление, она просто взмолилась:

– Ну, Павличек, расскажи, пожалуйста! Я же никому не скажу!

– Ты все равно не поймешь ничего. Это игра такая.

Павлик боялся, что Галя не сможет увлечься нашей игрой, не увидит в глубине камешка моря и корабля, не поймет нашей сказки и, может быть, даже станет смеяться. Но она так просила, что Павлик не выдержал:

– Ладно. Дай честное слово, что сохранишь тайну.

– Самое-самое честное пионерское!

Снова засветился голубой глазок с туманным силуэтом шхуны. Напрасно боялся Павлик. Галя сразу разглядела в неясном пятнышке очертания корабля и сказала, что камень прозрачен, как морская вода в солнечный день.

– А ты видела море? – спросил я.

– Видела. Только давно. Мы жили в Ленинграде, а когда началась война, эвакуировались. Перед самой блокадой. Завод, где папа работал, сюда перевели.

– Расскажи, какое море.

– Ну как расскажешь… Оно разное. Но всегда очень красивое… И Ленинград красивый… Только фашисты там много разрушили, – добавила Галя тихо.

– Ничего. Все равно его восстановят. Ты расскажи про неразрушенный Ленинград. И про море, и про корабли…

Горел голубым светом камень с морского берега. Мы слушали Галю. Шхуна “Победа” шла в Ленинград.

Но она не успела. Свечка в жестянке сгорела, камень погас.

Павлик щелкнул выключателем. Света не было. В то время энергии не хватало и станция часто отключала районы с жилыми домами. Павлик зажег коптилку. Галя взглянула на часы-ходики и испугалась:

– Ой, уже девять часов. Меня дома потеряли. Я еще ни разу так поздно не приходила домой.

– Правда ведь, поздно уже, – забеспокоился Павлик. – Одевайся скорее. Где твои варежки?

Галя посмотрела на темные стекла и призналась, что боится идти одна.

– Что же делать? Андрейка, может быть, ты проводишь Галку? – спросил Павлик. Он не решался идти сам и оставить меня одного в доме, с коптилкой, где вместо керосина (которого тогда не хватало) был налит бензин. А идти вместе нельзя: взрослые вернутся, а дом заперт!

Мне идти, конечно, не хотелось. Страшновато будет возвращаться одному по темной улице. Но если я откажусь, Павлик пойдет сам, и мне придется сидеть в полутемной комнате наедине с огнеопасной коптилкой. К тому же, я сам был виноват, что Галя засиделась у нас: не сболтни я про камень, ничего бы не случилось.

– Валенок у меня нет, – сказал я.

– Мои надень, – оживился Павлик, почувствовав, что я готов согласиться. – Да и недалеко совсем идти, три квартала по нашей улице…

– Если ты боишься идти обратно, я отпущу с тобой Ричарда, нашу собаку. Он такой громадный, что с ним ничего не страшно.

Я в те годы еще не испытывал большого доверия к собакам, но Галя сказала, что Ричард очень умный и добрый пес.

Мы вышли на улицу. Было морозно. В окнах желтели огоньки керосиновых ламп и коптилок. Крупные звезды казались ярче этих огней. Я редко бывал на воздухе и теперь с удовольствием топал большими подшитыми валенками по скрипящему снегу. Дошли мы незаметно. Галя предложила мне зайти в дом, но я сказал, что хочу скорее идти домой.

– Подожди, – попросила Галя и через минуту вернулась, ведя на коротком ремешке громадного пса. Голова собаки достигала мне груди.

– Познакомься, Рик, – сказала Галя. – Это Андрейка. Слушайся его.

Рик обнюхал пуговицы на моем пальтишке и махнул хвостом. Я осторожно погладил Рика по спине и взял поводок. Мое недоверие к псу рассеялось.

– Если кто-нибудь полезет к тебе, скажи Рику: “Взять!”, и все будет в порядке. А когда придешь домой, напиши записку, положи под ошейник и выпусти его. Он прибежит, – напутствовала меня Галя.

Я отправился обратно. Ричард шел спокойно, не натягивая поводок. С таким спутником я чувствовал себя в безопасности.

Придя домой, я написал на обрывке газеты зеленым карандашом: “Всё в парятке”, а Павлик, хмыкнув, исправил ошибки и приписал: “Галя, приходи завтра”. Я сунул записку под ошейник, и мы (Павлик в калошах на босу ногу) вывели Рика за калитку. Крупными скачками он помчался к своему дому.

Галя стала приходить каждый день. Сначала она занималась с Павликом, потом мы начинали нашу игру.

Чтобы не бояться идти вечером домой, Галя приводила с собой Ричарда. Все время, пока мы были заняты, Рик лежал под столом или сидел, положив голову мне на колени. Короче говоря, вел он себя вполне прилично, и напрасно тощий кот с неоригинальным именем Васька каждый раз взлетал на шкаф и угрожающе шипел.

Павлик теперь ничуть не жалел, что мы посвятили Галю в нашу тайну. Она умела фантазировать не хуже нас. А как она рассказывала про Ленинград! Этот город стал родным портом нашего корабля. Отовсюду: от берегов Австралии, из портов Южной Америки, из полярных льдов возвращалась в Ленинград шхуна “Победа”.

4

А между тем приближался март. Все жили ожиданием весны и скорой победы. По вечерам мы слушали по радио салюты.

Однажды вечером мама сказала мне:

– Ну вот, сынок, кончается зима. Завтра первое марта.

А за окном гудела вьюга. Я спросил, слушая, как дребезжит от ветра оконное стекло:

– Завтра начнет таять снег?

– Нет, не завтра, конечно, но скоро.

Но весна началась именно “завтра”. Солнце слизнуло с окон морозные узоры, могучим теплым потоком хлынуло на снег, он начал таять, темнея и безнадежно оседая. С юго-запада на смену режущим февральским ветрам примчался теплый плотный ветер. Я весь день провел у окна. Встав коленями на стул и навалившись грудью на спинку, я смотрел, как буравит снег под окном капель, как веселятся на заборах воробьи. К вечеру у меня в глазах плясали зеленые пятна от солнечного света.

Вечером пришла Галя. Она была в резиновых сапожках и вязаной шапочке вместо беличьей ушанки. Ричарда в комнату не пустили, чтобы не оставил мокрых следов.

Игра у нас в тот вечер не ладилась. Мы почему-то все время заговаривали о посторонних вещах. Свечка догорела. но ни Галя, ни Павлик не пожалели об этом. Они говорили о своих школьных делах. Мне стало скучно. Скоро пришла мама, и я пошел к себе.

Уже лежа в постели, я позвал маму и сказал:

– Видишь, я угадал. Сегодня началась весна.

– Правда, – улыбнулась мама, – началась весна. Теперь и валенки не нужны. Скоро сможешь гулять сколько угодно.

– Скоро фашистов разобьют и Саша приедет домой, – мечтательно протянул я.

– Обязательно, – сказала мама. Но в глазах ее я заметил застоявшуюся тревогу и понял: “А вдруг перед самым концом… как отца…” – думала мама. Во мне тоже на миг шевельнулась эта тревожная мысль, но потом я стал думать о другом, вспоминая сегодняшний вечер. Какое-то чувство досады, непонятной обиды не давало мне покоя, и я не мог еще в нем разобраться.

Весна кипела на улицах. Снег почти сошел, только у заборов на местах сугробов сочились мутной водой его серые ноздреватые пласты. Вода вышла из канав, залила дороги. Мы с Павликом вырезали из большого куска сосновой коры корабль, вбили три мачты, натянули матерчатые паруса. Павлик выжег на носу кораблика слово “Победа”. Маленькое суденышко плавало по канавам и лужам нашего квартала, вызывая восхищение и зависть у обладателей одномачтовых корабликов с газетными парусами.

Однажды я пустил наш парусник в канаву, и ветерок погнал его вдоль улицы. Следя за корабликом, я незаметно оказался у дома, где жил мой лютый недруг – шпиц Марсик. Не знаю, почему он ненавидел меня, но при каждом удобном случае этот пес старался попробовать на вкус мои ноги. Сейчас, воспользовавшись тем, что я один, он стремительно атаковал меня. Я взлетел на перила высокого парадного крыльца, а Марсик бесился внизу. Прохожих не было, кораблик уплывал, а я готов был зареветь от страха и обиды.

И вдруг неподалеку показался Рик. Сердце мое наполнилось мрачным ликованием.

– Ричард! Рик! – крикнул я. Рик повернулся и стал скачками приближаться.

Зарвавшийся шпиц был слишком увлечен, чтобы заметить опасность. Указывая на него, я сказал Рику:

– Взять!

Рик был в то время уже достаточно дружен со мной, чтобы не отказать в подобной услуге. Он “взял”, то есть сомкнул на загривке у Марсика свои челюсти и в течение примерно полутора минут мотал его. Шпиц верещал не столько от боли, сколько от ужаса.

Больше Марсик никогда не трогал меня, а с Ричардом мы стали настоящими друзьями.

5

Павлик уже давно подтянулся по арифметике, но Галя все равно очень часто бывала у нас. Только я теперь этому не особенно радовался. Почему-то мне нравилось быть с Павликом вдвоем, как раньше, как в тот вечер, когда мы кончили читать “Остров сокровищ”. Игра уже не увлекала нас как прежде, хотя мы не признавались в этом даже самим себе. Часто Галя и Павлик заговаривали совсем о другом, когда перед ними светился голубой камень. Они не обращали на меня внимания, и мне становилось скучно. Но я никогда не мешал им, тихо сидел рядом.

Однажды Павлик приболел и не ходил в школу. Галя пришла после уроков и рассказывала, как прошел в классе день. Я листал “Зверобоя” Купера.

– Павлик, что такое томагавк? – спросил я, увидев в книге незнакомое слово.

– Подожди, Андрейка, не мешай, – отмахнулся он. – Говори, Галя, что было на физкультуре?

Мне стало обидно до слез: все с ней и с ней, а я, значит, не нужен.

– На уроке физкультуры, – говорила Галя, – мы играли в “третий-лишний”.

Эти слова обожгли меня. “Это я у них третий-лишний”, – пришла в голову мысль. Я соскочил со стула и пошел к двери, стараясь проглотить в ставший в горле комок

– Андрейка, ты куда? – окликнул меня Павлик

Я ускорил шаги. Павлик догнал меня в коридоре, и я наконец заплакал, прислонясь головой к косяку. Подошла Галя, стала расспрашивать, что случилось.

– Ничего, – всхлипнул я, дергая плечом, чтобы сбросить ее руку.

– Галка, иди в комнату, – вдруг сказал Павлик. Она пожала плечами и ушла.

– Да что с тобой, Андрейка? – допытывался Павлик.

– Вам… на меня… наплевать… Ну и не надо! Осенью пойду в школу. и у меня будет много товарищей!

– Андрейка, зачем ты глупости говоришь… Мы же все время вместе…

– Больше не будем вместе, – мрачно изрек я. Во мне начала пробуждаться гордость. – Я лишний.

– Мы с тобой настоящие друзья, Андрейка, ты же сам знаешь.

– Неправда!

– Правда! Просто Галка тоже мой товарищ, и я хотел, чтобы мы дружил втроем.

– Я тоже хотел, а вы не стали.

– Как это не стали?

– Да так.

“Врет еще”, – подумал я.

– Хочешь, докажу. что я твой друг? – вдруг спросил Павлик.

– Докажи…

– Когда у тебя будет день рожденья, я подарю тебе камень.

– Правда?!

– Обязательно.

Для меня это было лучшим доказательством дружбы.

– Ладно, – сказал я.

– Ты больше не злишься? – смущенно спрашивал Павлик.

– Нет…

– Ну, пойдем, – он тянул меня в комнату.

– Я лучше завтра приду.

Мне было стыдно перед Галей за свои слезы, и я ушел к себе в комнату.

На следующий день мы не вспоминали о ссоре.

Стояло солнечное майское утро. На нашем тополе появились клейкие листики. и он стоял, словно окутанный зеленым туманом.

Мама, Лена, Павлик, Володя и я сидели на крыльце. Недавно приходил почтальон, принес от Саши письмо. Мама была радостная, как всегда в таких случаях. Она шутила со мной и с Павликом.

Примчалась Галка со своим вечным спутником – Ричардом, тряхнула косами, щелкнула Павлика по загривку. Ей тоже было весело.

– Поздоровайся, Рик, – велела она. Пес сел и поднял лапу.

– Какая громадная собака. И умная, – сказала мама. – Вот бы нам такую. Никого бы не пустила в квартиру. А то ни одного мужчины в доме…

Володя фыркнул и удалился с крыльца походкой смертельно оскорбленного человека. Лена захохотала.

Во дворе появилась Анна Васильевна. Я никогда раньше не видел ее такой. Она запыхалась, будто долго бежала, на раскрасневшемся лице была радостная улыбка человека, на которого свалилось неожиданное счастье.

– Война кончилась, – сказала она.

То, чего ждали со дня на день, все же пришло неожиданно.

Кончилась война. Значит, теперь обязательно вернется Саша. Значит, больше не будет страшного слова “похоронка”. Значит, начнется с этого дня волшебная жизнь, которую я почти не помнил, которую называли словом МИР. Почему же плачет мама? И Анна Васильевна, которая только что смеялась…

– Это от радости, – шепчет Павлик.

А мне совсем не хочется плакать. Мне хочется смеяться, петь, веселиться. От избытка чувств я хватаю за уши Рика, валю его на землю, и мы катаемся по траве.

– Дай бог, чтобы дети больше ни разу не видели войны, – говорит мама.

А в синем, синем, как море, небе распускает клейкие листья тополь.

6

У Павлика и Галки наступили первые в жизни экзамены. Они готовились вместе, и я не мешал им. Теперь уже было не до обид, если на меня не обращали внимания или даже просили уйти из комнаты.

Но вот кончилась пора экзаменов. Вечером мы снова собрались вместе.

– Давайте, посмотрим камень, – предложил я.

Павлик зажег в жестянке огарок солнечной свечки. Было светло, и камень горел слабо. Огарок начал коптить.

– Собирается буря… – начал Павлик.

– В Индийском океане, – сказал я.

– Угу… Над морем предгрозовая тишина…

Камень темнел. Фигурка корабля едва виднелась.

– Налетел шквал. Небо затянулось мраком. Корабль борется с волнами. Выдержит ли он бурю? Доплывет ли до светлых солнечных берегов?

Камень погас. Павлик снял крышку. Из жестянки поднялся тонкий дымок.

– Свечка погасла.

Павлик полез в коробку с елочными игрушками.

– Кончились свечки, – сказал он через минуту. – Надо будет потом еще поискать, может быть, в шкафу остались.

Но больше мы не видели, как горит голубым огнем камень с берега моря.

На следующий день у Павлика возникли какие-то разногласия с матерью, и та в наказание заперла его в комнате, а сама ушла на работу. Некоторое время Павлик бурно выражал свое негодование, но потом успокоился: очевидно, сел за книгу.

Я вышел во двор и увидел Галю.

– Павлик дома? – спросила она.

Я объяснил, что Павлик заперт.

– Ой, как же быть? – огорчилась она. – Я ведь сегодня вечером уезжаю, Андрейка. В Ленинград.

– В Ленинград?! Что же ты молчала!

– Я не знала. Папа хотел сюрприз сделать… Мне так хотелось попрощаться с Павликом, – продолжала Галя. – Что же делать, Андрейка?

Я думал. Окна квартиры Павлика выходили в соседний двор. Одно из наших окон было тоже с той стороны. Но мама до сих пор не выставляла там раму. Я решился.

– Влетит тебе, – с сомнением сказала Галя, когда я начал отдирать от рамы бумажные полоски.

– Ну и пусть. Помоги.

Мы кое-как вытащили раму и вылезли в окно.

Павлик сидел на подоконнике. На коленях у него лежала книга.

– Павлик!

Он обрадовался, открыл окно.

– Лезьте.

Мы влезли.

– Галя уезжает, – сказал я.

В соседнем саду под окнами цвела черемуха. Собирались облака. Небо потемнело, кусты замахали белыми ветками.

– Павлик, смотри, что я тебе принесла. Тебе и Андрейке…

Галя достала из кармашка маленький ученический компас с самодельной цепочкой из медной проволоки. На конце цепочки висел бронзовый якорек.

– Это папа сделал.

Из-за крыши появились лохматые серые тучи. Ветер рванул и стих. Ветки покачались, застыли в плотной тревожной тишине.

– А что подарить на память тебе? – сказал Павлик.

– Ну что ты! Ничего… Или… если не жалко, отдай мне камень…

Скоро у меня будет день рождения…

Павлик растерянно смотрел то на меня, то на Галю.

– Понимаешь, Галя, я обещал его Андрейке, – начал он нерешительно.

– А, ну не нужно тогда…

И она весело заговорила о другом.

А Павлик сосредоточенно думал.

– Галя, Андрейка! А если разбить камень пополам?!

Я понимал, что дело не в камне. Сказка кончилась, а дружба осталась. И Галя это понимала. И Павлик.

И мы были рады, что нашли выход.

Павлик положил камень на порог и взял молоток.

Круглый белый камешек с берега моря раскололся аккуратно на две половинки. Но когда Павлик поднял их, мы увидели еще один небольшой осколок.

– Вот хорошо! – обрадовался Павлик. – Я его возьму себе.

И вдруг я почувствовал прилив великодушия.

– Нет, Павлик, лучше мне… Лучше я возьму маленький кусок.

– Андрейка, почему?

– Ну, раз я самый маленький, то пусть…

И я зажал осколок в кулаке.

Мы выбрались в сад, затем через забор на наш двор. Стояла предгрозовая тишина. Листья тополя не шевелились. Но в воздухе уже не было духоты и гнетущей тревоги.

Мы стояли на крыльце. На синем заслоне грозовых туч белела далекая башня городской библиотеки. Вокруг нее кружили голуби, тоже белые-белые.

– Как чайки над маяком, – сказала Галя.

– Да. Перед штормом…

На крыльцо упала крупная капля.

– Я побегу, скоро начнется ливень, – заторопилась Галя, – до свиданья, ребята!

И она побежала.

Галя, до свиданья!

Вечером к нам неожиданно прибежал Рик. Под ошейником я нашел записку. Она была написана печатными буквами – специально для меня.

“Андрейка, папа ничего не мог сделать, чтобы взять Рика с собой. Его так жалко. Твоя мама говорила. что хорошо, если бы у вас была такая собака. Возьмите его себе. Ведь ему некуда деться, а тебя он любит. Галя.”

Рик терпеливо ждал, прока я его гладил, потом пошел к двери.

Но я закрыл дверь

– Не ходи, Ричард. Там теперь пустой дом.

Но Ричард потом еще часто бегал к старому дому.