Текст книги "Избранное в 2 томах. Том 1"

Автор книги: Владислав Крапивин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

10

Саша отложил гитару и сказал:

– Он все равно уехал бы. Только позже. Закончил бы с вами «Мушкетеров», нашел бы себе замену… Ну, сходил бы с вами летом в поход. А к сентябрю все равно уехал бы в Красный Берег.

– Интересно, где бы он замену отыскал? – язвительно спросила Наташа. – Будто такие вожатые, как Олег, в магазинах продаются…

– А такого и не надо, – возразил Саша. – Годился бы и другой. Умный, конечно. Лишь бы не ломал ваших законов и привычек. А командовать, держать отряд вы могли бы и сами. Олег вас, по-моему, научил.

– Не доучил немного, – хмуро сказал Серёжа.

– Зря ты так, Сергей… Он сделал, что успел. Интернат в Красном Береге для него – как родина… И не надо считать Олега дезертиром.

– А кто считает его дезертиром? – неожиданно вскинулся Митя. Тихий такой, спокойный всегда, он сейчас как взорвался. – У Олега выхода не было! А эти… Смирняков и Гуревич – они точно уж дезертиры! Скорей побежали в «Спартак», возьмите в фехтовальную школу! Будто мы уж совсем погибли.

– Никакие они не дезертиры, – сказал Серёжа. – Они же не изменяли отряду. Просто им всерьез хочется заниматься фехтованием.

– А нам не хочется? – не уступал Митя.

Серёжа не ответил. Не знал, как ответить. Конечно, очень хочется взять рапиру, выйти на дорожку… В бой! Но… все это будет не так, если без отряда. Надо, чтобы рядом были свои ребята, надо, чтобы на рукаве блестел знак «Эспады».

Нет, нельзя считать изменниками тех, кто после «Эспады» разошелся по разным секциям и кружкам, это Серёжа знал точно. Это же с ума сойти – назвать Сеньку Гуревича или Алешку Смирнякова дезертирами! Да и других тоже… Ведь если что случится – позови любого, сразу кинутся на помощь.

Но в чем-то Митька прав. Хоть самую чуточку, а прав.

И, не зная, что ответить, Серёжа сказал:

– Все равно их в «Спартак» не взяли.

– А почему не взяли? – спросил Саша.

– Говорят, что техника не та. Один тренер даже сказал, что Олег нас как фехтовальщиков испортил совсем и переучивать поздно. А чего же он испортил? Просто система другая. Он учил, как его на флоте учили… Нижние защиты, например, у нас гораздо лучше, чем у спартаковцев.

– Они испугались, – негромко, но твердо сказал Митя. – Наши в бою сильнее, чем у них.

– Ну уж… – с сомнением проговорил Саша.

– Нет, правда, – поддержал Митю Генка. – Может, они и не испугались, но наши сильнее. Алешка с тремя подряд сражался и всех загонял. А они: «Техника…» У многих мастеров, например, техника совсем своя, ни на что не похожая. Значит, их гнать из фехтовальщиков?

Другой взрослый наверняка усмехнулся бы или сказал наставительно: «Вам еще рано себя мастерами считать». И получилось бы, что они хвастаются. Но Саша понимал. Он поскреб небритый подбородок и грустно заметил:

– Ваша техника, может, и не хуже, да необычная. Где найдешь для вас тренера? Вот и остались вы сами по себе…

Он опять потянулся за гитарой и покосился на Данилку. Тот молча приткнулся в углу громадного старинного кресла. Все поняли, что сейчас будут «Барабанщики».

Как бы крепко ни спали мы,

Нам подниматься первыми…

Данилка, когда слушал эту песню, замирал и прикусывал губы. В нем будто все струнки натягивались. Серёжа раньше даже боялся, что Данилка может расплакаться. Но Данилка иногда сам просил шепотом: «Еще».

Над Генкиным столом, рядом с морской картой Канарских островов, рядом со снимком клипера «Флайинг Клауд» – Митиным подарком – кнопками были приколоты фотографии: мальчик, упавший на мостовую в Сантьяго, и хохочущая Данилкина компания с барабанами.

…Сколько легло нас, мальчики,

В травах и узких улицах -

Маленьких барабанщиков,

Рыцарей ярых атак.

Но не могли мы кланяться,

Жмуриться и сутулиться. -

Падали, а товарищи

Шли, отбивая такт…

Эту песню Генка и Саша сложили вместе. Сам Генка сочинил только первый куплет, а дальше без Сашиной помощи он бы не справился. И музыку придумал Саша. Но без Генки песни бы не было – он дал ей начало…

Серёжа всегда с нетерпением ждал, когда Саша начнет петь последний куплет:

Может быть, все исполнится:

Травы не вытопчет конница

И от ударов пушечных

Больше земля не сгорит.

Но про тревогу помни ты,

Помни про нашу бессонницу,

Когда барабан игрушечный

Сыну решишь подарить…

После этих слов Серёже казалось, что отряд еще жив и ждут его впереди хорошие дни.

И Данилка оживал. Выпрыгивал из кресла и начинал рассказывать что-нибудь о своих барабанщиках. Его-то компания держалась прочно и даже не очень скучала. Все они жалели только, что барабаны пылятся по углам и негде выступить единым плотным строем под размеренный и четкий марш-атаку.

Вот и сейчас, как закончилась песня, Данилка прыгнул на пол и потребовал взаймы восемьдесят копеек.

– Мы потом соберем и отдадим. В «Космосе» идет «Юнга Северного флота».

– Не достанете билеты. Сегодня же выходной, все в кино рвутся, – сказал Серёжа.

Данилка деловито объяснил:

– Мы же не просто так. Мы наденем форму, пойдем к администратору, скажем: «Тетенька, мы из отряда «Эспада», у нас коллективная заявка на восемь билетов».

– А «тетенька» вам – большую дулю с повидлом, – сказал Генка.

– Не дулю, а билеты. Мы уже делали так.

– А потом каждому по ангине или по гриппу, – сказала Наташа. – Сейчас все-таки не лето, чтобы в одной вашей форме по улице скакать.

– Как это не лето? Смотрите сами, – заспорил Данилка и подскочил к окну.

Была еще середина апреля, но после долгих холодов юго-западные ветры принесли солнечное тепло. У заборов, на газонах, в щелях на асфальте буйно рванулись вверх травы. Почки высунули зеленые клювы. У прохожих была полная неразбериха в одежде. Одни по привычке шли еще в зимних шапках и пальто с меховыми воротниками, а другие – в рубашках и платьях. Данилка и его друзья гулять в пальто, конечно, не собирались.

Получив у Саши восемь гривенников, Данилка ускакал собирать барабанщиков. И тут же, на смену ему, возник Андрюшка Гарц. Он сказал фразу, которую говорил всегда:

– Можно, я у вас посижу немножко?

– Посиди, моя радость, – разрешил Саша. – А поскольку твое «немножко» – понятие относительное, запомни: молоко в холодильнике, булка в шкафу на кухне.

Стоя у окна, Серёжа подумал: «Если бы ничего не случилось, можно было бы уже снимать «Мушкетеров» на улице».

Человек привыкает ко многому… За месяц они привыкли, что не надо спешить на вахты и линейки, привыкли жить без боев на дорожке и шумных киносъемок. Но к одному привыкнуть не могли: быть друг без друга.

Они собирались у Кузнечика. Конечно, не все. Но та компания, которая проводила в отряде зимние вечера, осталась неразлучной. Все так же говорили о Севастополе. Иногда резались в шахматы. Иногда на стареньком кинопроекторе крутили отснятые сцены «Трех мушкетеров». Павильонные эпизоды были закончены, и не хватало в фильме совсем немногих кадров. Но Олег сдал казенную кинокамеру, и снимать было нечем.

Восемь рапир – свое собственное имущество – Олег оставил капитанам. Но защитных масок не было, и рапиры без дела висели на стенах.

Лежал у Кузнечика в книжном шкафу снятый с древка и свернутый флаг «Эспады». Дремали на гвоздях в квартирах барабанщиков краснобокие барабаны.

Остались только песни, которые принес в отряд Генка Кузнечик – отрядные песни. Когда Генка или Саша брали гитару, словно оживала «Эспада»…

Саша вошел в жизнь ребячьей компании незаметно и прочно. Невысокий, худой, остроносый, даже нескладный какой-то, он совсем не походил на самбиста, боксера и инженера-физика. Он похож был на стеснительного десятиклассника, особенно если не забывал брить щетинистый подбородок. Впрочем, забывал он часто.

И совсем не похож он был на Олега, напрасно Генка их сравнивал. И не мог он стать в «Эспаде» командиром, потому что своей работой был занят выше головы.

Но несколько раз Серёжа замечал, как то Митя, то Данилка обращались к Саше: «Олег, скажи…», «Олег, можно…».

Генка уговаривал Сашу летом пойти с ребятами в поход. Саша не отвечал ни да ни нет.

– Работа же… – говорил он.

– Не каждый день работа, – спорил Генка. – Бывают же выходные.

– На Север придется ехать, командировка будет…

– Не на все же лето.

– Кто его знает…

– Мы бы сами пошли, да без взрослых никого не пустят, – говорил Генка. – Ты какой-то несознательный, честное слово.

– Я очень сознательный. Только обещать боюсь. Вдруг не окажется времени.

– А если окажется, обещаешь?

Саша брал гитару, смущенно улыбался и запевал:

Долой, долой, туристов -

Бродяг, авантюристов…

– Да ну тебя, – говорил Генка. – Все равно пойдешь. Не имеешь права не пойти.

В этот день они засиделись у Кузнечика до сумерек. Данилка со своими барабанщиками посмотрел «Юнгу Северного флота», потом они всей компанией прикатились к Генке, перепугали родителей, слопали весь хлеб и конфеты и умчались играть в футбол.

Андрюшка Гарц взял с полки «Пятнадцатилетнего капитана», полистал и неосторожно спросил, что такое шхуна-бриг. Митя тут же утащил его к себе домой рассказывать о парусниках.

Наташа, как всегда, спохватилась, что уже вечер, а у нее уйма домашних дел. И только она собралась идти, как в комнату ворвался Нок, а за ним – Стасик Грачёв.

Нок хромал, и ухо у него было в крови. У Стаськи припухла расцарапанная щека и рукав трикотажной рубашки прилип к разбитому локтю. И Стаська, и пес шумно дышали. Нок запрыгал вокруг Серёжи. Стасик молча встал у дверей и начал осторожно поднимать рукав.

– Горе мое… – начала Наташа.

– Лежи, – сказал Серёжа Ноку. И спросил у Стасика: – Что опять?

– Был бой, – сказал Саша.

– Ага, – сообщил Стаська и попытался лизнуть разбитый локоть.

Генка открыл тумбочку и деловито зазвенел аптечными склянками.

– Рассказывай, – велел Серёжа.

– Ну, чего рассказывать, – довольно хладнокровно отозвался Стасик. – Ну, иду я по улице, а навстречу идет ваша Маринка с Ноком. Я попросил, чтобы она дала нам с ним побегать, вот она и дала. Она не виновата… И ушла домой. Сказала, чтобы я сам привел. Мы стали бегать, а Нок застрял.

– Горюшко мое, где застрял? – не выдержала Наташа. – Говори толком.

Стаська безбоязненно подставил Генке локоть под тампон с йодом и объяснил:

– Под забором застрял, где еще… Мы в догонялки играли, он от меня побежал, полез под забор и засел. Там дырка только для мелких собак и для кошек, а он во какой! Застрял – ни туда ни сюда. Я через забор перелез, чтобы доску отодвинуть, а там два пьяных на лавочке сидят. Увидели Нока и давай бутылками в него кидать. А он же не может вылезти, только рычит… Ну, потише ты, щиплется ведь…

– Это что же за бандиты! – сказал Саша и торопливо встал. – Они там еще?

– Да нет… Они кидаться стали, а я как заору им: «Что делаете, гады!» И упал на Нока, чтоб ему не попало. В меня-то они кидать не будут, за это посадить могут. А один все равно кинул. Осколки как от гранаты.

– Где они? – повторил Саша.

– А какие-то дядьки подскочили, наругали их, со скамейки вытолкнули. А я доску отодвинул.

– Ну? – нетерпеливо спросил Серёжа.

Стасик глянул на него виновато.

– Я же разозлился. А Нок – тоже. Я говорю. «Взять!»

– Зря, – заметил Саша. – Еще неприятности получатся. Но с другой стороны…

– Может, не получатся, – неуверенно сказал Стасик. – Они же первые полезли… А он их даже затронуть не успел, они на тополь запрыгнули. Может, все еще там сидят… А я сюда пошел, а то тетя Галя заругается, когда увидит, что Нока поцарапали… А чего смеетесь?

– Дурень, – сказал сквозь смех Серёжа. – Хулиганов пьяных не испугался, а тетю Галю боится. Она тебя хоть раз в жизни ругала?

Стасик слегка огрызнулся на Генку:

– Хватит меня мазать! Лучше Ноку лапу забинтуй.

– За своего милого Нока он в пекло полезет, – сказала Наташа почти ревниво. – Вот послушайте. Отпросится дома, чтобы у нас ночевать, и первым делом бежит к телефону – Нока у Сергея выпрашивать. Тоже на ночевку. Представляете компанию? Вечером всегда такая картина: Стаськина раскладушка пустая, подстилка у Нока тоже пустая. Оба дрыхнут на ковре, рядышком. Возьму я тапку, разгоню обоих по местам, а через полчаса опять. Как вам это нравится?

– А тебе жалко? – сказал Стасик.

Шепотом Саша спросил у Серёжи:

– Это тот самый Стаська Грачёв, который боится всего на свете?

– Вроде уже и не тот. Что-то с ним стало, – отозвался Серёжа.

А Стасик покосился на Серёжу и сказал:

– Шел бы домой. Марина говорила, что к вам какой-то дядюшка приехал.

11

Тетя Галя сказала немного виновато:

– Я Виталия пока на твою постель положила, он устал с дороги. Ты уж не обижайся, пусть он там переночует, а завтра я у соседей кресло-кровать попрошу.

– Я ужасно обижаюсь, – отозвался Серёжа. – Я просто не в себе от обиды… Ну, честное слово, ты такие вещи говоришь! Что я, не могу на раскладушке поспать?

В доме чувствовалась радостная суета, какая бывает при неожиданном приезде хорошего человека. Папа, сам только накануне вернувшийся из командировки, надел галстук. Маринка нянчилась с новым плюшевым котом – дядюшкиным подарком. Тетя Галя стучала на кухне ножом – готовила к ужину праздничный салат. Нок обнюхивал у дверей необъятный желтый чемодан и одобрительно фыркал.

Только виновник радости негромко посапывал на Серёжином диване. Серёжа на цыпочках вошел в комнату и при свете, падавшем из двери, увидел торчавшую из-под клетчатого пледа лысину. Лысина была симпатичная – коричневая, как печеное яблоко.

Серёжа стал осторожно развертывать дребезжащую раскладушку. Виталий Александрович не пошевелился. Он не встал к ужину, добросовестно проспал до утра.

Когда Серёжа проснулся, Виталий Александрович делал зарядку. Серёжа из-под прикрытых век наблюдал за ним. Смотреть на дядюшку было приятно и весело. Он был невысокий, но крепкий. Коричневый. Плечи и грудь поросли курчавым черным волосом. А лицо – круглое, добродушное и в то же время энергичное. Виталий Александрович напоминал заряженный до отказа аккумулятор.

На нем были роскошные трусы – желтые, с рисунком из разноцветных иностранных марок. Словно дядюшку отправляли бандеролью вокруг света. На любом пляже все пижоны утопились бы от нестерпимой зависти при виде таких трусов.

Дядюшка сдержанно мурлыкал нехитрую песенку, ритмично приседал и посматривал по сторонам. Серёжа не выдержал, открыл глаза и встретился с дядюшкой взглядом. Не переставая приседать, Виталий Александрович улыбнулся и произнес:

– Приветствую вас, сэр. Ты не в обиде, что я оккупировал твое лежбище?

– Не в обиде, – отозвался Серёжа. – Спите здесь всегда. А мне на раскладушке даже больше нравится.

– Крайне признателен, – сказал Виталий Александрович. – Мы этот вопрос потом рассмотрим фундаментально. Я намерен вам надоедать не меньше месяца. – И он перешел от приседаний к наклонам туловища вперед.

– Виталий Александрович… – начал Серёжа.

Дядюшка перебил:

– Меня можно называть просто дядя Витя. Мы как-никак родственники, хотя и дальние… Кроме того, у нас, кажется, общие интересы. Мне Галина писала, что ты увлекаешься археологией. Так?

– Ну… кажется, так, – смущенно сказал Серёжа. – Только я мало знаю…

– Все мы мало знаем, – самокритично заметил дядюшка. – Я тут кое-что привез тебе.

Он упруго выскочил за дверь и приволок чемодан, похожий на детеныша гиппопотама. У чемодана распахнулась пасть, дядя Витя вынул толстую блестящую книгу.

– Вот, держи.

Книга весила килограмма три. Называлась она «Путешествие по древним городам Греции и Рима». На черной глянцевой супер-обложке – белый разрушенный храм, а сверху и снизу – каемки из квадратных завитков древнегреческого узора.

– Ух ты!… Спасибо, дядя Витя! Вот это да… – сказал Серёжа.

Тут же он перевернулся на живот и открыл книгу на середине.

– Нет, дружище! – запротестовал дядя Витя. – Людям науки несвойственна суета и беспорядочность. Все должно идти своим чередом. Сначала вставай… Ты, кстати, зарядку делаешь?

Серёжа поднялся.

– Вообще-то делаю. Но сегодня не надо. Я с клинком занимаюсь, вас могу зацепить.

– Чепуха! Я засяду в угол.

Серёжа сделал на полу несколько отжиманий. Расставил по комнате спичечные коробки. Взял со стены шпагу. Дяди Вити он уже не стеснялся.

Когда хорошее настроение, все получается ловко. Он не промахнулся ни разу. От свистящих ударов коробки разлетались по комнате как бабочки. Один ударился о стену над головой дяди Вити и разбился в щепки.

Дядя Витя присел.

– Извините. Я же говорил… – сказал Серёжа.

Дядя Витя заулыбался.

– Рука мастера! Честное слово, впервые вижу такое.

– Да ну… – смутился Серёжа. – Дядя Витя, а вы давно в последний раз были в Херсонесе?

Дядя Витя не торопясь облачился в брюки.

– Недавно… О Херсонесе, дорогой коллега, мы поговорим особо и подробно. Время у нас будет.

Они и в самом деле говорили много и подробно. О Херсонесе и о других старинных городах, которые время и войны почти сровняли с землей. Дядя Витя руководил группами московских студентов, которые ездили на раскопки каждое лето. В Херсонесе он работал пять лет подряд.

– Херсонес неиссякаем. Каждый год такие открытия, что на пять докторских диссертаций потянет, – говорил дядя Витя. – Не исследована еще колоссальная территория. На твой век, Сергей, хватит.

Потом дядя Витя начал рассказывать, как жили в древнем Херсонесе люди: гончары и виноделы, моряки и торговцы, воины и художники. И Серёжа представлял уже не серые, заросшие развалины, а белый город, мраморные колоннады на площадях, толчею пестрых кораблей в Карантинной гавани. Солдат в шлемах с гребнями, хмурых рабов с тайными мыслями о восстании и веселых смуглых мальчишек, пускающих с прибрежных камней игрушечные лодки. И все это – в окаймлении синих шипучих волн, под блеском безоблачного неба…

Однажды Серёжа услышал обрывок разговора дяди Вити и тети Гали. Они беседовали в кухне, а Серёжа вошел в коридор с улицы. Дверь была бесшумная, и на него не обратили внимания.

Тетя Галя говорила:

– …Он ведь и добрый ко мне, и любит, наверно, а за мать все равно не считает. А с отцом они редко видятся. Тот все ездит и ездит. Мальчишке-то кто-то ласковый нужен, лет-то ему всего двенадцать. Много ли? Вот он и пригрелся рядом с тобой…

Дядя Витя возразил:

– Дело не в ласке. У нас нашлись общие интересы.

– Интересы интересами, а…

Серёжа не стал дальше слушать. Подслушивать разговоры – все равно что читать чужие письма. Он грохнул дверью и уронил портфель.

Вечером, перед сном, они с дядей Витей лежали в Серёжиной комнате. Дядя Витя на диване, Серёжа на раскладушке.

Дядя Витя спросил:

– А все-таки почему тебя так тянет история? И не просто история, а раскопки? Потому что загадки, клады и приключения?

– Конечно. А что плохого? – отозвался Серёжа.

– Ничего плохого. Но этого мало для научного интереса. Археология, друг мой, – не только путешествия и открытия. Это еще и ежедневная работа. Иногда очень кропотливая, скучная. А чтобы скучной она не была, надо ее очень любить.

– Я… наверно, полюблю, – сказал Серёжа. – Знаете, дядя Витя… Дело не в приключениях. Мне трудно объяснить. Вот мы живем на свете… Сегодня живем. Ну, вчера, завтра. А когда я думаю, как люди раньше жили, когда я это будто вижу, мне кажется, что я тысячи лет живу. Ну, вместе с теми, про кого узнал. Будто все это со мной случилось. Будто все на свете, что было, – это мое… Ну я не знаю, как сказать…

– Я тебя понял. Правда, в этом больше от поэзии, чем от науки. Но определенный смысл есть в твоих словах, – сказал дядя Витя.

А еще через день случилось то, о чем Серёжа тайно и трепетно мечтал с самого начала. Так мечтал, что даже слегка забыл об «Эспаде».

Дядя Витя оценивающе посмотрел на Серёжу и раздумчиво произнес:

– Я думаю, тебе полезно было бы этим летом поработать на раскопках. Ты не против путешествия в Севастополь?

«Эспада» напомнила о себе тревожным известием. Утром, когда Серёжа сидел за уроками, прибежал Стасик Грачёв.

– Тебе Нока надо? – спросил Серёжа. – Забирай, он дрыхнет в той комнате.

– Мне тебя, а не Нока… Наташка послала. Велела сказать, что ваши ребята дерутся на шпагах. Говорит, что это нельзя.

– Кто? Где? – Серёжа встал.

– Не знаю кто. За Димкиным домом у забора.

– А где Наташа?

– Побежала к Генке.

…Серёжа, Генка и Наташа примчались к Димкиному дому в одно время.

У забора, на полоске земли с молодой травкой, шел бой. Сражались Митя и Андрюшка Гарц. Отлично дрались! Красиво, энергично. Свист и звон разлетались от клинков.

Но они были без масок! И даже без курток. Андрюшка – в тонком тренировочном костюме, а Митька (вот балда!) вообще – в шортах и безрукавке: наверно, начиная бой, он не верил, что Андрюшка может зацепить его. Но недаром Андрюшка был в фильме д'Артаньяном. Тренировки не прошли зря. У Митьки на руках и на ногах краснели длинные царапины. Видно, бой был, как на шпагах, дуэльный, и кололи куда попало.

– Стоп! Вы что, рехнулись?! – крикнул Серёжа.

Они остановились. Опустили клинки. Повернулись к Серёже. Андрюшка рукавом вытер лоб. Митя резко побледнел, начал медленно краснеть, бросил рапиру и опустил голову. Потом нагнулся и начал растирать ладонью ссадину на ноге.

– Не смей. Заражение получишь, – сказала Наташа. – У тебя руки в земле.

– Ябеда, – тихонько сказал Андрюшка. Грустно и без злости.

– Дурак, – сказала Наташа. – Я вам говорила – кончайте.

Генка тихо проговорил:

– Вот обормоты…

Здесь была вся их компания: Митька, Данилка, Андрюшка, Димка. Были еще Андрей Ткачук, Валерик и Вовка Воронины.

– Ребята, вы что… – сказал Серёжа.

– А что? – спросил Андрей Ткачук. Потом махнул рукой: – Не везет как всегда. Хотел душу отвести – не успел.

– «Душу»! – сказал Генка. – Без масок, без защиты! Твоя душа так на небо может вознестись! Дубина.

– Да брось, – откликнулся Андрюшка Гарц. Ему, видимо, было очень неловко, и он поэтому старался держаться храбро: – Раньше-то мы дрались без масок, когда репетировали для фильма.

– Не надо, Гарц, – сказал Валерик Воронин.

И все поняли, что именно «не надо». Для фильма бои разыгрывали по нотам, каждое движение отбирали заранее и отрабатывали с массой предосторожностей. Глупо сравнивать со спортивным боем.

– И Данила тут… Капитан! – сказал Серёжа. – Я с тобой еще поговорю. И Димку притащил.

– Я сам пришёл, – со вздохом сказал Димка.

– Олег нам разве для этого клинки оставил? Он же доверял всем… И тебе, Митька. Тоже оправдываться будешь?

Митя шепотом сказал:

– Не буду.

– А перед кем оправдываться? – вдруг спросил Вовка Воронин и поднял на Серёжу честные серые глаза. – Отряда нет. Значит, закона тоже нет.

– Внимание! – вдруг неожиданно сказал Серёжа.

Это была не просьба. Это слово заменяло в «Эспаде» команду «смирно». Как оно вырвалось у Серёжи, он сам не мог понять. То ли от обиды за отряд, то ли от отчаяния, что гибнут остатки «Эспады». И почти со слезами он крикнул опять:

– Группа, внимание!

Он понимал, что не имеет права. Могли не послушаться. Могли пожать плечами, подобрать рапиры и уйти. Могли просто сказать: «А иди ты…»

Нет, не могли. В каждом еще жила «Эспада». Они выпрямились и опустили руки.

Генка стал напротив Серёжи и шепотом сказал:

– Становись.

Не поднимая головы, рядом стал Митя. Где Митя, там и Данилка. И Димка. Вздохнул и встал рядом с Димкой Андрей Ткачук. Не по росту, но сейчас было не до этого. Андрюшка Гарц и Воронины встали в шеренгу привычно, как на линейке.

Кузнечик сказал Наташе:

– Стань в строй.

– Я же…

– Стань в строй.

Стасик Грачёв обнял за шею Нока и молча следил за ребятами.

В строю стояли девять человек. И выжидающе смотрели на Серёжу: «Что дальше?» А он не знал, что дальше.

Он был такой же, как они. Даже младше Валерика Воронина. В нем жила боль и гордость за отряд, и он сделал бы для отряда все, что возможно. Все, что скажут. Но что сказать самому, он не знал.

– Нельзя так… – сказал он, и это прозвучало слабо, жалобно даже. – Ну, нельзя так, ребята…

Они стояли неподвижно и слушали молча.

Тогда, по очереди глядя в их глаза (а это было почему-то трудно), он произнес:

– Нас осталось так мало… Но мы же все равно есть. Нельзя же плевать на самих себя. Мы сами придумали наши законы, а теперь… ну, подождите, достанем маски, будем еще драться. Может быть, все еще будет.

Он понял, что говорит не то. И опять сказал:

– Нас всего десять человек. Мы теперь все отвечаем за отряд одинаково. Мы все капитаны. Понимаете?

– Как это – все капитаны? – спросил Вовка Воронин.

– А вот так! Все! Потому что все отвечаем. Но пусть с отрядом плохо, но мы же не умерли!

Андрюшка Ткачук вдруг усмехнулся и заговорил:

– Наконец-то повезло. В капитаны попал.

– Я ведь серьезно, – сказал Серёжа.

Ткачук не отвел глаз и перестал смеяться.

– Я тоже серьезно.

И Серёже стало спокойнее.

– Нам нельзя ни ссориться, ни расставаться, – сказал он. – У нас еще будут хорошие дни.

Митя Кольцов теперь не опускал голову. Он встретился глазами с Серёжей и прошептал:

– Флаг-капитаны.

– Что? – спросил его стоявший рядом Данилка.

– Бывает такое звание на флоте, – тихо объявил Митя. – Флаг-капитаны. Я читал… Я не знаю, что оно значит. Но мы отвечаем за флаг – значит, флаг-капитаны… Я… ребята, честное слово… об этом не забуду. И вы… Ладно?

Вечером у Серёжи разболелась голова. И вместе с болью пришла тоска по отряду. По Олегу, по ребятам, по долгим вечерам в кают-компании. И по боям, которых не было больше месяца.

Он лежал и молчал.

– Что с тобой? – спросил дядя Витя. – Что за хандра?

И Серёжа стал рассказывать. Он впервые говорил с дядей Витей об отряде. Он рассказывал долго и подробно. Словно снова уходил в жизнь «Эспады». Голова перестала болеть, сделалось спокойнее.

Когда он замолчал, дядя Витя сказал:

– Слышал я и раньше о твоих делах. Галина кое-что рассказывала. Нахлебался ты горя с вашей «Эспадой». Суета сует…

– Что? – не понял Серёжа.

– Я говорю, что много в жизни суеты, – объяснил дядя Витя.