Текст книги "Избранное в 2 томах. Том 1"

Автор книги: Владислав Крапивин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)

Глава пятая

Ребята один за другим уходили с поляны. У огня осталось человек десять. Костер прогорел, головешки стреляли пучками желтых искр и рассыпались на красные кубики. По ним змейками пробегали пепельные тени.

Володя долго смотрел на угли, и, когда оторвал взгляд, в глазах затанцевали зеленые бабочки. Потом они растаяли, и Володя увидел черные березы. Над березами висел тонкий светлый месяц. Вдруг месяц начал расплываться, и Володя почувствовал, что слипаются ресницы. Больше всего захотелось добраться до постели и залезть под одеяло.

В палатке он включил фонарик и положил его так, чтобы свет отражался от парусинового потолка. Затем стянул рубашку и бросил на матрац. Не на свой, а на соседний. На Кашкин. И только тут сообразил, что Кашкина постель пуста.

Володя был настолько утомлен, что даже не смог разозлиться. «Пусть… – подумал он. – Никуда этот несчастный Кашка не денется…»

Да, но вдруг он все-таки куда-нибудь денется? Забредет в темные кусты и начнет скулить от страха. Или еще что-нибудь… Отвечай потом за него…

Володя чуть не заплакал от усталости и досады. «Чтоб он провалился, этот оруженосец!» Пришлось тащиться к угасающему костру.

Кашка спал у березового пенька. Спал, как на кровати: подложил под щеку ладони, подтянул к животу перепачканные золой колени и, наверно, видел во сне что-то хорошее, потому что улыбался.

Над Кашкой стояла Райка. Она заметила Володю и сказала жалобно и нараспев:

– Позабыли бедного оруженосца. Бросили маленького.

У Володи пропало желание ругаться. При Райке приходилось быть сдержанным и сильным.

– Я думал, он давно в палатке, – объяснил Володя и взял Кашку за плечо: – Вставай.

– Дождик будет… – пробормотал Кашка и заулыбался во сне еще шире.

Райка тихонько засмеялась.

– «Дождик», – сказал Володя сквозь зубы. – А ну вставай! – Он тряхнул оруженосца покрепче.

– М-м… – ответил Кашка и разогнул одну ногу.

– Безнадежное дело, – вмешалась Райка. – Тащить придется.

– Придется…

Кашка оказался легоньким. Володя нес его на руках, как охапку сухих дров. Кашкины волосы мягко щекотали ему плечо, а ноги болтались и колотили пятками по бедру.

– Спокойной ночи, – сказала вслед Райка.

– Угу… – откликнулся Володя.

В палатке он не очень аккуратно брякнул оруженосца на постель и сдернул с него сандалии. Потом посмотрел на Кашкины штаны. Они были вымазаны сажей и землей. А новые простыни светились, как нетронутый снег. Володя чертыхнулся и начал вытряхивать оруженосца из штанов.

Коричневая куколка выпала из Кашкиного карманчика. Это был деревянный Альпинист.

– Смотри-ка ты… – озадаченно сказал Володя.

Маленький путешественник смотрел на него из-под козырька крошечной фуражки. Но ведь Володя ничего не знал. Он подержал Альпиниста на ладони, аккуратно спрятал его на старое место и опять взялся за спящего оруженосца.

А когда Кашка был наконец уложен, Володя почувствовал, что спать уже не хочется. И вдруг ему стало смешно. По-настоящему смешно. «Рыцарь Фиолетовых Стрел, – сказал он себе. – Рыцарь Пеленок и Сосок. Ну и влип же ты, рыцарь…»

Володя лег поверх одеяла и выключил фонарик. «Провалю завтра всю стрельбу», – подумал он, однако особого беспокойства не почувствовал.

В палатке звенел одинокий комар. В узкой прорези входа синело ночное небо. Потом туда протиснулся месяц и зацепился за край парусины отточенным рожком. На поляне кто-то подбросил на угли сухие ветки, и в палатке запрыгали рыжие отблески.

И этот комариный звон, этот месяц и отсветы огня да еще легкий запах дыма отвлекли Володю от мыслей о стрелах, о Кашке, о турнире.

Потому что он вспомнил прошлогоднее лето. Вспомнил Белый Ключ. Костры над озерами. Отражение месяца в черной воде. Стрекоз с шестиугольными глазами. Обиды и радости прошлых каникул.

В том году, окончив пятый класс, Володя устроил дома бунт. Когда мама показала путевку с толстощеким лупоглазым горнистом и палатками на картинке, Володя сунул руки в карманы, посмотрел за окно и четко произнес:

– Не поеду.

Он устоял под первой волной упреков, угроз и уговоров. Когда мама сделала передышку, он повторил:

– Не хочу.

– Изверг, – сказала мама. – Эгоист. Я с таким трудом… Вот подожди, придет папа.

Пришел папа, и все повторилось при нем.

В заключение мама попробовала заплакать. Володя держался.

– Может быть, объяснишь, что это за фокусы? – спросил папа.

– Объясню, – сказал Володя. – Объяснить – это пожалуйста. За что я должен мучиться почти целый месяц? В столовую – строем, из столовой – строем, купаться раз в день по пять минут, да и то не всегда. Зато спать по два часа в день – обязательно! За смену это сорок восемь часов. Это двое полных суток, убитых наповал! За что? А палатки только на картинках! Издевательство…

– По его мнению, режим – это издевательство, – сухо сказала мама и отвернулась. Весь ее вид говорил: «Полюбуйтесь, кого мы вырастили».

Володя зажал в себе шевельнувшуюся совесть и нахально сказал:

– Вы нарочно хотите, чтобы я мучился.

Мама сурово выпрямилась и вышла из комнаты. Папа нерешительно спросил:

– Может быть, тебе уши надрать?

– Пожалуйста, – равнодушно откликнулся

Володя. – Это не поможет.

– Чего же ты хочешь?

Володя промолчал. У него была ясная цель.

– Ты же знаешь, что с мамой в Кисловодск нельзя, там санаторий для взрослых. Дома одному – тоже не жизнь.

Володя это знал.

– Уж не хочешь ли со мной на раскопки?

Именно этого Володя и хотел. Больше всего на свете. Но вслух это высказать не решился и неопределенно пожал плечами.

– Вовка, нельзя, – тихо сказал папа. – Не разрешат. В прошлом году у одного из сотрудников дочка заблудилась в песках, и теперь не разрешают детей брать. Специальный приказ по институту. Разве бы я не взял тебя?

Чувствуя предательскую слезу, Володя шепотом попросил:

– Ты скажи, что мне не с кем остаться.

– Тогда меня отстранят.

Это был тупик. Тупик, потому что Володя уже поверил, что в лагерь ему действительно очень не хочется.

– Ну, аллах с ним, с лагерем, – решил папа. – Давай так. Ты поедешь в Белый Ключ.

В Белом Ключе жил дядя Юра, папин друг. Он заведовал там школой. Володя его хорошо знал. Это был сутулый, очень высокий человек, похожий на совхозного механика или бригадира-строителя и ничуть не похожий на школьного директора. Иногда он приезжал в город на разные семинары и совещания, и по вечерам Володя и он с молчаливым озорством резались в шашки. Стук стоял такой, будто шла игра в домино. Проиграв очередную партию, дядя Юра распрямлялся за столом, потягивался и говорил:

– Силен… Ты, Володька, приезжай к нам в гости. С Надеждой познакомишься. Она, брат, тебе не проиграет. – И опять нагибался над доской. – А ну давай…

Знакомство с неизвестной Надеждой не казалось Володе заманчивым, но сейчас выхода не было.

Маме доказали, что Володя не маленький и до Белого Ключа доедет один.

Он действительно доехал благополучно, дал со станции домой телеграмму, быстро отыскал дом дяди Юры, был встречен, накормлен обедом и – заскучал.

Дядя Юра, занятый ремонтом школы, исчез из дома. Надежды тоже не было. Ее бабушка, небольшая старушка сурового вида, погромыхивала в кухне сковородками.

Володя сидел в незнакомой комнате, чувствуя неловкость от своего безделья и от того, что он, кажется, лишний в этом доме. С горькой печалью вспоминал об отвергнутой лагерной путевке.

К счастью, вернулся дядя Юра. Заглянул в комнату и весело приказал:

– Володька! Долой кручину! Обживешься, познакомишься, дело найдешь! А пока шел бы погулял. Поселок посмотришь. Может, с нашими хлопцами знакомство заведешь.

Володя с облегчением ушел из дому. Он двинулся наугад, и улица привела его к большому пруду с берегами, поросшими черемухой и ольшаником. Володя продрался к воде. Он разулся и побрел вдоль берега, отыскивая место, годное для купания. Но везде было топкое илистое дно и угрожающе торчали зеленые клинки осоки.

– Болото, – сказал Володя.

В трясине одобрительно заорали лягушки. Володя плюнул, ушел от пруда и уже другой дорогой вернулся к дому.

На крыльце Володя увидел девчонку. Она остервенело терла мокрой тряпкой ступени. Короткая тощая коса сердито моталась у ее плеча.

«Надежда», – понял Володя.

Здороваться с незнакомой девчонкой было неловко. А знакомиться с девчонками Володя не умел. Можно было бы тихонько уйти и погулять, пока Надежда моет крыльцо, но Володя не успел. Она его заметила. Быстро глянула на него из-под нависших прядей, отвернулась, выжала над громадным ведром тряпку и снова принялась безжалостно драить половицы.

И нельзя уже было отступать. Смешно. Тогда Володя решил, что пройдет в дом, не сказав ни слова. Не обратит никакого внимания. В конце концов, он не обязан обращать внимание на всяких лохматых злюк. А то, что она злюка, сразу видно. Вон как чешет тряпкой!

Володя сделал равнодушное лицо и зашагал к дому. Широко и независимо. Но у крыльца он все-таки остановился. Желтые мокрые доски просто светились от чистоты. Страшно было ступать на них пыльными подошвами. И чтобы не оставлять лишних следов, Володя решил прыгнуть сразу на верхнюю ступеньку.

И прыгнул.

Это был отличный прыжок. Быстрый такой и красивый. Как у спортсмена-разрядника. Но спортсменам не суют под ноги тяжелые ведра. А ему сунули. Раздался железный грохот и шум воды.

Володя стоял наверху, Надежда на средней ступеньке, а ведро лежало на земле и перекатывалось с боку на бок. По желтым половицам бежали мутные струи.

– Слон, – тихо, но отчетливо произнесла Надежда.

– Я нечаянно, – сказал Володя виновато, но с сердитой ноткой. Он здорово трахнулся о ведро ногой.

– За «нечаянно» бьют отчаянно, – заявила Надежда. Она, кажется, обрадовалась, что можно прицепиться.

А Володя почувствовал облегчение: как-никак знакомство началось. Он объяснил этой девчонке почти дружелюбно:

– Я думал, успею проскочить, пока ты ведро двигаешь.

– За «пока» бьют бока, – неумолимо ответила Надежда. Бросила на Володю сверхпрезрительный взгляд и принялась тряпкой собирать со ступеней воду.

Или у нее были неприятности, или такой дурацкий характер? Распсиховаться из-за пустяка!

Володя плюнул через перила и прислонился к косяку. И усмехнулся.

– Ты что-то все про одно и то же. Все «бьют» да «бьют». Ты, что ли, бить будешь?

– Ладно, топай отсюда, – сказала она, не разгибаясь.

– Захочу – уйду, захочу – не уйду. Не к тебе приехал.

Надежда выпрямилась и глянула на Володю с некоторым интересом. У нее были узкие светлые глаза и белое широкое лицо. Круглое, словно донышко от кастрюли. Совсем не годилось ей такое лицо, потому что сама Надежда была тонкая, вернее, худая и ростом не маленькая. Наверное, с Володю.

Смотрела она молча секунды три. Потом произнесла чуть нараспев:

– Па-адумаешь! Не ко мне он приехал…

– А вот па-адумай.

– Больно надо. Ходят тут стиляги всякие… Полуштанник расписной.

Она, видимо, намекала на его шорты с блестящими заклепками и новую рубашку в большую черно-желтую клетку. Ну и что? Не сам же он клепки ставил и клетки малевал! Или, может, ему в лохмотьях надо было приехать? Он даже не разозлился. Растерялся как-то.

– Вот… дура ненормальная.

Она подбоченилась и ехидно спросила:

– А бывают нормальные дуры?

– Бывают, – обрадованно сказал Володя. Теперь он знал, как ответить. – Бывают. Это которые знают про себя, что они дуры, и никуда не суются. А ненормальные считают себя умными. Это вроде тебя…

Трах! Показалось Володе, что с крыши сорвался железный лист и плашмя хлестнул по щеке. Но это не лист! Это была Надеждина ладонь, мокрая и твердая! И в тот же миг Надежда кошачьим прыжком отскочила шагов на пять.

– Слопал блин? Еще хочешь? Ы-ы-ы… – Она выставила язык, свернутый в аккуратную трубочку. Лицо у нее сделалось продолговатым, а глаза совсем спрятались в щелочках белесых коротких ресниц. Вдруг она повернулась и побежала к калитке.

Володя ощутил, как в нем наливается холодное и тяжелое, словно ртуть, бешенство. Он, прищурившись, смотрел ей вслед, а руки его действовали сами собой. Молниеносно отыскали в заднем кармане рогатку, одним рывком распутали резину. Нащупали в другом кармане глиняный шарик. Володя даже и не думал, что может промахнуться. Он точно знал, что влепит ей твердую глиняную пулю между лопаток, прямо по тому месту, где колотится растрепанный конец тощей косы. И тогда девчонка завертится, взбрыкивая худыми ногами, и завоет на весь Белый Ключ.

И он бы попал! Но проклятая Надежда споткнулась и полетела носом в лопухи. А шарик свистнул над ней и угодил в корчагу. Эта посудина стояла на перевернутой бочке, сохла после мытья. Получив глиняный заряд, она как-то неловко крякнула. От маленькой черной дырки вверх и вниз разошлись змеистые трещины, и корчага лопнула, как громадная оранжевая почка. Одна половинка осталась на бочке, а другая плюхнулась в траву.

Надежда встала, отряхнула подол и многозначительно сказала:

– Т-так…

Володя спустился с крыльца и молча прошел в калитку. Мимо Надежды. Ни на нее, ни на разбитую посудину он даже краем глаза не взглянул, но на душе было тошно. Он подумал даже, что хорошо бы махнуть на все рукой и прямо сейчас, не заходя за вещами, укатить домой.

За станционными березами обрадованно закричал электровоз.

Володя сунул руку в карман и нащупал один пятак и шесть глиняных шариков. В другом кармане было три шарика. В третьем… В общем, карманов было много, а денег – пять копеек. Остальные лежали в чемоданчике, а он стоял в доме.

Володя почти час бродил по улицам Белого Ключа. Они заросли подорожником и одуванчиками. Даже в пыльных колеях упрямо торчали острые травинки. Было тихо и пусто. Прохожие встречались редко-редко. Только по тропинкам вдоль заборов сновали деловитые коты, а по дороге вереницами ходили белые утки.

На плетнях висели рыжие блестящие кринки и напоминали Володе о неприятности с корчагой. На одну из кринок неизвестно откуда взлетел тощий петух. Потоптался на шатком донышке, наклонил голову и одним глазом укоризненно уставился на незнакомого городского мальчишку: «Ага! Значит, это ты бьешь посуду из рогатки! Ну-ну…»

– Пошел вон, дохлятина, – сказал ему Володя.

Петух оскорбленно заорал, захлопал крыльями и свалился в лебеду.

Улицы поселка сходились на площади. Впрочем, это место лишь называлось площадью, а на самом деле там был невысокий зеленый бугор. На нем росли редкие, наклонившиеся в разные стороны березы, а на самом верху стояла большая красная церковь без креста. Володя подошел и увидел синюю вывеску: «Клуб».

По обеим сторонам каменного крыльца стояли фанерные щиты для рекламы. На правом белела новая афиша: «Концерт артистов областной филармонии. Ю. Жаров, С. Шалимов, П. Пяткин – эстрадное трио.

Л. Чарский – оригинальный жанр. А. Якоби – песни советских и зарубежных композиторов…»

Все это было совсем неинтересно. Володя вздохнул и повернулся к левому щиту. Щит был пуст. На некрашеной фанере кто-то размашисто написал мелом: «Антипов! Когда кино привезешь?» А пониже виднелись нацарапанные кирпичом слова: «Антип – нахальный тип». Буквы были неровные. Видно, тот, кто писал, торопился ужасно.

Хорошо, когда надо торопиться. А Володе спешить было некуда. Хоть совсем не возвращайся в дом, где живет вредная лунолицая девчонка… Но он вернулся. Очень захотелось есть, да и все равно весь день бродить не будешь.

Он пришел в самый неподходящий момент! Во дворе разбирался вопрос о разбитой корчаге. Разбирала его бабушка. Надежда сидела на крыльце и равнодушно смотрела поверх забора. Дядя Юра у дверей сарая насаживал топор на топорище и внимательно слушал бабушкину речь.

– Корова бессовестная, неуклюжая! Глаза бы мои не глядели, – громким плачущим голосом говорила бабушка, но лицо ее было не жалобным, а суровым. – В чем я тесто буду ставить, а? Ну, в чем? А, молчишь? Нечего глазищами по небу рыскать, отвечала бы лучше! Думала, угощу мальчонку пирогом, а тут вон чего!

«Не до пирога уж, быть бы живу», – отметил про себя Володя. Он остановился в калитке, с опасением глядя на сердитую старушку.

– Обойдется он без твоего пирога, – сказала отвратительная Надежда и зевнула.

– Обойдется! Это ты обойдешься! Где я такую посуду найду? Ее в городе теперь не сыщешь! – Бабушка горестно склонилась над черепками. – Большая да крепкая была…

– Крепкая… – с презрением бросила Надежда. – Чего ж она с одного щелчка развалилась?

– Со щелчка! – вскипела бабушка. – Голову бы свою щелкала такими щелчками. Разбила и сидит, будто и дело не ее!

– Если кто-то думает, что я буду рыдать из-за разбитого горшка, то это просто смех, – сказала Надежда.

– Горшка! – ахнула бабушка.

– Ну и фрукт же ты, Надежда, – подал голос дядя Юра. – Возьму я в одну руку твою косу, а в другую этот веник…

Надежда стрельнула глазами в его сторону и слегка напружинила ноги.

– Если кто-то думает, что меня можно догнать, так это просто смех.

– А если кто-то думает, что пойдет сегодня в клуб на концерт, так это просто хохот, – заключил дядя Юра.

– Ну и ладно, – заговорила

Надежда. – Подумаешь! Больно мне надо всяких фокусников смотреть… Будто я нарочно ее разбила! Ну и ладно, идите сами в свой клуб.

«Кислое дело, – подумал Володя. – Ждать дальше некуда».

Вздохнув про себя, он оттолкнулся плечом от калитки и заговорил:

– Врет ведь она, дядя Юра. Эту посудину я расколотил.

Дядя Юра воткнул насаженный топор в чурбак и распрямился.

– А, вернулся, – сказал он. – Ну как погулял?

– Нет, в самом деле я, – повторил Володя. – Из рогатки нечаянно. Я хотел в нее попасть. – Он мстительно кивнул в сторону Надежды. – Прицелился, а ее угораздило на ровном месте запнуться.

– Ишь ты, какое дело, – с интересом сказал дядя Юра. – А чего вы не поделили?

– Да так. Ерунда…

– Все одно, через нее это, – вмешалась бабушка. – Кто же это в хорошего человека станет из рогатки пулять?

Надежда поднялась и гордо ушла в дом.

Идти вечером в клуб она отказалась. Володя подумал и тоже не пошел. На концерт отправились дядя Юра и мать Надежды, которая вернулась с дежурства на почте.

Бабушка заняла у соседей корчагу и заводила на кухне тесто.

Володя вышел на крыльцо, не зная, куда себя девать. Надежда кормила кур. Она покосилась на Володю, хмыкнула и сказала:

– Заступник какой… Цып-цып-цып, жрите вы, прорвы… Больно мне надо, чтоб за меня заступались. Кажется, я никого не просила вмешиваться…

– Я не ради тебя вмешался, а ради собственной совести, – внушительно сказал Володя.

– Па-думаешь! Ради совести!

– Ты па-думай. Полезно, – ядовито предложил он и с беспокойством вспомнил, что разговор днем начинался так же и кончился печально. «Фиг с тобой, – решил Володя. – Буду молчать».

Надежда вдруг разогнала кур и сказала:

– Айда на пруд. Искупаемся.

– Мне не жарко, – сухо ответил Володя.

– Простудиться боишься?

– Да где там у вас купаться? Трясина кругом!

Он думал, что Надежда опять разозлится. Но она миролюбиво объяснила:

– Ты не туда ходил. Надо к плотине. Там вода прозрачная и дно с песком. Пойдешь?

– Ну пойдем.

Они шагали молча, потом завели отрывистый, но уже не сердитый разговор: «В этом доме у нас библиотека». – «Хорошая?» – «Да так…» – «Тихо у вас». – «Здесь не город». – «Конечно». – «Сейчас к тому же все в клубе». – «Ты зря не пошла». – «А ты?» – «Не хочется». – «И мне…»

В конце пути уже позабылась ссора, и Володя подумал, что Надежда – девчонка не плохая, только характер у нее не очень.

Было около семи часов вечера. Солнце стояло еще высоко и до дна просвечивало зеленую воду. На дне тускло блестели песчинки. Вода сонно ворчала под плотиной и, пробившись через нее тонкой струйкой, прыгала в заросшее русло ручья. Пахло сырым деревом и разогретой травой. Кусты обступили пруд вплотную, и в этой зеленой тишине хотелось почему-то говорить шепотом.

– Можно с берега заходить или с плотины прыгать, – вполголоса заговорила Надежда. – Наши мальчишки прыгают с плотины. Только там опасно: колья торчат.

«Надо же! «Наши мальчишки!» – подумал Володя. Он разделся и пошел на середину плотины, цепко ощупывая босыми ступнями шершавые бревна. Надежда торопливо сказала вслед:

– Мне неохота в воду лезть. Я сегодня три раза купалась.

Володя остановился над водой. Глубина казалась порядочной. Колья, торчащие со дна, были отлично видны. Володя присел, распрямился и по дуге ушел в воду.

На глубине он открыл глаза. В мутно-зеленом сумраке колья чернели, как костяк громадной рыбы. Поверхность воды снизу казалась блестящей и непрозрачной. Володя пробил ее головой и неторопливо поплыл к берегу. Выбрался и запрыгал на крохотном песчаном пятачке, чтобы вытряхнуть из ушей воду. Ресницы были мокрые, и Надежду он видел расплывчато, будто сквозь стекло, залитое дождем.

– Хорошая вода, – сказал Володя. – Только болотом отдает немного.

– Мы привыкли… Зато здесь рыба водится. Наши мальчишки все время рыбачат… А в городе река большая?

– Конечно. У нас же судоверфь громадная.

– Поглядеть бы, а? – как-то по-хорошему, доверчиво сказала Надежда.

– Разве ты никогда в городе не была?

– Была, конечно. Только все как-то мельком. Ну, в театр, в музей сходишь, и домой пора…

– Ты приезжай, – предложил Володя и сел рядом. – У нас теперь летний трамплин построили. Планетарий скоро откроют. Пристань новую строят, чтобы танкеры с нефтью принимать. Это тебе не музей.

– Я постараюсь, – пообещала она. – Только тут у нас тоже места хорошие. Вот увидишь.

– А почему такое название – Белый Ключ?

– Скала есть за поселком. Она не совсем белая, но светлая. Светло-серая. Рядом родник. Вот и название такое, старинное. Потом сходим туда, если хочешь.

– Сходим…

Жизнь как будто налаживалась. Все теперь нравилось Володе: и тишина, и пруд с россыпью солнечных бликов, с зеленой тенью у плотины, и притихшая Надежда, и даже болотный привкус теплой воды.

Затрещав слюдяными крыльями, прилетела стрекоза и села Володе на локоть. Она была блестящая, красная, с оранжевыми крапинками на крыльях.

– Смотри-ка ты! Никогда таких не видел, – удивился Володя. – Черных видел, голубых, зеленых, а таких – ни разу.

– У нас их сколько хочешь, – оживилась Надежда.

Держа локоть со стрекозой на весу, Володя разглядывал эту живую модель аэроплана.

– Ну и глазищи… Смотри, в них солнце отражается.

– Ага, – отозвалась Надежда.

– Ты погляди, оно не кружками отражается, а шестиугольниками. Знаешь, почему?

– Ой, верно! Почему?

– У нее каждый глаз из мелких глазков состоит. Как будто из ячеек таких шестиугольных. Вот и отражение такое. Это мне один семиклассник рассказывал, Борька Тимофеев. Он в нашем доме живет.

Надежда молчала. Она прислушивалась. Володя снова перевел взгляд на стрекозу и тряхнул рукой.

– Старт!

Крылатая гостья с треском ринулась в полет.

– Стрекоза – шестиугольные глаза… – с усмешкой сказал ей вслед Володя.

И услышал:

– Вранье это…

Голос Надежды был злой и скучный.

Она стояла теперь и враждебно смотрела на Володю сверху вниз.

– Врет твой Борька Тимофеев! – громко повторила она. – И ты врешь! Думаешь, из города приехал и можешь про что хочешь трепаться?! Звонарь несчастный!

Она по-кошачьи отпрыгнула и скрылась в кустах, только ветки закачались. Володя ошарашенно посмотрел на эти ветки и запоздало крикнул:

– Пиявка тебя, что ли, укусила?!

Особой злости он не почувствовал. «Дикая какая-то, – решил он. – Не поймешь, с чего взорвалась. Ну ее…»

Уходить от пруда не хотелось. Он посидел еще полчаса, просто так, ни о чем особенном не думая, а потом оделся и лениво побрел к дому.

…На полпути он встретил тех, которые хотели его бить.

Они шли сомкнутой шеренгой. Володя почувствовал смутную тревогу и на всякий случай свернул к забору. Но они, тоже будто случайно, перешли с дороги к самому краю улицы. Больше вилять было нельзя: и неловко, и бесполезно. Володя вздохнул, принял беззаботный вид и неторопливо двинулся навстречу опасности.

Опасность состояла из четырех человек. В середине шагали двое мальчишек Володиного возраста или чуть постарше. Один, белобрысый и толстогубый, был в голубой майке, прожженной на животе, и в обтрепанных лыжных штанах. Он показался Володе добродушным и не очень опасным. Зато второй, высокий темноволосый мальчишка, отутюженный и стройный, как граф Монтекристо, не понравился Володе совершенно. Он шел, лениво покусывая какой-то трубчатый стебель, и, кажется, смотрел на Володю с холодным любопытством. Будто на бабочку для коллекции, для которой уже готова булавка.

По сторонам от этих двух шли пацаны поменьше. Оба рыжие, но не одинаковые. Один – с волосами медно-красного оттенка, толстощекий и коренастый. Второй – золотисто-рыжий, с большим, как полумесяц, ртом и длинными, тонкими, словно бамбуковые удочки, ногами.

В голове у Володи совсем некстати запрыгали строчки забытого стихотворения:

Четверка дружная ребят

Идет по мостовой…

Дружная четверка приближалась с неторопливостью уверенного в удаче хищника. Володя тоже не спешил. Но все-таки они двигались, и наконец остался промежуток всего в пять шагов. Тогда «граф Монтекристо» сказал:

– Стой.

Неизвестно, кому он скомандовал: своим ребятам или Володе. Остановились все.

Белобрысый мальчишка в прожженной майке ощупал Володю светло-голубыми глазами и неторопливо спросил:

– Это ты, что ли, к Веткиным из города приехал?

Володя постарался спрятать за насмешливым тоном острую настороженность.

– Я, что ли… А что?

– Мы тебя сейчас лупить будем, – сообщил «граф». – Если у тебя оправдания какие-нибудь есть, давай говори. – Голос у него был басовитый и мрачный.

Оправданий Володя не имел. Был у него только вопрос:

– За что?

– Ты ваньку не валяй, – сказал «граф». – Смотри, Юрка, он как будто и не знает.

Голубоглазый Юрка спросил в упор:

– Ты Надьку зачем задеваешь?

«Ябеда, предательница!» – подумал Володя и ответил:

– Что-то не помню.

– Ну, сейчас припомнишь, – пообещал Юрка.

Рыжие адъютанты выжидательно глянули на своих командиров: «Уже начинать?»

«Туда же, малявки», – беззлобно подумал Володя.

Сзади была пустая дорога, и Володя знал, что никто его не задержит и никто не догонит. Но бежать по улице и думать, что, может быть, из каждого окна с насмешкой и любопытством смотрят на это незнакомые жители Белого Ключа!

А не бежать – излупят.

– Когда я ее задевал? – хмуро спросил он.

– Он ее утром два раза бил и вечером один раз. И стрелял из рогатки, – доложил Юрке медноволосый. При этом на Володю он не смотрел и жевал большое желтое яблоко. Интересно, где он достал такое яблоко в июне?

– Вранье же это, ребята! – самым искренним тоном сказал Володя. – Ну зачем я ее бить буду? Только из рогатки один раз, да и то мимо. И она же первая виновата!

– Гляди, как выкручивается! – сказал тонконогий мальчишка голосом писклявым и беспощадным.

Юрка втянул воздух и решительно поддернул штаны, давая понять, что разговор кончен.

– Четверо на одного? – спросил Володя и подбоченился. Не для фасону, а для того, чтобы легче было скользнуть правой ладонью в задний карман.

– А че? – поинтересовался «граф». – Нельзя?

– Даже семеро, – сказал Володя. – Вон еще к вам пополнение ползет.

Хитрость удалась. Они оглянулись, и Володя успел отскочить еще шагов на пять. А когда разозленные мальчишки развернулись для нападения, он уже стоял с растянутой и наведенной рогаткой. Он знал, что делает, но выхода не было.

– Ну? – сказал он, переглатывая от волнения. – Что встали? Давайте! Я успею выстрелить два или три раза. Два – это точно. Врежу между глаз без промаха. Так что двое – сразу с копыт. А с остальными видно будет.

– А если смажешь? – неуверенно спросил «граф».

Остальные промолчали, беспокойно поглядывая на Володино оружие.

– Ты, рыжий, подбрось яблоко, – резко сказал Володя.

– Зачем?

– Подбрось. Успеешь еще сжевать. Выше бросай.

Хозяин яблока вопросительно глянул на Юрку, но тот не отрывал взгляда от рогатки.

– Ну, бросил… – Яблоко темным мячиком взлетело в вечернее небо.

Резина щелкнула с резкостью пастушьего кнута. «Мячик» в небе дернулся, и от него отлетел осколок. Потом яблоко упало на дорогу, и четверо мальчишек бросились к нему.

Володя обошел их и зашагал к дому, на ходу перезаряжая рогатку. Он шел и очень боялся услышать за собой топот. Но топота не было.

Надежда оказалась дома и вела себя так, будто ничего не случилось. Расспрашивала родителей про концерт и жалела, что пришлось им смотреть такую сонную дребедень. Улыбалась Володе, когда ужинали, и подливала ему в кружку холодного молока.

– Все в порядке? Дипломатические отношения установлены? – спросил дядя Юра.

– На высшем уровне, – сказал Володя.

Надежда улыбалась.

– Слушай, Надя, – сказал Володя, – есть тут такой Юрка. Ходит в майке с дырой на пузе. Как его фамилия?

– А, это, наверно, Перевозчиков, – невинным голосом откликнулась Надежда. – А что?

– А ничего, – нежно сказал Володя. – Привет тебе от него.

Перед сном он вышел за калитку, сдернул с рогатки резину и забросил ее в крапиву. Потом зажал в кулаках гладкие деревянные рожки и рванул их в разные стороны. С громким хрустом рогатка разломилась. Это было очень грустно, однако ничего другого сделать Володя не мог. Еще в прошлом году, когда появилась опасность, что Большая Игра перерастет в Большую Войну, Володя вместе с другими мальчишками пообещал, что не поднимет рогатку ни на человека, ни на зверя, ни на птицу. Это случилось на берегу ручья, когда Сережа Вересов поднял с земли своего белого почтаря, перемазанного кровью, и, ничуть не скрывая слез, сказал:

– Сперва в голубей стреляете, потом в людей будете? Фашисты…

Вот после такого случая обе стороны и приняли «Закон об оружии».

А сегодня Володя нарушил этот закон дважды…

Утром Володя вышел на улицу.

Больше всего на свете в любых делах он не терпел неясности. Поэтому все неприятные вопросы старался решать как можно быстрее. Жить так было спокойнее и проще.

Сейчас его беспокоила мысль о здешних мальчишках. Драться с ними со всеми он не мог. А жить здесь целый месяц и прятаться все равно нельзя. Глупо это. Хуже всего именно то, что это глупо и смешно. Через несколько дней все ребята со смехом будут говорить, что в доме Веткиных живет новый мальчишка, которого надо поймать и отлупить. Многие даже не спросят, зачем это надо.

Может, и не поймают, но от насмешек все равно не скроешься, а они страшнее кулаков…

Володя шел серединой улицы, зорко поглядывая по сторонам. Он ступал неторопливо и твердо, как человек, уверенный в своей безопасности.

Но улица была пуста.

Лишь на следующем квартале он увидел первого местного жителя. Житель этот, лет пяти или шести, в длинных, разлохмаченных внизу штанах и голый до пояса, сидел на верхнем бревне золотистого нового сруба. Он был погружен в мысли.

– Эй! – окликнул Володя. – Ты там что делаешь?

– Сижу, – последовал ответ.

– Высоко там у тебя?

– Ага.