Текст книги "Ермак. Тобол-река"

Автор книги: Владислав Лесков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Обская Колумбия

“За год до поездки Строгановых в Москву к Ивану IV”

– Ваше величество! – лорд Лестли, сорвав широкополую шляпу, сделал реверанс. Кажется, наши корабелы нашли более короткий путь в Китай, минуя Африку.

– Поясните лорд.

Елизавета сошла с трона и подошла к окну дворца.

– Если идти вдоль северного побережья Московии, то можно попасть в залив, который мы хотим назвать в честь вашей матери, королевской особы: Залив Святой Анны.

– Не правда ли красиво звучит?

Лорд сделал подобострастное лицо, пытаясь угодить этой остролицой женщине в строгом черном наряде.

–Мне не важно, как это звучит лорд, – обернулась она. Гораздо важнее, что дает это английской короне.

– Ваше величество, – граф Лестли расплылся в улыбке: – Минуя этот залив, мы попадаем в большую реку, которую дикари в оленьих шкурах, проживающие по ее берегам называют Обва.

Московиты же…, —граф осадился.

– Впрочем, нога московитов еще не вступала на ее берега. Лорд поморщился: – но царь Иван уже дотянул до нее свои жадные руки.

– Ах вот как, – королева всплеснула руками. Наш царственный брат, кончено же не упустит такую возможность.

– Снарядите один галеон и два когга для прокладки лоции и нанесения на карту.

– Это проще простого Ваше Величество, но есть одна заминка, – лорд развернул карту на столе.

Он провел тонкой деревянной палочкой, вдоль синей линии: – Вот этот залив, река Обва, в которую впадает другая река Иртыш, далее очевидно есть другая река, которая и ведет в китайскую империю Мин.

– Очевидно? – королева вопросительно уставилась на лорда.

– Дело в том ваше Величество, что выше по течению расположено царство хана Кучума. Он не пустил наш разведывательный корабль.

– Кучум, Кучум, – Елизавета поморщилась, пытаясь вспомнить, где же она слышала это имя.

– Он нарек себя ханом Сибири, этих бескрайних и богатых земель, – попытался не утруждать ее внимание лорд Лестли. Он кстати ваше величество потомок Чингисхана.

– Ах да припоминаю, – Елизавета улыбнулась. Дикарь и к тому же магометянин.

– Впрочем, это неважно мой добрый граф, – королева подошла к столу и поддела кончиком ножа устрицу на фарфоровой тарелке. Если этот дикарь будет полезен нам, чтобы оставить в дураках брата нашего Иоанна, цезаря Московии, то используйте его.

Деньги на экспедицию получите у лорд-казначея.

– Ваше Величество, вы как всегда неожиданно прекрасны, – лорд приложился губами к протянутой руке.

– Моя неожиданность лишь свидетельствует, что я забочусь о своих подданных и о короне, – королева надменно подняла острый подбородок.

– Как говорится в святом писании: – ”У Господа нет других рук, кроме наших”. Так будьте же этими руками граф.

– Кого вы намерены послать?

– Командора Артура Пета и сэр Чарльз Дженкин, – Отчеканил лорд Лесли.

– Достойный выбор, – Елизавета улыбнулась. Она сняла с пальца перстень и протянула его графу.

– Это вам за старания. Носите с честью, но не забывайте об обязанностях перед короной. Лорд Лестли склонил голову: – Я не забуду ваше Величество.

Казачий круг

Полуденное солнце клонилось к закату, окрашивая бескрайнюю степь в красный цвет. Дикие журавли, сбиваясь в клин тягостно и пронзительно кричали, прощаясь с родными болотами и заводями, собираясь на зимовку в чужие края. От них не отставали кряквы и бакланы, превращая ранее тихие места в настоящий птичий базар.

– Выбирай потихоньку, – раздавался над рекой зычный голос казаков. Сеть шла тяжело.

Казаки встав цепью вдоль берега, тянули сеть к берегу.

Олесь молодой казак в красных шароварах и льняной широкополой рубахе, поверх которой на веревке висел деревянный крест, выпрямился и вытер со лба рукавом пот.

– Видать хороший улов будет, – произнес он.

Дмитро бородатый казак, стоявший неподалеку от него, согласно кивнул.

Издали вновь прогремело: – выбирай.

Казаки поднатужились и вновь потащили сеть к берегу.

Они подтянули свой конец к берегу и сели на траву, дожидаясь остальных казаков. Дмитро деловито сел на траву и закатал мокрые рукава рубахи. Протянув руку к кожаному мешку, лежавшему неподалеку, он достал из нее небольшой кисет наполненный табаком и деревянную люльку с длинным чубуком.

– Упаси бог от царской милости и хромого коня, – прошептал Дмитро, трижды наложив на себя крест.

Олесь тревожно посмотрел на товарища: – Что случилось Дмитро?

Казак переложил саблю на другое место: – Атаман круг собирает. Говорит, что бы все пришли.

Олесь удивленно посмотрел на старшего товарища:– Пошто так?

Ногаев бить или на Ливонщину воевать?

– Та ни, не в поход, – Дмитро вытер мокрые руки о край рубахи. К Строгановым купцам на Каму-реку зовут.

Их городишки от татар оборонять. Не было …так у волка хвост прирос.

– Своих дел мало, так сейчас будем тяжбы Строгановых с местными народишками решать.

–А сгинуть Олесь в тех холодных пермских краях казаку раз плюнуть, чай не Дон и не Волга.

– Был я раз на Каме реке, – Дмитро поежился, вспоминая эту неприятную для него экспедицию. С воеводой Старицким ходили дань с местного князька брать. Река, как река, иной раз и на Волгу похожа. Да только вокруг нее не степь дикая, да вольная, а леса дремучие и непроходимые, и в лесах этих народец дикий и воинственный. Веры Христовой не знает, копьями да луками машет. А ездят они зимой на оленьих упряжках, аки сущие демоны.

– Не хочу более на Каму-реку идти.

Митро сплюнул: – Думал, перезимую здесь на Яике, а весной на Дон домой уйду. Хрен те рась, да полторась.

– Да плохо дело, – согласился Олесь.

– Только как мы пойдем, когда Ванька Кольцо на Волгу ушли, караваны персидские грабить. Олесь замолчал.

Ему так же, как и Дмитро не хотелось идти на студеную Каму. Пермь хоть и не Сибирь, а зимы там холодные, не сравнить с Яиком и Волгой.

– Ну что делать то будем, а Дмитро?

– Что атаман скажет, то и будем делать. Решит круг идти на Каму-реку, значит пойдем.

–Может все еще обойдется? – с надеждой в голосе спросил Олесь.

– Может и обойдется, – Дмитро пожал плечами, – как бог даст.

Дмитро встал с травы и расправил плечи. Его взгляд устремился в голубую дымку туда, где сейчас текла могучая русская река Волга, что, как и Дон собирала народ православный, бегущий от царского произвола.

– Ванька Кольцо поди сейчас, хорошо гуляет, – мечтательно произнес Олесь. Настоящий казак.

– Погоди еще, – Дмитро тревожно посмотрел на товарища. Вот положит царь его буйную голову на плаху за таки прогулки, вот тогда по-другому Ванька Кольцо запоет. Царь Иван на расправу скор.

В то время пока два казака стояли на берегу Яика, над Волгой раздавался задорный казачий свист.

– К реке их загоняй басурман, к реке. Трое всадников на лихих жеребцах безнадежно пытались уйти от настигающей их погони. Их то старались прижать к краю оврага, где бы их кони неминуемо поддавшись стремительной воле бега, свернули себе шею вместе с седоками, то зажимали на узкой отмели у самой реки. Погоня уже продолжалась более часа. И какой конь, и всадник сможет выдержать такое напряжение. Но настигавшие были должны заполучить то, что им причиталось по воле охотников, а убегающие должны были сохранить то, чем они были не вправе распоряжаться по своему усмотрению. Их судьба, как и содержимое их баулов, принадлежала материям более высокого порядка, чем они сами, и потому они должны были доставить содержимое адресату в целостности и сохранности. Ногайский хан редко писал письма тем более своим недругам, и от этого то письмо, что они везли, было намного ценнее. Наконец казаки загнали преследуемых ногайских всадников в топкое место в пойме реки. Ногайские кони, перебирая ногами в вязком придонном иле, беспомощно топтались на месте.

– Ба да это ж ногаи, – спешиваясь, воскликнул один из казаков. – А чего бежали молодцы?

– Поди, полные карманы золотых монет. Ногайские послы злобно зыркая своими узкими глазищами на ватагу казаков, стоявших сейчас на твердой земле и надсмехавшимися над ними, молили Аллаха дать им почетную смерть, дабы трусостью своей не осквернить себя.

– Да какие там золотые монеты Иван, – рассмеялся казак Семка.

– Ты погляди на них – кафтаны драны, морды чумазы, как есть из пекла появились черти. Казаки весело рассмеялись. Поди, у турецкого султана в батраках ходили.

На эти слова один ногаев в красном кафтане и чалме с соколиным пером спрыгнул с коня и вышел на берег.

– Мы послы ногайского хана! – гордо произнес он.

И имеем неприкосновенность от любого рода посягательств

– Послы, – казаки вновь рассмеялись.

Ногай презрительно посмотрел на пеструю казачью толпу, сгрудившуюся на берегу и всплюнул: – собаки урус.

– Вяжите их хлопцы! – прогремел звонкий казачий голос, – Пущай посол отведает нашего гостеприимства.

Ногаи выдернули из ножен свои кривые сабли, не желая сдаваться без боя.

В ответ казаки направили на ногаев пищали.

– Опустите сабли, – приказал старший ногай своим людям. Они еще пожалеют об этом.

– Ой, напужал, – рассмеялся Иван Кольцо.

Он схватил главного ногая за грудки и злобно прохрипел ему в лицо: – Не бывало такого, что бы вольный казак за ногая-собаку сожалел. А будешь дальше пасть открывать, утоплю в Волге, как пса бешеного.

Ногай испуганно попятился, кивая головой.

– То-то же, – Иван оттолкнул ногая к реке.

– Вылезайте собаки! – крикнул он, стоявшим по колени в воде остальным ногаям.

– Чего шары разявили?

Ногаи спрыгнули с коней и бросили сабли у ног казаков.

Они стояли, сгрудившись, словно загнанные охотниками волки и затравленно озираясь по сторонам.

– Мы еще встретимся шайтан, – прошипел один из ногаев, протягивая запястья для веревки. Он оглянулся, обшаривая взглядом бескрайний горизонт, но вокруг расстилалась лишь голая степь, покрытая высушенным ковылем и налитые свинцом облака.

Больше десяти лет прошло, как Иван Кольцо покинул свой родной хутор на обрывистом берегу Дона, и присоединился к ватаге таких же отважных казаков, грабя ногайские караваны волею судеб, оказавшиеся у него на пути. Ехали молча, изредка оборачиваясь на ногаев, которым связали руки их же веревками.

Ногаи заметив на себе пристальный взгляд казаков, отворачивались и про себя шипели какие-то ругательства, которые собственно никто из казаков не понимал, и потому было все равно. Лишь бы тихо сидели. А так, чего с них нехристей возьмешь, шипят и пусть шипят себе на здоровье.

Бескрайнюю степь укутало золотое покрывало заходящего южного солнца. Жаворонки и соловьи стихли в ожидании ночи. Им на смену пришли трели вечерних цикад и кузнечиков. Ватага казаков молча ехала среди зарослей степной полыни и ковыля.

– Скушно браты, – произнес один из казаков едущий впереди всех, – может споем. И казаки затянули унылую казацкую песню горькую, как судьбинушка русского народа под гнетом бояр, да воевод царских. Многие из них покинули свои станицы, не желая мириться с произволом казацких старейшин. Некоторые вернулись с Ливонской войны, и застав свою хату сгоревшей дотла, подались на Яик или Волгу-матушку.

Иван догнал старшего ногая и хлопнул его по плечу: – Ладно ногай, не серчай, то воля казацкая. Что в степи, то наше.

– Будет тебе воля, – прошипел про себя старший ногай. – Воля и царская милость.

Ногайский посол хорошо знал суровый нрав русского царя, смертию лютой казнившего, что простого смерда, что родовитого боярина. Никому царь спуску не давал. Держал царство свое Иван в ежевых руковицах. И катился по земельке русской не то стон, не то бабий плач. Сразу и не разберешь.

Знал это ногай, потому и не беспокоился. А настоящее письмо от хана, не подложное было хорошо зашито в подол кафтана и давало ему уверенности, что голова его останется на плечах.

– Глупый ты ногай, зря, что посол, – усмехнулся Иван.

– Вон и ичеги у тебя какие добрые и кафтан, что у самого султана, а несешь такую ересь, прости Господи, – Кольцо всплюнул на землю, и пришпорив коня, устремился в след за остальными казаками.

– Иван ночь скоро, – произнес один из казаков глядя на затянутое тяжелыми тучами небо. Надо бы где-то переночевать.

– А что казаку уже степь не дом? – прохрипел Кольцо. Хотя юрту бы сейчас не помешало. И ногаи под присмотром будут.

– Дмитро, вон дым за холмом поднимается, – Иван указал на север одному из казаков находу раскуривавшему трубку, – поди-ка юрта стоит. Скачи, разведай, что там. Казак кивнул и пришпорил коня. Через несколько минут казак вернулся.

– Иван, – крикнул он, не слезая с коня, – башкиры кочевые. Одна юрта. Старик со старухой, да девка, дочь ейная.

– Эй, казаки! – заорал Иван Кольцо, поворачивай за мной, на ночлег становиться будем. Он пришпорил коня и словно выпущенная из тугого лука стрела, взлетел на холм впереди. Его зоркий взгляд остановился на одинокой юрте, подле которой гулял небольшой табун лошадей и овец. Овцы испуганно заблеяли, увидев на вершине холма всадника в папахе с алым околышем и саблей наперевес. Хозяин юрты, откинув полог, закрывавший в ход в его жилище, низко поклонился и указал казакам на то, что они могут найти пристанище у него. Касым старый башкир был рад неожиданным гостям, несмотря на различия в вере. У казаков можно было выменять порох и пули на кусок свежей баранины и другие предметы, что пригодятся ему в его кочевой жизни. Казаки не трогали бедных кочевников. А то, что Касым был беден, указывали дыры на крыше его юрты. Но у старого башкира богатство мерялось не в жеребицах и овцах, настоящим его богатством была красавица дочь Айгуль.

Кольцов откинул порог юрты и зашел во внутрь. Очаг дымил, выпуская дым через круглое отверстие в крыше. В почерневшем от сажи казане, что-то булькало, разнося по жилищу запах вареного мяса и каких-то не знакомых ему пряностей. Айгуль увидев черного бородатого мужика, смутилась и закрыла лицо. Но Иван уже успел рассмотреть эту восточную красавицу. Но в таком деле спешка не нужна, к тому же хорошо пожрать перед сном гораздо приятней.

Казаки уже спешились и привязали пленных ногаев к коромыслу.

Никита Пан скидав несколько булыжников в импровизированный очаг, набросал в него сучьев и развел огонь. Казаки расселись вокруг костра и каждый занялся своим делом. Михась вытащив из ножен камень и точило принялся за свой клинок, искоса посматривая за ногаями, которых привязали неподалеку. Касым кланяясь, подошел и предложил кумыс.

Никита брезгливо поморщился и достал из-за пояса фляжку с горилкой. Приложившись, он смачно крякнул и выдохнул. Казаки рассмеялись. Тут же появился Касым с разносом, на котором лежали резаные куски мяса и лук.

– Очень вкусна, – кланяясь, пробормотал Касым. – Совсем свежий баран.

Никита поддел кусок мяса ножом и отправил его в рот. Он долго разжевывал кусок, словно пытаясь выпить из него все оставшиеся соки.

Затем подцепил еще кусок мяса и вновь так же ловко отправил его в рот.

– Ну, раз Никита жив пора, и нам братцы приниматься за трапезу, – довольно произнес один из казаков.

– А ты что хотел-бы, что бы я издох, як собака от башкирского мяса. Казаки вновь рассмеялись.

– Побойся бога Никита, – изворачиваясь, заюлил казак.

– Я хотел сказать, если Никита не помер, знать жрать можно всем.

Никита посмотрев на него, усмехнулся: – Я тебя еще переживу.

Касым исчез в юрте и вновь появился оттуда с новой порцией мяса.

Казаки принялись за ужин. Их пиршество перемежалось с шутками и ругательствами.

Иван вышел из юрты: – Ногаев-то хоть покормите, сдохнут же с голоду.

Обождут пока ногаи, – крикнул в ответ Никита, пережевывая очередной кусок.

– Сам то, Иван чего не идешь?

Кольцов махнул рукой: – Да успею еще.

Ему не давала покоя фигура Айгуль. Но красивая молодая башкирка была лишь минутным грехом. Да и какая из нее жена, только для гарема сгодится.

Ногаи с жадностью пожирали мясо, принесенное им Касимом, но в черных глазах светилась ненависть к тому, кто сейчас о них заботился. Иван подошел к старшему ногаю. Тот с жадностью пережевывал кусок сочной баранины. Жир стекал по его жидкой бороденке, и густыми каплями падал на расшитый золотом кафтан.

– Жрешь да? – Иван сел перед ногаем на корточки.

Ногай осклабился: – Чего тебе?

– Потолковать хочу.

– Потолкуем, – ногай прожевал кусок и впился глазищами в Кольцова.

–Завтра утром мы уходим на Яик.

Отдадим тебе двух коней посол. Остальные твои люди будут ждать тебя у Касыма. Воротись обратной дорогой. Ногайский посол кивнул головой.

Когда солнце взошло над степью и лица ногаев коснулись его теплые лучи, посол открыл один глаз. Юрта стояла на том же месте. Башкир Касым загонял овец в загон. Посол приподнялся. По степи клубилась пыль от лошадиных копыт.

– Ушел казак-урус, – злобно пролепетал посол, разминая затекшие ноги.

Лесной богатырь

Вогульская деревня стояла в излучине реки. Старик Елдан сидел на пне и вязал из ивовых прутьев силок для ловли куницы.

– Мало-мало зима придет, – говорил он внуку Ахтамаку сидевшему у его ног с деревянной фигуркой лося.

– Зима придет, Карача ясак повезем. Он поднял голову вверх. Налитые свинцом осенние тучи медленно проплывали над рекой Утерэ, осыпая его седую голову редкими снежинками.

Много ясак хорошо: Карача добрый. Мало ясак: Карача злой. Война придет: деревню сожжет. Он рассказывал внуку простые по его разумению вещи. Порядок и положение вещей окружавших их народ должно восприниматься молодым поколением, как должное.

Ахтамак подрастал, он уже бегал с соседскими детьми на реку ловить рыбу. Еще три года и его можно будет брать с собой в тайгу, передавать знания, как поставить капкан на соболя, идти по следам лося или оленя, как запрягать собачью упряжку. Ребенок показал пальцем на гору, где над вершиной уже собралось большое свинцовое облако.

– Вот я тебе,– Елдан погрозил пальцем каменной глыбе на противоположной стороне реки. Духи Моитэ жившие на каменной глыбе в ответ сбросили камень с самой вершины горы, словно надсмехаясь над угрозами старика. Нуми—Торум прошлой зимой принес в здешние леса много соболя и куницы и Тэрн—Хуль никого из охотников не забрал в свое подземное логово. Хороший год. Елдан отложил силок в сторону и погладил внука по голове. Пойдем в чум, Куща принес много рыбы, Уенг сварила хороший суп. Старик медленно поднялся и поковылял в сторону чума.

– Ахтамак! – крикнул он, обернувшись, – идем в чум. Мимо них пробежала свора детей, один из которых изображал из себя оленя, а другие охотников с игрушечными луками. Елдан улыбнулся им в след и зашел в чум.

– Хороший год, – беспристанно повторял он про себя эти слова. По его движущимся губам, можно было подумать, что он нашептывает какую-то древнюю вогульскую мантру или заговор для духов.

Деревня вогулов стояла на древнем караванном пути, который вел по реке от вогульского города Пелыма через реки Каму и Итиль до самой Казани. Этим путем шли караваны Сибирского хана Едигера, пока власть в стране не захватил бухарский хан Кучум. Его слуги мурза Карача, наложили на местных вогулов ежегодный ясак, который Елдан должен был каждую зиму привозить Караче.

Унмэ тихо крался по следам раненного лося, который оставлял на лесных тропинках алые капли крови. Холодный промозглый осенний ветер доносил глухие стуки его огромных рогов о вековые сосны. Унемэ не может промахнуться второй раз. Уже два месяца он жил в тайге, питаясь лесными ягодами и орехами. Бесконечный зеленый полог из крон сосен и елей давали ему крышу от дождя. Еловый лапник служил теплой и мягкой постелью укутывающей его сознание и уносящей маленького охотника в чертоги Номи-Турума. Там среди небесных стойбищ рядом с Номи-Турумом сидели его предки. Они улыбались ему и говорили: – Что он хоть и маленький, но уже настоящий мужчина и должен обзавестись собственным домом и женой. Унемэ знал, кто будет его спутницей до самого конца, пока небесный страж Сурденэ-Ойко не откроет ему ворота в небесные чертоги богов. Еще прошлой зимой в соседней деревне, что стоит на высоком берегу реки, он заприметил дочь старика Мурдэ-Сенэ кареглазую Эви. Эви была не похожа на остальных девушек деревни. Пышные черные волосы до спины были завиты в тугую косу, скрепленную резными гребнями из моржового клыка. Её семья вела свой род от огромного белого волка Дериту-Эне, что царствует на просторах вогульских земель от семи каменных братьев на вершине Мань-Пупу-Ньер, некогда бывших богатырями до студеной северной реки Обвы. Эви могла ловко стрелять из лука и различать следы зверей даже, когда белое покрывало сковывало тонкой корочкой льда. Сейчас Эви наверняка сидит в своем доме и мастерит капкан на соболя. Думает ли она о нем, этого он не знал, но очень надеялся, ведь Унемэ подарил ей гребень из китового уса с оправой из золота. Достойный подарок для простой вогульской девушки. Но Эви сейчас была далеко, а он стоял посреди исполинских великанов, которые смеялись над маленьким охотником решившим добыть такое огромное животное. Лось был слишком большим для Унемэ. Казалось в этом животном жил сам лесной богатырь Вотла, и потому первая стрела Унемэ не убила животное. Лось загнал охотника на дерево, где Унемэ просидел до следующего утра. Такое положение дел совсем не нравилось Унемэ. Словно сами лесные духи гнали от него прочь исполинского великана с огромными рогами. Исправить положение могло только жертвоприношение Суснэ-Хуму, что на белой кобылице объезжает реки, леса и стойбища, чтобы принести удачу и процветание людям. Для жертвы сгодилась бы и обычная белка. Суснэ-Хум требовал внимания со стороны людей. Унемэ расставил ловушки в небольшом бору у реки, положив в качестве наживки большой белый гриб, и стал ждать. Ждать пришлось не так долго. Лесная красавица, ловко цепляясь за кору сосны, спустилась прямо к ловушке. Принеся жертву, Унемэ вновь вышел на тропинку и направился по следам лося. Спустившись к реке, он вышел на дорогу, ведущую к старому капищу. Следы раненого лося пропали. Унемэ присел на корточки и разгреб опавшую хвою в надежде обнаружить капли крови. Вместо этого он увидел большой вдавленный в землю след. Это была не вогульская обувь. Он расчистил круг вокруг себя. Следов оказалось множество. Человек пять или шесть. Татары? Но судя по форме следа, это были не татарские ичеги. Следы вели к старому капищу духов леса и предков Менквы. Охотники приносили свои жертвы в этом святилище, когда его Унемэ и на свете не было. Туда они сносили собольи шкурки и золотые слитки, и разжигая огонь жизни, шаман бросал в костер траву, запах которой обострял у охотника чувства и позволял ему разговаривать на языке животных. Унемэ решил проверить, кто же из людей решился нарушить покой духов. Он тихо, стараясь не выдать себя, стал красться по лесной дороге, которая вела к святилищу духов.

За частоколом, огораживающем заброшенное святилище, раздавались мужские голоса. Унемэ прильнул к щели в заборе и увидел пятерых людей в мохнатых шапках и длинных кафтанах с саблями на толстых кожаных ремнях. Одного из мужчин командовавших этой лихой ватагой, что забрела на старое святилище духов звали Кожан. Он был одет в красный камзол, подпоясанный синим поясом, за который были вложены незнакомые Унемэ предметы, напоминающие короткие пищали. Унемэ видел огнестрельное оружие у татар, к которым он с отцом привозил ясак. Но оружие татар было большим и длинным, не такое как это. На груди у Кожана висел маленький предмет, который мужчина часто целовал.

Возможно, это был Бог этих грабителей, и они таким образом просили его защиты, совершая это злодеяние. Кожан словно почувствовал, что в заброшенном святилище они не одни и обернулся. Но ничего не нарушало покой леса. Все так же гудел ветер в лесных великанах, и по темному небу плыли наполненные белым пеплом тучи. Они были словно немыми свидетелями разбоя в этом заброшенном мансийском святилище, но помешать бородатым людям они ничем не могли. Им оставалось лишь медленно плыть по холодному осеннему небу.

– Что случилось Кожан? – к мужчине подошел один из грабителей. Кожан ухмыльнулся: – Ничего показалось. Мужчина кивнул головой. Да в этих лесах, какой только напасти не встретишь.

– Да сохранит Никола-угодник от вогульской нечисти, – он перекрестился три раза и бросился к остальным грабителям складывающим добро в свои мешки.

– Лузга! – крикнул Кожан, – заканчивайте уже. Пора уходить отсюда, пока не стемнелось. Мужчины деловито рассовывали золотые слитки и шкурки по своим кожаным мешкам.

– Эй, Семка поди сюды, – крикнул Кожан молодого безбородого парня, суетящегося у кожаных мешков на нартах. Семка оторвал голову от мешка с хабаром, и подбежал к Кожану.

– Ну, чаго батя, – сквозь зубы процедил он.

– Поскалься мне еще, – сурово ответил Кожан.

Глянь лучше, какие серьги нашел. Будешь Марью из Чердыни сватать, в самый раз подарок будет. В ладони у Кожана сверкнули два золотых кольца, на конце которых были вставлены два красных камня.

Семка был единственным сыном Кожана Битюгова. Спасаясь от ярости царских опричников, Кожан бросил свое сельцо и махнул на Камские земли. Осел в Чердыни. Сосватал местную девку от которой у него народился Семка.

Лицо Семки засияло: – Да батя, славный подарок.

Ну что там у вас, все собрали?

Семка кивнул головой: – Почти все батя. Меха брать будем?

– А берите, – Кожан махнул рукой.

– Так мыши поели, – возразил Семка. Дома посмотрим, – Кожан еще раз осмотрелся.

Грабить вогульские святилища для Кожана и его ватаги было привычным делом, уже не первый год они перебирались через Урал-камень и искали места для поживы в вогульских землях.

Сердце маленького охотника налилось праведным гневом. Он не даст этим нечестивцам разграбить священное место. Но сможет ли он, маленький охотник справиться с пятью взрослыми и сильными мужчинами имея только лук и нож. Он пойдет по их следу, и будет убивать их по одному. Тем временем грабители закончили свое черное дело и потащили мешки к оленьим упряжкам. Собранный ими в вогульском святилище хабар, был настолько велик, что некоторые мешки пришлось волочить по земле, оставляя за собой след на опавшей хвое. В одной из упряжек Унемэ заметил человека в оленьих шкурах и копьем острие, которого было сделано из оленьей кости. Человек сидел на упряжке и скалился смотря, как разбойники в меховых шапках грузят добро. Унемэ узнал его. Это был Вокша.

Когда то этот старый одноглазый вогул был князем одного из племен, но был изгнан за свое вероломное предательство, указав лихой ватаге Новгородских ушкуйников место святилища и захоронения древнего пермского племени. Тем самым Вокша опозорил себя.

Вокша сидел на оленьих нартах и боязливо озирался по сторонам. Второй раз ему не простят такого. Его привяжут к сосне и его душу и тело заберет чудь, народец, что живет каменных расщелинах, и пещерах Урал-камня или духи леса, живущие в огромном белом волке. И никто из вогулов больше не вспомнит его имени, а кто вспомнит, тот будет плеваться, проклиная всеми богами падшего князя. Но Вокша не боялся ни пермских, ни вогульских богов, не боялся он даже всесильного татарского бога Аллаха.

Не было, под синим небом Перми, для Вокши сильнее Бога, чем Бог московитов. Эти бородатые и крепкие мужики с широкими топорами на длинном древке и с палками, что изрыгают огонь, пришли с дальних краев, где заходит солнце.

Московиты носили своего Бога с собой в маленьком деревянном крестике на веревке или на такой же деревянной расписанной дощечке. Они целовали эти предметы и молились им. И бог московитов отвечал им взаимностью. Нет, он не был великаном или могучим богатырем, что сворачивал течение бурных рек вспять или раздвигал горы до небес. Он был маленьким человеком и от этого он был сильнее всех богов вместе взятых. Вокша уже не раз успел убедиться в силе этого Бога. Однажды его племя сожгло на костре плюгавого старикашку, пришедшего в их земли с именем Бога московитов. Этот Бог придал старику силы и тот смиренно зашел на жертвенный огонь, взывая своего Бога принять его душу. И тогда сердце Вокши дрогнуло. В другой раз, бог московитов вселил в них силу и отвагу, когда они уже проиграли жестокую битву с одним из пермских племен под Искором. Сеча была страшной, горстка московитов, зажатая конницей пермяков у обрывистого берега, ожесточенно дралась, несмотря на рой стрел, устремленных в их сторону. Московиты не дрогнули и с именем своего Бога сумели опрокинуть и перебить отряд пермяков, перекрывавшим им выход на берег. Боялся Вокша только своих.

Боялся хитрой и беспощадной вогульской стрелы, которая словно тень просвистит из густого дремучего ельника и вопьется в его дряхлую шею, словно комар в шкуру оленя. Он натянул на себя оленью шкуру, которая лежала рядом на нартах, и тихо ждал грабителей. Когда Последний грабитель покинул ворота святилище и плюхнулся на свои нарты, Вокша облегченно выдохнул. Но старый отверженный князь не знал, что за ними следят два зорких глаза охотника-следопыта и куда бы они теперь не побежали, эти глаза будут неотступно следовать за ними, пока осквернители старого святилища не найдут свою могилу в топких болотах вогульских лесов. Грабители тяжело груженные драгоценным хабаром из святилища, медленно тронулись в обратный путь. Их путь должен был пролегать через низменность у излучины реки. Это было единственное место, что бы смог пройти их караван из десятка оленьих упряжек. Расстояние между огромными деревьями было достаточно большим и образовывало нечто вроде лесной дороги, которая выходила к реке с большими серыми скалами по берегам. Оттуда и до камня рукой подать, если не заметет метель.

Караван миновал густой ельник и вышел в сосновый бор. Унемэ неотступно шел вслед за московитами, выискивая место, откуда он сможет незаметно выпустить стрелу. Бить нужно наверняка и желательно главаря под именем Кожан. Вторая стрела предназначалась князю предателю Вокше.

Внезапно между лесных великанов устремивших свои зеленые руки к небу, раздался леденящий душу вой. Унемэ вздрогнул. Вой повторился, только сейчас он звучал особенно отчетливо, так что у маленького вогульского охотника дернулось сердце в груди. Караван остановился. Люди в овчинных шапках спрыгнули с упряжек и направили пищали в сторону леса. Но несмотря на всю их отвагу, было видно, как трясутся их ноги и руки, ожидая неведомое и ужасное вогульское лихо.

Вокша перепугавшись не на шутку, рванул поводья оленьей упряжки. Бежать, только бежать. Его душу и сердце одолевал лютый страх, такой же как холодный северный пермский ветер. Страх гнал его, пока не выдохлись олени в упряжке, пока не стихли выстрелы пищалей московитов, обуреваемые таким же животным страхом.

Вокша остановился. Что произошло с московитами, он не хотел думать. Ему казалась, что он ушел далеко от этого ужасного места, где дорогу ему и московитам перегородил сам дух хозяина леса Вотла. Он попробовал отдышаться. Он словно сам был запряжен в эту упряжку вместе с оленями. Куда же теперь. Только на запад, к хребту, к Кытлыму, где правил его двоюродный брат.