Текст книги "Стать бессмертным"

Автор книги: Владислав Кетат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Евгений Иванович прицелился в серую фигуру слева от подбитого танка. Фигура всё время двигалась – то пригибалась, то приседала, то вставала в рост. Евгений Иванович нажал на спусковой крючок в тот момент, когда она в очередной раз присела; грохнул выстрел, и фигура запросто упала на бок.

«Как в тире», – подумал Евгений Иванович.

Больше стрелять было нечем. Евгений Иванович достал из внутреннего кармана пальто четыре тёплых, завёрнутых в промасленную бумагу винтовочных патрона и начал перезаряжать.

Он помнил, как это просто было на картинке: оттянуть затвор на себя и, через верхнюю щель в ствольной коробке запихать внутрь по одному все четыре драгоценных патрона. Но деревянные пальцы не слушались. Патроны не захотели попадать туда, куда было показано на том простом и понятном рисунке, в эту самую ствольную коробку, а напротив, один за другим угодили прямиком в грязный снег.

Евгений Иванович поднял глаза и увидел рядом, метрах в десяти перед собой, высокого серого немца с винтовкой, к которой примкнут страшный штык. Широкий и длинный.

«Этот-то свою точно нормально перезарядил», – пришла Евгению Ивановичу в голову совершенно ненормальная мысль.

Он был от сапог и до каски в снегу, этот немец, Хорст или Гюнтер, а, может быть, Вальтер… не на шутку запыхался – тяжело дышал, изо рта его валил густой пар, как из ноздрей у ломовой лошади. Евгений Иванович смотрел прямо в его узкое, вытянутое лицо под каской, надетой поверх вязаного шлема. Оно было красивым, правильной формы и с мужественным подбородком, это лицо. И глаза были большие, светлые, возможно даже голубые…

Евгению Ивановичу захотелось побежать со всех ног назад, в лес, куда раньше драпанул Василий, но вместо этого он зачем-то поднялся из воронки навстречу этому длинному немцу, имея против него, по сути дела, дубину – незаряжённую трёхлинейную винтовку. Немец присел на колено и навёл на Евгения Ивановича свою.

В следующую секунду что-то резануло Евгения Ивановича по голени, будто кто-то со всей силы ударил ребром металлического уголка ему прямо под коленную чашечку. Нога сама собой подломилась, и он осел сначала на одно колено, потом на оба, а после, выронив винтовку, упал в снег лицом вниз. Евгений Иванович закрыл глаза и заплакал. Он понял, что сейчас этот извалявшийся в подмосковном снегу немец, его, несомненно, пристрелит, или воткнёт в спину свой широченный штык.

Евгений Иванович никогда бы ни подумал, что встретит смерть вот так, безоружным и беспомощным, лёжа кверху задом в сугробе; она, смерть, всегда представлялась ему заключительным актом некого публичного геройства, красивая, мгновенная, безболезненная…

«Кончено. Всё кончено, – стучало у него в голове. – Край. Конец. Ни черта больше не будет, ни черта…»

Говорят, что перед смертью человек видит всю свою жизнь в ускоренной перемотке, только Евгений Иванович ничего такого не увидел. Ему было просто до чёртиков больно коленку и до чёртиков же обидно, что его прямо сейчас, с секунды на секунду, прибьют, как…

Внезапно Евгений Иванович почувствовал, что кто-то тащит его за здоровую ногу назад, обратно в воронку. Забыв про немца и про всё остальное, он обернулся, но никого сзади себя не обнаружил. В воронке кроме него и мёртвого Ильи никого не было, но кто-то его тянул… вниз, вниз…

«Черти, – в ужасе подумал Евгений Иванович, – это черти. Меня, наверное, уже убили. Тот немец убил, из своей винтовки, или штыком заколол, а черти тащат под землю, в ад, непременно на ту самую чугунную сковородку, про которую в красках рассказывал рано выживший из ума дед Андрей…»

Тем временем голова Евгения Ивановича поравнялась с краем воронки. Он пытался за что-то ухватиться, загребал руками снег, вцепился в Илью, но тот оказался опорой никудышной, повалился сверху, только ускорив движение вниз. Евгений Иванович хотел закричать, но снег с землёй уже залепил ему уши и рот, так, что он уже не мог ни вздохнуть, ни выдохнуть, ни выплюнуть эту ледяную кашу. Он стал задыхаться. Внизу живота мерзко защекотало. Он опять попытался закричать, но опять не вышло ничего, кроме ужасного мычания, а потом стало темно.

Евгений Иванович очнулся на дне той же самой ямы, куда пополз за Ильёй. Он лежал на спине со скрещёнными на груди руками, и смотрел на кусок грязного темнеющего неба без облаков, ограниченный рваными краями воронки. Левой ноги он не чувствовал. Евгений Иванович приподнялся на локтях и увидел, что она от середины голени до середины бедра замотана белым. Он аккуратно ощупал ногу и обнаружил под повязкой сбоку, палку шириной в ладонь, а на своих руках отличные армейские варежки, которых раньше, разумеется, не было. В голове шумело. Евгений Иванович перевернулся на живот и, хватаясь руками за каменную, успевшую замёрзнуть землю, помогая себе здоровой ногой, стал неуклюже выбираться.

Винтовка его лежала на естественном бруствере стволом на запад. Евгений Иванович схватил её двумя руками и, осторожно высунулся из воронки. Впереди, шагах в четырёх, поджав к животу ноги, на правом боку лежал его давешний немец. Винтовка со страшным штыком была всё ещё в его руках, но сам немец был уже мёртв. На недельной, должно быть, щетине, бровях и ресницах у него лежал колючий белый иней. Евгений Иванович всмотрелся в его мёртвое, слегка занесённое снегом лицо и вспомнил, какое оно было красивое пару часов назад. Теперь, скрученное гримасой, оно было до отвращения безобразным, поскольку выражало нечеловеческое страдание, видно, пуля кого-то из наших попала ему в живот, и он ещё долго мучался, прежде чем костлявая дошла наконец-то к нему по нашим сугробам.

В голове у Евгения Ивановича один за другим начали всплывать эпизоды недавнего боя. Евгений Иванович вспомнил про Илью, осмотрелся вокруг, но Ильи нигде не было, а там, где он лежал, вернее, там, где была его голова, теперь блестела застывшая чёрная лужа.

Неожиданно, за спиной послышалось чьё-то громкое сопение. Голова мгновенно прояснилась, и Евгений Иванович, должно быть, со страху, лихо перевернулся с живота на спину, не выпуская из рук винтовки. Когда ствол упёрся в сидящую другом краю воронки фигуру, он рванул за спусковой крючок и, кажется, что-то при этом крикнул. Но вместо выстрела вышел только сухой безнадёжный щелчок. «Не заряжена», – мелькнуло в голове у Евгения Ивановича.

– Жень, опусти винтовку, – сказал человек, на которого был направлен ствол, – я патроны принёс.

Евгений Иванович узнал сначала голос, а потом, спустя секунду, и его хозяина. На другом краю воронки, трясясь, то ли от страха, то ли от холода, на карачках сидел Василий и что-то держал в протянутой руке.

5. Алексей Цейслер. Сениши

Мне снится лето. Азовское море, пляж и вертихвостка Танька, которую мне так и не удалось затащить в постель.

Я и не думал спать. Небезопасное это дело, спать в электричке. Я просто сидел с закрытыми глазами, но вагон так убаюкивающе раскачивался, что мои закрытые глаза стали вдруг что-то видеть, и я уснул. Из чёрного бездонья появилось лето, море и Танька, ещё какие-то лица, старые, молодые.

Кто-то трясёт меня за плечо, и я просыпаюсь. Поднимаю глаза и вижу пожилого контролёра с блестящим компостером в руке. Достаю из бумажника маленький белый билетик, дедок суёт его в компостер и безжалостно смыкает металлические челюсти. Стрик! – и раненый в правый верхний угол билетик возвращается ко мне в бумажник.

За окном пробегает кое-где пожелтевший, кое-где покрасневший мокрый осенний лес. Меня посещает мимолётное желание сойти и пройтись пешком, но я тут же ловлю себя на мысли, что, на самом деле, выходить мне совсем не хочется – лучше изучать эту красоту из окна, не замочив ног. «Только бы не пропустить листопад, – думаю я, – Ведь листопад – это единственное, что может оправдать нашу мерзкую подмосковную осень».

Из-за леса на пару секунд выглядывает маленькая церквушка с синей маковкой, и бабулька напротив торопливо на неё креститься. Я опять закрываю глаза, но Азовское море и Танька возвращаться не желают. Напротив, я вижу снег, много снега, целые поля, и каких-то идолов, торчащих вдали. Я открываю глаза…

Лес заканчивается, и теперь я могу наблюдать место своей ссылки – в недавнем прошлом посёлок городского типа, а ныне город Сениши. Железнодорожное полотно проходит по высокой насыпи, которая широкой дугой огибает городок, так что он сейчас весь, как на ладони.

Я вижу старые, в один, два этажа, дома, несколько тупых блочных пятиэтажек и огромный бетонный барак, наверняка тот самый «НИИгеомаш». Пейзаж напоминает пол в детской, на который маленький хозяин вывалил все кубики, которые у него только были: и большие, и маленькие. В центре композиции торчит церквушка, на которую по-походному крестилась моя попутчица.

Про эти самые Сениши я слышал много чего – коллеги рассказывали – но сам ни разу здесь не был. Тот самый, пострадавший от собственного юбилея, профессор Рыжов, по милости которого я сейчас и подъезжаю к старинному зданию железнодорожного вокзала, мне все уши прожужжал местными байками, хотя, по правде говоря, тут есть, о чём рассказывать.

Во-первых, город (который, кстати, гораздо старше Москвы) будто бы построен на месте не то высохшего озера, не то метеоритного кратера. Насыпь, на которой построили железную дорогу, называется Сенишинским валом и окружает город с трёх сторон. Говорят, в семидесятые здесь много копали и якобы даже нашли следы строительной деятельности. Потом, в восьмидесятые, копали опять, на этот раз немного в другом месте, но уже ничего не нашли. Дальнейшие раскопки были прекращены по просьбе министерства путей сообщения. Так что первые (по времени проведения раскопок) археологи посчитали этот вал памятником древнерусского зодчества, а вторые – природным образованием.

Но самая вкусная пища для любителей передачи «Очевидное/Невероятное» здесь – пещеры. Их раньше даже по центральному телевидению показывали, только убей бог, не помню в связи с чем. Они где-то за городом, в лесу с весёлым названием «Морный».

Про эти пещеры писали всякое, но куда они ведут и как далеко, никто точно не знает.

Говорили, что:

– в них прятались от набегов соседей с востока древние славяне;

– до войны туда зашла свинья с поросятами, и больше её никто никогда не видел;

– во время битвы за Москву туда уходили специальные разведгруппы, чтобы выйти на поверхность у немцев в тылу, и после возвращались обратно той же дорогой;

– потом немцы обнаружили вход в пещеру и взорвали его к чёртовой матери…

Короче говоря, сплошная беллетристика.

Но самое главное, совершенно непонятно, откуда эти пещеры здесь взялись. В смысле, кто их выкопал.

Электричка останавливается у короткой платформы без навеса, которая заканчивается жутковатой металлической лестницей. Аккуратно спускаюсь по ней сам и попутно помогаю спуститься бабульке – той самой, моей соседке. Это непросто – с чемоданом в одной руке и бабулькой в другой – но я справляюсь.

– Дай бог тебе, сынок, здоровья. Продли бог долгие твои веки, – шелестит бабулька губами и крестится.

– Не за что, – отвечаю я и торопливо отваливаю.

Здание, где помещается филиал нашего института, я нахожу легко – мне довольно подробно объяснили на кафедре, как идти. Белый двухэтажный особняк с большими, пока ещё тёмными окнами, стоит ровно посередине между церковью и НИИгеомашем, минутах в десяти ходу от платформы. Судя по табличкам на фасаде, здание не полностью наше – кроме нас тут ещё квартируются какой-то там колледж и редакция газеты «Вечерние Сениши».

Мне открывает уборщица с добрыми вылинявшими глазами. Я представляюсь, показываю удостоверение, но ей от меня нужно только чтобы я как следует вытер ноги о распластанный на кафеле серый прямоугольник. Выполняю условия и прохожу внутрь.

Кафедра здесь старинная. Стены толстые – метра полтора, потолки сводчатые. Плафоны светильников и вовсе ископаемые – торчат на длинных штырях из потолка, большие и пузатые, как на первых станциях московского метро. Могучие деревянные преподавательские столы расставлены вокруг алтаря любой кафедры сопромата – испытательной машины. На лабораторных работах с её помощью в жертву науке приносят небольшие металлические стержни – образцы. Их разрывают, сдавливают, ломают пополам и скручивают до разрушения…

В остальном, здесь всё, как обычно: полки с учебными пособиями, настенный складень Мор – Эйлер – Тимошенко [3]3
  Отцы-основатели Сопротивления материалов как науки.


[Закрыть], плакаты с диаграммой растяжения-сжатия, много стульев и чёрная трёхстворчатая доска.

В преподавательской пусто. Сажусь за Рыжовский стол, закрываю глаза и пытаюсь представить себе мою теперешнюю жизнь здесь. Ничего не выходит. Одна сплошная муть без проблесков и ориентиров. Открываю глаза и с удивлением обнаруживаю напротив, на задней стенке одёжного шкафа, зеркало, в котором как раз помещается моя физиономия.

«Вот те на! – говорю я себе. – Что-то не верится, что оно случайно тут оказалось, особенно если учесть, что мы с Рыжовым практически одного роста. Нарциссизм на рабочем месте, значит…»

До начала занятий остаётся ещё час, и чтобы убить время, я решаю покопаться в ящиках стола, благо они не заперты. Понимаю, это не совсем этично, но меня извиняет тот факт, что я теперь, вроде как исполняющий обязанности хозяина, и поэтому мне можно.

Через несколько минут поисков в самом нижнем ящике обнаруживаются старые «Науки и жизни», польские журналы мод и на самом дне – лишённый обложки туристический путеводитель по Сенишам. Аккуратно открываю первую страницу и начинаю читать:

…в двух с небольшим часах езды от Москвы по Рижскому направлению, в чудесных подмосковных лесах затерялся маленький посёлок городского типа – Сениши. Этот неотмеченный на многих картах населённый пункт с очень древней и богатой историей сегодня является культурным и научно-исследовательским центром, а также, благодаря изумительной по красоте природе, излюбленным местом отдыха местных жителей и москвичей.

Родословная этого чудного уголка уходит корнями в глубокую старь. Достаточно сказать, что находится он на месте древнего городища, возраст которого по приблизительным оценкам составляет 1700 лет…

Ох уж мне этот старый добрый стиль советских путеводителей! Ни с чем его не спутаешь. Неизвестный составитель писал так, вероятно, подражая автору какого-нибудь другого туристического путеводителя, по Суздалю или Звенигороду, а может, по Великому Новгороду. А тот тоже кому-нибудь подражал. Того же, кто первый придумал описывать простые вещи вот в таких вот выражениях теперь уже и не сыщешь…

С трудом разлепляю склеенные чем-то сладким страницы, от чего текст в некоторых местах становится совершенно нечитаемым и потому вдруг любопытным:

…существует две версии происхождения его названия. Первая гласит, что слово Сениши происходит от невесть кем занесённого в наши края немецкого «SeeNische», что с некоторой натяжкой можно перевести как «морская впадина» (щель, ниша). По второй – оригинальным названием посёлка является слово змеенище, перевод которого, нам кажется, излишен. К сожалению, пока не известно, какая из версий может в полной мере претендовать на истинность. Возможно, истина (как это часто бывает) лежит где-то посередине.

Подумать только – змеенище какое-то, ниша морская, да ещё и немецкая. И откуда тут, к чёрту, море? Мне лично в названии этого города всегда слышалось нечто среднее между сенями и щами. Пролистываю несколько скучных страниц с видами современных Сенишей и иду дальше:

…основной достопримечательностью здесь является комплекс пещер, который находится в двух километрах к северу от посёлка. Сколько легенд и преданий связано с этим памятником истории! Кого только ни прочили в их создатели, и инопланетян, и древних римлян, и даже… атлантов. Да что тут говорить, если у каждого жителя посёлка имеется своя, ни на что не похожая версия их происхождения! Но самая популярная, безусловно, сказочная. И, по правде говоря, на это есть все основания, ведь практически у всех народов, когда-либо населявших землю, есть мифы о сказочных существах, живущих в глубинах земных недр. На западе – это тролли и эльфы, гномы и орки. В наших, русских былинах – это прабогатыри, жившие большую часть времени на поверхности, но иногда уходившие под землю. Воображение наших предков населяло сказочные подземелья и вполне реальные пещеры целыми племенами и даже народами, добровольно или по принуждению покинувших земную поверхность.

К сожалению, легенды эти относятся к дохристианскому (языческому) периоду истории нашей Родины, и потому они были добросовестно забыты в царской России. Лишь с приходом советской власти, стало по крупицам восстанавливаться по истине бесценное культурное наследие…

Опять картинки, большей частью чёрно-белые. Я переворачиваю страницу, и на этом путеводитель вдруг заканчивается, и начинаются сероватые листочки самиздатовского формата, неаккуратно сшитые между собой. Наверное, кто-то решил самостоятельно продолжить повествование или же просто изложить собственную точку зрения по данному непростому вопросу. Текст, набранный на машинке, изобилует исправлениями:

…исследования, проведённые в Научно исследовательском институте древнеславянской культуры, позволили установить, что с посёлком Сениши связано одно очень любопытное сказание. Учёные относят её ко второму, третьему векам нашей эры, периоду становления предков северных славян как самостоятельных, независимых социальных групп.

Легенда гласит, что праматерь населявших эту местность древних славян родилась (вышла) здесь из земли, подобно тому, как ребёнок появляется из чрева матери, с той лишь разницей, что вышла она уже взрослой женщиной. Звали её Машь. Возможно, она и не была богиней, так как, прожив на земле какое-то время (около пятидесяти лет), Машь умерла и была похоронена, а по другой версии сама ушла туда же, откуда и появилась. Местом её выхода (и ухода) как вы уже, наверное, догадались, являются наши замечательные пещеры.

На поверхности Машь нашла свою судьбу в лице Йяра (или Йора), который, вероятно, являл собой повелителя подземного (а, возможно, и подводного) царства. Машь родила от него пятьдесят (!) детей, положив, таким образом, начало народу, названного в последствии Моорь.

Этот нехитрый (а-ля Аид и его утопленница) миф был бы совсем неинтересным, не будь в нём истории о третьем по счёту сыне Машьи – Йоме, который родился очень маленьким, да так почти и не вырос – мать всю его жизнь носила его на руках. Он постоянно болел, тяготился жизнью и в своё пятнадцатилетие последовал за матерью в подземелье.

Дальше самое интересное: через много лет после описанных событий на места обитания наших с вами предков был совершён набег неких «нерадивых соседей» (каких именно, установить не удалось). Славяне пытались, как они обычно делали, спастись бегством – укрыться в пещерах, но захватчики обходным манёвром отрезали их от входа. Славянам ничего другого не оставалось, как прорываться к спасительным пещерам боем. В критический момент сражения, когда чаша весов уже склонялась в сторону захватчиков, из пещеры появился огромного роста человек с мечом в руке. Это был Йом. «С силой медведя и проворством рыси» наш герой бросился на захватчиков и очень скоро обратил их в бегство. После чего Йом, не сказав ни слова, ушёл обратно в пещеру.

Вот так. А рождённый Машью народ рос, креп, но, время от времени, некоторые юноши и девушки, больные и слабые от рождения, достигнув определённого возраста, уходили в пещеры (или же их туда отправляли насильно). Оставшиеся же верили, что ушедшие туда обретают вечную жизнь (как обрели её Машь и Йом) в трудную пору для них самих обязательно выйдут из подземелья и вступятся за своих. Пещеры же для них стали местом святым, к которому было запрещено приближаться. Вот такая история…

Следующая часть текста написана от руки мелким, убористым почерком, прямо на обороте последнего листа «самиздата»:

…это, конечно же, друзья мои, легенда. Красивая и нереальная, как и все, впрочем, легенды. Нам с вами остаётся только поверить в неё или же, наоборот, отказать себе в удовольствии принять за чистую монету очередную страшную сказку.

Ну, так что? Верите?

Скажу честно, лично я верю в n+1 производную от неё. Или первообразную… Короче говоря, я не вижу ничего противоречащего здравому смыслу в факте выживания человека в условиях пещер, другое дело, столько лет… Меня интересует, могла ли тогда сформироваться самостоятельная социальная группа из этих изгнанных? Прямо в пещерах? У скептиков возникают самые простые (читай – тупые) вопросы: чем они там питались? Каким образом, спасались от холода? Ну, на то они и скептики, чтобы быть обеспокоенными самыми простыми вопросами…

На этом текст кончается, и мне опять становится скучно. Вот если бы Фоменко и примкнувший к нему Носовский почитали сей манускрипт! Уж у них бы всё вышло складно с этими пещерами. Стали бы они у них мигом подземными газопроводами из Великой Русско-Ордынской империи в Священную Римскую Европу, разумеется…

– Здравствуйте, а Евгений Иванович уже приехал? – вопрошает просунувшееся в приоткрытую дверь круглое женское лицо в очках. Довольно симпатичное, кстати.

– Евгений Иванович не приедет, – отвечаю я, отрываясь от чтения, – вместо него сопромат буду читать я. Меня зовут…

Голова исчезает, дверь захлопывается. Подумайте, какая популярность!