Текст книги "Долгий путь к себе"

Автор книги: Владислав Бахревский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 50 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

– Пан коронный обозный прав, – сказал Потоцкий, – мы искали врага. Но беда в том, что не мы нашли его, а он подкараулил нас… И все же отступление слишком рискованно. Мы не знаем, какими силами располагает враг. Если к Хмельницкому на помощь пришел хан, нам не уйти из степи.

– Коли Хмельницкий так силен, почему он затеял переговоры? – опять же с вызовом спросил Чарнецкий.

– Может, для того только, чтобы сохранить видимость дружелюбия к Речи Посполитой и к королю, – сказал пан Шемберг. – Хмельницкий озабочен не нашим уничтожением, а будущими переговорами.

– Какие переговоры! Какие переговоры! – вскричал Чарнецкий. – Все казачье племя нужно – под корень.

– Милостивые паны, мы пустились в разговоры беспредметные. – В голосе Стефана Потоцкого прозвенела власть. – Мы дадим Хмельницкому следующий ответ: вопросы, поставленные им, мы решать не вправе, потому что такие вопросы решает сенат и король. Мы предложим Хмельницкому, в обмен на помилование ему и его бунтовщикам, немедленно сдаться. Приказываю продолжать укреплять лагерь. Я убежден, что у нас достаточно отваги и воинской выучки, чтобы отбить все атаки неприятеля и дождаться помощи.

Заря не поспела за молодым командиром. Все спали: небо, казаки, поляки, а Стефан Потоцкий уже был на ногах, осматривал с паном Шембергом позиции.

За рекою Желтые Воды – лагерь Хмельницкого, слева и с тыла – река Зеленая, справа – топкая низина. Удобнее всего отступать налево, через мелкую на изгибе речку Зеленую и по лесистой балке Княжьи Байраки.

– Какое сегодня число? – спросил Потоцкий.

– Двадцать четвертое апреля, – ответил пан Шемберг.

– Если отец узнает, что к Хмельницкому пришел хан, нам придется надеяться только на свои силы.

Пан Шемберг сурово шевельнул бровями.

– Твой отец поступит правильно. Его небольшая армия – единственная военная сила на Украине. Потерять ее – потерять Украину.

Стефан, оглаживая шею своего прекрасного коня, усмехнулся, покрутил головой.

– Я вслед за паном Калиновским могу сказать: еще несколько часов назад мы искали врага и, столкнувшись с ним, оказались в безвыходном положении. Ладно бы мы – плохо оперившееся рыцарство – прозевали смертельную угрозу, но, оказывается, смертельная угроза нависла над всей Украиной. Правда, поняли мы это здесь, еще ни разу не схватившись с врагом, но уже потеряв тысячу воинов. А ведь в Чигирине этого не понимают.

– Будем надеяться на лучшее, – сказал пан Шемберг.

– Я надеюсь только на гонцов.

И только он сказал эти слова, послышался конский топот. На холм выскочили два всадника с пиками. На пиках торчали головы гонцов. Казаки воткнули пики в землю перед польским лагерем и ускакали прочь.

Пан Шемберг перекрестился. Стефан Потоцкий закрыл глаза и повернул лошадь к своему шатру.

– Хватит ли сметки у полковника Барабаша поискать нас в степи, – сказал он то ли Шембергу, то ли себе.

6

Полковник Барабаш, с выкрученными за спину руками, сидел между двумя другими полковниками, Ильяшом и немцем.

На Каменном Затоне, где реестровое казачество ожидало Стефана Потоцкого, кипела черная рада.

Ганжа пробрался в казачий лагерь за полночь. Разговор его с казаками был недолог.

Филон Джалалия, старый запорожец, счастливый в бою, будто белый сокол у него за пазухой, собрал вокруг себя самых надежных людей, напал и вырезал отряд немецких наемников.

Барабаш, разбуженный воплями умирающих, кинулся с оружием в руках на помощь немцам, но людей с ним было мало, и, окруженный восставшими казаками, он сдался.

Рада была крикливая. Может, и не все пошли бы к Хмельницкому, но куда теперь денешься. За убитых немцев поляки все равно шкуру сдерут. На телегу с пушкой забрался Филон Джалалия.

– Казаки! Время теряем попусту. Наши братья на Желтых Водах бьются за волю матери Украины, а мы лясы точим. Прихвостней в воду, и – в поход! Украина слезами умывается, ждет нас.

– В полковники Филона! – закричали казаки.

– Зачем меня? Есть и поумней моего! Хотя бы кум Хмельницкого, пан Кричевский.

– Пан Кричевский Хмельницкого в тюрьму сажал, в Сечь ходил, на усмирение. Тебя хотим! Джаджалыха!

И полковничий пернач оказался в руках Филона Джалалии.

Бывших полковников, связанных по рукам-ногам, кинули в челн, отвезли на глубокое место и утопили.

Едва казачье войско изготовилось к походу, показались татары.

– К бою! – приказал Джалалия.

– Это свои, – объяснил Ганжа. – Хмельницкий послал Тугай-бея, чтобы доставить на конях вас к Желтым Водам.

7

Четыре казацкие пушки начали бить с утра. Ядра падали посредине лагеря, но вреда особого не причиняли. Была убита лошадь, ранен драгун, разбит полковой барабан.

На следующий день – тишина.

– Они нас голодом собираются уморить! – сердился нетерпеливый Чарнецкий. – Пан Потоцкий, дозвольте сделать вылазку.

– Мы совершенно ничего не знаем, что делается вокруг нас, – поддержал Чарнецкого пан Сенявский. – Нужно добыть пленных.

Решено было разведать силы противника. Из польского лагеря одновременно выметнулось два отряда: драгуны Сенявского и крылатая конница Сапеги.

За рекой Зеленой лагерем стояли татары и полтысячи казаков Кривоноса.

Татары, увидав атаку, отошли в степь, а Кривонос принял вызов и послал казаков на Сапегу. Татары опамятовались, развернулись к бою, и тут Сапега увидал: драгуны отрезают ему путь к лагерю.

– Измена!

Крылатая конница прорубилась сквозь своих же драгун и ушла за реку, в лагерь. Пан Сенявский попал в плен.

– Что же это делается?! – закричал пан Шемберг.

– Бог избавил нас от изменников и лишних ртов, – и теперь не дрогнул пан Потоцкий.

– Мы набираем в драгуны всякое отребье, все тех же украинцев! Боже мой, как мы доверчивы и неразумны! – Лицо Шемберга стало серым.

– Ступайте в шатер и отдохните! – властно приказал Стефан Потоцкий и обратился к рыцарству: – Шляхтичи! Нам остается доказать врагу и самим себе, что мы по праву владеем необозримыми землями и бесчисленными хлопами. У нас мало пороху и пуль, значит, каждая пуля должна найти и сразить врага.

И провидение, словно испытывая молодого командира, тотчас послало на него новую беду. В тылу появились всадники, по двое на лошади. Это татары привезли полк Джалалия.

– Выходит, что и реестровых Барабаша нам нечего ждать, – сказал Стефан Потоцкий, и губы у него предательски дрогнули.

8

– Пора съесть мышку! – сказал Кривонос Хмельницкому. – Вдоволь наигрались.

Хмельницкий отпил из кисы глоток кумыса и, улыбаясь, посмотрел на Тугай-бея.

– Сколько пан Сенявский дает тебе выкупа?

– Сто тысяч талеров.

– А сколько ты просишь?

– Сто тысяч и еще двадцать тысяч для моих воинов.

– Коли дает сто, даст и сто двадцать, – сказал Богдан серьезно. – Нет, пан Кривонос, мы не станем атаковать окопы. Шляхтичи собираются умереть героями, а нам не нужны мученики. Нам нужны пленники, за которых великий хан возьмет хороший выкуп. Выкуп в этом лагере есть с кого брать.

– А если на нас пойдет сам коронный гетман? – спросил Кривонос.

– Дай бы Бог! Уж мы бы его здесь хорошо встретили. Боюсь только, его сюда не заманишь. Полторы недели не имеет от сына известий, и горя мало.

9

– В степи, в той стороне, где речка Желтые Воды, большой шум. Из пушек стреляют! – доложили гетману Николаю Потоцкому.

– Значит, зверь оказался сильней, чем мы думали, – ответил коронный гетман. – Бьется до последнего издыхания…

– Надо бы послать подкрепление, – посоветовал гетману Александр Конецпольский. – Ваша милость, я бы мог пойти с конным полком.

– Боюсь, что этот мой жест вызовет недовольство сына, которому, несомненно, хочется справиться с врагом самому. Ах, молодость! Гордая молодость! Стефан даже гонца не шлет. Ему нужна победа! Своя – неоспоримая и не разделенная ни с кем.

Разговор этот происходил на очередном балу, на этот раз в доме пана Чаплинского. Здесь блистали красотой хозяйка дома Хелена и столь же молодая и прекрасная жена Конецпольского пани Ядвига, родная сестра князя Замойского.

После пиршества и танцев гости разбились на кружки, и самый интересный был там, где властвовала пани Ядвига.

– Меня совершенно захватила каббала. Несносный мир наших мелких страстей, полумыслей, получувств в свете каббалы преобразился. Всякое, даже малое, событие приобрело особый тайный смысл. Оказывается, существуют дýхи, которые не имеют бессмертной души. Саганы. Они могут производить потомство и жить среди людей.

Пани Ядвига обвела слушателей ясными глазами, приглашая удивиться, и удивилась сама.

– Мне показалось, вас нисколько не покоробили эти мои слова. А что до меня, так я была ужасно напугана и проплакала целую неделю, узнавши, что среди нас живут совершенно и во всем подобные нам существа, но без души. Мы привыкли говорить: «Ах, он такой бездушный!» Но что, если это не образ, а сущая правда. Я долго потом озиралась, не доверяя никому. И теперь не вполне смирилась с этим откровением. Вы подумайте только: среди нас живут, плодят детей существа, не имеющие бессмертной души.

– Но как отличить их? – спросила пани Хелена.

– Я знаю, что саганы произошли не от Адама, что они – силы природы. Да, я вспомнила! Они питаются стихиями.

– Завтракают метелями, обедают грозой, а на ужин заказывают мрак осеннего ненастья! – Пан Чаплинский, подслушав женщин, оглушил их раскатами геройского своего баса и, звякнув шпорами, захлопал в ладоши, как петух крыльями. – Давайте поиграем в жмурки!

Поднялась беготня и возня, а когда игра закончилась и пан Чаплинский, отирая потное лицо, удалился в мужскую компанию, пани Ядвига, бросившись на диван возле пани Хелены, шепнула ей:

– Зачем ты за него пошла? Он же старый! От него пахнет козлом.

– Мужчины всегда чем-нибудь да пахнут: конем, табаком, вином… Я счастлива, пани Ядвига, за паном Чаплинским.

– Любовь, или хесед, – четвертая сефирота, – сказала пани Ядвига. – Со мною занимался Сабатея Коген, юный, но совершенно ослепительный ум.

– Наши местные евреи, увы, сильны в более низких познаниях: спаивают казаков в корчмах, скупают земли и очень обижают простых, не умеющих за себя постоять людей.

– А вы знаете, почему я занялась каббалой? – спросила пани Ядвига, заглядывая в глаза пани Хелены. – Да потому, что уже в этом году явится Мессия! А в 1666 году наступит царство Божие, и народ, избранный Богом, получит все мыслимые блага жизни!

– Хотела бы я посмотреть на этого Мессию, – сказала пани Хелена, трогая пальцами виски.

– И я! – горячо откликнулась пани Ядвига. – Быть свидетелем события, которого народы ждали долгие сотни и тысячи лет, это значит быть среди избранного Богом поколения.

– Простите, – извинилась пани Хелена. – У меня нестерпимо разболелась голова. Перед тем как улизнуть, пойду покажусь гостям.

Улизнуть пани Хелене не пришлось. С ней вступил в беседу сам Потоцкий.

– Уже за полночь, самое время погадать, а вам, я слышал, открыт тайный смысл линий на руке.

– Ну, какая же я гадалка! – улыбнулась пани Хелена, она и впрямь устала, но покинуть столь важного гостя не осмелилась. – Дайте обе ваши руки.

Повернула руки гетмана ладонями вниз и только потом принялась рассматривать сами ладони, говоря скороговоркой, волнуясь и волнуя старого гетмана.

– Вашей милости суждена долгая жизнь, полная событий. Вы человек, любящий власть, но равнодушный к деньгам. Женщины тоже не занимают в вашей жизни большого места.

– Жизнь, полная событий, – улыбнулся Потоцкий. – Все уже позади. Было и прошло.

– Нет! – живо возразила пани Хелена. – Вам еще предстоят какие-то сильные переживания, даже потрясения, но жизни вашей они не будут угрожать, а власти – будут. Возможно, вы понесете какой-то материальный ущерб, но все встанет на свои места.

Пани Хелена отпустила руки гетмана, и он улыбкой поблагодарил ее:

– Спасибо вам за хорошую минуту. Не знаю, откуда бы взяться бурям в моей такой уже неинтересной жизни старого человека?

– Ваша милость, скажите мне, если это только не рассердит вас… – спросила пани Хелена. – Этот Хмельницкий! Что ему надобно? Мой муж, кажется, обошелся с ним нехорошо…

– Милостивая пани Хелена, если бы ваш муж совершил что-либо предосудительное в отношении Хмельницкого, то суд сената несомненно взял бы сторону последнего. Что же до моего личного взгляда на всю эту суету, то я вам скажу прямо, не как гетман, а как солдат и поляк. Если уж владеть, так владеть. Украина принадлежит Речи Посполитой, и с казацкими замашками пора кончать. Если даже пан Чаплинский не прав, ущемив казака, то он все равно прав. Спите спокойно, пани Хелена. Мой сын Стефан защитит вас от безумца, поднявшего меч на Речь Посполитую.

10

Весь день 5 мая казаки и татары пытались ворваться в лагерь осажденных, а между атаками палили из пушек.

Польские пушки сначала огрызались, а потом и вовсе замолкли.

Под вечер перед лагерем появились казаки с белым флагом. Хмельницкий снова, в который раз, затевал переговоры. Вести переговоры приехал Максим Кривонос.

Он вошел в изодранный пулями шатер Стефана Потоцкого и, глядя в упор страшными, смотрящими словно с двух лиц глазами, сказал:

– Ваша милость, в твоем лагере много раненых. Ни один твой лазутчик до Чигирина не дошел и не дойдет. Выручки ждать неоткуда. Мы бы давно взяли с боя ваш лагерь, но гетман Хмельницкий не хочет приносить лишних огорчений его милости пану коронному гетману. Отдайте нам пушки, казну, ибо нам надо заплатить татарам, и тогда с нашей грамотой к гетману коронному можете уходить.

– Мы дадим ответ завтра, – сказал Стефан Потоцкий.

– Ответ нам нужен нынче, – Кривонос усмехнулся. – Завтра с утра я сам поведу свой полк на ваши окопы.

Потоцкий собрал командиров на совет.

– У нас много раненых, у нас нет фуража, мы голодаем. Нам нечем воевать. Осталось по одному-два заряда на пушку и по одному-два заряда на мушкет.

– Неужели мы, шляхтичи, сдадимся казакам?! – у Чарнецкого навернулись слезы на глаза.

– Война есть война, – сказал пан Шемберг. – Потерять головы дело немудреное. Мудрое дело – в безвыходном положении сохранить людей и честь.

– Честь?! – вскричал Калиновский.

– Мы не в плен идем, а к своим. Пан Хмельницкий к тому же щадит наше самолюбие и не требует знамен. Пушки стали бесполезны, а при отступлении они будут только обузой.

Так сказал Яцек Шемберг, а Потоцкий вынес решение:

– У нас нет иного выхода. Вернее, у нас два выхода: первый – погибнуть, второй – принять условия сильнейшего во много раз противника, сохранить себя и жолнеров для пользы отечества, для будущих побед. Пушки мы отдадим, а требование о казне отвергнем.

– Я советую собрать тысячу-другую злотых, – сказал Шемберг.

– Пусть будет так, как говорит опытнейший из нас! – Потоцкий бросил на барабан свой кошелек. – Отступать мы будем в полном боевом порядке. Пан Шемберг, лично проследите за устройством табора.

11

Восемь пушек и две с половиной тысячи злотых казаки увезли в свой радостно гомонящий лагерь.

Не успела погаснуть заря, как в казачьем лагере пошли веселая пальба и клики.

– Что у них? – спросил Потоцкий Чарнецкого, который нес дозор со своим отрядом.

– Лазутчики слышали русскую речь. Видимо, к Хмельницкому на помощь пришли донские казаки.

– Бедный мой отец! – вдруг воскликнул Стефан Потоцкий. – Он и не ведает, что изменник подготовил большую войну. Господи, помоги прорваться к своим.

– Но казаки нам дают свободный проход!

– Бьюсь, что Хмельницкий нас обманывает. Ему нужна полная и сокрушительная победа. Такая победа, чтоб о ней протрубили по всей Украине.

Стефан Потоцкий обошел всех командиров и сам отдал распоряжения о ночном походе. Потом он вернулся в шатер и приказал, чтобы прислали капеллана.

Когда полог шатра осторожно приоткрылся, Стефан лежал на своей походной постели и спал. Человек, заглянувший в шатер, хотел уйти, но командующий открыл глаза.

Посмотрел на капеллана и увидал, что он совсем еще молод, ровесник. Сомнение отразилось на лице Стефана.

Капеллан печально улыбнулся.

– Бога зовут на помощь, когда уже нет другой надежды.

– Я позвал моего капеллана, а не Бога, – холодно возразил Потоцкий. – Впрочем, еще раз прошу меня извинить. Вы сказали правду: положение у нас очень трудное.

– Вы хотите исповедаться? – спросил капеллан без обиняков.

Стефан резко повернулся к нему, готовый яростно выругаться, и тихо сказал:

– Да, я хочу исповедаться.

Они оба добросовестно исполнили обряд.

– Бог да поможет нам, – сказал капеллан, уходя.

«Хмельницкий тоже, наверное, молился Богу, прося у него победы», – подумал Стефан.

Оставшись один, он, не раздеваясь, лег, чтоб хоть сколько-то восстановить силы на тяжелейшую ночь.

Он расслабил ноги и руки, но голова была стиснута заботой: «Только бы добраться до Княжьих Байраков!»

Стефан встал:

– Умываться!

Ему принесли воду.

Умылся. Надел доспехи.

В шатер пришел пан Шемберг:

– Табор готов.

Ни одно колесо не скрипнуло, не всхрапнула ни одна лошадь, не закричал в бреду тяжко раненный человек, но уже спешил, спотыкаясь о колдобины, перебежчик-гайдук.

12

Двадцать возов с одной стороны, двадцать возов – с другой. За ненадежным укрытием конница, остатки пехоты.

Казаки встретили табор у Княжьих Байраков.

Конница Кривоноса выметнулась из-за холма и пошла в атаку.

– К бою! – закричал Стефан Потоцкий, выхватывая из ножен саблю, но люди сами знали, что им делать.

Грянул залп. Заржали раненые лошади, закричали раненые люди, но казаки прорвались к табору. Их длинные пики доставали через возы.

– Господи, помоги! – молился капеллан, вставши на возу во весь рост, поднял над головой сверкающий золотом в лучах взошедшего солнца обыкновенный медный крест.

Казак, проскакивая мимо, выпалил в капеллана сразу из двух пистолетов.

Крест закачался, и, не ведая сам, зачем он это делает, Стефан Потоцкий выпрыгнул из седла в телегу, подхватил умершего капеллана, но до креста не дотянулся и капеллана не удержал. Разламывая ребра, разрывая вены, в него вошла смерть.

«Я вчера исповедовался – и убит. Зачем я исповедовался?» – подумал Стефан, укладываясь в телегу, потому что война и сама жизнь для него кончились, нужно было наконец-то отдохнуть…

А кругом неслась пронзительно воющая карусель. Это ударила лавина татар. Табор распался на две части, и войны уже не было. Шел грабеж. Татары хватали пленников, тащили скарб.

Хмельницкий казакам участвовать в грабеже не позволил.

– Шемберг! Шемберг! – понеслись над войском клики.

Казак мчался перед войском, водрузив на пику усатую голову старого воина. Подскакал к Хмельницкому.

– Принимай, гетман, дар от казаков! Вот он, наш лютый враг, комиссар Войска Запорожского.

Хмельницкий увидал, что это ошибка. Подозвал Ганжу.

– Найди пана Шемберга! Дикого убийства не дозволяй.

Все было кончено.

Татары гнали пленных – первый дар войны. Среди них были и пан Шемберг, и пан Стефан Чарнецкий, и пан Стефан Калиновский.

Потоцкого нашли в беспамятстве. Гетман приказал устроить покойную повозку и спешно везти раненого в Сечь, к великим сечевым знахарям. Не довезли ясновельможного пана. Умер. И стала ему могилой широкая украинская степь.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Скрипачи выводили томительные кружева звуков.

– Легче! Легче! Великолепно! – француз порхал вокруг Мишеля, как бабочка, сам тоже в кружевах, томный, но расторопный.

Новая королева – новая жизнь двора. Мазурку сменил изысканный менуэт.

Князь Иеремия вошел в залу бесшумно. Француз сделал вид, что не видит князя, но полет его вокруг Мишеля стал поистине вдохновенным.

– Выше голову! Взгляд открытый! Ясный!.. О, князь! С такими манерами Париж будет у ваших ног. Остается лишь подрасти.

Мишель увидал отца, просиял. Теперь он танцевал только для него, своего кумира.

У князя Иеремии дрогнуло сердце. Он должен немедленно оборвать прекрасную идиллию.

Час тому назад прискакал шляхтич Машкевич с вестями: у Желтых Вод наголову разбит Стефан Потоцкий, в Паволочи восстание. Казаки вырезали шляхту и собирают полк, чтобы идти к Хмельницкому.

Князь Иеремия дал Машкевичу свежих лошадей, пятерых джур и отправил в ставку Потоцкого. Князь был готов выступить в поход и просил коронного гетмана указать, куда идти, чтоб соединиться с главными силами.

Мирная жизнь всегда тяготила Вишневецкого, но предстоящая война, война с народом, не обрадовала.

Он смотрел на танец Мишеля и не находил в себе мужества остановить музыкантов. Словно бы от его слова зависело – быть или не быть Хмельницкому. Князь вспомнил вдруг ребенка-урода, прорицателя, свой вопрос: «Кто у меня украл?» – и твердый короткий ответ: «Сотник». А кто Хмельницкий?

Князь Иеремия повернулся и вышел из залы. Мишель с плачем кинулся к матери. Он подумал, что отец рассердился на какую-то его неловкость. Музыка оборвалась…

Князя ждали возле его кабинета. Кто-то поклонился ему.

– В Котельне горожане захватили замок!

– Коростошев тоже бунтует.

Он обвел всех глазами:

– Хмельницкий – кто он?

– Украинец, – ответили ему.

Князь досадливо дернул плечом:

– Я спрашиваю – кто?

– Казак!

Лицо у князя Иеремии стало белым.

– Сотник! – выпалил пан Заец, посланный княгиней узнать, чем его милость недовольны.

– Ах, он-то и есть сотник! – сказал князь Иеремия растерянно. – Пошлите за мальчиком.

– За княжичем! – встрепенулся пан Заец.

– За мальчиком! – топнул ногой князь. – За прорицателем. – Взял пана Заеца под руку: – Прошу вас, сообщи те княгине, а впрочем – я сам.

Вернулся в залу, увидал плачущего сына.

– Вы уже знаете? – спросил он княгиню.

– Нет, – сказала она.

– Стефан Потоцкий разбит. Я прошу вас, княгиня, собраться без промедления в дорогу Вы поедете в Брагин, там будет вам покойно.

– Неужели это… так опасно?

– Это очень опасно, княгиня.

– Когда вы назначаете день отъезда?

– День?! Вы поедете немедленно, – и, чтобы сгладить сухость тона, добавил: – Через час или через полтора часа.

Поклонился и вышел, чтобы не объяснять. Ничего и ни кому не объяснять.

Ровно через час ему доложили:

– Княгиня и князь в карете.

Он вышел проводить их. Поцеловал княгиню, поцеловал Мишеля.

– Князь, я даю вам сотню драгун, будьте вашей матушке надежным защитником.

Мишель посмотрел на строящийся отряд, глаза у него засияли.

– Неужели это так опасно? – опять спросила княгиня.

Гризельда.

– С нашими полководцами беды не оберешься!

– Берегите себя! – она сняла с шеи крестик с алмазами, надела на князя.

– Я клянусь вам, княгиня, навести порядок в стране!

– Дай вам Бог!

К Вишневецкому подошел кто-то из шляхты:

– В Ясногородке и Любартове неспокойно.

Князь Иеремия снова взялся за ручку кареты.

– Князь Михаил, я отменяю свой прежний приказ. Вы получаете в свое командование не сотню, а три сотни драгун.

Карета сорвалась с места, поскакали драгуны, тронулся обоз.

К князю Иеремии подвели мужика.

– Что ему?

– К вашей ясновельможной милости зван, – мужик опустился на колени.

– Кого я звал?

– Это отец ясновидящего! – подсказали князю.

– Я отец Стася, ваша милость.

– А где же сын твой?

– Помер, ваша милость!

– А-а! – сказал князь и, обойдя стороной мужика, ушел в свои покои.

2

Князь Дмитрий сидел в просторной низкой комнатке, дожидаясь, когда его примет великий коронный гетман.

Из-за размолвки со своим опекуном Дмитрий Вишневецкий прибыл в ставку без обещанной князем Иеремией сотни. Завидуя Чарнецкому, Сапеге, Сенявскому, молодому Калиновскому, которые отправились на Хмельницкого во главе прекрасных отрядов, и уж конечно, Стефану Потоцкому, князь Дмитрий посчитал для себя невозможным влиться в пеструю толпу шляхетского ополчения и остался в ставке.

– Не советую вам сегодня говорить с его милостью гетманом, – сказал князю Дмитрию пан Чаплинский, занимавшийся какими-то бумагами за столом у окна. – Его милость сердит на сына своего. Военное дело требует порядка. Разбил бунтаря – сообщи. Улизнул бунтарь – тоже сообщи. А так разве можно? Ни одного гонца не прислал!

– Охота началась, – откликнулся пану Чаплинскому пан Комаровский. – Люди там все молодые, дело сделали и – загулялись.

Князю Дмитрию стало не по себе. Вместо того чтобы быть среди упоенных победой сверстников, обивает он пороги гетманской канцелярии, слушает сплетни, пошлости.

– Узнайте, примет ли меня коронный сегодня? – попросил Вишневецкий человека при дверях гетманского кабинета.

Человек этот появился у гетмана недавно, но уже все знали, что он Самойло Зарудный, и всячески перед ним заискивали. Был Самойло важен, грузен, лицо имел непроницаемое, умное, на любую шишку глядел свысока и пропускал к гетману не по чинам, но по делам. Потоцкий души в нем не чаял.

– Ждите, ваша милость, – сказал Вишневецкому Самойло. – Ясновельможный пан большие дела переделает, тогда уж и ваш черед.

Князь Дмитрий вспыхнул, но что-либо сказать в свою защиту не нашелся. Он было встал, чтобы уйти, но в это время входная дверь тяжело и медленно отворилась, и, пошатнувшись на пороге, в комнату вошел, черный от грязи и запекшейся крови, драгун.

– Гетмана! – прохрипел он.

У самой двери его качнуло, и князь Дмитрий успел подхватить падающего. Самойло Зарудный проворно отворил дверь, и они оба, гонец и князь, оказались в кабинете Николая Потоцкого.

Потоцкий подписывал какой-то документ. Он поднял глаза на шум, и перо выпало из его руки.

– Убит? – спросил он ровным деловым голосом.

– Ранен, – прохрипел драгун. – Твой сын, ваша милость, ранен. Тяжело. Мы разбиты. Все в плену.

Драгун захрипел и стал оседать.

– Положите его! – приказал гетман.

Драгуна уложили на пол, дали ему вина.

– Сколько у Хмельницкого войска? – закричал гетман, наклоняясь над раненым.

– Реестровые изменили, – прохрипел драгун. – Мы ждали помощи. Но пришли татары…

– Татары! – вскричал Потоцкий. – Говори! Какие татары?!

– Татары! Много! – драгун посмотрел на гетмана широко открытыми глазами и потерял сознание.

– Лекаря… Лекаря! – закричал гетман, становясь на колени перед раненым. – Какие татары? Кто пришел? Хан? – Посмотрел на Вишневецкого: – Скачите к Калиновскому в Корсунь… Нет, стойте! К пану Черняховскому, в Канев. Пусть идет в Корсунь на соединение с польным гетманом. Мы выступаем туда же. Тотчас!

Князь Дмитрий выскочил из кабинета.

– Вот и назначение! – сказал он вслух, натягивая перчатку на дрожащую руку.

Уже в седле вспомнил дрожащую свою руку. Дрожала оттого, что устал держать тяжелое тело драгуна.

«Все в плену, – стоял в ушах хрип раненого. – Значит, я тоже был бы в плену? Я завидовал тем, кто теперь убит или в плену у казацкого бунтаря».

3

Отряд Потоцкого покинул Чигирин в единочасье. В городе остался пан Чаплинский с двумя сотнями жолнеров, которым приказано было спалить Чигирин дотла.

Пан Чаплинский никак не мог понять страха, охватившего коронного гетмана.

– Со стариками горе! – говорил пан подстароста зятю и помощнику своему по службе пану Комаровскому. – Хмель на Желтых Водах, ему до Чигирина идти и идти, а гетман пустился наутек… Выпроваживай скорее шляхетские семейства – и займемся делом. Такой случай раз в жизни выпадает.

Комаровский смотрел на Чаплинского, не понимая, о чем это он.

Пан Чаплинский засмеялся и приказал джурам подогнать к дому двадцать пустых телег.

– Забирай все! – говорил он пани Хелене. – Мы не такие богачи, чтобы разбрасывать вещи, нажитые в трудах.

Вместе с жолнерами подстароста обшарил брошенные польскими семьями дома, прихватывая все, что поценнее. Грабеж перекинулся, как пожар, на казачьи дома. Загремели выстрелы. Казаки пытались дать мародерам отпор.

– Сжечь! Все сжечь! – приказал подстароста, но тут прискакал пан Комаровский.

– Чигиринские хлопы собрались возле церкви. Их много, они вооружены. Надо уходить.

Пан Чаплинский посмотрел на свой дом, окинул взглядом город.

– Жалко жечь. Да и чего ради? Через неделю-другую, когда его милость гетман придет в себя, мы сюда вернемся…

– Пан Чаплинский! – У Комаровского от ярости свело скулы. – Казаки не дадут нам ни одного дома поджечь. Уходить надо. Бежать!

– Прикажите поджечь стога сена! Потоцкий хочет пожарища. Так давай хоть надымим.

Тяжелогруженый обоз с каретой для пани Хелены выкатил на Черкасский тракт.

Пан Чаплинский дал повод своей лошади жолнеру, а сам сел в карету жены.

– Ну вот, – сказал он радостно и облегченно, как после важного и небезопасного предприятия.

Потрогал руками тюки с материями, повозился в корзине с серебряной посудой.

Пани Хелена, задавленная ворохом вещей, сидела молча, без страха в лице. Она посмотрела на мужа с любопытством, не осуждая его.

– Это все наше! – сказал он ей. – Твое!

Она опять посмотрела на пана Чаплинского очень серьезно, очень внимательно и совершенно равнодушно.

– Пусть тебя не пугает весь этот переполох, – сказал пан Чаплинский. – Нам он определенно выгоден.

– Казаки! – раздался тревожный крик.

Пан Чаплинский выглянул из кареты:

– Где казаки?

– Впереди.

Чаплинский поймал ногой стремя, прыгнул в седло.

Дальнейшее произошло быстро и просто. Казачее войско, загораживая дорогу, развертывалось по-татарски, полумесяцем, чтобы окружить отряд и обоз.

– К балке! – крикнул пан Комаровский и помчался, уводя жолнеров на другую сторону лесистого глубокого оврага.

Пан Чаплинский беспомощно повернулся к своему обозу и, нахлестывая плетью коня, пустился догонять жолнеров.

– А вот и невеста с приданым! – Хохоча во всю глотку, казак стоял у распахнутой дверцы кареты. – Иди ко мне, моя краля!

– Я замужем, – сказала пани Хелена.

– Хлопцы, вы слыхали? Она замужем!

Дружный гогот вспугнул лошадей.

– Тпру! – закричали казаки, хватая лошадей под уздцы.

– Я хочу видеть вашего старшего!

– Она не хочет простого! Она старшего хочет! – захохотали казаки, им нравилась строптивая полька.

– Эй, Богун! Поди глянь! Красивая, стерва!

Подошел еще один казак. Лицо узкое, скулы точеные, черные брови у переносицы сошлись, глаза голубые, прозрачные.

– Кто вы?

– Я – пани Чаплинская!

– Пани Чаплинская? – переспросил Богун. – Вы жена того самого Чаплинского?..

– Того самого!

Богун посмотрел на пани Хелену с любопытством и откровенным одобрением.

– В вашем положении лучшая защита – объявить себя Чаплинской. Ведь Чаплинскую придется доставить к Хмельницкому, не правда ли?

– Я действительно Чаплинская. Мой муж, чигиринский подстароста, бросил меня и бежал со своими рыцарями.

– Казаки! От нас ушел пан Чаплинский! Догнать!

Зазвенело оружие, послышался топот.

– Что вы со мной сделаете? – спросила пани Хелена у Богуна.

– Доставлю к гетману.

– К гетману?!

– Не к коронному, пани! К казачьему!

4

Петро Загорулько, самый могутный парубок из братства «березы» Карыха, ставил бочонок на бочонок до пяти и до шести и тащил пирамидку в костел. А были те бочонки, набитые порохом, невелики, но тяжелы.

– Этого довольно будет, – остановил парубков Максим Кривонос, поглядел на крест. – Хоть и латинский, а снять бы его надо.

– Дозвольте мне, панове казаки! – выступил вперед Карых.

– С Богом!

Карых на глазах всего Чигирина, щеголяя смелостью, карабкался на шпиль костела. Шпиль был высок, но зодчий словно бы позаботился о будущем храбреце – украсил шпиль фальшивыми домиками. Они, как ступени, вели к кресту и к небу.