Текст книги "Чекисты рассказывают. Книга 7-я"

Автор книги: Владимир Востоков

Соавторы: Павел Кренев,Анатолий Марченко,Алексей Авдеев,Владимир Листов,М. Спектор,Иван Кононенко,Григорий Василенко,Николай Кокоревич,Николай Ермоленко,Янис Лапса
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Павел КРЕНЕВ
С КАМНЕМ В КАРМАНЕ

1

В половине десятого переливисто зазвонил внутренний телефон. Что-то рано сегодня. Обычно с утра Сергеев старался не беспокоить. Значит, неотложное дело.

Васильевский поднял трубку.

– Здравствуйте, Михаил Александрович. Слушаю вас.

– Доброе утро. Зайди ко мне, Александр Павлович.

Голос у Сергеева ровный, по телефону у него никогда не поймешь: спокоен он или волнуется.

Но как только Васильевский зашел к Сергееву в кабинет, сразу понял: произошло нечто серьезное – шеф стоял у окна и курил.

Хорошо, что у людей есть устоявшиеся привычки, по которым можно сразу определить их настроение. Когда начальник отдела ходит по кабинету, он думает и нервничает. В такие минуты он часто подходит к окну и подолгу в него смотрит, будто в проходящих трамваях или людском потоке высматривает решение.

– Проходи, Саша, садись.

Сергеев взял из раскрытой папки бумаги и протянул Васильевскому.

Документ оказался телеграммой, пришедшей ночью из Центра. Александр первым делом глянул на подпись, чтобы сразу знать, с кем имеет дело. Внизу стояла фамилия одного из руководителей контрразведывательного управления. Уровень солидный, ничего не скажешь. Сверху, наискосок, черными чернилами была нанесена резолюция начальника их управления, генерала Покрышева. Этот почерк Александр смог бы отличить среди тысячи других: прямой, почти без наклона, крупный и размашистый, с четко выведенной каждой буквой, острый на изгибах – почерк повторял особенности характера начальника.

Резолюция Покрышева была лаконичной:

«Тов. Сергееву. Прошу в кратчайшие сроки собрать характеризующие Панкова данные, выяснить степень секретности располагаемых им сведений. Решите вопрос о кандидатуре командируемого за рубеж работника».

Васильевский бросил быстрый взгляд на Сергеева.

– Ты читай, читай, – повторил тот

«По линии МИД СССР нам поступило сообщение о том, что в советское Генеральное консульство, находящееся в Сан-Стоуне (Латинская Америка), обратился пребывающий там в служебной командировке ленинградский инженер Сажинов и заявил, что явился свидетелем встречи научного сотрудника с исследовательского судна «Академик Волгарев» Панкова с двумя иностранцами, одного из которых зовут Кларк Белоу. Сажинову показался подозрительным тот факт, что Белоу работает в восточном отделе судостроительной компании «Модерн шипс», куда командирован сам Сажинов, и, по его мнению, является крайне антисоветски настроенным человеком. Во время разговора с иностранцами Панков вел себя нервно, явно остерегался, что его заметит кто-либо из команды советского судна.

По имеющимся у нас данным, Белоу является кадровым сотрудником ЦРУ, действительно работает под прикрытием восточного отдела американской компании «Модерн шипс», специализируется на сборе разведданных о советском судостроении.

С учетом того что Панков как специалист в судостроении располагает интересующей противника информацией, просим срочно командировать в Сан-Стоун опытного оперативного работника с задачей на месте выяснить характер контакта Панкова с сотрудником ЦРУ

Предполагаемый повторный заход судна в Сан-Стоун – через три недели».

Васильевский читал медленно: телеграмма – особый вид переписки, – сухой, но емкий, каждое слово значит многое.

Сергеев достал из стола пачку сигарет, щелкнул зажигалкой, закурил.

– Что скажешь? – спросил он у Александра, когда тот поднял голову.

– Информация серьезная.

– Америку открыл. Лучше скажи, с чего начнешь?

– А что, это мне поручите? – Глаза у Васильевского заблестели.

– Кому же еще! – Сергеев хмыкнул. – Дело Николаева ты закончил, материалы у следователей. А чтобы вопросов не возникало – дай-ка документ.

Он взял телеграмму и пониже генеральской резолюции написал свою:

«Тов. Васильевский. Пр. срочно доложить предложения по организации проверки Панкова».

И протянул телеграмму Васильевскому.

– Вот так-то.

Александр тут же начал предлагать:

– Начну с места работы...

– Так, а дальше?

– Как обычно, пройдемся по связям, а там посмотрим.

– Посмотрим. – Сергеев нахмурился, поднялся с кресла и вновь пошел к окну.

– Тут, Саша, нельзя сработать вхолостую. Сам видишь, не исключено, что имеем дело с вербовкой. Все должно быть так, чтобы комар носа не подточил, и, как требует Москва, в крайне сжатые сроки. В общем, надеюсь на тебя.

– Спасибо, Михаил Александрович, постараюсь.

Когда Васильевский уходил, Сергеев вдруг хитрюще улыбнулся:

– Шашку не забудь в управлении оставить.

– Какую шашку?

– Кавалерийскую. Ты же у нас главный кавалерист. Наскоками все орудуешь.

– Да...

– Не оправдывайся! Начальству видней.

Александр улыбнулся:

– Есть оставить шашку.

В научно-исследовательском институте антикоррозийных покрытий появился журналист. Улыбчивый, общительный и дотошный. Он знакомился с сотрудниками, доставал микрофон и задавал всевозможные вопросы. Взял интервью даже у старой дворничихи Анны Михайловны Прохватиловой. Словоохотливая Анна Михайловна, уставшая от недостатка общения, к интервью отнеслась со всей ответственностью. Чтобы не выронить, не разбить дорогую вещь, она обхватила микрофон обеими руками и наговорила в него столько, что корреспонденту пришлось выключить магнитофон: пленка уже кончалась. Немало труда стоило и распрощаться с ней.

– А про директора-то, про главного-то надо ведь, как же?

– Я к вам еще зайду, ладно?

– Ладно-то ладно, да ведь про всех уже рассказала, а про главного-то и не поспела.

– Спасибо, спасибо...

Затем журналист появился у заведующего сектором, занимающимся разработками для морского судостроения.

– Здравствуйте, Евгений Никитич, я звонил вам...

– А-а, из городского радио?

– Да, Рогозин из отдела науки и техники.

– Проходите, корреспондент, садитесь.

Заведующий сектором, по всему видать, живой, энергичный мужчина, хотя и излишне полный, добродушно улыбался. Он тоже, наверно, не был избалован вниманием радио и прессы. В предвкушении интересного разговора закурил.

– Чем наш скромный сектор мог заинтересовать уважаемые средства массовой информации? – спросил он, слегка нервничая.

– К сожалению, интерес лишь косвенный, и я хотел бы сразу предупредить, что беседа с вами может и не выйти в эфир.

– Что сделаешь, – завсектором горестно улыбнулся.

– Мы следим за научными изысканиями судна «Академик Волгарев». Оно сейчас в Атлантике...

– Простите, как вас...

– Александр Павлович.

– Ну вот, Александр Павлович, а вы говорите – к нам не имеет отношения. На «Академике» два моих сотрудника – Панков и Гаврилов!

Евгений Никитич проговорил это с такой гордостью, будто судьбу научного рейса судна только эти два его сотрудника и решали.

Но Рогозин вдруг засомневался, так ли уж велико значение исследований в области антикоррозийных покрытий в том огромном объеме научных изысканий, которым занимается экипаж «Академика Волгарева», и тем самым подлил масла в огонь. Заведующий сектором стал азартно доказывать, что хорошее антикоррозийное покрытие увеличивает долговечность судна во столько-то и во столько-то раз, что вообще – это основа всех основ.

– Ну хорошо, Евгений Никитич, а о ком, с вашей точки зрения, лучше рассказать по радио: о Гаврилове или Панкове?

Заведующий сектором на мгновение задумался, а потом сказал решительно:

– Конечно, если уж я именно их отправил, то ручаюсь за обоих, но Панков, хоть и моложе Гаврилова, больше годится в герои радиоочерка.

– Почему?

– Это быстрорастущий ученый, несмотря на недостатки. Он очень перспективен...

Евгений Никитич многое рассказал Рогозину.

– Вот, наконец, Александр Павлович, и пригодилось, что ты у нас журналист по образованию. Давай-ка подведем итоги. – Сергеев задымил сигаретой и зашагал по кабинету. – Значит, говоришь, быстрорастущий ученый?

– Да, непосредственное начальство характеризует Панкова так, что, как говорится, хоть в передний угол его. И быстро все схватывает, и энергичен, и план дает, и докторскую пишет, и Почетной грамотой награжден...

– План это хорошо, – начальник отдела вмял сигарету в пепельницу, – но ты что-то и об эгоизме его рассказывал.

– Да, Михаил Александрович, из бесед с сотрудниками НИИ сложилось мнение, что Панков – большой эгоист.

– Из чего ты сделал это заключение?

– Ну, во-первых, у него нет друзей.

– Совсем нет?

– Совсем.

– Действительно, аргумент серьезный. А ты говорил: пройдемся по связям. Что еще?

– Не любит ни с кем делить славы. Избегает участия в групповых научных работах. Даже сложные, многоплановые разработки старается выполнять один.

– Это спорно. Может быть, он просто трудолюбив и не терпит бездельников и прихлебателей. Их полно вокруг любого большого дела. Ты же знаешь.

– Но и премию, когда дело сделано, старается ни с кем не делить.

– Он что, жадный?

– По всей вероятности, да. До сих пор не женат. Рано, говорит. Вот докторскую осилю, тогда можно. Нечего, мол, нищету разводить.

– Ничего себе нищету кандидат, старший научный. – Сергеев хмыкнул. – Похоже, действительно эгоист. Дальше.

– Хорошо подготовленный демагог, хотя действительно умен. Болезненно самолюбив, не любит признаваться в ошибках.

– Ну, собрал букетик. Теперь подробности...

– Демагог, любит выступать на собраниях и говорит красиво, но дельного ничего не предлагает, так, болтология одна.

– А что там про самолюбие?

– В НИИ Панков объяснил, что на прежней работе столкнулся с рутинерами и зажимщиками прогресса, поэтому решил оттуда уйти.

– А на самом деле?

– Я выяснил, что там он выдвинул интересную, на первый взгляд, технологическую идею, которая при реализации сулила большие выгоды. Панков создал ей большую рекламу, заручился поддержкой кого-то из министерства. Потом рядом ученых было доказано, что идея не продумана до конца, а внедрение принесет только вред. Панков обвинил ученых в том, что они сделали это из зависти, и продолжал добиваться своего. В общем, ему пришлось уйти...

– А на прежней работе он имел доступ к закрытой тематике?

– Имел.

– По-моему, гражданин Сажинов был прав, когда обратился в консульство и рассказал о Панкове. Кстати, ты не выяснил, где они раньше встречались?

– Вместе учились в Политехническом.

В порту колышется людское море. Над головами провожающих вместе с ветром летят томные и немножко грустные слова танго, плывет голос певицы:

 
Я жду тебя, как прежде,
Но не будь таким жестоким,
Мой нежный друг...
 

Песня звучит из динамиков пассажирского лайнера «Павел Корчагин», уходящего в круизное плавание по Атлантике. Судно скоро уже должно отшвартоваться, и портовые рабочие заняли места у береговых кнехтов. Последние пассажиры поднимаются по трапу на борт.

Марина приподнялась на цыпочки, поцеловала Александра в щеку и в который уже раз предупредила:

– Саша, я прошу тебя, будь осторожен и осмотрителен, ладно?

– Конечно, как всегда. – Васильевский улыбнулся и поднял с земли чемодан.

– Как всегда, я не согласна, – покачала головой жена.

– Я тоже не согласен, – поддержал Марину Сергеев.

У трапа Васильевский показал пограничнику паспорт, билет на круизный рейс, обернулся и помахал рукой Михаилу Александровичу и Марине.

Для всякого горожанина, привыкшего к уличной духоте и сутолоке, к житейской рутине, любой выезд за город, на природу, – событие из ряда вон выходящее. Неделю-то уж точно человек потом ахает да охает, восторгается и дымной горечью костра, и чистотой воздуха, приправленного ароматом разнотравья, сосен и берез... А тут совсем уж фантастика: круиз по Атлантическому океану! Одни географические названия чего стоят: Балтика, Северное море, Ла-Манш, Бискайский залив... Сначала чопорные, по-северному строгие и степенные города-порты: Копенгаген, Гаага, затем, по прошествии многих дней и ночей, явственно ощущается, как теплеет воздух, чернеют ночи, все выше в полдень поднимается солнце. Поросшие сосняком скалистые ландшафты северной Европы, взрастившие поколения норманнов, меняются полыханием цветов на холмах Испании и Португалии, буйством зелени субтропиков, кущами Мадейры, островов Зеленого Мыса. Несмотря на солнце, непривычную для северян жару, пассажиры почти не прячутся в прохладе кают, часами гуляют по палубе – боятся что-нибудь пропустить. Гомон и сутолока портов, разноцветье воды, берега и городов, разноголосые и разноязычные крики базарных зазывал, прожекторы маяков и россыпи ночных огней на берегу – от впечатлений кружится голова.

Когда пересекали экватор, Александра, как, впрочем, и всех пассажиров, бултыхнули в бассейн, крестили, так сказать, что и было засвидетельствовано в специально выданной шутливой грамоте.

Эти дни Васильевский воспринимал как нечаянную благодать, дарованную судьбой. Как и все туристы, он восторгался красотой закатов, в портовых городах беспечно глазел на экзотические заморские чудеса.

Но однажды, ближе к полудню, кто-то из пассажиров крикнул: «Берег!» Прямо по курсу, в том месте, где прикасаются друг к другу океан и небо, прорезалась тонкая черная полоска – Южная Америка. Через несколько часов «Павел Корчагин» прибудет в Пуэрто-Фердинандос – первый латиноамериканский порт, куда зайдет судно. А потом, спустя сутки, будет и последний пункт, крайняя точка круизного туристического рейса – Сан-Стоун.

Михаил Александрович, напутствуя Александра, намекнул, что, ничего, мол, «старший оперативный уполномоченный – он и за границей...» Так-то так, но свои стены всегда помогают. А тут чужая страна, неизвестность, помощи ждать не от кого... Задача же поставлена: «на месте выяснить характер контакта Панкова с сотрудником ЦРУ» – так сформулировано в телеграмме из Центра. Ни больше ни меньше.

2

Александра Александровича Сажинова Васильевский увидел издалека. Он стоял поодаль от портовых ворот у кирпичной стены какого-то ангара и внимательно вглядывался в туристов, выходящих в город. У него была приметная внешность: худощавая, сутуловатая фигура, короткая стрижка, веснушчатое, некрасивое лицо, очки... В руке, как и было оговорено, Сажинов держал маленький плоский коричневый кейс. Александр подождал, пока за ворота выйдет последняя группа пассажиров с «Павла Корчагина», и подошел к Сажинову.

– Доброе утро, Александр Александрович.

Тот вздрогнул, зачем-то быстро глянул по сторонам и торопливо протянул Васильевскому маленькую сильную руку.

– А-а, это вы. Пойдемте отсюда, а... здесь так многолюдно...

Васильевский не любил суетливых и нервных людей, но заставил себя как можно приветливее улыбнуться:

– Вы ведь тут хозяин. Куда скажете, туда и пойду.

Припортовая часть Сан-Стоуна была довольно замусорена. На коротких и кривых улицах, захламленных кучами коробок, ящиков, брошенными машинами, лепились друг к другу низенькие несуразные домики, в большинстве фанерные. Более привлекательно выглядели выкрашенные в разные цвета крохотные магазинчики с яркими рекламами, третьесортные забегаловки, претенциозно именуемые, судя по вывескам, ресторанами. Там и сям фланировали или просто стояли на углах размалеванные девицы.

Сажинов быстро вывел Васильевского на тихую улочку, застроенную крепкими домиками и затененную густой зеленью.

Они зашли в кафе с ажурной табличкой «Black cat» [7]7
  «Черный кот» (англ.).


[Закрыть], почти пустое и довольно уютное. Столики и стулья в нем были искусно сплетены из черной лозы, за баром стоял огромный горбоносый и улыбчивый бармен, то ли испанец, то ли армянин, с длинными черными закрученными усами («какая гармония с мебелью», – невольно подумал Александр) Увидев Сажинова, он расплылся в улыбке, щелкнул пальцами и громко залопотал по-испански. Не задавая вопросов, сделал два соковых коктейля, плюхнул в стаканы куски льда.

– Буэно маньяно [8]8
  Доброе утро (исп.).


[Закрыть], – поздоровался Сажинов.

– Буэно диас [9]9
  Добрый день (исп.).


[Закрыть], – поправил его бармен и еще больше разулыбался.

Они сели за столик в углу кафе. В маленьком зале было пусто. Только у окна сидела пара. Помешивая соломинкой коктейль, Васильевский спросил:

– Откуда он вас знает?

– Да я тут каждый день бываю после работы...

В знакомой обстановке Сажинов заметно успокоился, исчезла его суетность. Он на глазах повеселел.

– Простите за нервозность, я ведь простой смертный и занимаюсь самыми земными делами... А ваша работа очень уж специфична...

– Лишь на первый взгляд. Обычное дело, только привычка нужна, – деликатно возразил Васильевский и перешел к делу.

– Александр Александрович, пожалуйста, вспомните все обстоятельства встречи Панкова с Кларком Белоу.

– Собственно, никаких таких обстоятельств и не было. Ну поговорили они, и все, как все говорят.

– Постойте, постойте, – Александр в искреннем недоумении отодвинул стакан, – как это – «поговорили и все», вас ведь что-то толкнуло сообщить об этом в консульство.

Вот тебе и на! В телеграмме Центра акценты, прямо сказать, противоположные.

– Да зря я, наверно, людей растревожил. Вас вот вызвали... – Сажинов с досадой махнул рукой, помолчал, потом объяснил: – Понимаете, я Игоря Панкова еще по институту знаю. Как мне кажется, толковый он парень. Активный всегда был... Начитанный такой... Ну встретился он с этим америкашкой, побалакал. Может, научный интерес у него к Белоу этому.

Сажинов посмотрел на Александра с искренним сожалением: вот, мол, стоило тащиться за тридевять земель по такому пустяку.

– Тем не менее, Александр Александрович, прошу вас. Вы же понимаете, что не отстану, коль приехал, – Васильевский улыбнулся.

– Да, понимаю, – Сажинов покачал головой, отложил соломинку и, отхлебнув коктейль, начал рассказывать: – Знаете, когда живешь долго на чужбине, тоска по дому жуткая. А тут приход судна из России, да еще из родного города. Это же событие! На работе отпросился и побежал в порт, как говорится, сломя голову. Но к швартовке опоздал и, когда шел по городу, зыркал глазами, вдруг повезет, кого-нибудь из знакомых встречу. И вот около телеграфа – на тебе! – стоит Игорь! Увидел его издалека, узнал, ну и к нему, естественно, направляюсь. Потом как током ударило – стоит он не один, а разговаривает с этим самым Белоу. А я его терпеть не могу: придира он и антисоветчик, хотя и руководит восточным отделом и отвечает за связи с СССР и соцстранами.

– А в чем выражается его придирчивость и враждебность? – осторожно перебил Сажинова Васильевский.

– Мне кажется, он старается не развивать связи с нами, а наоборот, где только можно ставит палки в колеса. Вот тут недавно объявил, что двое советских специалистов некомпетентны в современных технологических вопросах и фирме надо бы от них избавиться. Причем сказал это о ребятах, которые в своей области любому западному спецу фору в сто очков дадут.

– И что же ему не понравилось?

– Прямая загадка! Может, злость какая-то... Эти двое наших у местных рабочих безграничным уважением пользуются...

– Мы немножко отвлеклись, Александр Александрович.

– Да, так стоят они, разговаривают... Я вначале к ним, не сворачивая, обрадовался, знаете, лечу на всех, потом стоп, думаю, чего мне лишний раз глаза мозолить Кларку этому, я его на фирме-то за километр обхожу. В последний момент свернул в переулок. Но у судна никого из знакомых не встретил, все разошлись уже.

– Вы уверены в том, что это был именно Панков?

Сажинов глянул оторопело и даже возмущенно, мол, какое может быть сомнение!

– Я же его как облупленного, с института... Да вот хоть бы бородавку взять, черная, за версту видать. Я сначала бородавку и увидел, потом уж Игоря распознал.

– По-моему, под ухом, с правой стороны...

– Не под ухом, а на щеке, причем на левой. – Сажинов хмыкнул.

– Я же с ним не учился, могу и ошибиться. – Васильевский снова улыбнулся.

– Проверяйте, проверяйте...

– Панков в свою очередь не мог вас заметить?

– По-моему, исключено. Он же близорукий, да и стоял боком.

– А Белоу?

– За этого не ручаюсь, но в момент моего появления он на меня не смотрел. К тому же он вряд ли помнит меня в лицо.

– Полагаю, что Белоу помнит вас не хуже, чем свою тещу, как, впрочем, и других наших специалистов.

– У вас насчет него есть какие-нибудь подозрения?

– Могу вам сказать лишь то, что ваша оценка Кларка Белоу полностью совпадает с нашей и действительно следует держаться от него подальше.

Коктейль в стаканах кончился, лед тоже почти весь растаял. Бармен, знавший Сажинова, приготовил в самом деле прекрасный напиток. Васильевский выпил его с удовольствием.

– Еще пара вопросов, Александр Александрович. Можно?

– Какой разговор!

– Что в Панкове вам бросилось в глаза?

– Одет он был просто: плащ, по-моему серый, без головного убора...

– А в руках?

Сажинов задумался, произнес неуверенно:

– Было ведь что-то, точно было...

– Журнал, газета, сумка, авоська?

– Во! Газета! В какой-то руке была свернутая газета!

– Ну у вас и память! Тогда, может, припомните, нервничал ли Панков.

– Да, нервничал. Знаете, стоял как провинившийся школьник перед учителем: руки опущены, смотрит заискивающе...

– И последний вопрос: вы всерьез верите, что у Панкова и Белоу встреча на чисто научной основе?

Сажинов смутился, отвернулся:

– Хотел бы верить. Но после разговора с вами вера эта, честно говоря, поиссякла.

Коктейль допит, деньги оставлены на столе. Когда вышли из кафе, Васильевский сказал:

– Теперь пойдемте к телеграфу, покажете все, как было.

На судно «Павел Корчагин» не вернулся один из советских туристов. Во время экскурсии по городу у него начались острые боли в животе, и турист был немедленно госпитализирован в местной больнице. Судно отправилось домой без него.

Звали туриста Александр Павлович Васильевский.

Итак, три основные версии. Первая: контакт Панкова и Белоу произошел случайно и не носит враждебный характер. Вторая: Панков инициативно ищет выходы на иностранную разведку с какой-то целью, например для выгодной продажи ей имеющихся у него секретных сведений из области судостроения; третья версия: Панков уже сотрудничает с американской разведкой и его встреча с Кларком Белоу как сотрудником ЦРУ была лишь одной из таких встреч. Из этих версий рабочими [10]10
  Рабочая версия в практике оперативной деятельности – на конкретный момент основная, на проверку которой направлены первоочередные усилия. (Примеч. автора.)


[Закрыть]являются две: вторая и третья, первая будет отработана в процессе мероприятий, которые планируется провести по второй и третьей, и отпадет или будет главной в зависимости от их результатов. Сергеев считал более вероятным, что Панков впервые установил контакт с ЦРУ и еще не включился в шпионскую деятельность по его заданию.

Рассуждал он так.

Встречи сотрудников любой разведки со своими агентами проводятся в условиях, исключающих расконспирацию агента. В данном случае, если бы Панков уже был ранее завербован, с ним были бы оговорены способы связи, в Сан-Стоуне заранее было бы подготовлено место для встречи и она в оперативном плане не выглядела бы столь нелепо: почти в центре города, на виду у прохожих, у центрального телеграфа. Кроме того, встречу эту провел Кларк Белоу, давно себя скомпрометировавший, подозреваемый в связях с ЦРУ – об этом руководство данного ведомства несомненно хорошо знало, но тем не менее поручило ему встречу с Панковым. Значит, у ЦРУ не было возможности организовать встречу по-другому, как этого требуют правила конспирации, то есть не было для этого времени, а может и желания, так как Панков для них – случайное, непроверенное лицо и от него можно ожидать чего угодно. Если исходить из этого, то появление Белоу на первой встрече с Панковым не выглядит как факт из ряда вон выходящий.

С доводами начальника отдела Васильевский согласен полностью.

Только каким образом Панков передал американцам, что намерен работать на их разведку? Заходы в иностранные порты у «Академика Волгарева» непродолжительные. Нельзя ведь подойти к случайному прохожему и спросить: где тут филиал ЦРУ? Абсурдно и небезопасно. Скорее всего, отправил письмо в какое-либо представительство США в одном из предыдущих портов и написал в нем, что предлагает свои услуги, будет ждать встречи с сотрудником ЦРУ у центрального телеграфа в Сан-Стоуне, одет так-то, в руке держу то-то... Центральные телеграфы, универмаги есть в любом городе, потеряться трудно.

Интересно, успел ли передать Панков Белоу какую-либо шпионскую информацию? Вряд ли. Если контакт его с американской разведкой состоялся впервые, то обеим сторонам нужно было присмотреться друг к другу, оценить возможности. На это требуется время, а времени не было, так как судно вскоре уходило и его команда, как и находящиеся на борту ученые, были отпущены в город всего на четыре часа. Скорее всего, Белоу на предложение Панкова сотрудничать с ЦРУ (если, конечно, следовать второй версии) обещал подумать, посоветоваться с руководством, выяснил у него дату очередного захода «Академика Волгарева» в Сан-Стоун, назначил время и место второй встречи.

В том, что американцы пойдут на развитие отношений с Панковым, Васильевский не сомневался. В кои-то веки ЦРУ повезло: на них вышел гражданин СССР, который, похоже, всерьез разбирается в современном судостроении. Они должны заинтересоваться!

Как жаль, что нельзя предотвратить эту встречу. Панков, конечно, всего не продаст сразу. Он прекрасно понимает, что будет выгоднее передавать то, что ему известно, частями, по капельке, по крупиночке и всякий раз выпрашивать как можно больше денег.

На второй встрече наверняка будут осторожничать и американцы. Панков для них – темная лошадка. Безусловно, сейчас они используют все возможности, чтобы получить о нем хоть какие-то сведения. Где учился, какова специальность, правда ли, что работает там-то и там-то? Но им надо рисковать, иначе они упустят возможность приобрести агента, который может оказаться очень перспективным. Судно уходит в СССР, дальнейшие встречи за границей на неопределенное время исключены, поэтому сотрудники ЦРУ на встрече с Панковым оговорят способы связи, возможно, вооружат шпионской техникой, препаратами.

Ох как надо бы эту встречу сорвать, но нельзя. Ведь если что-то помешает в этот раз, то он затаится и всплывет где-то снова, в другой, может быть, менее контролируемой ситуации.

Сосед Васильевского по больничной палате Пабло Диегос, веселый смуглый толстяк, страдающий гастритом, сносно говорил по-английски. К СССР он проявил самый жгучий интерес и каждое утро начинал свои рассуждения о нашей стране примерно так:

– Я как представитель среднего сословия страшно обескуражен! Почему в Советском Союзе пенсия по старости выплачивается только крупному руководству или партийным деятелям? Выходит, живи я в СССР, я был бы вынужден в старости умереть с голоду?

Диегос был также убежден в том, что по улицам русских городов по ночам бродят медведи, нападают на людей и бороться с этим бедствием крайне трудно, потому как в городах отсутствует электрическое освещение.

На таком уровне было трудно полемизировать, и Васильевский спрашивал:

– Пабло, вы что, всерьез в это верите? Нельзя же так примитивно рассуждать о стране, которая первой отправила в космос своего гражданина.

– Как же я стану иначе мыслить, если с детства читаю подобные вещи в наших газетах. Не могу же я не верить своей пропаганде.

И снова смеялся. Веселый человек Пабло Диегос.

Здоровье у Александра быстро шло на поправку. Через два дня врач сказал, что его подозрения насчет аппендицита не оправдались. Он объяснил, что боли носят аллергический характер и вызваны тем, что он, видимо, съел что-то такое, чего его желудок не принимает.

Александр подтвердил, что действительно перед болезнью съел несколько рыбных блюд из латиноамериканской кухни.

Врач обрадовался:

– Национальную кухню не каждый местный воспринимает, а тут такая резкая перемена! Вот вам и результат! Но вам, молодой человек, очень повезло, если дело так пойдет, через пару дней выпишем, благодарите свой крепкий желудок!

Срок в два дня Александра вполне устраивал. «Академик Волгарев» придет в порт через пять дней. Оставшееся время уйдет на подготовку к мероприятиям по контролю за возможной встречей Панкова с американскими разведчиками.

– А как насчет платы за лечение, я ведь абсолютно некредитоспособен? – Васильевский смущенно улыбнулся.

– Вам, русским, хорошо, вас где угодно вылечат и без гроша в кармане, – причмокнул языком врач. – Мы направим счет в советское консульство, оно все оплатит.

Когда врач ушел, Пабло Диегос хлопнул себя по толстому животу, хмыкнул и вполне серьезно сказал:

– Я, пожалуй, пересмотрю свои отношения с нашей пропагандой.