Текст книги "Хмель-злодей"
Автор книги: Владимир Волкович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Владимир ВолковичХмель-злодей
От автора
Всё, что вы здесь прочитаете, – правда, одна только, правда и ничего, кроме правды.
Правда – художественная, но от этого не менее истинная.
Местами возникает недоверие от ужаса и невозможности происходящего: неужели это совершали люди, такие же, как ты, и такие же, как я.
Но это было…
История не всё расставляет по своим местам правильно, ею тоже крутят…
Кому – то выгодно возвести в «национальные герои» и представлять «освободителем народа» того, кто преследовал только личные цели, и принёс этому народу лишь разорение и смерть.
Кто-то пытается наработать себе политический капитал на «воссоединении народов», хотя этот акт был вынужденным бегством от невыполненных обещаний и низменных целей.
А сотни тысяч людей, зверски убитых и замученных, почти совсем не упоминаются в героизированной истории, созданной и рекомендованной для изучения «самостійно-незалежними» радетелями чистоты нации.
Сотни тысяч непричастных: стариков, женщин, детей – зарезанных, заколотых, утопленных, разрубленных на части, распиленных, сожженных заживо, и заживо закопанных в землю. Детей, убитых в утробе матери…
Но это было…
Никто не прячет и не скрывает в тайных архивах летописные источники и свидетельства очевидцев, но их стыдятся, их замалчивают, о них не упоминают, как будто того, что там написано, не существовало в действительности. Или, по крайней мере, не оказало влияния на дальнейшее становление украинского народа. Как будто, и на сегодняшний день, спустя столетия, не возвышаются на окраинах некоторых городов курганы, закрывающие когда-то доверху наполненные трупами рвы.
Но это было…
И тот, кто замалчивает и затушёвывает свою историю, обречён…
В беспамятстве народа – рождается его погибель.
Предисловие
Окраинные земли, зарождение казачества, появление евреев.
Древняя киевская земля, находившаяся под управлением князей Владимирова дома, ограничивалась на юге рекою Росью. Пространство южнее Роси, начиная от Днепра, на запад к Днестру, оставалась, как будто незаселённым. Древний летописец, пересчитывая ветви славянорусского народа, указывает на племя угличей, жилища которых простирались до самого моря. Угличи были народом многочисленным, имевшим значительное количество больших поселений. Бесчисленное множество городищ, валов и могил, покрывающих юго-западную Русь, свидетельствует о древней населенности этого края, получившего впоследствии название – Дикое поле. Неизвестно, почему киевские, волынские и галицкие князья, владея множеством городов, возникавших один за другим в их княжениях, упустили плодороднейшие соседние южные земли.
Языческие князья вели упорную войну с угличами, побеждали их, брали с них дань, а потом, со времен Владимира, угличи со своим краем как будто исчезают куда-то. Только в литовской летописи мы находим смутное известие, что в XIV веке литовский король Ольгерд, покоривши Подол, нашел там местное население, живущее под начальством атаманов. Это, видимо, и были первые поселенцы той земли, которые позже исчезли, а в местах их обитания, ставших незаселёнными, появились шайки беглецов, называющих себя казаками.
Татаро-монгольское нашествие разорило южнорусские княжества, Киев лежал в развалинах, Киевская Русь прекратила своё существование.
В это время ослабленные борьбой с монголо-татарами и внутренними невзгодами русские земли стали лёгкой добычей династии Гедеминовичей.
«Выступив из Бреста с войском в 1321 году, Гедимин двинулся в киевские земли. Взяв крепость Овруч, он подошёл к Житомиру, который также пал после непродолжительной осады. После этого литовское войско двинулось на Киев, „грабя и сжигая“ всё на своём пути». Ему навстречу выступило русское войско под предводительством Станислава и союзных ему князей. Оба войска сошлись в бою на поле близ реки Ирпень, однако вскоре литовцы начали теснить русскую дружину и обратили её в бегство и «гнали, б’ючи, сікучи і беручи в полон». После победы у Ирпени литовцы взяли Киев и ряд других русских городов. Великий князь Станислав бежал в Рязанскую землю. Ирпеньская битва обозначила конец самостоятельных русских княжеств юго-западной Руси и предопределила многовековую власть Великого княжества Литовского, а затем и Речи Посполитой над этой ветвью русского народа.
Через 40 лет литовский князь Ольгерт разгромил крымско-татарскую орду, и Южнорусские земли, Чёрная и Белая Русь окончательно вошли в состав Великого княжества Литовского. Так возникло Литовско-Русское государство. Это было очень странное объединение, в котором русское (украинское и белорусское) население и земли составляли абсолютное большинство (80 %), поэтому власть Литвы не была репрессивной, и, по сути, это было Русское государство с древнерусским языком, как государственным и православием, как господствующей религии.[1]
В 1385 году для борьбы против Тевтонского ордена Великое княжество Литовское вступило в союз с Польским королевством, подписав Кревскую унию. После Кревской унии усилились польские и католические влияния в Великом княжестве Литовском, постепенно удалялась от власти православная русская знать, ликвидировались русские княжества: Волынское, Киевское и др. Против сближения с Польшей выступало большинство православных князей, поэтому в государстве на протяжении ста лет шли гражданские войны.
Население преимущественно состояло из православных крестьян, которые жили на просторных и плодородных землях, вдалеке от центральной власти, и были воспитаны в духе вольностей. Великий князь литовский раздавал земли своим приближенным, но они не притесняли крестьян, потому что те могли в любой момент сняться с одного места и перейти на другое. Земли тогда было много, населения мало, и владельцы этих земель были рады и тому, что крестьяне уделяли им часть своих продуктов. В остальном никто не вмешивался в их жизнь и не посягал на их свободу.
В 1569 году была подписана Люблинская уния, создавшая, фактически, новое государство – Речь Посполитую,[2] и большая часть южнорусских земель перешла под власть Польши.
Сразу же изменились условия жизни. Земля перестала принадлежать тем, кто ее обрабатывал, а стала собственностью землевладельцев. Польские короли дарили своим сановникам обширные поместья на плодородных землях по обеим сторонам Днепра, и колонизация Украины пошла быстрыми темпами. Паны привлекали поселенцев, обещая им на первых порах свободу от повинностей и платежей. На этих просторах с их огромными природными богатствами тут же возникли имения магнатов и шляхты, вырастали города, замки, местечки. Крестьяне, поначалу соблазненные чрезвычайными льготами, дали привязать себя к земле и постепенно превратились в холопов, работавших на панов. Местность, в нижнем течении Днепра, во второй половине XV века представляла собой незаселённую степь, получившую название Дикое поле. (Дикое поле – историческое название безграничных и слабозаселённых причерноморских и приазовских степей. Они расположены между средним и нижним течением Днестра – на западе, нижним течением Дона и Северским Донцом – на востоке, от левого притока Днепра – Самары и верховьев притоков Южного Буга – Синюхи и Ингула – на севере, до Чёрного и Азовского морей и Крыма – на юге).
Земли Дикого поля осваивались и заселялись беглыми крестьянами и холопами из панских имений и крепостными из России. В XVI–XVII веках правительство Польско-Литовского государства Диким полем считало украинские земли, находившиеся на восток и юг от Белой Церкви, и раздавало их магнатам и знатнейшим панам в частную собственность, как незаселённые.
(В границах Дикого поля сейчас располагаются: Луганская, Донецкая, Днепропетровская, Запорожская, Кировоградская, Полтавская, Николаевская, Одесская, Харьковская и Херсонская области Украины, а также Тульская, Липецкая, Воронежская, Орловская, Курская, Белгородская и Ростовская области России).
Своеобразными «дверями» в Поле со стороны густо заселённого Среднего Приднепровья были пороги – природные выходы коренных горных пород, которые пересекали русло Днепра, простираясь на много вёрст. За порогами начинался Днепровский Низ. Русло здесь было усеяно множеством островов, а сам Днепр разделялся на рукава, создавая многочисленные озёра, затоны и протоки. Эту местность называли Великим Лугом. В то время здесь начали формироваться группы беглецов с территории Речи Посполитой, которые прибывали сюда по разным причинам. Основными причинами были бедность, нападения татар или уголовные преследования.
В ранних былинах украинского народа, или думах, таких как «Дума о казаке Голоте», «Дума о Байде», народный фольклор в образе казака описывает человека-бродягу, у которого, кроме коня и сабли, ничего нет, шапка-бирка и та с дыркой сверху.
Согласно южнорусским думам, казак не держит никакой собственности, это вольный человек, лихой удалец, кочевник, не имеющий не только постоянного жилища, но даже и временной крыши над головой. Все необходимое для жизни он добывает с помощью сабли, то есть, называя вещи своими именами, промышляет войной и разбоем.
У казака нет особых привязанностей, семьи и близких, все награбленное или добытое в честном бою он спускает в шинках, живет одним днем, а поэтому не ценит ни свою, ни чужую жизни. Он чем-то сродни кавказскому абреку, такой же изгой, добровольно или силой обстоятельств, вынужденный жить вне социума, в той или иной мере враждебного ему. Однако, в отличие от абрека, – воина-одиночки, казак – это член пусть и не большого, но коллектива себе подобных людей-изгоев.
Казачество малороссийское трансформировалось из обыкновенных разбойников в некое подобие пограничной страже для защиты Речи Посполитой от нападения крымско-татарской орды.
Процесс формирования казачества проходил стихийно, без какого-либо влияния на него государственной власти. Более того, в начальной стадии этого процесса государственная власть к казачеству относилась весьма неодобрительно, как к сообществу беглых крестьян и разбойников. Для такого отношения со стороны государства имелись все основания, поскольку казачество формировалось исключительно за счет людей, противопоставивших себя ему. Человек порывал с обществом и уходил в казаки по разным причинам но, несмотря на распространенное мнение, тяжелое положение народных масс не являлось главной среди них, во всяком случае, в начальной стадии формирования казачества. Прежде всего, казаком становился сильный, энергичный человек, не желающий находиться в государственной зависимости, не обремененный семьей, любитель вольной жизни, человек-воин, хорошо владеющий саблей и конем.
Развитию казачества более всего содействовал предприимчивый и талантливый черкасский и каневский староста Димитрий Вишневецкий. Он увеличивал число казаков, принимая всякого рода охотников, прославился отважными походами со своими казаками против крымских татар, чем поставил себя по отношению к польскому королю почти в независимое положение.
Он даже замышлял уничтожить крымскую орду и подчинить Дикое поле Московской державе. Но все эти благие намерения разбились об ограниченное упрямство царя Ивана Грозного. В 1563 году Вишневецкий со своими казаками овладел, было, Молдавией, но затем изменнически был схвачен турками и замучен (о нём сохранилась такая легенда, что султан приказал его повесить за ребро на якорном крюке, и Вишневецкий, повиснув на крюке, славил Иисуса Христа и проклинал Магомета).
В XVI веке усилился раскол между католиками и православными.
Повсеместно, на исконно русских землях, стали строить костелы, началась раздача земель и должностей католикам. Землевладельцам из числа русского населения предоставлялись права шляхтичей при условии, что они примут католичество. Фактически в это время население Южнорусской земли расслоилось на тех, кто был приравнен в своих правах к полякам, и людей второго сорта, состоявших из православных жителей русских земель. Новый король Владислав II, понимая, что озлобленность русских против поляков, а православных против католиков, чревата социальным взрывом, распространил привилегии и льготы на всех русских землевладельцев, независимо от веры, а также предоставил православной церкви те же права, что и католической.
Такая политика привела к тому, что русские землевладельцы, составлявшие силу края, и православное духовенство перестали видеть в Польше одно лишь враждебное начало, но почувствовали и выгоды от соединения с ней. Потомки Гедимина, литовского князя, постепенно ассимилировались и стали русскими князьями. Острожские, Заславские, Чарторыйские, Вишневецкие, Збаражские, Сангушко, Четвертинские превратились по польскому образцу в воевод, каштелян, сосредоточив в своих руках не только земельную собственность, но и реальную политическую власть. В течение непродолжительного времени сформировалась своя русско-литовская аристократия. С ростом ее влияния происходит быстрое закабаление простых русичей, которых стали называть кметями или холопами. Постепенно они попали в полное подчинение своим панам.
Права шляхетства дошли до самых крайних пределов. По Литовскому Статуту (сборник литовских законов), шляхтич, убивший чужого холопа или даже вольного человека, но не шляхтича, наказывался лишь денежным штрафом.
Население русских территорий Литвы и Польши было сплошь безграмотным и невежественным. Если в самой Польше появились известные в то время писатели и поэты, действовала Краковская академия и много училищ, получила распространение латинская литература, и устанавливались тесные связи с западными просветителями, то Южная Русь пребывала во мраке бездуховности. Православная церковь ничем не способствовала развитию образования, так как сами православные священники, в большинстве своем, не понимали тексты читаемых ими проповедей. Русское население, оказавшись в тесном соседстве с более развитым государством, инстинктивно перенимало у него и язык, и обычаи, и господствующие в нем порядки. (Так, русский язык, впитывая в себя польские, литовские и слова других народов, всё более становился «украинским»).
Холопы, потеряв надежду обрести хоть какую-то нормальную жизнь, измученные налогами и податями, беззаконием и панским гнётом, убегали в Дикое поле – туда, где их не мог достать шляхтич.
Поляки не оставляли попыток поставить казаков под свой контроль и использовать их как служилых людей. Ещё при Стефане Батории были составлены списки, так называемый реестр, куда записывались казаки. И только эти казаки были признаны Короной и получали жалованье. А казаки запорожские, или «сечевики», которые не подчинялись власти, были независимы, не считались казаками. Хотя, по мнению народа, именно они и были настоящими казаками, и все холопы на Южной Руси мечтали стать казаками, стать свободными и независимыми. Поэтому у польских панов было много врагов среди простого народа. Польское право передавало холопа в безусловное распоряжение его пана. Такое положение было невыносимо везде, но там, где народ не имел никакой возможности вырваться из неволи, он терпел, из поколения в поколение привыкал к своей участи до такой степени, что перестал помышлять о лучшей доле.
В Южной Руси всё складывалось иначе. Здесь перед глазами народа было вольное сословие, из его же рядов; по соседству с ним были днепровские острова, куда можно было убежать от тяжелой власти; наконец, близость татар и опасность татарских набегов приучали украинского жителя к оружию; сами паны не могли запретить своим украинским холопам носить оружие. В народе южнорусском поддерживался бодрый воинственный дух, несовместный с рабским состоянием, в котором он находился. Стремление народа к оказачиванию начало принимать религиозный оттенок, который придавал этому желанию некоторый нравственный и духовный смысл. Русские землевладельцы и магнаты после принятия унии стали отступать от своей религии и переходить в католики, отношение поляков к православию, как к «хлопской» вере, сохранилось.
Своеволие панов при Владиславе приобрело невиданный размах. Случаи наезда одного магната на владения другого стали обычным явлением, а приговоры судов и сеймов повсеместно не выполнялись. Известный своими бесчинствами шляхтич Самуил Лащ имел более 300 приговоров суда, которыми приказал подбить себе шубу. Князья Вишневецкие, владея огромными землями на Левобережье, чувствовали себя равными, а то и выше, чем король. Зная о слабости королевской власти, польские паны на украинских территориях сгоняли крестьян с их земель, превращали в своих рабов, облагали налогами и поборами. Множество крестьян от нестерпимого гнета убегало на Низ, где они вступали в ряды казаков и призывали к выступлению против панов.
Среди колонистов, активно приглашаемых землевладельцами, появились и евреи. Несколько столетий двигались евреи на восток, уходя от преследований и гонений в Западной Европе. Поначалу и Польша отличалась веротерпимостью и принимала евреев за равноправных граждан. Но по мере увеличения населения польских городов, активизации участия евреев в экономической и общественной жизни, они вызывали всё большее раздражение у мещан, ремесленников, торгового люда. Как обычно, искали способ избавиться от конкурентов.
В первой половине семнадцатого века начались погромы в крупных польских городах.
Польско-литовское еврейство поневоле шло на уступки и подписывало невыгодные для себя договоры с магистратами городов, которые урезывали его права в торговле и ремеслах, но это не ослабляло ненависти городского населения.
В городах Польши и Литвы, в перенаселенных еврейских кварталах, под постоянным враждебным давлением мещан и духовенства, было трудно, неуютно и опасно порой жить еврею, а на украинских просторах они могли сразу же применить на деле свои знания, опыт и деловые качества. Новые помещики, за исключением немногих, жили в столице и в больших городах и не занимались хозяйством. Они охотно сдавали евреям в аренду свои имения, королевские старосты предоставляли им право собирания налогов, пошлин и крестьянских повинностей. Вскоре в их руках сосредоточились различные промыслы: производство селитры и поташа, ловля рыбы, дичи и питейное дело. Они брали в аренду корчмы, молочное хозяйство и мельницы. Численность евреев на Украине сразу же резко выросла.
Разрослись общины в Луцке, Владимире Волынском, Ковеле, Остроге, Баре, Брацлаве, Виннице, Немирове, Тульчине. Появились совсем новые общины в Белой Церкви, Богуславе, Переяславе, Стародубе, Чернигове и в других городах.
Кардинал Коммендони, путешествуя по тем краям, оставил описание быта евреев: «В этих провинциях встречается большое количество евреев; они не внушают презрения, как в других местах. Они не перебиваются здесь постыдными заработками, ростовщичеством и исполнением всевозможных поручений, хотя и не отказываются от такого рода прибыли; владеют землей, занимаются торговлей и посвящают себя даже изучению изящной словесности, медицины и астрологии. Они почти повсюду держат на откупе таможенный и провозной сбор. Они довольно состоятельны и не только принадлежат к числу уважаемых людей, но часто даже имеют таковых под своей властью. Они не носят никакого знака, отличающего их от христиан. Им разрешается даже носить саблю и быть вооруженными. Наконец, они пользуются правами прочих граждан».
Но крестьяне тех времен не разбирались в том, кто больше виноват в их угнетении, а кто меньше. Украина взбунтовалась, и евреев истребляли наравне с ненавистными народу панами, и даже более зверски.
Выхода не было. Из Центральной и Западной Европы евреи бежали когда-то в Польшу – от ужасов крестовых походов, преследований времен «черной смерти» и ритуальных наветов. Из Польши они пришли на Украину – под давлением мещан и духовенства, которые вытесняли их из городов.
Везде чужие, везде используемые лишь для королевской и панской выгоды, везде притесняемые и истребляемые в периоды народных волнений. Так это случилось и на Украине.
Часть перваяОБЕЗУМЕВШИЕ
«Имя злодея Хмеля да будет проклято навеки, да пошлёт на
него Господь погибель».
Натан Ганновер; чудом уцелевший
Глава 1. Зиновий Богдан Хмельницкий
«Не залишимо міст і нив, лише дорогу застелимо могилами».
Богдан Хмельницкий
Р-р-раз!
Рассекая воздух, свистнула плеть и обрушилась на худую спину десятилетнего мальчика привязанного к деревянной колоде. И ещё раз, и ещё…
Посреди базарной площади Чигирина производили экзекуцию: по приказу управителя секли сына Чигиринского сотника Богдана Хмеля, Андрея.
Управитель Чаплинский ненавидел Богдана. За что конкретно, никто не знал, эту ненависть он унёс с собой в могилу. Возможно, за то, что Зиновий Богдан Хмельницкий вёл свой род от польских шляхтичей из местечка Хмельник Люблинского воеводства. И крещён был в вере католической, да потом, повзрослев, переметнулся в православие и, хотя и продолжал верно служить королю польскому Владиславу, записался в реестровые казаки.[3]
К управителю подошёл Захарий Собиленко – еврей, много лет служивший арендатором у польского пана в Чигирине. Сами-то паны редко наведывались в свои обширные владения, а нанимали жидов, которые собирали за них подати да налоги с работных людей.
– Ваше сиятельство, вельможный пан, прикажите ему прекратить, забьёт же мальца до смерти.
Чаплинский взглянул на еврея и махнул кому-то рукой, тот крикнул несколько слов, и избиение прекратилось.
Захарий, имевший с Хмелем приятельские отношения, поднял потерявшего сознание мальчика и понёс к себе в дом.
Старая еврейка всю ночь просидела у его постели, прикладывая целебные травы к ранам, да всё было напрасно. К утру, мальчик умер.
Богдан, на зависть многим, имел в своей собственности богатый хутор Суботов, в восьми верстах от Чигирина. Хутор этот ему от покойного отца достался. Вот Чигиринский пан и поручил управляющему Чаплинскому вызнать, кто есть самые богатые люди в его владениях. И когда узнал о Хмельницком, сразу подумал: «а откуда у него такое богатство, небось, моих же холопов грабил». И поручил управляющему отобрать хутор, пообещав его самому Чаплинскому.
Несколько дней тому Богдан уехал в Варшаву с казацкой депутацией к королю. Чаплинский воспользовался этим и совершил наезд на хутор со своими вооружёнными людьми. Среди польских панов было принято такое выяснение отношений.
Десятилетний Андрей, решительный и вспыльчивый, пытался защитить больную мать, не давая Чаплинскому её ударить, тот рассвирепел и приказал высечь мальчика. Мать его уже не вставала с постели, братья были ещё малы, и некому было вступиться за него.
И в целом свете никто не мог предположить, что это рядовое, в общем-то, событие, повлечёт за собой последствия грандиозные, что оно послужит толчком к зверскому убийству сотен тысяч людей, к опустошению цветущего края и насаждению ненависти и вражды между народами, которое генетически и безотчётно проявлялось на протяжении веков.
В хорошем расположении духа возвращались казаки из Варшавы.
– Ну, что старшой, слабоват оказался их вельможное величество король, – Богдан подъехал к Барабашу и хлопнул его по плечу, – без нашей подмоги никак ему не укрепиться, высокородные паны скинут его.
– Да вот, как бы ни узнали они раньше времени о задумке королевской, тогда и нам головы не сносить.
– Пока они узнают, мы быстро лодки наладим да на турок и нападём, ляхи туркам войну объявят, и король станет главнокомандующим. Тогда высокородные паны, заседающие в сейме, уже ничего с ним поделать не смогут, – ответил Хмельницкий, покрутил усы и добавил: – А бумаги с привилегиями от короля ты спрячь пока, чтобы никто не узнал, и ляхи не проведали про то.
Барабаш согласно кивнул головой.
Острый ум Богдана замыслил несколько вариантов дальнейших действий: если богатые и знатные шляхтичи узнают про то, что король решил начать войну втайне от них, сильно рассердятся и на сейме проголосуют «против». И обстановка вокруг них, депутатов от казаков, может стать довольно напряжённой. Тогда Хмельницкий может использовать версию о том, что Барабаш, старший казачьего войска, спрятал от рядовых казаков привилегии, данные казакам королём, и этим усилить своё влияние среди них, чтобы стать гетманом.
Если же война с турками всё же начнётся, он может использовать на постройку лодок для похода на Константинополь те 170 000 злотых, что получил от короля лично и тайно.
Вскоре пути казаков разошлись: Богдан поехал в Чигирин, а Барабаш – в Черкассы, где была ставка казачьего войска.
Но последующие события внесли существенные коррективы в планы Хмельницкого.
Печальное известие о смерти сына ожидало его в Чигирине. Сгоряча он решил убить Чаплинского, но, подумав, решил поначалу обратиться в суд.
В суде трудно было тягаться казаку со шляхтичем, покровительствуемым важным паном. Тем более что документы на Суботов были не в полном порядке.
Три дня думал Богдан думу тяжкую.
С малолетства мечтал он о богатстве и знатности, завидовал крупным русским магнатам, владеющим огромными земельными наделами. Но ускользала судьба из рук. Потомок польского шляхетского рода, он не имел ни знатности, ни богатства. Отец, как никто другой, понимал сына, ведь и сам он поступил в казаки, считая, что иначе ничего не добиться в жизни. Но и на казачьей службе он выше сотника не преуспел. Зато сыну решил дать образование. Сын на славу уродился, умён и решителен, владеет словом так же виртуозно, как саблей. Образование можно было получить только в католических, иезуитских школах. Михаил был католиком и сына крестил в вере католической, однако, когда сын окончил школу иезуитов во Львове, посоветовал ему перейти в православие.
– Греческая вера хотя и холопская, но казаками признаваемая, там своим станешь и через казаков наверх подымешься.
На всю жизнь запомнил Богдан эти слова отца. И кое-чего добился за прошедшие с момента его гибели десятилетия. Но в душе роилась какая-то горечь, и честолюбие диктовало ему, что по своим качествам он заслуживает большего.
Пятнадцать лет назад он со своей сотней участвовал в польском походе против государства Московского. И при взятии Смоленска за проявленные отвагу и мужество был награждён королём Владиславом IV золотой саблей. Никогда он лично не выступал против Польской короны и сохранял полную лояльность в отношении Речи Посполитой. Если уж говорить честно, Богдана вполне устраивало его социальное положение. Большая семья, богатый хутор требовали постоянного внимания и заботы. Он, конечно, видел, как давила польская шляхта холопов через своих арендаторов – евреев, которые устанавливали непомерные налоги, но лично его это не касалось.
К этому времени Богдану исполнилось 52 года, он обладал большим военным опытом, острым умом и понимал, что у казаков нет мощи, и любое их выступление против Польши будет жестоко подавлено. И, наконец, он сам был представителем той же шляхты, только более мелкой, чем Потоцкий, и существующее положение дел его в целом устраивало.
И он бы никогда не решился на выступление против Польской короны, если бы не король Владислав.
Не зря зачастил Хмельницкий в Варшаву и в депутациях от казаков, и лично. И не зря его тайно принимал король без посторонних. Большие надежды возлагал на него Владислав, чтобы утихомирить, наконец, высокородную польско-русскую шляхту. Шляхта подчинялась королевской власти только формально, а фактически каждый магнат имел своё войско и держал в рабстве холопов. Жаловаться было некому, суды, если и выносили постановление в пользу жалобщика, реальной силы оно не имело. И важнее всего для короля было вновь обрести сильную власть и заставить шляхту подчиняться. Особенно своей независимостью, деятельной силой и умом отличался один из богатейших людей Речи Посполитой – русский князь Иеремия Вишневецкий. Его земельные владения со столицей в городе Лубны простирались на всё Левобережье. За воинский талант и доблесть, за человеческое отношение к своим холопам его ненавидели даже свои – шляхта.
Вот и мечтал Хмельницкий стать таким же магнатом, получить от короля землю и уничтожить Иеремию Вишневецкого.
Но от всех должностных лиц Польши эти замыслы короля тщательно скрывались. Знали о том только двое: король и Богдан Хмельницкий.
А пока было ясно одно: спокойной жизни пришёл конец, теперь его будут преследовать и, в конце концов, убьют где-нибудь, исподтишка.
– Езжай в Черкассы, передай Барабашу, что кличет его товарищ на веселье, на разговоры, пусть явится поскорей.
Так напутствовал Богдан нарочного, начав осуществление своего хитрого плана.
В дверях ещё раскинул руки для встречи и объятий своего старого друга Хмельницкий, но иезуитский ум его замыслил иное.
– Садись, друже, слушай печаль мою.
– Знаю я уже о наезде на владения твои, что предпринять собираешься?
– Да вот в суд обратился, – Богдан налил в чаши из огромной бутыли, – давай промочим глотки да ум поострим.
Выпили, крякнули, вытерли усы.
– В суд – это верно, да только трудно у пана выиграть.
– Ну, попытаю счастья.
Снова забулькала горилка, разливаемая из бутыли в большие чаши.
И снова выпили, крякнули и вытерли усы.
– Ты только не вздумай бучу поднимать, с ляхами в силе тягаться только самоубийца может, – еле ворочая языком, выдавил из себя Барабаш.
Богдан налил ещё по одной. Барабаш нетвёрдыми руками принял чашу, запрокинул голову, с которой слетела шапка и, проливая содержимое, влил его себе в глотку. Потом поднялся во весь рост и рухнул на ковёр. Этого случая Богдан и ждал столько дней. Осторожно снял с товарища нашейный платок и поднял шапку.
– Эй, служивый, – крикнул Богдан нарочного и, вручив ему вещи, наказал: – Скачи в Черкассы, отдай вещи жене его. Скажи, что Барабаш срочно просит, чтобы она передала ему документы с привилегиями.
Слуга воротился под утро. Признав вещи своего мужа, жена Барабаша выдала важные бумаги.
Хмельницкий решил собрать сходку из тридцати человек надёжных казаков и посоветоваться с ними, как воспользоваться привилегией, данной королем, восстановить силу казачества, возвратить свободу православной вере и оградить русский народ от своеволия польских панов. Себя же он видел уже богатым шляхтичем, коим, несомненно, станет после договора с королём Владиславом.
На другой день съехались казаки. Долго рассказывал Богдан о тайном договоре с королём, о деньгах, которые ему тот пожаловал. А ещё рассказал Хмельницкий, как с десятью товарищами приезжал в Варшаву в челобитчиках от всего Войска Запорожского, бил челом королю Владиславу на обидчиков своих и жидов с их налогами.
Казаки, молча, выслушали Богдана, никто не высказал своего мнения. Хмельницкий внимательно смотрел на приткнувшегося в сторонке старого боевого друга, сотника Романа Пешту.
