Текст книги "И только тихий шёпот звёзд"

Автор книги: Владимир Юргель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Ярко освещенная веранда безнадежно доминировала над обступившей ее со всех сторон летней ночью. На горизонте, звездные россыпи танцевали над очертаниями далеких холмов. Огненные грозди далеких городов казались заблудившимися в непроглядной тьме крохотными светлячками. Гектор с Бертой уже сидели за столом и тихонько разговаривали. Я поздоровался с Гектором, поцеловал руку девушке и сел.

Гек с интересом посмотрел на меня. Берта смутилась.

– Нет, нет, нет. Аскольд! Сколько можно говорить, не нужно поливать цветы этим дерьмом, – раздался приятный баритон.

Гектор мгновенно вскочил со стула. Чуть помедлив поднялась и Берта. Я посмотрел на них и тоже поднялся. Двери, ведущие на веранду распахнулись. Высокий мужчина в простой, хлопковой рубахе стремительно вошел, поздоровался с Гектором за руку, расцеловал Берту и остановился напротив меня. Широкая рама плеч. Легкая проседь в волосах. Серые глаза, словно воронка затягивающие твой взгляд. «Лет двести, не меньше», – подумал я про себя. Так вот вы какой, мистер Стайн. Хозяин заводов, газет и пароходов.

Стайн протянул мне руку. Рукопожатие было спокойным, но крепким.

– Дональд, – представился он.

– Владимир Арсеньев, сэр, – ответил я.

– Я знаком с вашим отцом. Настоящий мужчина. Достоин уважения.

– Спасибо, сэр.

– Ну, присаживайтесь дети мои, – улыбнулся он.

Все расселись. На веранде кроме нас было еще несколько андроидов и Аскольд. Стайн взял хрустальный графин и налил мне и себе. Гектор налил Берте. Дональд поднялся. Мы тоже встали.

– Я хочу выпить, за то, что прошел еще один прекрасный день, и мы живы и здоровы. И тихий шепот звезд убаюкивает наши сердца и обещает спокойную ночь.

– Jus vitae ас necis, – негромко сказали Гектор с Бертой и выпили залпом. Я промолчал, но выпил вместе с ними.

Обстановка сразу разрядилась. Стайн много шутил, Гектор смеялся как дурачок, Берта молча орудовала ножом и вилкой. Я наслаждался стейком.

– Володя?

Я жевал очередной кусок, и вначале даже не понял, что Стайн обращается ко мне на русском. В нашем веке, вся планета болтает на Англикосе, языке на основе английского, но с более простой грамматикой. Он обязателен к обучению с самого рождения. Алиска говорила со мной на русском. Но чтобы кто-то другой, чужак, а не житель Княжества знал русский язык – это было довольно необычно.

– Извините, – я вытер губы салфеткой, – я не ожидал. Даже немного растерялся.

– Я вас понимаю. Жаль, что на русском сейчас разговаривают только носители. Русский, просто великолепный язык. Глубокий. Красивый. Я начал им увлекаться еще со времен Второго Крестового. Изумительный язык. Я вот что хотел спросить. Так сказать, услышать ответ «из первых рук». Почему в Княжестве столько «отказников»? Ведь большинство людей на планете, без малейшего колебания присягают Совету. Выбирают комфорт, безопасность, уверенность в завтрашнем дне в конце концов. Княжество Российское – совсем другая история. Несмотря на то, что многие выбрали жизнь под контролем Совета, вот вы, например, миллионы людей все еще живут на диких территориях. В лесах. Покоряют тайгу. Кормятся с земли и охотой? Что с вами, русские, не так? – Стайн смотрел на меня с улыбкой.

Я задумался на минуту. Берта с Гектором конечно же услышали перевод в микронаушниках, и теперь ждали моего ответа. Гектор с надменным видом, откинувшись на стуле. Берта с какой-то затаенной надеждой и страхом в глазах.

– Знаете, Дональд, я не силен в истории, в Академии я изучал совсем другие вещи. Но насколько я помню, русские очень долго жили под чей-то властью. Я говорю о простом человеке. О простом русском человеке. Сотни веков, маленькая верхушка имела все. «Неприкасаемые» решали кого казнить, а кого миловать. Они могли убить или искалечить любого человека и продолжать жить абсолютно спокойно, зная, что любая подлость, любая мерзость сойдет им с рук. Они презирали так называемое «быдло», то есть людей которым не повезло родиться в «нужной» семье. Презирали тех, чьи моральные принципы не позволяли им воровать, лгать, предавать, убивать ради материальной выгоды. В то время как некоторые еле-еле сводили концы с концами и думали, чем прокормить своих детей, эта так называемая элита, купала в шампанском своих любовниц, тратила безумные деньги на драгоценности и развлечения, а самое мерзкое, пыталась доказать остальным, кто честно работал от рассвета до заката, что они плохо работают. Что работать нужно больше. Что люди, которые работают по шестнадцать часов в день, работают мало. Что они – лентяи.

Я обвел глазами всех за столом:

– Я ни в коем случае не пытаюсь оскорбить Совет 300 проводя такие параллели, но слишком долго русские мечтали о справедливости. О простой справедливости. Причем мы не говорили о том, что у всех должно быть все. Мы понимали, что неравенство, всегда будет на нашей земле. Слишком огромная страна досталась русским. Слишком тяжелая была у нее судьба. Слишком много разных наций жило под одним солнцем. Но «неприкасаемые» потеряли чувство реальности, и жестко за это поплатились. А после войны с Халифатом, когда страна раскололась, многие увидели в этом возможность жить свободно. Надеясь только на себя и на свои руки.

Стайн задумчиво смотрел на меня, постукивая пальцем по нижней губе, затем сказал:

– Но ведь в том, чтобы присягнуть Совету нет ничего плохого. Да, благодаря айди-браслету каждый находится под тотальным контролем. Но в конце концов только поэтому мы и пришли к той безопасности, к тому миру о котором так долго мечтали. Гражданин может планировать убийство, переворот или подрывную деятельность, но все что он делает, на что смотрит через «линзу», с кем общается обрабатывается в «квантонах», и если искусственный интеллект посчитает его угрозой для всеобщей безопасности, гражданина сначала предупредят, а уж потом примут иные меры. И это ни для кого не является секретом. И уж тем более для вас, офицера Академии. Когда ты присягаешь Совету, ты даешь согласие на полный контроль с его стороны.

Стайн развел руками.

– Но мы же не контролируем ваши поступки или мысли. Ведь несмотря на все современные технологии, мы до сих пор не можем предупредить спонтанное убийство, когда правоохранители просто физически не успевают предотвратить трагедию. Зачем отказываться от комфорта 23 века, поступаясь толикой личной свободы? Один ваш русский мыслитель когда-то сказал: «Государство существует не для того чтобы превращать земную жизнь в рай, а для того, чтобы помешать ей окончательно превратиться в ад». Рай мы конечно не создали, но благодаря безусловному доходу, бесплатному жилью и ежедневному пайку, люди по крайней мере могут не волноваться о том, где им жить и как не умереть с голода, а самое главное, чем накормить голодных детей если ты лишился работы.

Я внимательно посмотрел на Гектора, потом на напряженную Берту, перевел взгляд на Стайна и ответил:

– Потому что мы русские. Ведь рабов тоже когда-то бесплатно кормили. И жили они у хозяина, не платя ему ни коина. А мы, даже если на нас надет рабский ошейник, все равно мечтаем о свободе, и услышав весеннюю трель жаворонка, поднимаем голову вверх. Лучше умереть свободным бросив прощальный взгляд в небо, чем жить рабом с вечным страхом прогневать своего хозяина. Второй Крестовый поход проявил это кредо русского человека особенно сильно. Я люблю и комфорт, и свою работу. Но мечтаю о том, что наступит день, когда я смогу навсегда поселиться где-нибудь в лесу, на берегу спокойной речушки с любимой женщиной. Жить с рыбалки и охоты. Завести дочурку, а летними, теплыми вечерами, обнимать своих девчонок и любоваться закатом.

Гектор бросил многозначительный взгляд на отца. Берта очень внимательно смотрела на меня. Стайн хлопнул в ладоши и рассмеялся.

– Вот и воевал с вами бок о бок, а все равно не понимаю. Вот, ведь народ. Ну да ладно. Что я хотел услышать, я услышал. Аскольд! Неси еще вина, выпьем за русских!

Ужин подошел к концу, перекурив напоследок Стайн поднялся. Гектор и Берта встали. Я тоже.

– Спасибо всем за прекрасный ужин. Володя, – тут он пожал мне руку, – благодарю вас за великолепный экскурс в душу русского человека. Чувствуйте себя как дома и отдыхайте в поместье сколько душе будет угодно. Берта, девочка моя, покажи завтра гостю окрестности. У нас есть чем гордиться. Ну, отдыхайте дети мои.

Гектор и Берта молча поклонились. Я замешкался, раздумывая кланяться мне или нет. Стайн кивнул всем головой и вышел в сопровождении Аскольда. Гек расслабился.

– Ну как тебе наш папка?

Я сделал серьезное лицо.

– Интересный человек.

– Будешь? – Гектор показал на бутылку вина.

– Не, Гек. Спасибо, хорош на сегодня. И так день был довольно насыщенный. Я спать.

– Ну давай тогда. До завтра!

– Спокойной ночи!

– Спокойной ночи, Берта, – я опять поцеловал ее ручку.

– Спокойной ночи Влад, – негромко ответила она.

Я зашел с веранды в дом, сразу же чуть впереди меня появилась служанка, правда не Ирма, а какая то другая:

– Господин, следуйте за мной, пожалуйста.

– Не заблужусь, – улыбнулся я. Робот никак не отреагировал.

Войдя в комнату, я наскоро принял душ, намазал пасту на зубы, и пока она чистила мои клыки, подошел к открытому окну. Мне понравился Стайн, его прямота и наш разговор, хоть я и понимал, что играл на грани. Разговаривать с советником с такой откровенностью возможно бы и не стоило, но что сделано то сделано. Не похож он на человека, который будет обижаться на слова какого-то оператора станции добычи гелия-3. Тем более, когда его родная дочура вообще считай владелица всего спутника Земли. Я зашел в ванную комнату и прополоскал рот. Вытерся полотенцем и хотел уже было ложиться в кровать, как вдруг дверь тихонько отворилась. Берта проскользнула в комнату и мягко закрыла дверь за собой.

Прикрывая рот, она тихонько смеялась. Я заулыбался:

– Чего ты ржешь? Что?

– Боже! Какой ты дурак! Мой любимый дурак! – она обняла меня за шею и уже не скрываясь, покачивая головой, засмеялась в полный голос.

– Ты просто сумасшедший. Мы с Геком сейчас минут пять не могли в себя прийти от смеха. Так разговаривать с отцом. Да он в большинство поместий земного шара ногой дверь открывает. Ми рюсские, – тут она перекривляла меня. – О, Боже! Я не могу! Ты действительно какой-то дикарь из русского леса.

– А что такого я сказал? Он спросил, я ответил, – начиная злиться возмутился я.

– Да ладно, не злись! Просто, мы не привыкли, когда со отцом разговаривают так, как это делал ты. Ты сумасшедший! Не зря я тогда в тебя влюбилась.

Она страстно меня поцеловала. Я погладил ее ягодицы и стал расстегивать пуговицу на рубашке. Берта схватила мою руку.

– Не сегодня, Владик. Мне нужно идти. Завтра, давай пораньше встанем, на лошадях скатаемся, рассветом полюбуемся. А сейчас у меня дела. Хорошо, мой мальчик?

– Как скажешь, – я поцеловал ее в чуть припухшие губки. Она быстро ответила на поцелуй, открыла дверь, и уже почти ее закрыв все-таки обернулась на меня и опять фыркнула от смеха. Ушла. Я подошел к кровати, расправил одеяло, не выдержал и тоже засмеялся. Лег на спину, вытянул ноги на хрустящих от чистоты и свежести простынях, и сразу же вырубился.

Глава третья

Открыл глаза я около пяти, за окном зыбкая пелена рассвета предвещала изумительный день. Похмелье как рукой сняло. Я потянулся всем телом, и крякнув от радости, сел на кровати. В дверь тотчас же деликатно постучались. «Войдите», – удивленно ответил я. В комнату зашла Ирма и сделав книксен спросила: «Доброе утро господин, не желаете ли чего-либо?»

– Спасибо, милая. Ничего не нужно.

– Госпожа Берта уже проснулась, и просила вас, когда вы встанете, спуститься вниз в гостиную.

– Хорошо. Сейчас иду, – ответил я, и чуть помявшись поднялся. Я всегда спал голый, и поэтому немного застеснялся андроида. Ирма же присев опять, не бросив на меня и взгляда тут же вышла из комнаты. Я посмотрел ей вслед. Наскоро ополоснувшись, накинул на себя штаны и майку и развинченной походкой спустился в гостиную. Берта уже сидела внизу, и тихим голосом разговаривала с кем-то. Увидев меня, она улыбнулась и попрощавшись завершила беседу.

– Привет, – она потянулась ко мне, и мы поцеловались, – как спал?

– Шикарно. Воздух здесь у вас конечно… Спишь как убитый.

– Что есть, то есть, – засмеялась Берта. Завтракай и поедем покатаемся. Ты вообще когда-нибудь ездил на лошадях?

– Ну, не скажу, что держусь в седле как техасский ковбой, но как-нибудь прорвемся.

– Ясно, – она засмеялась. – Скажу Аскольду чтобы Кьяру тебе запряг. Она спокойная, к чужим хорошо относится.

Берта вышла из гостиной. Я бросил взгляд на стол, на котором кроме графина с апельсиновым соком, лежали аппетитные бутерброды. Есть особо не хотелось, но я подумал, взял бутер и жуя подошел к огромному окну, выходящему прямо на равнину.

Казалось в бирюзу неба можно было нырнуть и не вернуться обратно. Пологая скатерть простора вызывала священный трепет свойственный всякому родившемуся в Княжестве Российском. Я дожевал бутерброд, запил стаканом сока и вышел на улицу. Берта что-то тихонько говорила на ухо лошади, словно выбитой из иссиня-черного гранита. Вторая смешно шевеля губами и вытягивая шею ласкала волосы Берты. Я с опаской подошел к ним. Берта хитро посмотрела на меня и протянула мне поводья от лошади сверкающей на просыпающемся солнце своими коричневыми боками. И мгновенно, с невероятной сноровкой заскочила на своего скакуна. Я грузно залез на своего. Мы тронулись. Берта вначале боязливо посматривала на меня, потом видимо успокоилась и чуть прибавила ход. Обогнала меня. Я с любопытством рассматривал свою лошадку. Берта придержала свою лошадь и поехала рядом. Глядя прямо перед собой она сказала:

– Вчера был разговор с отцом. Я остаюсь куратором по Луне. И это все. Я отказалась от поста председателя совета директоров «Синергии». Все бразды управления теперь принадлежат Гектору.

Она немного помолчала и продолжила:

– Он очень толковый управленец. Умный. Бескомпромиссный. Я его даже немного боюсь. Но знаешь, это и к лучшему, что теперь именно он будущий хозяин нашей империи. А я решилась. Беру отпуск, хотя бы на месяц, – она повернула голову ко мне и с затаенным страхом в голосе спросила. – Можно я поеду с тобой? Ну туда. В лес. В Княжество.

Я сразу не нашелся, что ответить. С одной стороны, радость от того, что мы будем вместе меня всколыхнула, а с другой… Берта словно прочитала мои мысли.

– Влад. Ты не бойся, я понимаю, что ты не можешь бросить своего робота. Все-таки, она с тобой уже столько лет. Просто пообещай мне пожалуйста, что пока мы будем вместе, ты не будешь ей пользоваться. Ну, по назначению, я имею в виду. Я не знаю, как это сказать.

– Чего? – с удивленным видом воскликнул я. – А я рассчитывал, что мы устроим групповушку. Ну ты даешь, дорогая. Так меня обламывать.

Берта словно окаменела, потом заметила искринки смеха в моих глазах, покачала головой и во весь голос выругалась:

– Ну дурак. Вот же дурак. А я чуть не поверила.

Она засмеялась, качая головой. Я подхватил ее смех, успокоился и сказал:

– Маленький, ну конечно мы поедем вместе. А Алиска тебе понравится. Вот увидишь. Она прикольная, веселая. Она хорошая.

Девушка с интересом посмотрела на меня и усмехнулась:

– Ну, ну. Может и правда у тебя еще не все потеряно в этой жизни.

И пришпорила свою лошадь. Я поскакал за ней. Под чистым небом Канзаса два быстрых коня несли на себе людей, чьи сердца повинуясь древнему зову, наконец услышали друг друга.

Чуть позднее, после довольно плотного обеда, я вышел покурить на веранду. Облокотившись на перила, я наслаждался изящно скрученной тонкой сигареткой. Сзади раздались шаги. Я повернулся. Ирма сделала книксен и негромко сказала:

– Господин Владимир, хозяин желал бы с вами побеседовать. Не могли бы вы проследовать за мной?

Я почувствовал холодок внутри грудной клетки. Хозяином андроиды поместья называли только одного человека – Стайна. Неужели он все-так оскорбился надменным тоном щенка из Княжества, и решил устроить мне выволочку. Нафига я вчера умничал, как дебил? Все бухло гребаное.

Мы прошли через огромный дом. Повернули мимо столовой и подойдя к отделанному деревом проему в стене остановились. Ирма сделала шаг в комнату, присела и сказала:

– Хозяин! Господин Владимир здесь.

– Да. Хорошо. Пусть войдет! – раздался звучный голос. Я почувствовал, как у меня ослабли ноги. Я робко вошел и в изумлении остановился. Это была библиотека и я раньше никогда не видел столько бумажных книг, собранных в одном месте. Стайн стоял чуть поодаль спиной ко мне и сняв какой-то толстенный фолиант с полки, увлеченно его листал. Слегка повернув голову ко мне, он сказал на русском:

– Володя? Доброе утро! Налейте себе пока выпить, я сейчас освобожусь.

И приглашающим жестом показал мне на аккуратный столик, возле большого кожаного кресла под мягким светом абажура. Я подошел к столику, несколько мгновений помедлил, затем взял темную-пузатенькую бутылку без этикетки и налил в толстый, хрустальный бокал стоявший там же. Хотел присесть, но передумал и прихлебывая нечто приятное, и совсем не крепкое, разглядывал сокровищницу знаний. Стайн засмеялся, захлопнул книгу, поставил ее на место и упругим шагом быстро подошел ко мне. Поздоровался за руку. Отточенным движением взял ту же бутылку, из которой наливал себе я, плеснул на два пальца, молча поднял бокал, чокнулся со мной и залпом выпил. Плюхнулся на кресло. Я осторожно присел на крепкий стул, стоявший чуть поодаль. Он достал из кармана потускневший портсигар, открыл его с легким щелчком и предложил мне сигарету. Я аккуратно взял ее. Мы молча закурили.

– Володя, я вчера хотел спросить вас об одной вещи, но посчитал, что возможно это личное, и решил, так сказать, поговорить с вами тет-а-тет.

Я спокойно кивнул головой:

– Пожалуйста.

– Почему вы остались на станции? Ну после отбытия срока. Ведь у вас прекрасное, я подчеркиваю, прекрасное образование. Да. Вы совершили страшную ошибку. Но мы все рано или поздно совершаем ошибки. Ведь вы могли все начать заново. Учитывая в какой семье вы родились, какую «школу жизни» окончили и в каких кругах вращались до той страшной аварии.

Я немного подумал и ответил:

– Сначала мне было действительно тяжело. Я презирал своих коллег. Ведь кто они, а кто я. Я офицер Академии, а они тупые технари и работяги. Я ненавидел свою работу, ведь я с закрытыми глазами мог посадить глайдер на крышу дома, а пришлось бегать под конвейером с рудой и чертыхаться, что он продергивает цикл. Я часто бил Алису, ну, в смысле, своего робота. Но потом… Потом я стал много читать. Не потому что это сейчас опять стало модно, просто у меня появилось достаточно свободного времени. Когда много читаешь, много думаешь. О мире в котором мы живем. О себе. О своих поступках. Зачем мы здесь и куда мы уйдем после последнего вздоха.

– И к какому заключению вы пришли в итоге? Ну зачем мы здесь и куда мы уйдем?

– Я не знаю, – я усмехнулся. – Я действительно не знаю. Но это и не важно, а важно то, как ты проживаешь свою жизнь в согласии с голосом в твоем сердце, который рано или поздно сначала робко, а потом чуть громче говорит тебе: «Остановись! Что ты делаешь?! Это неправильно!» Сначала ты просто прислушиваешься к нему. Споришь. Не соглашаешься. Не обращаешь на него внимания. А затем, ты только и слышишь этот голос внутри себя. Правда не всегда получается делать так, как он велит. Но как вы и сказали, мы все имеем право на ошибки.

Стайн чуть наклонился ко мне и серьёзным голосом тихо сказал:

– Можно еще один вопрос? Довольно отвратительный для современного человека. Вы верите в Бога?

Я был слегка ошарашен. После войны с Халифатом, все подобные разговоры в обществе считались даже не табу, а настоящей провокацией. Оскорблением. Чтобы Стайн, генерал Стайн, который блестяще провел операцию «Гильотина» под Парижем, кардинально изменившую историю человечества, спрашивал о вере? Человек на счету, которого даже не десятки, а возможно и сотни тысяч жизней. Я по-настоящему испугался. Стайн увидев мое замешательство успокаивающе поднял ладонь:

– Я понимаю, что для вас этот вопрос прозвучал диковато. Но я на самом деле не имел в мыслях ничего дурного. Хотите не отвечайте, я не буду настаивать. Но признаюсь откровенно, мне было бы любопытно услышать ваш ответ. Вы действительно умный молодой человек. По крайней мере интересный. Вы отличаетесь от большинства знакомой мне молодежи. Даже своего сына, я бы не стал спрашивать на подобные темы, ибо прекрасно знаю, что он ответит. Так вы верите в Бога? В Создателя? В того, кто создал нас и все вокруг? Несмотря на то, что наука блестяще доказала, что для возникновения жизни на Земле не требовалось вмешательства какой-либо потусторонней силы.

Я чуть помолчал, отхлебнул из бокала и ответил:

– Да. Я верю. Я знаю, что возможно покажусь недалеким фанатиком типа наших нео-христиан. Но я верю. Я верю в то, что мы не зря приходим в эту жизнь. Что вопросов больше чем ответов. Что мир вокруг нас, все еще полон загадок, а тот, кто со скучающей физиономией, зевая рассуждает о том, что все давным-давно понято и изучено, полный идиот. Я чувствую что-то внутри себя, что-то, чему я не могу дать название, или описать это. Это как айди-браслет, который со временем становится частью тебя, и ты сразу чувствуешь, когда он выключается. Да, я верю в Бога. Если под Богом понимать не сказочного персонажа из древних текстов, а то, что наполняет нашу жизнь смыслом. То, что дает тебе силы выжить, когда жизнь проваливается в тартарары. А главное, то, что позволяет тебе оставаться человеком несмотря на испытания в которых проверяется крепость твоих моральных принципов, и если это называется Бог, тогда да, я верю в Бога.

Стайн откинулся на кресле и задумался. Я молчал. Он неторопливо налил мне и себе и подняв свой бокал сказал:

– Я хочу выпить за вас. Люди очень редко настолько со мной откровенны. Признаюсь, увидев вас сначала, я подумал, что вы обычный молодой человек 23 века. В меру начитанный, в меру серьезный. В меру воспитанный. Проблема нашего века, что основная масса людей живет в меру. Все в меру. Немного читает. Немного старается заработать. Немного думает, – он усмехнулся. – Зато много говорит о себе. Наше же поколение искало смысл. Мы жили на смене эпох и не успели привыкнуть к невиданной дотоле свободе. Предыдущие смыслы рухнули, а новых нам никто не дал. И каждое, прошу прощения за выражение, дерьмо стало считать, что оно имеет какие-то мифические права. И что можно издеваться над теми людьми, кто начал задавать вопросы, а стоит ли этому дерьму вообще давать столько прав. Но самое страшное, каждый уверился в том, что имеет исключительное право на правду. Ведь только они знали истинную правду, другие же, кто считал иначе, автоматически становились врагами. «Неверными», «фашистами», «расистами», «сексистами», «лефтистами». В то время, новые ярлыки возникали чуть ли не каждый месяц.

Стайн ненадолго замолчал.

– Истерия свободы в конце концов и погубила западную цивилизацию. И если бы не кровь, которой мы залили планету, если бы не жестокость, с которой мы насаждали новый порядок, все, что строилось сотни лет, вся цивилизация здравого смысла просто бы исчезла, – он отпил из бокала. – Я заметил, что вы пытаетесь абстрагироваться от аристократии, хотя сами происходите из довольно влиятельной семьи. От самой концепции, что людьми до сих пор кто-то управляет. Что кто-то, какое-то меньшинство указывает большинству, что делать. Но мы уже это проходили. Время оглушающей свободы. Когда каждый считал, что именно его правда и есть истина. Чем это закончилось, не мне вам рассказывать…, впрочем, не буду больше вас утомлять стариковским брюзжанием. Как вам отдыхается у нас?

– Спасибо, замечательно.

– Ну тогда наслаждайтесь законным отдыхом. Вы ведь только завершили восьмимесячную вахту?

Я кивнул головой. Стайн поднялся с кресла и протянул мне руку.

– Было очень, очень приятно с вами пообщаться. Я горжусь, что у моих детей такие друзья.

– Спасибо.

Я пожал ему руку и попрощавшись вышел из библиотеки. Внутри меня все ликовало. Не сдрейфил перед самим Стайном. Ааааа, есть еще порох в пороховницах значит. Я бегом взбежал к себе в комнату. Достал из холодильной камеры бутылочку пива и отпил добрую четверть. Радость от разговора с таким большим человеком все еще не отпускала меня. Я вдруг резко захотел увидеть Мышатину и поделиться с ней своей наивной радость. Сбежав на первый этаж и остановился в гостиной. В доме царила полная тишина. Покрутив головой по сторонам я несмело сказал: «Ирма?». Никто не отозвался. Меня озарило. Я посмотрел на маленькую пластину с переливающимся внутри золотым гербом семьи Стайн, приложил к ней пальцы и сказал чуть громче: «Ирма!».

Раздались негромкие шаги. В гостиную вошла другая девушка-андроид. Она присела и спросила вежливым голосом: «Господин! Чем я могу вам помочь?».

– Слушай, а как мне Алису найти, ну моего робота? – спросил я.

Девушка улыбнулась и сказала: «Следуйте за мной, пожалуйста!». Мы вышли из дома и двинулись по направлению к светлому, небольшому зданию под красной, черепичной крышей. Навстречу уже бежала Алиска. Я забыл, что андроиды связываются друг с другом по внутреннему каналу, и сначала удивился. А затем радостно бросился к ней.

– Ааааа, Зая! Как я скучала – закричала Алька и подпрыгнув обхватила меня руками и ногами. Я быстро-быстро потер ей спинку.

– Как ты мой ребенок? Я тоже скучал. – с неподдельным восторгом я гладил ее по голове. Алиса слезла с меня и засмеялась:

– Хорошо, Зайка. Я помогала Аскольду ухаживать за розами. Так интересно! Он сказал, когда мы будем уезжать он мне одну подарит!

– Идем, – я взял ее за руку, и мы пошли по неширокой тропинке вглубь парка.

– Забыл про меня. Не любит. Хочет бросить, – капризным голосом обиженно произнесла Аля.

Я улыбнулся:

– Ну что ты такое говоришь, конечно скучал, просто времени не было тебя навестить. Здесь столько всего произошло. Слушай, госпожа хочет поехать с нами. Ты не против?

Аля радостно захлопала в ладоши:

– Аааа, конечно Зайка. Она красивая. И хорошая, я ведь ее расстроила, а она на меня больше не сердится. Я научу ее собирать цветы и разжигать костер!

Я потрепал ее по голове. Тропинка круто забрала вправо, и за поворотом обнаружилась дорожка из камня ведущая резко вниз. Мы спустились вприпрыжку и вышли к небольшой светло-голубой чаше искусственного озерца. Я подошел и пальцами потрогал воду, как оказалось теплую, словно парное молоко. Я тут же начал раздеваться. Алиска посмотрев на меня, молниеносно сбросила с себя платьице, и голенькая побежала в занавеси брызг в глубину. Нырнула. Вынырнула через метров двадцать, и с визгом начала беситься в воде. Я зашел с опаской, но убедившись, что дно такое же ровное и песчаное, как и берег, задержав дыхание нырнул под воду. Озеро было неглубоким, и через некоторое время я достал рукой до дна. Алиска со шлейфом темных волос подплыла ко мне и широко улыбаясь, чуть коснулась моих губ. Резкими гребками я выскочил на поверхность и как умудренный жизнью кит упал на спину и заорал от избытка чувств. Алиса накручивала круги вокруг меня. Я перевернулся на живот и схватил ее за ногу. Она взвизгнула и начала лягаться. Мы радостно смеялись.

– Развлекаетесь? – раздался негромкий голос.

Мы с Алисой притихли. На берегу стояла Берта и наклонив голову внимательно рассматривала нас. Алиса сказала: «Госпожа, извините!» и поплыла к берегу. Берта остановила ее рукой: «Не нужно». И стала раздеваться. Она медленно, с вызовом глядя на меня, сбросила с себя одежду. Я смотрел во все глаза на ее обнаженное тело. Она усмехнулась, и вдруг громко закричав, разбежалась и прыгнула в воду. Я удивленно рассмеялся, а Алиска вообще зашлась от смеха.

Берта подплыла ко мне. Смеясь мы начали бороться в воде. Она вдруг обхватила мою шею и впилась в губы долгим поцелуем. Победоносно обернулась на Алису, смотревшую на нас с улыбкой и резко меня оттолкнув упала на спину и проплыла метров двадцать. Затем перевернулась на живот и отточенным кролем устремилась к берегу. Вышла с естественной грацией и упала на теплый песок со вздохом блаженства. Я поплыл к ней. Вылез, постучал по уху пытаясь вылить попавшую туда воду, а потом повалился рядом с Бертой. Взъерошенные облака кремовыми пятнами неторопливо исчезали за кронами высоких деревьев. Девушка закрыв глаза грелась на солнце. Я любовался ей. Она повернулась ко мне, подперла голову рукой и сказала:

– Расскажи, пожалуйста, о себе. Я ведь, если так разобраться, толком то ничего и не знаю. Кроме детских воспоминаний и записей с «квантонов». Что ты любишь, а что тебя злит? Что ты чувствовал после той ночи? Почему с родителями больше не общаешься? Мне действительно интересно.

Я сел по-турецки, посмотрел на Алису, плавающую с бешеной скоростью туда-сюда и ответил:

– Знаешь, Хуберт… Да, мы были лучшими друзьями. И боль от потери не утихнет еще очень долго. Но понимаешь, мы офицеры Академии. Нас учили легко расставаться с жизнью. Поэтому нам многое и прощается. Наши пьяные загулы. Дурацкие шутки над местными в ближайшем от кампуса городке. Академия всегда имеет дело с грязью от которой вывернет того же Кевина. Они все философы, любящие пространные рассуждения о том, о сем. Конфы такие, а мы, Голубые ленты, сякие. Совет нарушает наши права… Кря-кря-кря. А меня учили выполнять приказы, а не трепать языком, и если Совет прикажет, выстрелить тому же Кевину прямо в затылок. Хуберту просто не повезло, и если бы он был за штурвалом, и на его месте оказался я, он бы сказал тоже самое.

Берта молчала, внимательно смотря на меня из-под руки которой она прикрывалась от солнечных лучей.

– А родители… – продолжил я, – родители…

Я кивнул на Альку, которая легла на спину и не мигая смотрела на голубое небо.

– Вот причина.

Берта приподнялась и ошеломленно спросила.

– Она? Из-за робота ты не общаешься с родителями уже столько лет?

Я цыкнул языком.

– Понимаешь, она стала для меня больше чем просто робот. Она стала для меня поддержкой в самые черные дни. Моей «жилеткой», когда мне было плохо. Моей собутыльницей. Боевой подругой. Человеком, извини, существом, которое никогда не предаст, пожалеет, когда мне тоскливо, всегда поднимет настроение.

Берта посмотрела на Алису и ошеломленно произнесла.

– Влад, но она же просто робот. Андроид. Она… Она не может стать человеком. Это машина. Она просто запрограммирована доставлять тебе удовольствие и говорить приятные слова, когда видит, что тебе плохо на душе.

Я согласно кивнул.

– Да, робот. Но робот который оказался лучше многих людей.