Текст книги "Тёмная сторона (сборник) (СИ)"

Автор книги: Владимир Титов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Возвращение Ильзы

Наверное, Соноко не следовало без спроса лезть в платяной шкаф, но её ужасно хотелось посмотреть, как сидит на ней подаренная Пашей комбинация. Зеркало в прихожей было маленькое, а в том, что в шкафу, она увидела бы себя во весь рост. Она одёрнула полупрозрачное кружевное чудо и распахнула дверцы.

И заорала.

Паша бросился к ней, отнёс на кровать, обнял и гладил по голове, пока Соноко не успокоилась немного.

– Ну, Сонюшка, ну что ты, маленькая, ну чего ты испугалась, ведь не кусается же! – говорил Паша и целовал солёные от слёз скулы девушки.

– Пошли, посмотришь ещё раз и поймёшь, какая ты дурочка..

Соноко отчаянно замотала головой.

– Сони-тян, не психуй, – с меньшей нежностью (потому что жёсткие волосы Соноко больно хлестнули его по глазам) сказал Паша. – Ты испугалась, потому что не ожидала это увидеть. Но тут ничего страшного. Надо посмотреть ещё раз, уже спокойно. Иначе ты с ума сойдёшь от страха.

Он подтащил Соноко к шкафу и заставил отнять ладони от глаз. И Соноко увидела то, отчего только что едва не грохнулась в обмок. Сахарно-белые оскаленные зубы. Чёрные провалы глазниц. Клетку рёбер. В шкафу стоял и бессмысленно скалился скелет.

Паша был, конечно, прав. Ничего страшного в скелете не было. Соноко уже с любопытством рассматривала его. Скелет был чуть выше или одного с ней роста. Она заметила коричневые каёмочки зубного камня на дальних зубах (куда не доставала зубная щётка, подумала Соноко), утолщение на ключице, где кость была когда-то сломана и срослась. Глядя на скелет, Соноко вдруг подумала о своей смерти, которая неминуемо ждёт её, как и этого человека, который когда-то сломал ключицу, чистил зубы, не доставая до дальних, и едва не заплакала от тоски.

– Паша… зачем это? – спросила она.

Паша был видимо смущён.

– Ну… знаешь… Ты слышала про «скелет в шкафу»? Есть такая английская поговорка. Она означает какую-то грязную семейную тайну. Ну вот, а у меня настоящий скелет в шкафу, прикольно? – начав неуверенно, под конец он отважился улыбнуться.

– Вовсе нет, – сказала Соноко. – Я пойду, Паша.

– Так быстро? Я-то думал, мы ночку вместе проведём… Да куда ты спешишь, Сонюшка, ведь завтра воскресенье!

– Мне… надо. Ты прости, мне надо кур-со-вую писать, – говорила Соноко, без спешки, но целеустремлённо собираясь.

– Ты что… из-за ЭТОГО? – Паша мотнул головой в сторону шкафа.

– Да. И из-за этого тоже, – сказала, подумав, Соноко.

– Сонюшка! Глупышка косенькая, я понимаю, что суеверия неистребимы, но уж мне-то поверь – она не кусается!

– Она?

– Да, она. А ты посмотри, – он снова подвёл Соноко к шкафу, – плечи узкие, таз широкий. Это женщина. Была, – добавил он.

– А-а! – Соноко впервые с той минуты, как сунулась в шкаф, улыбнулась. – Ты Синий Борода, Паша? Это скелет твоя жена, да? Ты опасный, Паша. Я буду бояться к тебе ходить.

– Тебе нечего бояться, Сонюшка, – Паша тоже улыбался. – Ты умница, хорошая девочка, и я тебя люблю. …И борода у меня не синяя!

– А-а… ты её красил, да, боль-шой бородатый Паша? – Соноко запустила пальцы в Пашину бороду и слегка подёргала.

– Может, останешься всё же?

– Не-т… извини, милый… Чере-з не-де-ря, то есть через неделю, да, Паша? Сайанара!

– Сайанара, малышка!

* * *

Через неделю они встретились на смотровой площадке на Воробьёвых горах. Он ждал её с большой чайной розой. Соноко, радостно смеясь, бросилась в объятия своему «большому бородатому Паше». Он целовал её губы, нос, глаза, щекотал розой нежную шейку, отчего Соноко охватывала сладкая дрожь. Он повёз её домой и по пути, одной рукой держа руль, другой обнимая Соноко, читал ей рубаи Омара Хайяма о девушках, вине, розах и соловьях, рассказывал забавные, но по большей части непристойные истории. Соноко хихикала и предвкушала упоительный секс-марафон.

…Она первая шагнула в прихожую, взвизгнула от неожиданности и шарахнулась назад.

В прихожей, упираясь руками в стены, стоял скелет. Череп как-то ехидно ухмылялся, будто он был рад какой-то удачной шутке.

– Паша… это не смешно! Зачем? Ты же знаешь, я боюсь немного… – чуть не плача выговаривала Соноко. Паша неуверенно оправдывался.

– Это… Это против грабителей, Сони-тян.

– Против…

– Против грабителей. Воров. Работает не хуже кодового замка.

Соноко недоверчиво посмотрела на Пашу, потом на скелет.

Череп ехидно ухмылялся и смотрел чёрными дырами прямо ей в глаза.

– Паша, убери его… её! По-жа-ру-с-та! – от волнения она заговорила хуже, чем обычно.

Паша подхватил скелет на руки («Как девушку», – подумала Соноко) и отнёс в комнату, где водворил в шкаф. Соноко слышала, как брякнули кости, потом щёлкнул замок, и немного успокоилась.

* * *

Уикэнд, подбитый на взлёте, постепенно набрал обороты. Ночь они провели вместе и заснули, когда небо за окном уже стало сереть.

Соноко спала, умостив головку на Пашином плече, но несколько раз просыпалась в холодном поту. Ей снилось, что щёлкнул замок, дверца шкафа отворилась, скелет вылез оттуда и идёт к ней, побрякивая. Но всё было спокойно. И на следующую ночь Соноко осталась у Паши, а поутру он отвёз её в университет. Вечером он встретил её и повёз к себе – вместе со спортивной сумкой, которую Соноко нагрузила самыми необходимыми предметами обихода.

Несколько дней пролетели как в сказке… но всё портил проклятый скелет.

Он завёл привычку появляться в самых неподходящих для скелета местах. Дважды он встретил их при входе, точно его не касались клятвенные заверения Паши впредь применять что-нибудь менее экстремальное для борьбы с ворами. Случалось Соноко обнаружить скелет на кухне… за чашкой кофе, с сигаретой в зубах или между костяшками пальцев. Или в кресле перед включённым телевизором – с пультом в костяной руке. А как-то раз Соноко увидела скелет «нежащимся» в ванне, налитой горячей водой.

– Паша, зачем это? – допытывалась Соноко. – Пускай стоит в шикафу, никто не трогает. Зачем так шутишь? Не надо, Паша, хороший мой! Это не смешно! Вовсе не смешно!

Паша отвечал невпопад, а то и вовсе не отвечал, только курил сигарету за сигаретой, хотя прежде курил мало, и смотрел в окно. Но чаще Соноко перехватывала его украдкой брошенный взгляд на шкаф, в котором прятался её мучитель.

– Я не могу, Паша. Выброси эту дрянь! Или я хуже скелета?

Дверца шкафа шевельнулась. Соноко закричала.

* * *

Эта была их первая ночь без секса. Не то чтобы они действительно крупно поссорились (хотя, запирая некстати приоткрывшуюся дверцу шкафа, Паша сломал ключ и обозвал Соноко узкоглазой истеричкой, да и похуже того). Просто не хотелось и всё.

Оба, впрочем, догадывались, что с этого и начинается распад любовного союза.

Среди ночи Соноко вдруг проснулась от сильного толчка собственного сердца – за полсекунды до того, как щёлкнул замок на дверце шкафа.

Дверца плыла в воздухе, всё больше открывая то, что таилось внутри.

Соноко, в первый момент оцепеневшая от ужаса, юркнула под одеяло и зажмурилась. Она подумала, что не взглянет ни за что. Ни за какие сокровища мира, ни за спасение души – ни за что она не посмотрит на то, что брякает всё ближе и ближе.

Паша издевательски-спокойно всхрапывал во сне. Он ничего не слышал.

…ИЛИ ДЕЛАЛ ВИД, ЧТО НЕ СЛЫШАЛ…

Бряк-бряк.

Что-то коснулось одеяла и заскребло по нему. Соноко тихо провалилась в беспамятство.

* * *

Она пришла в себя, когда Паша, отчаявшись разбудить безжизненную, с посеревшей кожей подругу, собирался уже вызывать «скорую». Не сказав почти ни слова, Соноко оделась, сжевала булку, запила соком; принялась было запихивать одежду в спортивную сумку, но бросила это занятие, схватила лишь дамскую сумочку с косметикой и кошельком и выбежала из квартиры.

– Тебя подбросить? – успел спросить Паша.

– Нет! – крикнула она, хлопая дверью.

* * *

Соноко вскочила с кровати. Нет! Здесь, в бывшей её комнате, ещё хуже, здесь отовсюду веет пустотой и заброшенностью! Кажется, что ты осталась в мире одна; выгляни в окно – увидишь ковыляющие туда-сюда скелеты, жалких и жутких обитателей мира вечного ужаса и тоскливого одиночества. Но куда податься? На занятия идти нет ни малейшего желания. Хорошо бы Ирочка Воронина, соседка по блоку, была дома – но чудес не бывает. Она если не на занятиях (что маловероятно) то шляется по магазинам, либо отправилась «по делам».

Соноко улыбнулась. Вспомнила, как пару лет назад, увидев Ирочку, собирающуюся куда-то в семь часов вечера, поинтересовалась – куда направляется соседка. «Так… по делам», – уклончиво ответила соседка (она ехала на вокзал встречать младшую сестру из провинции). Соноко просияла. «О, у русских это называется ”по делам”! А я послезавтра тоже пойду “по делам”!» Недоразумение скоро разрешилось, но с того раза «пойти по делам» на жаргоне двух соседок означало «отправиться на свидание».

«Куда же мне пойти?» – спрашивала себя Соноко. Так и не придумав ничего, она решила идти куда глаза глядят, и открыла дверь в коридор.

И попятилась от надвинувшейся оттуда тёмной фигуры.

Незнакомец был похож на «человека-невидимку» из фильма. В сапогах и джинсах, в наглухо застёгнутой куртке, без шляпы, правда, но зато с капюшоном. Лицо закрывали бинты и зеркальные чёрные очки, руки были в перчатках.

Соноко от страха не пыталась сопротивляться – лишь пятилась.

Захлопнулась дверь. Знакомо щёлкнул замок. Прежде, чем незнакомец снял перчатки, Соноко уже поняла, кто ворвался к ней в комнату.

Но не хотела об этом думать.

До последнего.

Брякнули на пол очки. Разлетелись по углам перчатки. Серпантином слетели бинты. Осели на пол куртка и джинсы. Таяла и рассыпалась личина «человека-невидимки», высвобождая скелет.

Похабно покачивая тазом, скелет шагнул к Соноко. Он не щёлкал зубами. Не тянул к ней руки. Просто шагнул. Раз. Другой. Это было жутко.

Пятясь к окну, Соноко больно ударилось коленом обо что-то. Это был железный стул, наподобие тех, на которых сидят перед инструментом пианисты. Короткая боль выдернула девушку из панического ступора. Соноко схватила стул и пошла с ним на скелет. Скелет замялся и попятился. Соноко, задохнувшись от прилива адреналина, метнула в него стул.

С грохотом, будто высыпали из мешка тысячу бильярдных шаров, повалился на пол скелет. Стул рухнул с глухим звоном, угасшим в несколько секунд. Соноко лихорадочно высматривала какой-нибудь подходящий предмет, чтобы надёжно оглушить худышку, если он (ОНА!) надумает вдруг встать… Скелет не ворочался. Он так и лежал – неестественно вывернув обе ноги, разбросав руки, с отпавшей и непонятно как держащейся челюстью. Глазницы смотрели в потолок бессмысленно и жалко.

ЖАЛОСТЬ, которую Соноко неожиданно ощутила, именно ЖАЛОСТЬ к этому кошмарному созданию, изумила её. Но это чувство, возникшее внезапно, оказалось столь же сильным и властным, как недавний парализующий ужас и спасительный боевой азарт. Соноко медленно приблизилась к беспомощно раскинувшемуся скелету – такому жалкому, особенно жалкому по контрасту с ужасом, который он только что внушал ей. Она опустилась на колени рядом с ним и принялась исступлённо целовать безжизненные кости. Тёплые слёзы капали на их грязно-жёлтую поверхность.

Внезапно голые кости покрылись плёнкой сухожилий, обросли мышцами и гладкой розовой кожей, в чёрных провалах засияли синие осмысленные глаза, и пухлые горячие губы ответили на поцелуй Соноко.

* * *

Мир стал на дыбы и небо перемешалось с землёй. Голая Соноко лежала, раскинувшись, на кровати. Её тело, разгорячённое ласками Ильзы, гудело, как готовый взорваться трансформатор.

Белокурая бестия, которую Соноко нечаянно воскресила из мёртвых, сидела на кровати и поглаживала крепкие смуглые бёдра своей воскресительницы.

Соноко мучительно пыталась склеить осколки взорвавшейся действительности. Слишком много потрясений испытала она в один только последний час, и едва ли не самым сильным было то, что произошло между нею и Ильзой. Белокурая ведьма вывернула всё её существо наизнанку.

– Что ты со мной сделала! – вздохнула Соноко.

Ильза легла рядом, обняла Соноко за шею и поцеловала.

– Гораздо меньше, чем я должна тебе, милая. – Ильза говорила с несильным, но ощутимым немецким акцентом. – Ты меня не просто спасла. Ты меня воскресила. Я ведь была хуже мёртвой. Милая моя, любимая, если бы ты знала, на что я готова ради тебя…

Её рука коснулась поочерёдно обеих грудок японочки и скользнула к низу живота. Соноко чуть не замурлыкала от удовольствия, но потом, неожиданно для себя, оттолкнула руку Ильзы и села на кровати.

– И-ри-за! – всхлипнула она. – Я не знаю! У меня в голове… как это по-русски… карусель! Это… что мы сейчас де-ла-ри… не так, не надо! Зачем это, И-ри-за? Зачем? – она жалобно взглянула в глаза Ильзе, словно та могла помочь ей выразить мысль, на которую у Соноко не хватало запаса русских слов.

Ильза села рядом с ней.

– Это судьба, девочка, – сказала она. – Судьба нас с тобой свела навеки. Слушай, что я тебе расскажу. Я и Паша – мы любили друг друга. Так сильно, что, когда он заподозрил меня в измене – убил. Нет, не убил, конечно. Он не знал, что меня нельзя убить.

– Нельзя убить? – Соноко вытаращила глаза.

– Да. Старинное семейное проклятие. Я – урождённая баронесса фон Крафтберг из старинного курляндского рода. Моя семья сумела сохранить чистоту благородной крови даже после большевистского переворота. И всё-таки во мне есть чуждая примесь. Мою пра-пра-прабабку изнасиловал Ночной князь. Высокородный вампир, чтобы тебе было понятнее. Он влюбился в неё и похитил с брачного ложа. Мой приёмный пра-пра-прадед убил его, но его жена уже приняла в себя семя Ночного народа. А мой настоящий пра-пра-прадед, Ночной князь, перед смертью изрёк проклятие, которое должно было проявиться в седьмом поколении.

– Откуда ты это знаешь?

– Люди не верят в генетическую память… но я-то не человек! – усмехнулась Ильза.

Она закусила губу. Снова и снова она переживала это воспоминание, преследующее её с отрочества. Луна, ухмыляющаяся сквозь редкие облака и чёрные ветки. Невыразимо страшное и прекрасное бледное лицо – близко-близко, и горящие глаза, и блестящие в лунном свете зубы. Сырой холод от земли и собственная девственная кровь, стекающая горячими ручейками по безжалостно раздвинутым бёдрам. И сладкая боль внизу живота. Потом – конский топот, крики, выстрелы, и многодневное беспамятство, и известие о беременности, повергшее её в ужас…

– Паша, сам того не желая, сделал меня немёртвой. Я оставалась живой для него, но для всех остальных я была мерзким мертвяком.

Это было страшно. В тот проклятый вечер, когда он ударил её в висок, а она через пять минут открыла глаза и пожаловалась на головную боль, он рыдал у её ног, вымаливая прощение. Да и её глаза были на мокром месте. И в ту ночь у них был умопомрачительный секс… А на следующий день он, ничего не подозревающий, привёл в гости свою сестру, и та упала в обморок, увидев сидящий в кресле скелет в шортах и майке. Чудо, настоящее чудо, что Ильза в тот момент не ворохнулась – жутко представить, что бы случилось, если бы она пошевелилась или, хуже того, заговорила. Это уже потом они узнали, ЧТО все, кроме Паши, видят на месте Ильзы.

– Да, он любил меня, – говорила Ильза. – А потом, когда появилась ты… я понимаю, наверное, он устал жить с таким чудовищем, но я-то ни в чём не виновата! Зачем он это сделал? Я боялась, что он бросит меня, и я, никому не нужная, окончательно превращусь в мертвяка!

Соноко наморщила лобик:.

– Ты… ты живая то-ри-ко для того, кто тебя любит? – робко спросила она. – Осата-ри-ные видят си-ке-ре-та?

– Да! – выкрикнула Ильза. – Чёртов пра-пра-прадедушка и чёртова сука пра-пра-прабабушка, будь они прокляты со своими шашнями! Чёртово проклятие, из-за которого все видят вместо меня – чёртов суповой набор!

Урождённая баронесса фон Крафтберг и Ночная княжна уткнулась в грудь Соноко и по-девчоночьи разревелась.

Соноко обняла её и стала гладить по голове – и вот тут в замке заскрежетал ключ. Девушки замерли в ужасе. Соноко вообразила реакцию Ирочки Ворониной, которая увидит её голую, обнимающуюся со скелетом – и ей сильно поплохело. Сходные чувства испытывала и Ильза.

– Конишуа, Сони-тян! – прочирикала Ирочка. – Ты дома?

Соноко что-то придушенно пискнула.

– Всё в порядке?

Дверь в общую прихожую была приоткрыта, и Ирочка, движимая смутным беспокойством, решила заглянуть в комнату соседки.

«Цок, цок, цок», – простучали каблучки.

Ильза и Соноко замерли.

Дверь открылась.

– Сони, что у тебя слу… – На пороге стояла Ирочка, хлопая глазами в крайнем изумлении.

«Сейчас заорёт», – обречённо подумала Соноко.

И она удивилась, увидев на лице соседки блудливую ухмылку.

– Ни фиг-га себе! – сказала Ирочка. – Девки, вы бы дверь закрывали, а?

– Что ты видишь? – спросила Ильза.

Ирочка фыркнула.

– Двух чокнутых лесбиянок, – сказала она, развернулась и поцокала к себе.

– И-йййесс! – закричала Ильза. Вскочив с кровати, она подхватила Соноко на руки и закружилась с ней по комнате.

– Сони, ты что, не понимаешь, что случилось? Ты сняла проклятие! Не знаю, как у тебя это получилось, но ты это сделала!

* * *

Погожим вечером неделю спустя они стояли перед подъездом, который был им обеим очень хорошо знаком.

– И-ли-за, зачем нам… воз-в-р-ащаться… к Паше? – недоумевала Соноко.

Ильза заговорщически улыбнулась.

– Затем, что там будет лучше. Нам обеим. Воскресшей мертвячке и её кавайной подружке… м-м-м, кошечка, просто не могу удержаться, чтобы тебя не потискать! – она прижала к себе Соноко и с удовольствием облапала везде, где захотела.

– Тьфу ты, сучки бесстыжие! – прошипела ковыляющая мимо сухонькая старушонка.

– Вали отсюда! – прикрикнула Ильза. – Тебя-то я трахать не стану, не навязывайся!

– Ты как со мной разговариваешь, а, лесбиянь вонючая?!. – Старушонка замахнулась на Ильзу клюкой.

– Прфщщ! – по-кошачьи фыркнула Ильза, и старушонка, бормоча «Нечистая сила!», поспешила прочь. Она явственно увидела у белобрысой сучки клыки подлиннее волчьих и багровое пламя в глазах.

Всё-таки Ильза была достойной пра-пра-правнучкой своего пра-пра-прадедушки!

– По-жди, И-ли-за, а как же Паша? Как мы его… делим?

– Мы его порррвём! – страстно проворковала Ильза на ухо подруге. – И с-с-ъедим!

Запах справедливости

We must secure

the existence of our people

and a future for white children

(Мы должны защищать

само существование нашего народа

и сохранить будущее для наших белых детей)

Когда это случилось – точно не помню. Во всяком случае, вскоре после того, как Джимми Картер въехал в Белый Дом, а Джек Финнеган заступил во владение кабачком, доставшимся ему в наследство от дядюшки, тоже Джека Финнегана. Того хватил удар, когда двое его сыновей связались с хиппи и, и он, уже стоя одной ногой в могиле, успел проклясть своих высерков и завещать дело племяннику – сыну старшего брата. О том, правда, все в городе говорили, что он до сих пор не в тюрьме только потому, что у него в голове не навоз, как у большинства гопников, а мозги. Но старый Джек Финнеган рассудил: парень не дурак – а это в бизнесе главное. Значит, не пропьёт дело и не подастся на Средний Запад с компанией волосатых говнюков и немытых шлюх, как некоторые. А что до его бандитских замашек – так это не беда, он всё-таки ирландец и Финнеган, а у всех Финнеганов были напряги с Дядей Сэмом. Отец Джека-старшего и дед Джека-младшего во времена сухого закона возил из Канады такую газировку, после которой добрые христиане начинают валить на землю фонарные столбы, принимая их за гулящих девок.

Джек и вправду был умный малый и бизнес не пропил, хотя дела у него как-то сразу пошли хреновато. Но в то время, когда случилась эта история, у него была ещё довольно симпотная забегаловка с ещё более симпотными девицами-официантками, и он ещё не оставил надежду купить бар «Бухой леприкон» на Оак-стрит…

В тот вечер заведение «У Джека Финнегана» было заполнено народом меньше чем наполовину. Полдюжины работяг с ближайшей лесопилки (тогда ещё она не закрылась), трое дальнобойщиков (в тот год федеральную трассу, проходящую через наш город, ещё не перенесли на тридцать миль к северо-западу), стайка школьников, шифровавшаяся в самом дальнем и тёмном углу зала (через пару лет Джеку суждено было крупно вляпаться, когда шестнадцатилетняя Сюзи Гроув, племянница мэра, впишется на папочкиной машине в столб, за полчаса до того выпив в заведении «У Джека» скотч стрэйт). У стойки примостились на высоких стульях пара смазливых девчонок – из тех, которые расцарапают вам рожу, если вы назовёте их шлюхами, а за кружку-другую пива подарят свою любовь и триппер в придачу. Ещё с десяток разного народу – вот и всё.

Я потягивал пиво из кружки, которую поставила на столик передо мной блондяшка Вики (Его Величество Джек Финнеган никогда не выходил из-за стойки, а посетителей в зале обихаживали официантки) и посматривал на окружающую меня публику. Через пару столов от меня сидел Билл Лебурже, туча-тучей, и сосредоточенно пил бурбон. Случайно встретившись взглядом со мной, он поспешно отвёл глаза. Франк Хайд и Джереми Мак-Кормик тоже были здесь. Они тоже сосредоточенно пили и дымили, зажигая новую сигарету о бычок только что докуренной, и делали это с таким холодным видом, точно их минуту назад достали из рефрижератора – однако я знал, что они чувствуют себя так же, как револьвер со взведённым курком. Потому что я сам чувствовал себя так же. Отчасти потому, что я с ночи не видел Тэда Нортона, и это обстоятельство заставляло мои нервы скрипеть и визжать.

Но вот дверь открылась, и вслед за двумя парнями вошёл старина Тэд. Если Билл Лебурже напоминал собой тучу, то выражение лица Тэда напоминало о ядерной зиме.

Шагая неестественно-чётко, он прошёл от двери к стойке, отодвинул локтем пьянчужку в «варёной» джинсовой куртке и потребовал выпивку. Ну и голосок у него был, доложу я вам! Говорят, что в самой середине торнадо всегда тихо и спокойно. Так вот, в голосе Тэда было то самое жуткое спокойствие. Но Джек подал ему стакан, не поведя и бровью, а потом второй. С третьим Тэд, поискав в зале свободное место и не найдя, приземлился ко мне.

Мы сидели друг напротив друга и чувствовали себя ни много ни мало как перед дуэлью. Несколько раз я пытался заговорить с Тэдом и каждый раз чувствовал, что не могу раскрыть рта.

Помню, меня передёрнуло, когда в заведение завалился одноногий Джеффри Сакс, потерявший конечность во время железнодорожной катастрофы. Он славился тем, что всегда первым узнавал самые душещипательные новости. Никто не знал, откуда он всё узнаёт – должно быть, у него в подчинении была целая банда сорок, таскавших ему информацию на хвостах… И сейчас в его глазах был горячечный блеск. Он подковылял к стойке, скрипя протезом, опрокинул стакан и обратился к публике:

– Слышали новость? Какие-то отморозки убили чёрного Тома Буллфайтера и его семью!

Публика оживилась.

– Давно? – откликнулся Дик Кэмпбэлл. У него на ферме однажды появился двуглавый цыплёнок: все думали, что он сдохнет, но он выжил и вырос в здоровенного петуха, кукарекавшего дуэтом.

– Этого не знает даже шериф Лепен, – сказал Джеффри. Он устроился на высоком стуле со стаканом бурбона в одной руке и сандвичем в другой и вещал, балдея оттого, что снова оказался в центре всеобщего внимания. – Он случайно завернул на ферму к мистеру Черномазому и нашёл там трупы хозяина и хозяйки. Честно говоря, я не удивлён, что чёрного Тома наконец-то хлопнули. Я удивляюсь другому – почему этого наглого засранца не пришили раньше. И смотрите, что получается: всем известно, что Джонни, наш дорогой шериф – расист, что твой генерал Натан Форрест, а ведь будет рвать задницу от усердия, чтобы раскопать эту делюгу – очень уж хочет стать губернатором штата, он говорил, это его голубая мечта…

Джеффри ораторствовал и не заметил, что в заведение вошёл шериф Джон Лепен собственной персоной.

– Всё-то ты знаешь, Джеффри, – усмехнулся Джон, проходя к стойке, где Джек уже сбивал его любимый коктейль «Кровь из носа» – водка, томатный сок и яичный белок, и всё это сдобрено солью, перцем и жгучим перцем. – Может, ты даже знаешь, кто грохнул чёрного Тома, а? Если узнаешь, шепни на ушко, а я уж, когда стану губернатором, сделаю тебя своим пресс-секретарём или чем-нибудь в этом роде.

– Эй, мистер шериф, это правда, что пришили всю семью Буллфайтеров? – спросил один парень из рабочих… вечно забываю его фамилию. Белобрысый, коротко стриженный – он, кажется, вскоре свалил из города.

– Хотите устроить пресс-конференцию, господа? – Джон потянул соломинкой «Кровь из носа», усосав разом половину стакана. – Разве мистер Сакс рассказал вам не всё? Эти парни работали с выдумкой. Они застрелили жену Тома и старшую дочь, а самого Тома сожгли, посадив в «стакан» из покрышек. Том так скорчился перед смертью, что был похож на огромную корягу, а запах палёной резины смешался с запахом пригоревшего жаркого, и…

Две девицы, которые торчали тут же у стойки, точно сговорившись, позеленели и блеванули на пол.

– Мой помощник поступил так же, – невозмутимо заметил Джон. Он вовремя успел отодвинуться, чтобы на него не попало, а тот пьянчужка в джинсовой куртке оказался облёван с ног до головы. Он сбивчиво выругался, но затевать драку в присутствии шерифа не посмел и предпочёл убраться. – Не знаю, зачем этот слабонервный пацан пошёл на такую работу. Мне, кстати, интересно, эти выдумщики стояли и смотрели или бросили спичку и сбежали?

– Я бы посмотрел, – подал голос Мартин Солейль – здоровенный парняга с копной иссиня-чёрных кудрей. Он привольно облокотился на стойку и прихлёбывал пиво. – Прикольно. Жаль, меня там не было.

– Ты уверен, что тебя там действительно не было? – спросил шериф.

Парень выдержал его взгляд.

– Эту ночь мы с Фредди провели в обществе трёх сучек, и если бы ты видел хоть одну из них, мистер шериф, у тебя бы ширинка треснула.

– Ну-ну, Мартин, – спокойно сказал шериф, – может, я и поверю тебе на слово. А может, и нет. Все знают, что ты не любишь чёрных.

– Нет, а какие проблемы? – голос Мартина звенел от возбуждения – и от страха. Шериф мог тут же взять его за шкирку и свезти в офис по «обоснованному подозрению» – кажется, так это у них, у лягавых, называется. – У нас свободная страна, каждый может любить или не любить что пожелает…

– А откуда они вообще взялись в Америке, эти ниггеры? – вступил в разговор один из шоферюг. – Понимаете, у меня кузина замужем за одним парнем в Новом Орлеане, и там этих чёрных – как грязи, больше чем белых, в натуре! Почему индейцев вырезали, а чёрных оставили?

Многие странно посмотрели на этого парня, но острить не стали – он совсем не казался безобидным агнцем, со своими почти семью футами росту, ручищами-брёвнами, длинными патлами и щетинистой физиономией.

– Парень, а ты вообще учил в школе историю? – как бы между прочим спросил шериф.

– Какого хрена? – хмыкнул парень. – Я старший сын в семье, а когда моя мамаша родила шестого ребёнка, папаша понял, что перестарался, и сделал ноги, а ваши друзья лягавые его так и не нашли, и я с четырнадцати лет вкалывал, как проклятый, чтобы кормить семью, а не занимался всякой хреновиной, так-то, мистер Макаронник.

– Очень жаль, мистер Волосатый, – спокойно сказал Лепен. – Очень жаль, что вы не ходили в школу, так что не можете отличить лягушатника от макаронника и не знаете, откуда в Соединённых Штатах взялись негры. Их привезли сюда полтысячи лет назад, чтобы они работали на плантациях. Они были здесь рабами, просекаешь, парень? Сотни лет. Много поколений. А это вредно для генофонда.

– Для чего? – вытаращился парень.

– Ох, прошу прощения, сэр – я и запамятовал, что имею честь беседовать с высокообразованным джентльменом! Это вредно для потомства, понятно? Если из человека долго и упорно выбивать всё человеческое и делать из него рабочую скотинку – ему это не пойдёт на пользу. А если это делали с его папой и мамой, бабушками и дедушками и так далее…

– Вы расист, шериф? – вклинился в разглагольствования шерифа Тимоти Гулдиман – чернявый нервный типчик, который преподавал в средней школе (уж не знаю что, наверное, онанизм).

Шериф смерил его странным взглядом.

– Не тряситесь так, мистер Гулдиман, – бросил он, – а то ваши очочки не удержатся на шнобеле. Я не расист. Я тут излагаю в доступной форме прогрессивное учение Дарвина. Знаете, с некоторых пор в Америке можно изучать происхождение животных и человека не по Ветхому Завету, а в соответствии с теорией эволюции. У вас в школе об этом не слышали, а, мистер Гулдиман?

– Я слышал, что ваш троюродный брат – член нацистской партии, – дрожащим от злости голосом проговорил Гулдиман. – А ещё я слышу, что вы сейчас покрываете убийц, линчевателей, и в открытую подговариваете этих людей поддержать ваши грязные намерения…

– А я слышу, что вы сейчас занимаетесь клеветой в адрес представителя власти, то есть меня, и подстрекательством к неповиновению, – внушительно заметил Лепен. – И потому из всех присутствующих вы – наиболее вероятный кандидат на то, чтобы покинуть это заведение вместе со мной. Эти парни, которые застрелили жену и дочь Буллфайтера и сожгли самого Тома – убийцы, и они должны быть наказаны. А ещё у Тома Буллфайтера остались двое маленьких сыновей, которых теперь нужно будет кормить из средств нашего национального бюджета. Они вырастут в сознании, что их родителей и старшую сестру убили за то, что они чёрные, и такие как вы, мистер Гулдиман, постараются настроить их против всех белых людей. Они вырастут за наш счёт и станут врагами нашей страны, расистами. Правда, не белыми, а чёрными… если для вас это критично.

Шериф допил «Кровь из носа» и на некоторое время замолчал. Молчали и остальные.

– Я, пожалуй, пойду, – сказал он. – Нация требует подвигов.

– Нация ждёт героев, щель рожает ковбоев, – отозвался, судя по голосу, совсем молодой паренёк.

– Таких, как ты, – сказал, не оборачиваясь, Лепен.

Дверь за ним захлопнулась.

* * *

Знаете, всё это было до ужаса просто. Никаких жутких клятв, белых балахонов, горящих крестов… Просто Тэд Нортон пришёл ко мне, когда я чинил ворота, и думал над тем, что скажу при встрече своему сыночку, от которого получил телеграмму, что его выперли из колледжа, и он собирается завербоваться в морскую пехоту – и спросил:

– Знаешь, Тимоти, Тома Буллфайтера?

– Этого парня цвета ваксы, который купил ферму у наследников старого Франка Миттерана?

– Его, – сказал Тэд. – Этот сукин сын приставал к моей жене.

– Говнюк! – сказал я. – Его надо проучить!

– Он пытался её изнасиловать, Тимоти. Слушай, как это было. В этот уикэнд она ездила к тёще. Одна. У меня были дела, не терпящие отлагательства. Она возвращалась и решила проехать просёлком, хотя это, как я знаю, не короче, но она уверена, что срезает несколько миль. Недалеко от Соколиного леса у неё заглох мотор. Ничего серьёзного, но моя Кристи не отличает карбюратор от аккумулятора. Она открыла капот, как будто что-то понимает в технике, и любовалась на мотор пятнадцать минут, и тут подъехал этот ублюдок Том на своей беспородной таратайке. Она попросила его помочь, а он сказал, что сейчас поможет, только нужно кое-что прочистить. Она спросила – что, а он говорит: вашу дырочку, мэм, у меня как раз есть поршень нужного размера – и снимает штаны. Она сбежала от него. Через лес. Она ведь в детстве облазила все окрестные леса и болота, точно пацан какой-нибудь. Она даже вырвала у этого пидора из рук штаны и бежала с ними, как со знаменем.