Текст книги "Амгунь - река светлая"

Автор книги: Владимир Коренев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

– Баком займется наш шофер. Доверите?

– Неудобно как-то…

– А как же вы поедете не спавши?

– Вы из какой организации? Сейчас многие сюда стекаются, – поинтересовался незнакомец, оставив вопрос Черноиванова без ответа.

– Мостоотряд. Мост через Амгунь будем строить.

– Значит, быть нам хорошими соседями. Мы в долгу не останемся. – Он подмигнул Дениске и спросил у Черноиванова: – Ваш хлопец?

– Наш, бузотер… Ты чего здесь околачиваешься, Еланцев?

Пораженный Дениска не знал, куда ему пропасть от охватившего стыда перед незнакомцем, стоял, заливаясь краской.

Незнакомец выручил Дениску:

– Я его попросил, Иванович. Он парень душевный, откликнулся.

И Черноиванов понял, что хватил лишку, замял разговор, а Дениска помчался без оглядки к складу, недобрым словом поминая мастера.

Но откуда было знать Дениске, что положение десанта лихорадило, нервировало весь командный состав десанта, в том числе и мастера Черноиванова, так непочтительно отнесшегося к рядовому монтажнику, который, если строго судить, действительно болтался без дела в разгар рабочего дня, воображая из себя радушного хозяина.

Двадцать шестого сентября 1975 года, сдав в эксплуатацию свой последний объект – мост через реку Амур, – мостоотряд №26 сформировал первый десант на БАМ. Десант целую неделю добирался железной дорогой до станции Вели, где железная дорога кончалась, а там встал на свои колеса и колонной двинулся дальше, к месту своего назначения – на Амгунь. За несколько месяцев десант должен был сколотить жилой поселок, построить бетонный завод, отсыпать подъездные пути к будущему мосту через таежную реку Амгунь и весной выйти на воду – приступить к сооружению опор моста. Всю эту работу предстояло выполнить десанту, насчитывающему всего сто инженеров и рабочих. На строительство моста отпускались крайне сжатые сроки, и откуда было знать Дениске, что начальник мостоотряда при утверждении плана работ на Амгуни пытался доказать высшему начальству нереальность сроков, ссылаясь на отдаленность, бездорожье и нехватку техники. Отряду пообещали подбросить новой техники в пределах возможного, но срок сдачи моста в эксплуатацию оставили прежним. И выходило так, что десанту предстояло либо на свой страх и риск заниматься подъездными путями и дорогами, чтобы потом спокойно работать, либо пренебречь ими и в самый близкий срок выйти на воду, бросив все силы на сооружение опор моста.

На станции Вели, где намечалось оборудовать перевалочную базу десанта, Клюев, помня приказание начальника отряда, оставил небольшую группу монтажников во главе с прорабом Архиповым. Они временно заняли чужой тупик с заданием: встречать прибывающие с основной базы грузы и без промедлений отсыпать свой тупик и разгрузочную площадку. В помощь им были приданы новенький, без единой царапинки японский автокран, бульдозер С-108, колесный облегченного типа экскаватор и мощный самосвал. Всю эту технику, за исключением автокрана, после завершения строительства разгрузочной площадки и тупика нужно было немедленно отправить на Амгунь, где развертывался основной фронт работ.

В ту минуту, когда Дениска Еланцев мчался со всех ног к складу, туда же подошел высокий с нервным лицом мужчина и зло накричал на Саню Архипова, оставленного Клюевым за старшего. Он кричал, что у него не хватит нервных клеток долго терпеть дармоедства каких-то, как он выразился, «видите ли, мостостроителей» и что он через неделю, если мостостроители не выметутся из его тупика, самолично столкнет их под насыпь, и требовал, чтобы Саня и на этом сказал ему спасибо.

Саня – человек спокойный и рассудительный, имеющий правительственную награду за участие в строительстве Амурского моста – подумал, что с хозяином тупика спорить не стоит и лучше жить с ним в мире, поэтому самым искренним образом поблагодарил его. Он приложил руку к груди и с полупоклоном, очень теплым голосом оказал:

– Спасибо вам.

Хозяин тупика принял Санину благодарность за насмешку. Он злее прежнего посмотрел на Саню и, еле сдерживая прыгающие губы, угрожающе произнес:

– Насмехаетесь? Значит… Пусти свинью за стол… Чтоб через неделю духу вашего здесь не было! – С минуту пожег Саню глазами и умчался.

Дениска Еланцев, слышавший весь этот разговор и возмущенный поведением хозяина тупика до предела, подошел к погрустневшему Архипову.

– Плюй ты на этого гуся, Саня! – посоветовал он и смачно плюнул себе под ноги, как бы наглядно показывая Архипову, как он должен плюнуть на этого гуся – хозяина тупика. Но Саня, всегда спокойный и рассудительный, вдруг взорвался и послал Еланцева так далеко, что Дениска, знавший его вот уже почти месяц, не поверил своим ушам. Он стоял удивленный, раскрыв рот, и не мигая смотрел на Саню Архипова.

И Саня сразу остыл, грустно улыбнулся и сказал, как показалось Дениске, невпопад:

– Ладно, закрой рот-то, открыл…

Дениска обиделся на Саню, но тот этого даже и не заметил и спросил:

– А ты чего здесь околачиваешься? Делать нечего?

Дениска ничего ему не ответил, потому что и сам не знал точно, как оказался около Архипова, все из головы вылетело. Он хорошо помнил, что его остановил крик хозяина тупика и что он хотел как-нибудь ободрить Саню Архипова, видя, что ему приходится плохо. И еще он по-настоящему испугался «гуся» и его угроз смахнуть вагончики под насыпь. А почему он оказался здесь, Дениска не помнил, и ему нечего было ответить Архипову.

Втянув голову в плечи, Дениска пошагал назад к вагончику-столовой, но на полпути вдруг вспомнил, что шел за гвоздями в склад; к тому самому вагончику, около которого и стояли Архипов и хозяин тупика.

Вспомнив, Дениска вприпрыжку пустился назад к вагончику-окладу, а наткнувшись там на Архипова, радостно сообщил:

– Я за гвоздями! На сто шестьдесят… – и осекся.

Архипов смотрел на него как на спятившего. Крутнул головой, будто ему нечем стало дышать, и прохрипел:

– Ну и работничков на мою шею набрали!.. Дай ему гвоздей, Ира, иначе он забудет, зачем пришел. А ты, умник, – сказал он Дениске, – с гвоздями поосторожней! Чтобы ни одного лишнего. Внял? Вот деятели! И где только вас таких набрали?

Исколов руки, Дениска нагреб из ящика десятка два гвоздей и поспешно покинул склад, хотя в другое время обязательно бы задержался подольше и затеял разговор с кладовщицей Ирой, которая понравилась ему с первой встречи.

Ира – кругленькая, голубоглазая и очень добрая девушка – оказалась одна среди двенадцати молодых и крепких мужчин и, конечно же, сразу стала центром внимания и объектом трогательной мужской заботы, что совсем не нравилось Дениске.

Во-первых, потому, что Дениска знал: не такой уж он красивый парень и не такой уж известный человек, чтобы единственная девушка на сто верст вокруг сохла по нему; во-вторых, у него нет никакого опыта в обращении с женщинами, а для данной ситуации, он так считал, это и было самым главным его недостатком.

И, конечно, пока что в отношениях с Ирой ему страшно не везло. Но на потепление Дениска надежды не терял. Больше того: верил, что в конце концов он завоюет ее расположение и его мучения закончатся первой комсомольской свадьбой на БАМе. Дениска очень сожалел, что ему из-за малого возраста не удалось участвовать в сооружении моста через Амур, где многие из парней отряда получили высокие правительственные награды – ордена и медали, о них знает вся страна. Дениску успокаивал БАМ: впереди по трассе мостов – только успевай перебрасывать. Строй! А начало уже положено, и он, Денис, прибыл сюда с первым десантом. Его несколько смутило лишь то обстоятельство, что начальник колонны Клюев, отбирая рабочих в группу, которая двинулась прямо на Амгунь, даже не остановился на нем глазом, будто Дениска был для него пустым местом. Дениска твердо был уверен, что Клюев еще не один раз пожалеет об этом него еще будет мучить совесть – этот час впереди.

Дениска очень надеялся на то, что время сработает в его пользу. Он знал, что никакая работа, никакие трудности его не испугают. Наоборот, он жаждет этих трудностей и с нетерпением ждет, когда что-то придется преодолевать. Уж тогда он покажет, кто есть кто.

Но пока все складывалось не ахти как здорово, а тут еще мамино письмо навредило. И что она разволновалась? «Денис, милый, береги себя! Ты еще не так крепок, как твои товарищи, которые уже по нескольку лет работают на производстве, привыкли носить тяжести и жить в палатках. Недавно мы смотрели фильм «Как закалялась сталь» про Павла Корчагина, как они строили узкоколейку… И вспоминали о тебе, нашем ПАВКЕ…»

Именно это место из маминого письма, вырвав листок из Денискиных рук, прочитал Лешка Шмыков вчера за ужином собравшимся в вагончике ребятам и тут же, возвращая Дениске письмо, под общий хохот назвал его Павкой Корчагиным. Дениска знал, что теперь, с этого момента, черт знает до каких дней его так и будут звать, забыв его настоящее имя. Он ничего бы не имел против имени Корчагина, если бы поводом к этому был другой случай, он бы даже гордился, но дело в том, что, называя его так, парни вкладывали смысл, обратно противоположный истинному. Если бы перед ними появился настоящий Корчагин, эти насмешники поснимали бы перед ним шапки, в этом как раз Дениска и не сомневался. А над ним они просто-таки откровенно насмешничали.

Размышляя об этом, Дениска вздохнул горестно, как, наверное, еще ни разу в своей жизни не вздыхал, и поднялся в вагончик. Его уже ждали и сразу накинулись с обвинениями:

– Ты где это пропал? – первым, выпучив глаза, закричал Федор Лыкин.

А Лешка Шмыков фыркнул и, конечно, съязвил:

– А ты что, забыл, куда его посылал? Для него – самый момент поволочиться. Ну, рассказывай, как там Ирочка, цветет? – спросил он Дениску и состроил такую серьезную, заинтересованную мину, что, если бы Денис не знал его, непременно бы выложил все как было. Но Денис решил подыграть Лешке и выставил вперед большой палец свободной правой руки:

– Вот! Что надо! Закачаешься…

И Лешка аж подпрыгнул:

– Ну а я что говорил? Я ж сразу и сказал: он играет там шуры-муры. А здесь – работа стоит. – Резко меняя выражение лица, он обратился к Дениске: – Слушай, Корчагин, если и дальше ты так работать думаешь, лучше сразу скажи: так, мол, ребята, и так. И катись ко всем чертям собачьим.

Дениску взорвало от такой несправедливости:

– А ты что за командир выискался?

– А такой, – Лешка потянулся к Денискиной кепке, намереваясь оттянуть ее за козырек Дениске на нос, но тот ловко увернулся и закричал как-то уж слишком тонко:

– Леха, не трожь! Не трожь!..

– Уж не схлопочу ли?

– И схлопочешь, – зло подтвердил Дениска.

– Ой, уморил ты меня! – завизжал Лешка.

– Ладно вам, сцепились, охламоны, – вмешался Лыкин. – Давай гвозди, что ли, стоишь, рот разинув, – прикрикнул он на Дениску и резко вырвал у него из-под ног доску. – Работать надо!

Дениску кинуло в жар, стараясь удержать равновесие, он качнулся в одну-другую сторону, выронил гвозди, хорошо уцепился за перегородку – устоял. Лешка Шмыков хохотал, ухватившись за живот.

«Да что ж это такое? Что же такое? – с горечью подумал Дениска. – Ну что я им плохого сделал? Что? За что они со мной так?»

И тут подкатило совсем невозможное: «А вдруг и правда выгонят? Катись, мол, колбаской». – И худо стало Дениске, так худо, что он с трудом удержал подступившие слезы. И Лыкин выручил его:

– Подержи-ка, – сунул в руки край гладко оструганной доски Федор. – Давай, – сказал он Лешке, – а то придет Архип – разорется. Тут делов-то… Пришивай.

Шмыков взял в горсть гвоздей, один приставил к доске, метя прихватить ее к бруску на стене, и одним ударом молотка вбил по самую шляпку, крякнул, пристукнул – и пошла работа.

Работали молча, каждый делал свое дело: Лыкин споро, играючи сгонял с плоскости стола железным рубанком кудрявые стружки; Шмыков, приставив к шляпке гвоздя в столе бородок, ударял по бородку, загонял гвоздь глубже, чтобы Лыкин не иступил рубанок, Дениска, выполняя задание Лыкина, отбирал доски на лавки, складывая их стопкой в сторонке. Скоро он вспотел от усердия, рубашка на спине взмокла, и сами собой забылись обиды и неурядицы. И уже казалось Дениске, что не доски он отбирает на лавки, а занят нужным и важным делом. И замурлыкал он песенку чуть слышно вначале, а потом все громче и громче. Распелся. Под песню ему еще лучше работалось, и руки меньше саднили, и, конечно, было не до Лешки Шмыкова. А тот, прежде чем язвой изойти, Лыкину Федору подмигнул – дескать, глянь на этого соловья, во заливает! Лыкин, не думаючи, рассмеялся, а Шмыков только этого и ждал:

– Радио, – говорит, – где-то поет. Слышите? Хиль, кажется, или Эдита Пьеха. А? Денис, ты в музыке волокешь?

Замолчал Дениска. Только и слышно в вагончике, как длинно ширкает рубанком Федор Лыкин. Для него чтобы стол был стеклянно ровным, – главное. А Лешка Шмыков посмеялся и тоже за дело – поджимает Лыкин.

И только покончили со столом, в вагончик влетел Архипов:

– Сделали?

– Стол сделали, – сказал Лыкин, – скамейки осталось.

– Стоя поедим, не баре… – Помолчал, окончил мрачно: – Давайте на тупик, все. Берите на складе лопаты – и вперед.

– На тупик так на тупик, – проговорил Лыкин, собирая инструмент. – Гонят небось?

– Прилетел, разорался. Да фиг с ним, отсыпем свой.

– Отсыпем, – оказал Лыкин. – Визирку пробили?

– Очнулся! Стрыгин там целый аэродром откатал.

Стрыгин – бульдозерист-ас, похож на негра: на черном, закопченном лице лишь глаза да зубы белые. Его выпросил Архипов христом-богом, чуть ли не со слезами у Клюева. И сейчас не нарадуется. Стрыгин, действительно, находка для нею. Так развернуться, как развернулся за два дня Стрыгин, вряд ли кто сможет. И не потому, что у него мощный «Катапиллер», другой и на «Катапиллере» кого хочешь в галошу посадит, а дело в том, что Стрыгин работает с умом. Итак, будто он и его машина – одно целое. Дениске так думается. Стрыгин громоздкий, жилист, костист, руки у него большие, как рычаги, и что бы бульдозерист ни надел, рукава оказываются коротки. Еще поразило Дениску то, как Стрыгин съехал на своем «Катапиллере» с платформы по спаренным узеньким шпалам, пристроенным вместо сходней. Ему не кричали «левее – правее, стоп, назад, потихонечку», как это было с другими водителями, он спокойненько примерился, прицелился и скатился вниз так, будто всю жизнь только тем и занимался, что выбрасывал разные опасные цирковые номера на своем бульдозере.

А еще раньше, в эшелоне, Стрыгин понравился Дениске своей рассудительностью и спокойствием. Да вот хотя бы момент, когда эшелон добрался наконец к Березовому и они, выскочив из вагонов, увидели прямо перед собой высокие белые купола Буреинского хребта, все так и ахнули:

– Вот это да-а!

А Стрыгин пожал плечами и спокойно сказал:

– Ничего особенного. Высота приличная, только и всего, – прицелился, сощурив один глаз, определил: – Тысяча шестьсот, не меньше.

За два дня Стрыгин на своем «Катапиллере» снял дерн с участка, отведенного под тупик, расчесал его клыками и сейчас елозил по кучам щебенки, стараясь выстроить подобие полотна.

Архипов махнул ему рукой, стой, мол.

Стрыгин приглушил двигатель, высунул голову из кабины.

– Володя! Давай-ка к железной дороге, – крикнул ему Архипов. – Начинать будем.

Стрыгин согласно кивнул, наддал газу, крутнулся, задирая тяжелый нож, и «Катапиллер» попер к поблескивающему рельсами полотну железной дороги. Темные руки бульдозериста летали над рычагами управления. Дениска невольно крутнул восхищенно головой: «Во дает!» И вдруг подумал: повезло ему здорово. И хорошо, что он надумал идти к мостостроителям, а не куда-нибудь на завод, и что строительство БАМа только начинается и мост через Амгунь – первый на их большом пути. Еще думал Дениска, что на строительство магистрали съехались со всего Союза настоящие мужчины, такие как Стрыгин, Архипов, Клюев и Федор Лыкин. Он вспомнил письмо от мамы и те строчки, где она говорила о том, что в газете была большая статья о митинге в честь отправки их десанта на Амгунь, и там упоминается он, комсомолец, молодой монтажник Денис Еланцев! Дальше мама писала, что она очень о нем беспокоится, называя его нашим Павкой, и Дениска подосадовал, что не могла написать как-нибудь по-другому, но мелькнувшей мысли, что нужно в ответном письме обязательно попросить маму, чтобы газету со статьей она ему не высылала, а положила в архив, обрадовался. Он так и подумал, в архив, для истории, с тем чтобы всегда можно было проследить, как они строили БАМ, и пусть на старости лет будет что вспомнить.

«…И что мы не отсиживались на теплых квартирах!» – Дениска гордо вскинул голову и посмотрел на Лыкина.

«Что же это мы стоим, ворон считаем? Кого ждем?» – подумал Дениска и обратился к Федору:

– Приступим? Чего стоять? Стоим и стоим…

Лыкин в ответ жалостливо сморщился и отвернулся от Дениски. Архипова близко, не было: видно, куда-то по делам убежал, и потому Дениске ответил Лешка Шмыков:

– Приступай.

– А вы? – растерялся Дениска.

– А мы подождем.

И еще пять человек с лопатами чего-то ждали. Монтажник Карчуганов, здоровенный малый с косым, татарским разрезом глаз и азиатской бородкой, делающей и без того хищное его лицо разбойничьим, сидел прямо на насыпи и с глубокомысленным видом, взяв в руки булыжины, стукал их друг о друга так, что от них сыпалась белая крошка. Другой монтажник, Дениска знал, что в отряде его зовут почему-то Некий Патрин, ходил взад-вперед вдоль насыпи, заложив руки за спину, как арестант, и смолил сигарету, изредка равнодушно сплевывая сквозь зубы. Вначале, когда Дениска пришел в мостоотряд, он так и думал, что у Патрина такое необычное имя – Некий, он скоро выяснил, что законное имя у Патрина – Петр, а почему Некий – так и не узнал. Спросить же у Патрина не решался по той причине, что тот ходил вечно хмурый, углубленный в себя.

Когда строился мост через Амур, Дениска читал в газете очерк с красивым названием «Звезды над Амуром» о знаменитой бригаде монтажников-верхолазов Ставицкого, и там больше всех говорилось о Патрине и называли его не иначе как бесстрашным, с золотыми руками.

А впервые увидел Дениска Патрина в последние дни строительства моста через Амур. Патрин стоял в пролете и, готовясь к подъему наверх, перехватывался широким предохранительным поясом: позванивала, погромыхивала цепь, свисающая до полу, скрипели кожаные ремешки, вправляемые в замок. Патрин щелкнул, проверяя, карабином, гулко хлопнул ладонью по туго схваченному поясу, упруго повел плечами – порядок, мол, – обезьяной вспрыгнул на раскос и пошел к верхнему поясу пролета – только ноги замелькали, обутые в крепкие ботинки, подбитые гвоздиками, и уже там, наверху, невесомо стоя на узенькой консоли, пристегнулся к страховочному тросику, тонкому, как нитка паутины, отмахнулся от Архипова, вздевшего над головой кулак.

Дениска цокнул языком, вспомнивши этот случай, подумал с тоской, что не скоро им до высоты – с нуля еще не сдвинулись, вздохнул, опустился на насыпь рядом с Карчугановым, который не обратил на него никакого внимания, положил около себя лопату и решил просто поразмышлять. Он стал думать о том, как ему повезло, что он поехал на БАМ с мостоотрядом. Перед такими людьми, в таком месте ударить лицом в грязь?! Нет, он не подкачает! Пусть даже для этого придется переносить какие угодно трудности. Дениске нужно доказать ребятам из бригады, что они не обманулись, взяв его с собой, и особенно ему хотелось показать этому язве Лешке Шмыкову…

– Уснул, что ли, Корчагин! Айда! – оборвал спокойное и торжественное течение мысли Еланцева Шмыков. Оказывается, все уже ушли к перемычке, где рокотал бульдозер Стрыгина, даже Карчуганов поднялся незаметно и теперь шел с лопатой на плече рядом с Федором Лыкиным. Выходит, только Лешка Шмыков и догадался окликнуть его, Дениску.

Дениска сразу же проникся к Шмыкову благодарностью, отметив про себя, что Лешка вообще человек хороший, честный и что Федор Лыкин прежде чем что-то сделать, всегда с ним советуется.

– Устал, что ли? – спросил Шмыков Дениску как-то уж чересчур заботливо, будто подслушав его мысли.

– Не, задумался, – Дениска нахохлился, копируя походку Архипова, старательно зашагал в ногу со Шмыковым, а потом, заглядывая ему в лицо, спросил: – Лешк, а ты знаешь, почему Патрина зовут Неким?

– Длинная история, – отмахнулся Лешка, потому что и сам-то, наверное, толком не знал, почему пристала к Патрину такая приставка к фамилии. В другое время Дениска обязательно бы разоблачил его, но сейчас этого делать не стал по простой причине: его все еще мучили угрызения совести – зря все-таки он плохо подумал о Лешке. Он даже хотел об этом оказать ему, но в последний момент раздумал, и теперь они шли молча, однако не шибко догоняя ушедших вперед товарищей.

И вдруг Лешка Шмыков сказал:

– Зря я сюда приехал. И на хрена мне это нужно было – сам не пойму, грязь месить?

– Это как – зря? – удивился Дениска. Подумал он, что Лешка врет все безбожно, что-то гнет из себя перед ним.

Но Лешка подтвердил, хмуря брови:

– А что хорошего здесь? Не по моему характеру – от цивилизации слишком далеко оторвались. Я этого не люблю. Не в моем характере. – Вдруг прищурился хитрюще, взглядывая на Дениску: – А ты по идейным соображениям, хочешь сказать, приехал? По призыву?..

– Да, – твердо сказал Дениска. – По призыву.

Лешка Шмыков качнул головой, издевательски ухмыльнулся:

– А ты и впрямь… – Лешка хлопнул ладонью себя по лбу. – Вертанутый.

Но Дениска на это его умозаключение никак не ответил. Ему до сих пор казалось, что Лешка затеял разговор, чтобы только посмеяться над ним. Но вдруг понял, что не смеется Шмыков, и спросил:

– Значит, ты бежать задумал, Лех?

И тревожно ему стало и тоскливо. А Шмыков сказал до обидного просто:

– Нет, дурак я, что ли? Посмотри-ка, похож я на дурака?

– А чего же тогда мозги мне полощешь? – рассердился Дениска.

– А я не полощу: правду сказал. Только и бегать не в моем характере. Натура у меня цельная, понял? Но промашку я дал. Это я тебе говорю – доверяю. Понял?

Дениска не знал, что ему ответить, и некоторое время они шли молча.

– Денис, – первым заговорил Шмыков. – Дак это… что кладовщица-то делала, ты начал, да что-то не дорассказал… Небось был кто там?..

Замедлил Лешка Шмыков шаг, зыркнул на Дениску и тут же сделал равнодушный вид, зачем-то на горы дальние белые стал глядеть. Заметил: – Дождь, что ли, глянь, собирается. Вот еще: не было печали… Небось Архип торчал, а? Как же – командир производства!..

И столько обиды было в его голосе, столько зависти, что Дениска неожиданно для себя соврал:

– Не было Архипа.

– А кто был?

– Одна она была.

– Честное слово? – Лешка требовательно ухватил Дениску за рукав спецовки.

– А зачем ты спрашиваешь, если не веришь? – опросил Дениска. – Одна она была. Я пришел…

– А ты что там долго возился?

– Что ты ко мне пристал? – рассердился Дениска. – Значит, нужно было.

– Ух ты!.. Псих! – только и нашелся что ответить Шмыков: уже близко были монтажники, а Лешка не хотел, чтобы кто-либо знал об их разговоре. Кто знает, выгорит ли у него с кладовщицей Ирой, а разговоров не оберешься. – Ша, – предупредил он Дениску презрительно. – Захлопнись, жених.

На действующей линии уже стояла платформа со звеньями, к ней мостился автокран, и взопревший Архипов махнул руками крановщику:

– Еще, еще сдай, Иван!

– Еланцев, – подошел к Дениске Лыкин, – валяй на кухню. Поможешь ей воды принести, картохи почистить, дров, печку – короче, как распорядится. Главное – обед. Задача ясна?

Меньше всего Дениска мечтал о кухне. У него аж горло перехватило от обиды, и он не мог и слова сказать. А монтажники уже обступили платформу, и четверо полезли наверх, куда крановщик поднял длинную стрелу с крюком и свисающими с него стропами.

Сейчас они начнут укладывать звенья на насыпь, монтировать путь под тупик, а он…

– Валяй, – услышал Дениска, – некогда нам тут рядиться да рассусоливать.

«Вот так, – мрачно, размышлял Дениска на пути к столовой. – Значит, картоху чистить. Как выпадает настоящая работа, так меня побоку. А когда же работать? Когда?»

Правда, в столовую его послали впервые – до сих пор обедать ездили в поселок, в леспромхозовскую столовую, но Дениска был так зол, что ему было не до справедливости, а мысль, что кому-то все равно нужно помочь Ирине с обедом, почему-то даже и не возникала, равно как и та, что ему предоставили возможность быть рядом с Ириной, о чем он давно и тайно мечтал.

И так получилось, что, пока шел, успел Дениска возненавидеть столовую. А Ирина, напротив, его приходу обрадовалась, назвала его молодцом и сразу же наговорила столько дел, что Дениска тут же все перезабыл и стоял, не зная, с чего начать и что ему делать.

– Чего же ты стоишь? – опросила Ирина, быстрыми пальцами завязывая тесемки фартука.

– А что делать? – спросил он, часто моргая от волнения, охватившего его.

– Как что? – она сделала удивленные глаза и так, будто видела его впервые после долгой разлуки, протянула: – Дени-иска…

Он покраснел, засуетился, кинулся к печке, к пустым эмалированным ведрам, стоявшим на столе, и налетел на мешок с картошкой. Сзади заливисто, но совсем не обидно рассмеялась Ирина:

– Дениска, Дениска, ой, не могу! Дениска, до чего же ты неуклюжий! – попридержала смех, поднимая вверх высокие брови-дуги, опросила: – Или меня стесняешься? – Полные руки кругло вскинула над головой, стала подправлять под платок выпроставшиеся волосы, не опуская с Дениски игривого взгляда. А потом, вздохнув, сказала, как показалось Дениске, с сожалением: – Времечко-то идет – работать надо. Сбегай за водой, Денис.

Дениска, подхватив ведра, колобком скатился по всходнушке – жарко ему: ну и глаза у Ирины! А руки вскинула – обалдеть можно!

Дениска встряхнул головой, словно на крыльях понесся тропкой к елям, вразброс размахивая ведрами и подпрыгивая. Но вдруг вспомнил, что его могут увидеть со стороны, приструнил шаг, принял деловой вид, зашагал широко, но поспешая, по-архиповски, оглянулся. Близко никого не было. Лишь за вагончиками на желтой насыпи у самого полотна действующей дороги, около платформы и крана возились маленькие фигурки, да взревывал оранжевый «Катапиллер» Стрыгина, пуская кверху синие клубочки дыма.

И снова захлестнула Дениску обида – вспомнил, как с ним обошлись.

К ручью он подошел и вовсе в плохом настроении.

Глянул вверх-вниз по течению, высматривая место поглубже, чтобы можно было зачерпнуть ведра пополнее, обошел куст разросшейся ольхи, высоко по-журавлиному поднимая ноги из путаницы багульника: без черпака не обойтись. Надо возвращаться. И Дениска пошел назад – к столовой, но вдруг чуть не бегом вернулся к ручью, оставил на берегу ведра, вошел в воду и принялся, пересиливая загоревшуюся с новой силой боль сбитых рук, выгребать на дне углубление. Камни так и летели в разные стороны, вода обжигала кожу, ломила суставы, сделалась такой мутной, что Дениска на какое-то время весь так и похолодел от ужаса.

«Не одно, так другое!..» – горько подумал он и беспомощно опустил плечи, но тут же увидел, как, разгоняя муть, тесня ее к выходу, вливаются в вырытый им котлованчик чистые с завитушками струи воды. Дожидаясь, когда осядет муть, Дениска глянул на свои сбитые в кровь руки. Выгребая камни, он разбередил затянувшиеся было тонкой пленкой ссадины, и сейчас они сочились сукровицей, а мизинец еще больше распух и посинел.

«Ноготь слетит, – снова подумал Дениска без сожаления, потому что вода в его котловане стала совсем светлой и видно было дно, устланное разноцветными камешками. – Хрен с ним!» – заключил бесшабашно Дениска, схватил ведра и лихо зачерпнул по края одно за другим.

Тропкой он шел легко и свободно, и особенно легко пошел, когда, случайно глянув на окно столовой, заметил там Иринино лицо.

От входа он с улыбкой, ожидая похвалы, посмотрел на нее и радостно сообщил:

– Вот и вода! – И поставил ведра около ее ног с таким видом, будто это была вовсе и не вода, а сокровища.

Но Ирина на его улыбку не ответила, а спросила:

– Дольше нельзя было?

И он правильно понял, что это – укор.

Дрова Дениска рубил зло и упрямо, с ожесточением засовывал занозистые поленья в печь и, растапливая, с каким-то непонятным даже самому себе злорадством поднес к стружке зажженную спичку. Через минуту в топке гудело так, что Дениске показалось: печь не выдержит такого напора огня, и он незаметно скосил глаза на Ирину, но без злорадства, пытаясь по лицу понять ее реакцию. Но Ирина была поглощена чисткой картофеля и меньше всего тревожилась за печь. Пока она чистила картошку, экономно срезая кожуру, Дениска еще два раза сбегал за водой к ручью, демонстративно, с шумом выливая ее в большой зеленой эмали бак. Наконец бак был наполнен, Денискина обида сама собой прошла, и он спросил у Ирины, чтобы ему еще сделать.

– Управился? Вот молодец! – похвалила его Ирина. – Ну, Дениска! Ну, Дениска! С таким мужем не пропадешь! И где себе раздобыть такого?

Дениска хотел оказать, что искать и не нужно, он здесь, но хватил открытым ртом воздуха, поперхнулся и постыдно раскашлялся, да так сильно, что Ирина испугалась и принялась бить его по спине ладонями. И все спрашивала:

– Не прошло? Не прошло?

В это время и заглянул в столовую мастер Черноиванов:

– За что ты его так? – спросил он. – Пристает небось?

– Да ну, что вы! – искренне удивленно воскликнула Ирина. – Куда ему!

Мастер Черноиванов рассмеялся, а Дениска покраснел как рак, так стало стыдно ему от Ирининых слов.

– Обед будет? – спросил Черноиванов, смирив свой смех.

– Да уж постараемся, – сказала Ирина. – Без обеда не оставим.

– Давайте-давайте, – подбодрил Черноиванов и дружески похлопал Дениску по плечу. – А ты будь мужчиной, Еланцев, и не теряйся! Действуй по обстановке.

И ушел.

Дениска смотрел в окно, как он косолапит, направляясь к тупику. Смотрел не потому, что Черноиванов так уж заинтересовал его, а потому, что не хотел смотреть на Ирину. Не мог. Только она сама к нему подошла.

– Ты чего, Дениска, обиделся? Обиделся, да?

– А чего обижаться? – глухо проговорил Дениска. – И вовсе не обиделся я, у меня, как у всякого человека, гордость есть.

– Ух ты! Оказывается, ты гордый, а я и не думала!

– Вот. А следующий раз думайте, что говорите, – сурово проговорил Дениска. – Я же…

И осекся – на плечах почувствовал ее руки, и голос горячий у самого уха:

– Ну не обижайся, Дениска… Я буду думать, если ты так хочешь… Дениска, хочешь, я… я тебя поцелую. – И он ничего не успел ответить, как почувствовал, торкнулись ее губы в шею ниже уха. И все: никакого кружения в голове, и вагончик-столовая не перевернулся, и сам Дениска как стоял, так и остался стоять на ногах, причем так же крепко, как стоял обычно, – все осталось на своих местах, и только единственное, что оказалось необычным, – от того места под ухом, куда коснулись ее губы, пролилось по телу дрожкое тепло, и на какое-то мгновение Дениска смежил глаза. Чудно ему: Ирина поцеловала его!