Текст книги "Дарданелльское сражение"

Автор книги: Владимир Шигин

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Ранним утром 11 июня турецкий флот стал медленно вытягиваться из Дарданелльского пролива в эгейские воды. Впереди всех дозорные бриги, те, что обязаны предупреждать о появлении врага: «Аламит Порсет» и «Ме-ланкай».

Во главе линейных сил был, как и прежде, 120-пу-шечный «Мессудие» капитана Мустафы. Над мачтами «Мессудие» призывно трепетали кроваво-красные флаги капудан-паши. В струе флагмана держал курс 90-пу-шечный «Седель-Бахри» младшего флагмана Бекир-бея, затем 86-пушечные «Анкай-Бахри» (под флагом второго флагмана Чугук-Гассана), «Таусу-Бахри», «Те-фик-Нюма»,»Бешарет-Нюма», немного отстав, их нагоняли 74-пушечные «Сайади-Бахри» и «Хибет-Ендас». За линейными кораблями, как тени, следовали тяжелые 50-пушечные фрегаты: «Мескензи Газа» и «Бендриза Фет», «Фуки Зефир» и «Нессим-Фату». Длинную колонну турецкого флота замыкала многочисленная и разношерстная флотилия мелких гребных и парусных судов. Их удел – снабжать припасами линейные корабли, добивать и грабить поврежденного врага. По траверзу флота, как сторожевые псы, плыли легкие фрегаты Аслана-аги, готовые в любой момент сорваться и мчать, куда прикажут.

Именно сейчас Высокая Порта собрала в единый кулак все силы во имя грядущей победы, которая навсегда развеет миф о непобедимости московитов. Константинополь мог по праву гордиться флотом. Давно уже морские силы Порты не достигали такой мощи и совершенства. Корабли, построенные английскими и французскими инженерами, были легки и маневренны. Днища, несмотря на большие затраты, щедро обили красной медью. Многие из кораблей построены были руками инженера Брюна де Сент-Катерина, ныне служащего в российском флоте под именем Якова Лебрюна (того самого, что строил несчастную «Флору»), а он работал на совесть! На пушечных стволах, загодя доставленных из тулонских арсеналов, красовались еще знаки французского короля – три бурбонские лилии.

Провожая в поход свой флот, султан Мустафа Четвертый требовал непременной победы. Новое царствование следовало начать с большого успеха на полях священной войны.

– Если у волка болела печень, это не значит, что у него выпали зубы! – намекнул на прошлое поражение своим флотоводцам новый султан при прощании.

– Я все понял, о величайший из великих! – пал ниц капудан-паша.

– Растерзаешь гяуров – станешь моим наипервейшим любимцем! Не растерзаешь их, я лично растерзаю тебя!

– Твоя воля священна, о повелитель! – вновь упал на колени капудан-паша.– Я вышвырну московитов из Срединных вод, как хозяин вышвыривает за порог худую собаку!

– Я верю тебе, Сеид-Али, но горе, если обманешь мои надежды! – нахмурил насурмленные брови падишах. – Ступай и побеждай! Я жду радостных вестей, и да пребудет с тобой милость Аллаха!

…Выйдя из Дарданелл, турки бросили якоря у островка Имбро, там, где громили их два месяца назад сеня-винские корабли. Дальше идти Сеиду-Али мешал противный ветер, да великий адмирал особо и не торопился, желая натренировать своих канониров. Над волнами непрерывно грохотали турецкие пушки, разбивая в щепки брошенные в воду бочки.

Тем временем флот нагнали довооружавшиеся в Га-лате 84-пушечные «Мем Банк Нюсарет» и «Килит-Бахри» с парой пятидесятипушечных фрегатов. Теперь все турецкие морские силы были в полном сборе. Выглядели они более чем внушительно. Но несмотря на это, Сеид-Али пока осторожничал, не рискуя отходить далеко от Дарданелл. Когда же храбрый до безрассудства младший флагман Бекир-бей упрекнул было его в трусости, Сеид-Али лишь рассмеялся осколками зубов:

– Не стоит путать трусость с хитростью, а храбрость с глупостью! Я не хочу уходить далеко только потому, чтобы камнепад наших береговых пушек нашел себе богатую поживу!

Бекир-бей пожал плечами. Он предпочел бы нападать самому, но с капудан-пашой не поспоришь. Спрос султана нынче с его головы, а потому его голове и думать!

У ног капудан-паши лежал ручной тигр, лениво грызущий кость.

Сеид-Али почесал своего любимца за ухом. Тот зажмурился от удовольствия и замурлыкал.

Откланявшись, младший флагман вернулся к себе на «Седель-Бахри». Вместе с приехавшим вторым младшим флагманом Чугук-Гассаном они долго еще курили кальян, неспешно обсуждая последние события.

Московитов меж тем не было видно, хотя по всем признакам они должны были быть где-то рядом. Это тревожило.

Свободные от вахты турецкие матросы-геленджи, сутками не вставая, лежали у своих пушек, куря трубки и потягивая горячий кофе, пока их пинками не заставляли учиться стрельбе. Это тоже старая турецкая традиция. Без приказа и окрика ни один матрос-турок никогда не сделает и шагу. Зато на каждой палубе полагалось иметь по две кофейни, где круглые сутки мальчишки-прислужники жарили зерна и варили обжигающий напиток. Самым большим развлечением для турок было присутствие на борту французских инструкторов. Геленджи искренне удивлялись, почему те без понукания, по доброй воле лазили на салинг, да еще что-то там делали. Поглазеть на такое чудо выходила наверх вся команда.

Из свидетельства современника: «Турецкий флот наружностью очень красив; корабли все – постройки известного Лебрюна – хорошо ходят, вооружение порядочное, а управление кораблей, к удивлению, довольно хорошо. Они управляются греками, и капитан только знает приказывать и требует исполнения, но как исполнить – это уже обязанность не его. Не имея понятия о карте, счислении и маневрах корабля, несчастный грек отвечает жизнью за неудачное движение корабля. Турки дерутся, если не искусно, то упрямо; корабль, нами взятый, имел убитыми и ранеными до 500 человек, весь разоснащенный и чрезвычайно тек, но не сдался с бою… Матросы одеваются очень просто: на босу ногу башмаки, короткие шаровары по колено, куртка, подпоясанная кушаком, и небольшая чалма. Они набожны и даже на плаву на корабле всякий день молятся, подлежа под колена свою куртку, сняв туфли и обратясь к стране Мекки, они уже ничего не видят и не слышат, их не развлекает корабельная работа, ни шум ее. Всякий день два раза омываются. У каждого для этого медный кувшинчик. Охотно пьют вино, но не явно…»

Тем временем стоящий за Тенедосом Сенявин, получил весть о выходе флота Высокой Порты из пролива. Телеграф извещал о составе турецкого флота и о том, что, пролавировав весь день против пролива недалеко от острова Мавро, турки в конце концов бросили якорь у острова Имбро. Бывшие при адмирале посыльные суда «Курьер Архипелагский» и «Курьер Одесский» он разослал спешно собирать корабли эскадры. Первыми соединились находившиеся в дозоре линейные корабли «Скорый» и «Селафиил». Вскоре к всеобщему облегчению подошла к главным силам дивизия Грейга. Последним подтянулся корабль «Святая Елена», находившийся в одиночном крейсерстве у малоазиатских берегов. С собой «Елена» привела целую флотилию захваченных призов.

Одновременно, снявшись с якоря, российская эскадра двинулась навстречу туркам к Имбро. Однако ветер дул самый противный, из-за чего движение сильно замедлялось. Турок нигде не было видно, и на кораблях начали волноваться. Одни предполагали, что неприятель, возможно, уже ускользнул и бежал в Египет, другие, что капудан-паша направился в Салоники, третьи, что в Смирну. На самом деле враждующие флоты разделял друг от друга лишь остров Лемнос.

Сеид-Али тоже был настороже. Прибрежные рыбаки уже оповестили его о движении русских к проливу. Капудан-паша слишком много повидал на своем веку, чтобы быть застигнутым врасплох. Отойдя от Имбро, он теперь держался совсем неподалеку от устья Дарданелл, выжидая, что предпримут дальше русские.

В это время Сенявин спешно совещался со своими капитанами на «Твердом». Решали, как не дать туркам укрыться в проливе, если удастся их обнаружить.

– Выманывать, выманывать надо! – горячился, как всегда, прямой и открытый командир «Рафаила» Лукин. – Как выманим, так и врежем под самую печенку!

– Поймать Сеида будет не просто, – водил пальцем по карте контр-адмирал Грейг. – Ветер ему теперь благоприятствует, и нагнать мы этого бездельника не сможем!

– Лезть под булыжники с берега особого резона нет! – единодушно поддержали его командиры «Скорого» да «Сильного» Шельтинг с Малыгиным. – Надо заманить Сеида подальше от берега.

– Это все верно, но выманывать надо на живца! – вновь подал голос Лукин.

– Осталось лишь того живца назначить! – засмеялись окружающие.

Сенявин молча слушал своих капитанов, иногда кивая головой. Только выслушав всех, он, наконец, встал:

– Заманить Сеида далеко от пролива нам вряд ли удастся, он вояка опытный! А потому, думаю, следует нам попробовать зайти за Имбро с веста, обойти остров и спуститься к Дарданеллам между Имбро и европейским берегом.

– А что сие нам даст? – поинтересовался командир «Ярослава» Фёдор Митьков.

– Даст, и очень многое! – поднял на него глаза вице-адмирал. – Прежде всего – мы окажемся сразу же на ветре у турок, если, конечно, он к тому времени не поменяется. Во-вторых, отрежем им путь к бегству и вынудим принять бой. Но и это не все! Этим маневром мы откроем Сеиду дорогу к Тенедосу!

– Как к Тенедосу? – враз раздалось несколько возмущенных голосов. – Ведь там у нас слабый гарнизон.

– Тенедос и будет нашим живцом! – вздохнул Сенявин. – Это единственная возможность хоть как-то заставить Сеида отойти от пролива! Иного выбора у нас просто нет!

Сгрудившись вокруг адмиральской карты, капитаны живо обсуждали решение флагмана. Сенявин не мешал. Дождавшись, когда те пришли к единству, он пригласил всех к себе отобедать. Там, за хлебосольным адмиральским столом, окончательно все и решили.

В те дни в кают-компаниях кораблей офицеры пели любимую многими поколениями моряков песню «Пче-лочка златая», слегка переделанную на новый лад:

 
Пчелка златая, что же кружишь, кружишь,
Все вокруг летая, прочь не летишь, летишь,
Или ты любишь Лизоньку мою, мою?
Где прежде расцвела Троянская столица,
Там в наши времена посеяна пшеница!
Где прежде в Геллиспонте владели византейцы,
Теперича бренчат оружием россейцы!
Мы будем пить, мы будем плыть
В ту самую страну, где милая живет, где милая так ждет!
Ура-Ура! Ура-Ура-Ура!
 

В течение еще двух дней ветер был противный, потому сблизиться с турками российской эскадре не удавалось.

А далее все случилось, как и предполагал Сенявин. Когда 15 июня русская эскадра, лавируя при слабом ветре, стала огибать остров Имбро, турки без промедления кинулись к Тенедосу. Спустившись к острову, они тут же принялись обстреливать его из всех орудий, а затем попытались высадить десант. Первая попытка сорвалась, а немногие добравшиеся до берега янычары были незамедлительно сброшены в море. Но капудан-паша был упрям и настойчив. Хорошо зная русских, легкого успеха он и не ожидал.

На следующий день после новой всеобщей бомбардировки турки все же сумели высадить на остров янычар. Хекмет-ага, бывший во главе столичной гвардии, имел твердый приказ: взять крепость как можно быстрее до подхода русских кораблей. – Умри, но крепость захвати! – велел Сеид-Али.

– Крепость я захвачу, а умирают пусть гяуры! – оскалился в ответ белыми зубами янычарский ага.

В это самое время Сенявин, обойдя Имбро, расположился на ночь выше Дарданелл. Для наблюдения за турецким флотом он отправил «Венус» и «Шпицберген». Вскоре с вернувшегося «Венуса» капитан-лейтенант Развозов уже кричал в жестяной рупор:

– Ваше превосходительство! Сеид со всею своей силой лежит на якорях у Тенедоса. Свозит десанты и лупит из пушек по крепости! Наши извещают, что припасов мало, всего на два дня! Умоляют поторопиться!

– Ну что ж, – обернулся к стоявшему подле него Малееву вице-адмирал. – Сеид наживку нашу, кажется, заглотнул, теперь пора и нам браться за дело. Поторопимся же!

С первым лучом солнца корабли спешно снялись с якорей и с попутным, наполнявшим паруса хорошим свежаком, взяли курс к сражающемуся Тенедосу. У форштевней вскипала соленая пена. Капитаны делали все, что было возможно. Но Сеид-Али тем временем тоже не дремал. Едва с дозорных судов принялись палить из пушек, извещая о появлении на горизонте московитов, он, бросив и остров и десант, немедленно снялся с якорей и повел свой флот от Тенедоса.

– Я задал Сенявину трудную загадку! – смеялся капудан-паша, подметая полами своего золоченого халата шканцы «Мессудие». – Посмотрим, как он ее разгадает!

Задача, ставшая перед Сенявиным, и впрямь была не из простых. Российскому командующему предстояло решить дилемму: преследовать капудан-пашу или же, бросив его, идти на помощь своему осажденному гарнизону. Сенявин раздумывал недолго, развернув корабли, он повел их к острову.

– Дмитрий Николаевич! – подошел каперанг Малеев. – Может, лучше все же попытаться догнать Сеида? Победа над ним разрубит сразу и тенедосский узел!

– Нет, – мотнул головой Сенявин. – Я не могу рисковать и жертвовать даже десятой частью своих сил. Сеида, по моим расчетам, мы еще успеем нагнать прежде, чем он заберется в свою дарданелльскую нору! Вначале сгрузим припасы для крепости!

По острову в эти минуты метались испуганные янычары.

– О горе нам, преданным и брошенным! – потрясали они в ярости кривыми ятаганами. – Проклятый Сеид бросил нас здесь на поживу гяурам! Но подожди, нечестивец, мы сдерем твою кожу на барабан!

С российских кораблей уже свозили в крепость порох и ядра. – Помогите перебить турок! – просили гарнизонные.

– Простите, братцы, но нам пока недосуг! – отвечали матросы-гребцы. – Вдогон за Сеидкой торопимся, аж мочи нет! Надаем ему быстренько по сусалам и сразу же к вам возвернемся. Вы уж потерпите маленько!

– Мы-то потерпим! Нам не привыкать! – отвечали гарнизонные. – Но и вы поторапливайтесь! Долго нам одним не выстоять!

– Уж не сумлевайтесь, братцы, в самый раз поспеем! Пошто Митрий Николаич кого в беде бросал?

Отогнав картечью турок от крепости, эскадра тут же повернула в море. У острова остались на некоторое время для поддержки «Венус» со «Шпицбергеном» да только что подошедший с Корфу бриг «Богоявленск» с парой корсарских фелюг. Кроме этого, в крепостной гавани находился трофейный бриг «Гектор» лейтенанта Броне-вского. К его страшному огорчению, он так и не успел ввести в строй свое судно до генерального сражения с турками. «Гектору», несмотря на все хлопоты, так и не выделили самого главного – пушек, которые сейчас куда нужнее были линейным кораблям и крепости, а потому готовый к плаванию бриг совершенно бесполезно торчал в дальнем углу гавани.

– Теперь вот будем куковать, пока наши с турками драться станут! Ну не обидно ли? – жаловался Броневский командиру «Богоявленска» капитан-лейтенанту Додту.

– Обидно, конечно! – отвечал тот, сам с завистью посматривая на исчезающие за горизонтом паруса. – Но ведь на этом война не кончается, думаю, хватит пальбы и на наш век.

Не теряя времени, у берега «Венус» со «Шпицбергеном» потопили несколько турецких фелюг, отрезав янычар от помощи с анатолийского берега, а затем разошлись по разные стороны острова для наблюдения. Старшим морским начальником на Тенедосе остался капитан-лейтенант Додт.

Поглядывая на удалявшиеся тенедосские скалы, Се-нявин теперь мог быть спокоен за его гарнизон хотя бы несколько ближайших дней. Все пока шло по намеченному плану. Какое-то время Тенедос продержится, а там видно будет! На кораблях гадали, куда двинулись турки. Общее мнение было таково, что Сеид-Ал и повернул на остров Метелино.

– Надо двигать за ним следом неотступно! – горячились нетерпеливые.

– Догоним! Куда денется! – успокаивали их более рассудительные.

Но Сенявин вовсе не собирался гоняться за турками, слишком долго и кропотливо разыгрывал он сложнейшую комбинацию с маневрами у Имбро и броском к Те-недосу. Все ходы Сеид-Али были им давным-давно просчитаны.

– Эскадре курс норд-ост! – объявил он вахтенному лейтенанту «Твердого». Над флагманом взлетели репетичные флаги.

– Есть курс норд-ост! – грудью навалились на тяжеленные рули-штуры матросы.

Стрелки на картушках компасов сдвинулись и плавно пересекли букву «N». Под буквой «N» изображение цветка лилии. Флоты всего мира в своих привычках консервативны, а потому и на русских кораблях упорно рисовали в картушках стародавнюю бурбонскую лилию, как когда-то много веков впервые нарисовал ее изобретатель морского компаса неаполитанец Флавио Джонс в честь своего покровителя Карла Анжу…

– Куда это мы двинули? Сделайте прокладку! – торопили своих штурманов командиры.

Те, бодро орудуя грушевыми параллельными линейками, размашисто чертили на зеекартах.

– А прямо-таки в самую дырку дарданелльскую! – докладывали, закончив работу.

– Ну значит, тогда и драка близка! – качали головами седые каперанги. – Недолго ждать праздничка светлого осталось!

Расчет Сенявина был верен. Не таскаясь следом за ка-пудан-пашой, подстеречь беглеца у входа в пролив, ведь деваться Сеид-Али было просто некуда! К вечеру эскадра подошла к западной оконечности острова Имбро, где и держалась под малыми парусами в течение всей ночи.

Флаг-офицеры шлюпкой объезжали корабли. Взбираясь по крутым шторм-трапам, они объявляли вахтенным начальникам:

– Пакет от их превосходительства! Ведите к капитану!

Командиры корабельные, срывая с конвертов еще теплый сургуч, читали при свете свечей последние указания флагмана.

Утром следующего дня эскадра начала спускаться двумя кильватерными колоннами к Лемносу. С восходом солнца по норду открылся скалистый островок Таос. Под ним на ветре держался турецкий 84-пушечный «Ке-лит-Бахри». На российских кораблях барабанщики пробили тревогу. Орудия зарядили в два ядра, чтобы бить наверняка.

Турки в свою очередь принялись палить, как сумасшедшие.

– Никак сигналы подают! – поняли на российской эскадре. – Значит, вся свора где-то рядом!

– На вест флот неприятельский! – раздалось с салингов почти сразу. – Два десятка вымпелов!

Над «Твердым» взлетели флаги сигнала: «Флоту приготовиться к бою!»

– Только бы не сорвалось! Только бы сойтись на выстрел, а там мы свое завсегда возьмем! – переживали на палубах.

Слово мичману «Рафаила» Павлу Панафидину: «…Общаярадость была на всем флоте. Никогда не забуду, как Д. А. Лукин поздравлял меня, когда я вышел на шканцы, что турецкий флот открылся. Думал ли он, что через несколько часов он не будет уже существовать для его детей, почтенной супруги и для всех, кто его знал и любил…»

Турки, покрывая море частоколом мачт, шли от Лемноса. Было начало пятого утра, когда на «Твердом» вновь взметнулись и рассыпались флаги: «Поставить всевозможные паруса и спускаться на неприятеля». До боли вглядывался в окуляр подзорной трубы Сеня-вин. Что то предпримет сейчас капудан-паша?

А капудан-паша, увидев русскую эскадру, незамедлительно привелся на правый галс и лихорадочно выстраивал боевую линию. Три флагманских корабля вышли в середину строя, прикрывшись со всех сторон. Фрегаты собрались во второй линии: три в авангарде и два в арьергарде. Корветы, бриги и прочая мелочь отошли под ветер, чтобы в случае надобности прийти на помощь. Сеид-Али принимал вызов!

– Грамотно выстроились, нехристи! – заметил стоявший рядом с Сенявиным Малеев. – Противник сегодня сурьезный будет! Смело идут, как на картинке!

Вице-адмирал молчал. Вступать в разговоры ему не хотелось.

Турецкий флот меж тем, спустившись под ветер, полностью выстроился, а затем лег в бейдевинд правым галсом, держа курс прямо на противника. Наша эскадра в свою очередь тоже взяла курс на турок, быстро перестроившись из походных в боевые колонны. Если на походе головными шли флагманы, то теперь флагманские корабли также переместились в середину своих колонн. Таков непреложный закон всех флотов мира, добытый в жестоких морских сражениях!

Корабли, державшиеся в настоящее время на ветре, по замыслу Сенявина, должны были атаковать исключительно турецких флагманов. Вторая колонна имела своей задачей обойти турецкий авангард и расстроить его.

Противники быстро сближались. Столкновение было уже неизбежным, и стрелки корабельных хронометров отсчитывали последние минуты перед генеральным сражением.

В шесть тридцать левая колонна, ведомая «Мощным», наконец, полностью выстроила свой боевой порядок. Командир «Мощного» капитан 1-го ранга Вильям Кровве был горд оказанным ему доверием. Не многим из командиров за всю их многолетнюю службу выпадает честь вести в решающее сражение эскадру!

За «Мощным» в струе старались держать дистанцию «Ярослав», «Рафаил», «Сильный», «Селафиил» и концевой «Уриил». Над мачтами развевались многометровые Андреевские флаги, с палуб гремела музыка. Равнения особого не соблюдали, главная задача – как можно быстрее сойтись с неприятелем. – Сигнал с «Твердого»! – кричали наблюдатели.

– Что? Что там? – торопили водящих пальцем в сигнальной книге вахтенных начальников командиры.

– Есть! Адмирал приказывает изготовить шлюпки с принадлежностями для отбуксировки вражеских брандеров!

Колонну, ведомую «Мощным», нагоняли сразу четыре линейных корабля, которым надлежало, обойдя неприятельский авангард, остановить его и рассеять. Здесь первым спешил «Твердый» под вице-адмиральским флагом, за ним «Скорый», «Ретвизан» (под флагом Грейга) и «Елена».

Ровно в семь с «Твердого» ударила пушка и были подняты флаги: «Левой колонне спуститься на неприятеля. Нести все паруса».

– Ну, понеслась душа в рай! – крестились на палубах. – Теперича держись, Абдулка!

Разворачиваясь вправо по ходу движения, обе колонны быстро перестроились «все вдруг» и помчались, целя бушпритами прямо в борта турецких кораблей. Именно так когда-то атаковали противника бесстрашные Ушаков и Нельсон! Так атаковал и вице-адмирал Сенявин! По ходу движения одна из колонн для удобства разделилась на три маневренные группы. В первой «Селафиил» и «Уриил», во второй «Рафаил» и «Сильный» и в третьей «Мощный» и «Ярослав».

Одновременно подвернула и колонна, ведомая Се-нявиным, стремясь как можно ближе пройти под носом передовых турецких кораблей, чтобы поразить их продольными залпами. В семь сорок пять на фалах «Твердого» подняли окончательный приказ: «Назначенным кораблям атаковать неприятельских флагманов вплотную». Этот сигнал был встречен громогласным: «Ура!»

Наблюдая за приближением русских, Сеид-Али тоже не терял времени даром. Используя свое подветренное положение, он велел придать орудиям наибольший угол возвышения, чтобы достать неверных на предельной дистанции. Почти весь шквал первых залпов пришелся на вырвавшийся вперед иных «Рафаил». Вот первое огромное ядро пробило фальшборт, обдав находящихся на шканцах дождем щепы.

– С крещеньем вас, господа! – обернулся к своим офицерам Лукин. – Лиха беда начало!

Следующие ядра были не менее точны. Стоящие на верхней палубе чувствовали, как содрогается от очередных попаданий корабль. Русские, следуя приказу, шли молча. Заряженные сдвоенными ядрами пушки следовало разрядить, только сойдясь на картечный выстрел.

Только сблизившись вплотную со 120-пушечным «Мессудие», выдержав при этом не менее полутора сотен выстрелов, бесстрашный Лукин привел свой «Рафаил» к ветру, и лег борт в борт со своим могучим противником. Но сотни пущенных в такелаж ядер не пролетели мимо. С треском рвалась парусина, рушился рангоут, падали убитые, стонали раненые.

– Перебита брам-рея! Разбит вельбот! Убито семеро! – докладывали командиру со всех сторон.

Однако Лукин, казалось, оставался совершенно безучастен к происходящему вокруг.

– Дмитрий Александрович! Прикажете открывать огонь?– подбежал к Лукину старший офицер «Рафаила» Быченский-второй.

– Еще рано! – лаконично ответил тот. – Сходимся на пистолетный выстрел! Как заряжены пушки?

– В два ядра, как и было велено! – приложил пальцы к треуголке капитан-лейтенант.

– Хорошо! – кивнул Лукин. – Пройдите еще раз по декам и ободрите людей!

Разнесенные в клочья задние паруса на некоторое время лишили «Рафаил» маневра. Корабль почти перестал слушаться руля, отчаянно рыская из стороны в сторону.

– Что вы там на штуре дурака валяете! Правьте лучше! – командовал рулевым Лукин.

– Да не слушает он, хош убейте! – кричали в ответ рулевые, пытаясь хоть как-то справиться с вышедшим из повиновения кораблем.

Уваливаясь под ветер, осыпаемый огнем всего турецкого флота, «Рафаил», не сбавляя хода, прорезал неприятельскую линию между «Мессудие» и «Седель-Бахри». Кое-как ввели в строй рулевое управление. «Рафаил» стремительно пожирал расстояние до ближайших неприятельских кораблей. Вот они уже почти рядом. Вот стали видны не только прорехи в парусах, но и испуганные лица турок. – Теперь пора! – скомандовал Лукин. – Залп!

Мгновение, и над «Седель-Бахри» взметнулась туча огня и щепы. Снова залп! И падает, путаясь в снастях, сбитый флаг турецкого паши…

Еще несколько раз рафаиловские комендоры разрядили свои пушки в упор, и «Седель-Бахри» – гордость и опора турецкого флота – вывалился из боевой линии, чтобы спрятаться за бортами соседних кораблей.

Из воспоминаний Павла Панафидина: «Наш корабль первый спустился на турецкий флот. Все неприятельские выстрелы устремлены были на нас. Не успели еще подойти на дистанцию, как у нас уже перебиты все марса-реи ядрами огромной артиллерии 100-пушечного корабля и убито много марсовых матросов. Выдержав, с величайшим хладнокровием, не выстреля ни из одной пушки, пока не подошли на пистолетный выстрел, – первый залп на такую близкую дистанцию, – и заряженные пушки в два ядра заставили замолчать капу-дан-пашинский корабль и потом беспрерывный огонь принудил его уклониться из линии. Корабль наш, обитый парусами, все марсели лежали на эзелъгофе, брасы перебиты, и он, не останавливаемый ничем, прорезал неприятельскую линию под кормой у турецкого адмирала. Если бы «Сильный» так же решительно поддержал нас, то он не позволил бы капудан-пашинскому кораблю войти в прежнюю линию и положить свой бушприт на наш ют. Мы были совершенно окружены: вправо адмиральский турецкий корабль, почти безоружный, все реи у него сбиты, но он продолжал драться; за кормой – 100-пушечный турецкий корабль, приготовлявшийся нас абордировать; весь бак наполнен был людьми, они махали ятаганами и, кажется, хотели броситься на наш корабль; левее – два фрегата и даже бриг взяли дерзость стрелять против нас…»

Увлекшись охотой за капудан-пашой, Лукин вырвался значительно вперед всей остальной эскадры и оказался один на один против неприятельского флота. Но пугаться времени не было! Бой разгорался, ядра свистали вовсю!

Несмотря на серьезные повреждения в парусах, «Рафаил» прорезал турецкую боевую линию прямо под кормой спрятавшегося было от него «Седель-Бахри». Русские пушки в несколько минут вычистили палубу вражеского флагмана. Командир «Рафаила» был хладнокровен. Расхаживая взад-вперед по шканцам, давал необходимые команды, напевая себе под нос опереточное:

 
Ходит птичка весело
По тропинке бедствий.
Не предвидя от сего
Никаких последствий…
 

Покончив с «Седель-Бахри», Лукин учинил погром и на соседнем «Мессудие», который вскорости, бросив строй, также бежал.

– Ну и пекло! – командир «Рафаила» огляделся. – Эко нас угораздило забраться в самую середку турецкую!

На ближайшем вражеском корабле воинственно размахивали ятаганами, желая абордажной схватки.

– Что ж, – оценил ситуацию Лукин. – Нам сей трофей знатный не помешает! Кличьте абордажных!

Хрипло запела сигнальная труба, ударил дробью корабельный барабан. Взволнованный важностью момента лейтенант Максим Ефимьев и мичман Павел Панафи-дин, торопясь, строили матросов.

– Ребята, не робей! Счас пойдем турку абордировать! – кричали они в запале.

Но до абордажа дело так и не дошло. Лукин смел ретирадными коронадами воинственных ятаганщиков, и неприятельский капитан счел за лучшее повернуть в сторону. Одновременно «Рафаил» разнес вдребезги попавшийся ему на пути турецкий фрегат, а затем разогнал целую свору бригов, крутившихся неподалеку в ожидании легкой поживы…

Все это может показаться невероятным, но таковы подлинные исторические факты. Пока вице-адмирал Се-нявин с эскадрой наседал на турок по всему фронту, забравшийся в глубокий тыл неприятеля «Рафаил» громил его там.

На исходе десятого часа утра Лукин подозвал к себе мичмана Павла Панафидина.

– Только что турками сбит кормовой флаг! Потрудитесь поднять новый!

– Есть! – приложил два пальца к шляпе мичман и бросился исполнять приказание.

Из воспоминаний Павла Панафидина: «Капитан скомандовал: «Абордажных!» Лейтенант Ефимьев и я собрались со своими людьми, чтобы абордировать капу-дан-пашинский корабль; но коронады с юта и 2 пушки, перевезенные в констапелъскую, и ружейный огонь морских солдат привели по-прежнему в должное почтение, – и корабль турецкого главнокомандующего по-прежнему уклонился из линии. Фрегаты и бриги после нескольких удачных выстрелов с другого борта побежали. Один адмиральский корабль в невольном был положении, без парусов, оставался, как мишень, в которую палил наш корабль с живостью. Наше положение сделалось гораздо лучше: в исходе 10-го часа капитан позвал меня и велел поднять кормовой флаг, который казался сбитым. Он стоял на лестнице для всхода на вахты и вполовину открытый; брат Захар, его адъютант, был также послан».

Быстро исполнив приказание (неприятель не должен видеть ни секунды российский корабль без флага!), Па-нафидин побежал доложить об исполнении приказа командиру. Прыгая через две ступени, мичман уже взбегал на шканцы, и тут турецкое ядро, пущенное с ближайшего вражеского корабля, поразило Лукина в грудь. Легендарный храбрец и силач без стона повалился на палубу. Панафидин поднял перешибленный надвое командирский кортик… Этот кортик он сохранит до конца своих дней как самую дорогую реликвию. Тело Лукина было тут же завернуто в холстину и перенесено в его каюту. В командование кораблем вступил старший офицер Быченский-второй.

Из воспоминаний Павла Панафидина: «Капитан-лейтенант Быченский, вызванный братом с нижней палубы, не знал положения корабля. Мы с братом и лейтенант Макаров, бывший во все время наверху, объяснили ему, что мы отрезаны турецким флотом. Он решил поворотить через фордевинд и снова, в другом месте, прорезать неприятельскую линию. Корабль без парусов и при страшном от стрельбы ветре не исполнил намерения капитана, и мы должны были поневоле остаться в прежнем положении».

При этом «Рафаил» ни на секунду не прекращал боя, разряжая по туркам пушки обоих бортов. Ведя отчаянный огонь, он скрылся в дыму от всей остальной эскадры. И только потому, что из глубины турецкого флота то и дело доносились выстрелы, можно было предположить, что «Рафаил» по-прежнему сражается.

Из хроники сражения: «Передовой корабль «Рафаил» с великим терпением выдержал огонь всей неприятельской линии, не прежде открыл свой, как достигнув на самое ближайшее расстояние; но сей корабль, имея задние паруса сильно обитые и не могши удержаться на ветре, очутился в линии неприятельской между капуданом-па-шинским и капитана-бея кораблями, потом прорезал линию и, сражаясь на оба борта, скрылся в дыме…»