Текст книги "О смелой мысли"
Автор книги: Владимир Орлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)
О пузырях
С голову велико, с перо легко.
Загадка
Пузыри и пузырьки
Если заходит речь о крушении человеческих планов или о гибели надежд, красивых, но несбыточных, говорится: они лопнули, как мыльный пузырь.
Недолог век мыльного пузыря.
Взлетает пузырь большой и радужный, и – ах! – все кончено… Падает на пол маленькая мутная капля.
Но вот что проделали: сунули в горло бутылки соломинку и выдули внутри пузатый мыльный пузырь. Затем закупорили бутылку пробкой и тихонько поставили в шкаф.
Заглянули через час – пузырь цел. Поглядели через сутки – пузырь на месте. Через неделю снова проверили – жив пузырь.
Больше месяца прожил пузырь в бутылке, пока не лопнул.
А бывало, что десятки лет пузыри жили в бутылках, – так пишут в книгах.
Может ли тысячу лет прожить пузырь?
Смотря какой.
Если стеклянный, то может.
Стекло известно очень давно, и в старину стекольщики работали так, как гончары. Натыкали на палку ком раскаленного стекла и лепили из него, как из глины. Получались грязные, некрасивые вещи. Тонкостенных вещей тогда делать не умели.
В первом веке нашей эры кто-то из римлян сделал железную соломинку – длинную тонкую трубку с расширением на конце.
Неизвестно, что его надоумило – может быть, младенец, пускающий ртом пузыри, – только мастер подцепил своей трубкой сверкающую каплю расплавленного стекла и выдул большой раскаленный пузырь, ослепительный, как солнце.
Пузырь охладился, и «солнце» превратилось в графин.
Выдувание пузырей стало тончайшим художеством – стеклодувным ремеслом.
Мастера выдували причудливые пузыри – кувшины в виде рыб, зверей, людских фигур.
Они выдували их в специальные железные формы, как мыльные Пузыри в бутылки. Стеклянный пузырь вспухал внутри формы и плотно облегал ее стенки, как подкладка. Застывая, пузырь навсегда сохранял очертания формы. Форму разбирали, и вынимали готовый кувшин.
Случалось, что десятки мастеров, надсаживаясь из последних сил, вместе выдували чудовищный пузырь, килограммов в сто весом. Получалась стеклянная винная бочка такой величины, что в ней свободно мог бы поместиться взрослый человек.
Долог век стеклянных пузырей – короток век стеклодувов.
Стеклодув дует в трубку с одного конца, а пузырь, сжимаясь, с другого: кто кого пересилит.
Чуть сорвется дыхание, и сейчас же ворвется в легкие огненный вздох пузыря. К сорока пяти годам стеклодув – полный инвалид.
На заводах теперь машины-автоматы делают колбы, флаконы, бутылки.
Машины похожи на гигантские карусели, способные прокатить пятнадцать слонов. Но дышат эти машины так же осторожно и чутко, как дышит флейтист.
Посетители останавливаются, потрясенные сложностью машин.
– Что за вещи делает это чудовище?
– Оно дует пузырьки, – улыбается механик. – Миллион пузырьков в сутки.
Гибельные пузыри
Пробка – в потолок. И сейчас же стая искристых пузырьков стремглав всплывает вверх. Они распухают, теснят, плющат друг друга.
Мгновенье – и бутылка наполняется ворохом радужных пленок. И тогда через горло начинает хлестать и растекаться белая пена.
Я смущенно ставлю бутылку на стол: половину бутылки лимонада расплескали пузыри.
– Не надо спешить, – улыбается инженер.
Вторую бутылку открывает он сам. Он тихонько тащит пробку и, когда открывается тонкая щелка, долго слушает, как свистит выходящий газ. И затем разливает по стаканам усмиренную газированную воду.
– Еще опаснее спешить, – говорит инженер, – когда сам превращаешься в подобие бутылки лимонада. Такое явление бывает при работе в кессоне, когда строишь что-нибудь прямо на речном дне.
Кессон похож на затонувший колокол величиной с многоэтажный дом. Краями он врезается в речное дно. Под колокол накачивают воздух. Воздух выжимает воду, и под колоколом обнажается речное дно. Внутрь спускаются землекопы. Они лопатами выбирают грунт с речного дна, а специальные трубы отсасывают песок наружу. Колокол зарывается все глубже и глубже. Постепенно врастает в дно гигантский кессон – подводное основание будущей постройки.
Опасно работать в кессоне. Только воздух сдерживает давление воды, стремящейся ворваться под колокол. Если бы вышел воздух, произошла бы катастрофа.
Хитрое дело впустить человека в кессон и при этом не выпустить воздух. Перед спуском в колокол устраивают проходную комнатку с двумя дверьми внутрь.
Человек затворяется в комнатке и ждет, пока подкачают воздух.
Надо, чтобы человек приспособился к необычно высокому давлению.
Тут происходят сложные явления.
Говоря грубо, давление вгоняет воздух в кровь, словно сжатый газ в газированную воду.
Люди работают в кессоне и не знают, что в их венах и артериях течет кровь, наполненная воздухом.
Раньше на это не очень обращали внимание, и случалось, что кессонщиков слишком быстро выпускали наружу.
Давление резко уменьшалось, человек хватался за грудь и падал мертвым.
Вся его кровь вскипала пузырьками, словно лимонад в разом откупоренной бутылке.
Пузыри закупоривали вены, разрывали тончайшие сосуды в мозгу.
Теперь людей подолгу задерживают в проходной, заставляя ждать, пока постепенно сбавят давление.
– …Так и я, – заключил инженер, – постепенно спускаю газ из-под пробки, по старой кессонной привычке. Мне, кессонщику, не очень приятно глядеть на эти губительные пузыри.
Пламя в пене22222.
Надвигается страшная опасность. Расширяются зрачки, бледнеют лица, леденеют сердца людей.
Тут является храбрый человек и говорит:
– Не робейте, друзья. Закидаем мыльными пузырями.
Как поверить такой похвальбе, если даже «шапками закидаем» звучит дерзко.
Но послушайте все по порядку.
Опасность эта – пожар. Речь идет о тушении пожаров.
Пламя заливают водой, засыпают песком, но бывает иная управа на пожары.
Пожары душат газами.
Объявляют газовую атаку. Напускают на пожар такой мертвящий газ, в котором огонь задыхается и гаснет.
Дело это не простое – трудно окутать газом даже костер.
В первую мировую войну солдаты кайзеровской Германии по приказу империалистов откупорили стальные баллоны и пустили удушливый газ на русские позиции. Грозное зеленоватое облако поползло к траншеям. Русских не удалось застать врасплох.
– Разжигай костры, – раздалась команда. Огненная стена заслонила окопы. Удушливое облако подступило к ней в упор и полезло кверху, словно поднимаясь на дыбы. Оно взмыло вверх вместе с дымом на крыльях горячего воздуха и пронеслось над головами русских солдат.
А пожар и подавно облаком не накроешь. Оно все улетучится на подступах к огню.
Требуются особые ухищрения.
Нужен колпак. Хорошо бы накрыть пожар глухим колпаком и уже под колпак напустить удушливый газ. Так и поступают. Строить колпак помогают пузыри.
Вот висит на стене яркокрасный баллон для атаки на огонь. Это огнетушитель. Внутри у него мылкий раствор щелочи и склянка с кислотой.
При пожаре огнетушитель хватают со стены, переворачивают вверх дном и стукают носом об пол. Склянка разбивается. Щелочь смешивается с кислотой, и жидкость бурно вскипает пузырьками углекислого газа.
Из баллона упрямой струей хлещет пена, как из гигантской бутылки ситро. Пузыри летят в огонь. Каждый пузырь – это химический снаряд с углекислым газом. Они падают, раздуваются, громоздятся друг на друга. Яростно отбивается огонь. Пузыри шипят и лопаются. То там, то здесь прорывается жаркий пламенный язык.
Но не ослабевает канонада. Пузырей не счесть, их тьма. Они растут горой, заполняют бреши. Крепнет, подавляя пламя, многосводчатый хрустальный колпак. И пламя глохнет в пене.
Вот и закидали мыльными пузырями!
Пузыри-водолазы
Дух захватывает, когда пробуешь представить себе всю грандиозность труда, за который берутся иной раз люди.
Утонул большой океанский пароход. Канул в бездну целый железный город и лежит теперь под водой, зарывшись в песок, как тысячетонная подводная скала.
Водолазы говорят:
– Беремся вытащить.
Как они его потянут? Неужели пойдут один за другим нырять, разбирать пароход по винтикам и тащить по частям наружу?
– Что вы, что вы! – смеются водолазы. – Целиком вытащим.
Неужели найдется у них такая могучая машина, такой подъемный кран, который и пароход потащит с морского дна, как журавль ведро из колодца?
Нет у них такого крана.
Водолазы поступили по-другому.
Маленький буксир приволок за собой караваны длинных котлов, словно связку гигантских колбас.
Котлы затопили водой, чтоб они опустились на дно и легли вдоль бортов парохода.
Водолазы подрыли под брюхом у судна тоннели и сквозь них подвели под киль гигантские полотенца, сплетенные из стальных цепей. Полотенца с обеих сторон прикрепили к котлам, а затем накачали в котлы воздух, который вытеснил воду. Котлы стали всплывать, стальные полотенца страшно напряглись, и громадный корпус затонувшего судна стал медленно подниматься.
Железные пузыри легко подняли пароход с морского дна.
Мы срываем виноградину и бросаем ее в стакан лимонада. Она медленно опускается на дно, как тонущий пароход.
И внезапно сами собой начинаются спасательные работы.
Виноградина облекается сетью жемчужных пузырей. Пузыри волокут ее вверх со дна на поверхность.
Ненадолго. Пузыри лопаются, виноградина ныряет. А со дна ее снова тащат вверх пузыри.
Так они и таскают ее снизу вверх безустали, до тех пор, пока из ситро не выйдет газ.
Весело смотреть, как работают пузыри!
Но вот один серьезный вопрос: почему так льнут пузыри к виноградине? Почему из всех прочих мест пузыри выбирают именно виноградину и растут на ней, как грибы?
Потому, что расти им там легче, чем в воде. Чтоб родиться и прорасти в газированной воде даже крохотному пузырику, газу надо оторвать друг от друга крепко сцепленные частички воды.
Мы схватили виноградину пальцами и замаслили ее. С виноградины – как с гуся вода. Вода к ней не прилипает.
Пузыри свободно растут на виноградине. Газу тут не приходится отрывать насильно цепкие частички воды.
Слой воды легко отдувается от виноградины.
Потому-то обрастает пузырями и всплывает вверх любая мелочь, к которой не прилипает вода.
Пустяковый фокус… Игрушечное подобие гигантских спасательных работ…
А выходит не пустяк. В прихотливой игре пузырей мы столкнулись с игрою чудесной силы, более могучей, чем та, что подымает со дна морей корабли.
Представьте, что задали нам такую непосильную работу, какую в сказках в наказанье людям задают разгневанные боги. Скажем, разобрать по песчинкам гору.
В мифе говорится, что Венера, разгневавшись на земную девушку Психею, толкнула ее к подножью кучи ржи и овса и велела к вечеру разобрать все по зернышкам, отобрав рожь от овса.
Но Психею чудесно выручили муравьи.
Они приползли к ней на помощь несметными полчищами и растащили кучу по зернам.
Это в сказке.
Наяву такие работы достаются горнякам.
Высятся горами перед горняками кучи свинцовой руды, перемолотой в песок. Горнякам задача: извлечь свинец.
Мудрено извлечь, если на сто песчинок пустой породы приходится одна свинцовая крупинка.
В плавильную печь такую руду загружать бесполезно – все равно, что забивать печь песком.
Выход один – разбирать руду по песчинкам.
Прямо хоть иди зови муравьев!
Тут и является на помощь чудесная сила еще неожиданнее, чем нашествие муравьиных полчищ.
На помощь горнякам приходят пузыри. Те самые пузыри, что тащили виноградину на поверхность газированной воды.
Оказывается, что вода не липнет к свинцовым крупинкам, как не прилипает она к виноградине. И в газированной воде свинцовые крупинки обрастают толпой пузырей.
И вот строят фабрику.
Устанавливают в цехах большие чаны. В них шипит газированная вода. Туда засыпают руду, и пузыри подхватывают свинцовые крупинки и тащат их на поверхность.
Серая пена пузырится на поверхности воды. Это ценная пена. В ней запутаны крупинки свинца. Их прилежно отобрали от пустой породы трудолюбивые пузыри, словно сказочные муравьи, пришедшие на помощь Психее.
Вместе с темной пеной из руды уходит ценный свинец.
Этот процесс называется флотацией, флотационным обогащением руды.
Инженеры много поработали, чтобы повысить работоспособность пузырей.
Пузыри должны быть цепкими и прочными. Они должны крепко хватать драгоценные крупинки и держать их, не отпуская. Этого добиваются, добавляя к воде различные химические вещества. Химики работают над прочностью пузырей, как инженеры над прочностью брони.
И достигают своего.
Пузыри работают на сотнях фабрик Урала, Кавказа, Алтая, Казахстана. Они обогащают свинец, медь, цинк.
И если сосчитать всю тяжесть металла, которую в год подымают пузыри со дна флотационных баков, то ничтожными покажутся величайшие судоподъемные работы.
Тысячи самых больших кораблей мира не смогут перевезти этот металл.
Города из пены
У любого из нас, и по нескольку раз в день, оказывается в руках флотационная фабрика.
Человек мылит руки, и пузырьки, из которых состоит пена, хватают, вытаскивают и уносят мельчайшие комочки грязи, забравшиеся в углубления кожи. Чем лучше мыло, тем пышнее пена.
Пузырьки и пена – верный подручный человека.
На человека свалилась с высоты большая каменная глыба. Человек, испугавшись, закрылся рукой, но глыба легко отскочила от его пальцев. Она была легка, как мешок пуха. Это было пеностекло, кусок затвердевшей стеклянной пены.
Теперь все чаще и чаще пытаются превратить строительный материал в кусок отвердевшей пены. Бетон насыщают газовыми пузырьками, и он превращается, застывая, в пенобетон.
Пеноматериалы – это строительные материалы будущего. Они обладают чудесными свойствами.
Они так легки, что плавают в воде. Маленький плотик из пеностекла держит на воде человека.
Дом из пеноматериалов в мороз будет теплым, как шуба, а в жару защищать от солнца, как ватный халат. Ведь в пеноматериале множество воздушных пузырьков, а воздух очень плохо проводит тепло. В этом доме будет стоять тишина, словно стены его вымощены перинами. Пеноматериалы глушат звуки.
В мифе говорится, что богиня Афродита родилась из пены.
Будет время, из пены родятся целые города. Белоснежные здания вознесутся в кипучей зелени парков, словно белые гребни над зеленью волн.
Допотопная загадка
Академик Карпинский рассказал однажды в письме юннатам, как ему довелось разгадать одну загадку природы и как помогло ему при этом одно воспоминание детства.
Надо было объяснить происхождение окаменелых отпечатков необыкновенного вида, над которыми терялись в догадках палеонтологи.
Камень покрывала выпуклая сеть шестиугольных ячеек, но что именно отпечаталось на камне – то ли соты доисторических пчел, то ли тело древней морской губки, то ли чешуя ископаемого чудища, – ученые затруднялись ответить.
«Когда мне были переданы образцы, – писал академик, – я заметил, что на некоторых из них внутри шестиугольной ячейки есть одно, два, а иногда и больше возвышений, вроде маленького кратера вулкана. Когда я их рассматривал, мне припомнился один случай. Еще ребенком жил я на Южном Урале. Часто, сидя на берегу Ильменского озера, около Миасса, я видел, как в болотной грязи выделяются в разных местах одновременно или последовательно пузырьки. Я размешивал грязь палкой, и тогда бурно выделялось большое количество пузырей, а при осторожном погружении тонкого прутика появлялся только один сравнительно большой пузырь. Тщательно изучив самые образцы и все, что было напечатано различными учеными по вопросу об органических и неорганических ископаемых отпечатках, я предположил, что в каком-то разлагающемся растительном материале, занесенном мелкозернистым песком, а затем покрытом тонким слоем илистого осадка, возникал болотный газ. Он проникал в слой песка, далее сквозь тонкий илистый слой и выделялся, образуя кратероподобные возвышения. Разрастаясь, они соприкасались друг с другом и образовывали шестиугольные петли, как это обычно наблюдается в природе. В условиях лаборатории это явление легко воспроизвести…
Таким образом, после подробного изучения всего материала и знакомства с довольно обширной литературой по этому вопросу я сделал научный вывод. Но толчок моим мыслям был дан наблюдением, сделанным в детстве, более чем 75 лет назад.
Не упускайте же случая наблюдать природу, накапливайте с детства мелкие наблюдения. Это даст со временем большой естественно-исторический опыт, который оказывает нам помощь независимо от того, как складывается наша дальнейшая жизнь и какую специальность мы выбираем».
Кто мог думать, что камни, пронесшие к нам через миллионы лет тяжелые следы допотопных чудовищ, принесут и следы пузырей на древнем болоте и что мальчик, месивший прутиком в болотной грязи, готовил себя к палеонтологическому открытию.
О дыме
Дым столбом – к ведру, дым волоком – к ненастью.
Примета
Обида
Директор большой торфяной электростанции созвал работников и сказал:
– Должен вас обрадовать, товарищи. Из Москвы приезжает знаменитый художник писать нашу станцию. Понимаете, что это значит? Мы помрем, может статься – устареет и разрушится станция, а картина сохранится в веках. И потомки будут разглядывать наши восемнадцать труб и увидят, как мы работали. Не ударим же в грязь лицом перед потомками. Все вымыть, вычистить. Хлам убрать. Чтобы все блестело, как на линкоре. Чтобы все агрегаты работали, как часы.
Приехал художник с мольбертом, нарисовал станцию и уехал обратно в Москву.
Стал готовиться к выставке.
Разворачивает холст – мертво! Стынет над озером станция, словно неживая. В чем тут дело? Причина одна – не хватает дыма!
Художник схватил кисть и дорисовал серые клубы. И картина сразу ожила.
Через год художник встречает директора в метро.
– Здравствуйте! – кричит художник.
Директор молчит.
– Не узнали? – тянет руку художник.
Директор отворачивается.
– Одного не пойму, – говорит директор: – за что вы нас так осрамили?
– Как так осрамил? – удивляется художник. – Автор – не судья, но картина, толкуют, неплохая…
– А потомки что скажут? – говорит директор. – Дикарями назовут нас потомки! Топок, скажут, топить не умели.
– Вы, наверное, о первом варианте? – спрашивает художник. – В первом варианте дыму было маловато и действительно казалось, что топки не горят. Но затем я дым дорисовал.
– Да вы знаете, что такое дым? – кричит директор. – Это топливо, летящее в трубу. Мелкие частицы топлива, не успевшие сгореть. Шляпа тот директор, у которого станция дымит. Если уж хотели рисовать карикатуру, так бы и рисовали: из трубы летят дрова, или сторублевки, или черт знает что…
«Грубый человек», – подумал художник.
И они расстались.
Директор до сих пор, вспоминая картину, стискивает зубы.
Вечный позор!
Живая душа
Непонятным казалось поведение Павла Ивановича Чичикова, разъезжавшего по окрестным помещикам и скупавшего мертвые души.
Но еще непонятнее показался бы рассказ о новом Чичикове, разъезжавшем полвека по металлургическим заводам, совершая совсем уже странные покупки.
Новый Чичиков скупал дым.
Он оглядывал жадным глазом пышные клубы, неподвижно стоявшие в небе над трубами, словно пухлые ватные тюки, и особо приценивался к желто-бурому дыму коксовых печей.
Неизвестно, как шел торг: уступали ли хозяева сразу, как Манилов, или жались и упрямились, как Коробочка, только сделка состоялась. Желто-бурые, едкие клубы были проданы в полное владение новому хозяину, словно гоголевские мертвые души.
Новый Чичиков оказался химиком. Он построил по соседству с коксовыми печами агрегаты для химической переработки дыма. Вскоре Чичиков стал получать такую прибыль, о которой не мечтали и хозяева коксовых печей.
Жечь кокс и пускать дым на ветер было так же глупо, как при поисках золота набивать мешки пустым песком, а намытые золотые крупинки выпускать обратно в реку.
Теперь все понимают, что коксовый дым – это золото.
Вместе с дымом уносятся в воздух драгоценные органические вещества.
Органические вещества потому дороги для химиков, что содержат в готовом виде сложные кольца и цепочки атомов, из которых умелый химик, как из готовых деталей набора «Конструктор», строит молекулы небывалых веществ, невиданных в природе.
Желто-бурый коксовый дым оказался для химиков набором «Конструктор» с огромным богатством деталей.
Сначала в пробирках и ретортах, а потом и в громоздких промышленных аппаратах химики стали строить из него вещества, одно удивительнее другого.
Получили жидкое топливо – искусственный бензин для тракторов и автомобилей.
Получили белые кристаллы. Килограмма их было достаточно, чтобы сделать сладким ручей. Кристаллы называются сахарином.
Получили лекарства, излечивающие людей от тяжелых болезней.
Получили взрывчатое вещество, в сотни раз яростней пороха.
Получили прозрачную пластмассу, прочную, как броня.
Получили духи и яркую краску, веселящую глаз.
И выходит, что не мертвой душой оказался дым, бесстрастно развеваемый ветром. Созидающая химия открыла в нем живую, изменчивую душу, отыскала в нем взрывчатые вещества и хрустальную броню, защищающую от взрыва, запахи всех цветов и всех цветов краски.
Дым и тень дыма
Если дым действительно такая важная вещь, значит, надо его стеречь, значит, надо следить за ним недреманным оком, днем и ночью.
Легко следить за дымом днем, но труднее в сумерках, когда дымное облако начинает сливаться с небом и к ночи становится полным невидимкой. Впрочем, не только в этом дело.
Плохо, когда станция дымит, но совсем не дымить она не может.
И вот разгораются бесплодные споры.
Одному почудилось, что дымок сегодня гуще, чем обычно, а другие уверяют, что все в порядке.
Кто их рассудит? Вероятно, нужен тут судья со сказочно памятливым взглядом?
Ничего подобного!
Тут смогла бы судить и сама богиня правосудия– женщина с завязанными глазами: как ни странно, глаза судье не нужны. Надо только, чтобы у богини в руках вместо весов с чашками был другой, более точный прибор – фотоэлемент с электрической лампочкой.
Фотоэлемент – это и есть электрический глаз, недреманное электрическое око.
Фотоэлемент и горящую лампочку помещают в дымовую трубу.
Лампочка светит сквозь дым, а тень дыма наплывает на фотоэлемент, словно тень облаков, заслоняющих солнце.
Сгущается тень, и слабеет ток в фотоэлементе. К фотоэлементу подключено реле – прибор, чутко отзывающийся на малейшее ослабление тока…
Все сильнее сгущается тень, все слабеет ток, наконец срабатывает реле и включает электрический звонок. Рассыпается звон на всю котельную: «Топки дымят! Поддавайте воздуха в топки!»
Так обращают люди в дело не только дым, тающий в небе, но и его легчайшую тень.
Дым сражений
Художники в картинах старинных сражений не жалели красок на дым и повсюду вырисовывали большие плотные клубы порохового дыма.
Так же поступали и поэты.
…Дым багровой
Кругами всходит к небесам
Навстречу утренним лучам…
– описывал Пушкин Полтавское сражение.
…Сквозь дым летучий
Французы двинулись как тучи…
– описывал Лермонтов Бородинский бой.
Дым был непременным и заметным участником каждого сражения.
Прадеды наши стреляли черным дымным порохом. Когда этот порох сгорал, то превращался в тончайшую белую соль, разлетавшуюся в воздухе. Образовывалось тяжелое облако того самого дыма, который «кругами всходит к небесам».
Поэты и художники охотно изображали дым сражений, и это значило, что дым в те времена не очень мешал воевать.
Правда, серые клубы предательски выдавали орудия, а плотная пелена застилала стрелкам глаза и нельзя было сделать следующий выстрел, пока не рассеется дым, но с этим можно было мириться: у наших прадедов было мало ружей, и стреляли они не часто – один выстрел в минуту, а то и реже.
Если бы сейчас, зарядив орудия дымным порохом, грянуть всею мощью современного залпа, то такая кромешная мгла заклубилась бы в поле, что не стало бы видно и собственной руки. И минут пятнадцать пришлось бы ждать, пока рассеется дым, чтобы разобраться, что к чему.
Пока дым застилал поля сражений, нечего и думать было об увеличении скорострельности оружия.
А поэтому химики начали бороться с дымом, изгонять его с полей сражений. И скоро добились в этом деле немалых успехов.
Был изобретен бездымный порох, который, сгорая, не оставлял твердых частичек и нацело превращался в прозрачный газ.
Вместе с ним появились пулеметы и скорострельные пушки. Дым сражений исчез, изменился облик войны.
Продолжалось это недолго.
Вскоре военные спохватились и стали требовать дым обратно.
Поняли, что бездымные выстрелы – это хорошо, а полное отсутствие дыма на поле боя – это плохо, и что не так уж дурно было «сквозь дым летучий» ходить в атаку. Дымовая завеса скрывала атакующих, и стрелки обороны не знали, куда стрелять.
Тогда химики стали специально готовить «дым сражений» отдельно от пушек и пулеметов и доставлять его на поле боя в консервных банках.
Банки назывались дымовыми шашками. Внутри был горючий состав, который давал густое облако черного или белого дыма.
Черное облако закутывало атакующих, как черная вуаль, а белое вдобавок слепило глаза противника своей белизной.
Теперь, когда готовится атака, с земли подымается грозная туча, плывет навстречу врагу, а за ней, как за дымным щитом, со штыками наперевес движется пехота.
Дымовая маска
Вражеский летчик вернулся с боевого вылета, не выполнив задания и не сбросив ни одной бомбы.
Он, пошатываясь, пересек аэродром и вошел в санитарную палатку.
– У меня сломалось что-то… – сказал летчик, – вот тут, – и постучал себя по лбу.
– Вы бледны, у вас сердцебиение, – взволновался врач. – Что с вами случилось?
Летчик молчал.
А случилось вот что.
Ясным солнечным утром на большой высоте летчик подвел самолет к объекту бомбежки и лег на боевой курс.
Под машиной, на страшной глубине, сеткой разноцветных квадратиков неподвижно раскинулся городок.
Рядом пунктирных линий обозначился железнодорожный узел, белым прямоугольником – вокзал.
Темно-красные с желтыми каемками квадратики домов чередовались с зелеными квадратами садов и огородов. Серая сетка переулков и улиц расчерчивала город, как арифметическую тетрадь.
Летчик потянулся к гашетке бомбосбрасывателя и отдернул руку.
Внизу происходили необъяснимые перемены.
В центре станции, прямо посреди железнодорожных путей, появилось зеленое пятно, словно маленькая роща. Оно увеличивалось, расползалось по сторонам, как стремительно разрастающаяся плесень. Казалось, густой зеленый лес вставал из-под земли, закрывая пути и вокзал. И внезапно желтая диагональ перечеркнула город, как новоявленный проспект.
Все изменялось на глазах. Вырастали какие-то кирпичные громады, возникали черные участки вспаханных полей. Голубое озеро растекалось по рыночной площади, непрерывно расширяя берега.
Самолет кружил и кружил. Завороженный, смотрел летчик вниз на преобразившийся город.
И вдруг все дрогнуло, все исказилось.
Проспект изогнулся волнистой дугой. Кирпично-красные постройки двинулись в путь, на ходу меняя очертания, и сомкнулись с опушкой леса. Черная пашня, подступив к озеру, растворялась в голубой воде, распуская чернильные струи.
Все смазалось, смешалось, затянулось неясной грязной пеленой.
Земля расплывалась и клубилась, как виденье.
Самолет растерянно клюнул носом, и пилот подхватил выпущенный из рук штурвал.
Прочь от этого бреда! Полный газ.
Летчик вернулся на аэродром, не выполнив задания, не сбросив ни одной бомбы, твердо убежденный, что сошел с ума.
Инженеры из ПВО скрыли город под дымовой раскрашенной маской. На улицах жгли дымовые шашки, дающие цветной дым. По земле расползлись разноцветные облака: красные, желтые, черные, голубые, зеленые. Сверху они казались домами, дорогами, пашнями, озерами и лесами.
А затем подул ветер и смешал облака, смазал дымовую маску.
Этот рассказ выдуман, но чудесного в нем ничего нет.
Можно делать дымы всех цветов радуги.
Только стоят они пока дорого и для маскировки их не применяют.
Дым без огня
Кто-то из путешественников заблудился в лесу, и ему понадобилось дать о себе знать.
Он припомнил один старый способ, о котором читал в приключенческих книжках. Туземцы разжигают костер; столб густого черного дыма подымается к небесам и стоит над лесом, как сигнал.
Путешественник поджег кучу сухого хвороста, запылал огонь, но густого дымного столба не получилось.
Путешественник тщетно суетился вокруг костра, проклиная авторов приключенческих книжек. Он и раньше разжигал костры, но заботился больше о пламени, а не о дыме, и не замечал, что обычный костер не так уж сильно дымит, как думается, и не так-то просто пускать дым, когда это нужно.
Туземцы подкладывают в огонь сырую траву, палые листья, и тогда он горит тихим пламенем, но дымит прекрасно.
Порою дым бывает очень нужен, и человек все готов отдать за густое облако дыма.
В бою случается: вызывают танки на подмогу авиацию. Самолеты проходят на трехкилометровой высоте, с них видны танки, как крохотные черные букашки. Чьи это машины? Свои?
Чужие?
Очень важно подать самолетам сигнал: «Я свой».
Что делать? Рукой самолету не махнешь: летчик не увидит.
Расстилают по земле огромные скатерти – сигнальные полотнища.
Неудобно возить в танке скатерти. Скоро их запачкают так, что не различишь, какого они цвета. Да и жалко места в тесном танке для скатертей.
Другое дело цветной дым.
Большие разноцветные облака отлично видны с воздуха, дымовые шашки занимают мало места.
Трудное дело получить цветные дымы, если даже обычный дым получить нелегко.
Существуют дымовых дел мастера – инженеры-пиротехники. Они всю свою жизнь посвящают искусству дымить. Их трудами получены цветные дымы всех цветов радуги.
Пиротехники применили для этого специальные краски из удивительных веществ.
Эти твердые, ярких цветов кристаллики обладают поразительным свойством: при нагревании они сразу начинают испаряться, а пары их оседают на холодных стенках твердыми кристаллами.
Краски смешивают с горючим веществом и набивают смесью железные банки.
Горючее горит, краски испаряются, пары подымаются в воздух и застывают тучей мельчайших цветных кристаллов. Получается облако цветного дыма.
Больше всего эти краски боятся пламени.
Приходится так подбирать горючий состав, чтобы он горел не жарко – тихо тлел, а не пылал огнем. Чуть покажется пламя – и краски сразу обесцвечиваются, и цветное облако пропадает.
Вот уж поистине дым без огня.
Окурок
Один большой поэт и ученый говорил: «В том и заключается величие природы, что она полна красоты и что величайшие явления всегда повторяются в маленьких».
На краю пепельницы лежит окурок и дымит.
Спереди дым вытягивается кверху и колеблется, как голубой цветок на тонком гибком стебле.
Сзади дым густой и белый и стелется книзу, словно толстый ватный фитиль.
Странное дело: тлеет один и тот же табак, а пускает два разных дыма, разных цветов. Где та краска, которая красит их по-разному?
Дело не в краске, а в законах рассеяния света частичками вещества.
В голубом дыму – мелкие частички, оттого они так легко подымаются вверх. Рассеиваются на них, по законам рассеяния света, одни голубые лучи.
