355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Бабкин » Новый Михаил (СИ) » Текст книги (страница 1)
Новый Михаил (СИ)
  • Текст добавлен: 20 августа 2019, 16:00

Текст книги "Новый Михаил (СИ)"


Автор книги: Владимир Бабкин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. БЕСКОНЕЧНЫЙ ДЕНЬ


ГЛАВА 1. ЛОГИСТИК ВРЕМЕНИ

Наши дни

Летающая машина с воем пронеслась в черном небе стреляя россыпью энергетических импульсов. Несколько бойцов перекатом ушли в развалины некогда величественного здания, спеша покинуть поле зрения инфракрасных сенсоров чудовищных боевых машин, под гусеницами которых перемалывались в пыль человеческие кости и черепа. Рядом с боевыми машинами двигались, напоминающие стальные скелеты, киборги сопровождения и методично обшаривали все возможные укрытия бойцов человеческого сопротивления…

Я зевнул.

Пришло мое время.

Время варить кофе.

Нащупав ступнями свои боевые тапки движусь от наполнившего квартиру грохотом «Терминатора» в сторону кухни обетованной.

Вот почему по ящику показывают всякую фигню? То дебильные мыльные оперы, то всякие разборки ментов с бандюками, то наглых профессиональных лгунов, которые жадно стреляя маслянистыми глазками, выражают обеспокоенность благом народным?

Давно минуло то время, когда у меня эти обмены словесным дерьмом вызывали хоть какой–то отклик в душе. А ведь было время, когда на закате Перестройки вся страна, не отрываясь от телевизоров, жадно впитывала словесные ветра всяких съездов митингов. Тогда и мне, молодому и наивному, казалось что вот, еще чуть–чуть, еще год–другой и будет… и наступит… Что конкретно наступит было не совсем понятно, но наступит непременно хорошее. Такое, чтобы хлеб был по шестнадцать копеек, а гамбургер… ну, пусть даже по рублю! Но чтоб непременно без очереди!

Невесело усмехнулся, наливая кофе из турки в чашку. Какой же глупый я был. Но ладно я, молодой и зеленый студент института, но остальные? Ведь сколько их было умудренных опытом жизни и мудростью прошедших лет? На глазах у всех группа начальничков, растащив страну на куски, с наслаждением начала ее рвать и продавать оптом.

Ладно, что уж вспоминать. Тем более что мне тогда было так мало нужно от жизни. Хорошая компания, частые турпоходы, звезды над головой и огонь костра, который отражается в глазах той самой…

И пусть «те самые» имели свойство меняться, пусть жизнь в «незалежной» становилась все хуже, пусть рубли превращались в купоны, а купоны в фантики… Пусть. Но это была такая счастливая пора! Это была молодость! Пора безумных мечтаний!

Хотя главной моей мальчишеской мечте – стать офицером и был вынесен приговор в виде заключения медкомиссии о непригодности, мне, глядя на мытарства моих более удачливых в этом вопросе одноклассников, начинало казаться, что может оно и к лучшему.

В конце концов выучившись я получил востребованную профессию и, даже в условиях всеобщего хаоса и безденежья, на управление международными транспортными потоками спрос был и у меня практически всегда имелся хлеб с маслом.

И вот сейчас, остепенившись, купив квартиру почти в центре Донецка (а Донецк сейчас, на минуточку, почти столица Украины), я все чаще замечаю тягу к чему–то несбыточному, далекому…

Может это возраст такой? Сорок лет все ж таки. Как там говорят – седина в бороду бес в ребро? Что ж, может оно и так. Борода есть и седина в ней имеется. А бес… Бес он, вероятно, у всех разный. Кому–то хочется ударить по бабам, кому–то хочется погреть пузо на всех курортах мира. А я вот себе байк хочу купить. Хороший. И примкнуть к какому–нибудь клубу байкеров. Такая вот брутальная мечта…

Надоело, видимо, управлять чужими транспортными потоками направляя их по выверенным логистическим схемам. Хочется самому. И именно так, не в автомобиле, а с ветром в лицо. Ночь. Луна. Дорога…

И в наушниках:

 
…Этот парень был из тех, кто просто любит жить
Любит праздники и громкий смех, пыль дорог и ветра свист
Он был везде и всегда своим
Влюблял в себя целый свет
И гнал свой байк, а не лимузин
Таких друзей больше нет…
 

Да. Мечты. А кофе меж тем остыл, ешкин кот. Вот чего не люблю, так это остывшего кофе. Так что кухня ждет своего единственного хозяина. С тех пор, как развелся, особо женщин на кухню не водил даже на экскурсию. Зачем?

Оставив жене прежнюю квартиру, купил себе уютную двушку и сделал все «как для себя». Ничего лишнего, но все под рукой. Да и готовить я люблю. Но не в плане ежедневной унылой еды, а всякие вкусности типа борща, плова, солянки, мяса разного…

Поглядев на холодильник пришел к выводу, что открывать я его не буду. Во избежание…

Так что только кофе.

А может коньячку? Очень даже может быть. Почему бы и нет?

Бутылка ординарного «Арарата», лимон, сыр, копченая колбаска. Кресло. И… И любимая песня в колонках, какое без этого настроение?

При помощи пульта принуждаю грозного Шварца далее без звука мочить доблестных лохов из америкосовской полиции. На ноуте вывожу медиаплеер и врубаю:

 
И в гостиной при свечах он танцевал, как бог
Но зато менялся на глазах, только вспомнит шум дорог
Все, что имел, тут же тратил
И за порог сделав шаг
Мой друг давал команду братьям
Вверх поднимая кулак
 

Да. Как когда–то, в родном Мариуполе, ночью, да по Приморскому бульвару. Луна. Ветер. Слева море. Впереди виднеются огни порта.

Вот видимо чего–то не хватает все–таки. Романтизм в душе еще жив. Но не тот романтизм, когда закат над голубой лагуной. Совсем нет. Хочется чего–то иного. Захватывающего дух. Масштабного. Галактических битв, как в «Звездных королях». Да, вероятно, я так и остался в душе мальчишкой, который сбегал с уроков в поисках приключений на свою голову. А скорее всего налицо общая неудовлетворенность рутиной жизни. Рутиной прихода–ухода. Обеспечения доставки груза N из пункта А в пункт Б. Надоело все…

И Шварц надоел. Щелкаю каналы. Муть, муть, муть… Вот разве что. Какая–то историческая передача. На экране мелькают кадры с расхристанными революционными матросами, вот какие–то личности куда–то бегут, их сменяет демонстрация с транспарантами. Явно передача о Февральской революции. Но звук включать не буду. Не хочу. Надоел промыв мозгов. Что вы можете сказать о том времени? Вы что там были? Историю пишут победители, знаете–ли…

А вот если вспомнить семейные легенды, то одним из виновников того, что произошел весь этот балаган был якобы мой прадед. И был он, по семейному преданию, самим братом тогдашнего царя Николая – моим полным тезкой Михаилом Александровичем Романовым. Но, честно говоря, никогда я особо в это не верил, хотя сличая фотографии высокого худого старика в телогрейке и брата царя, можно было найти определенное сходство. Естественно с поправкой на возраст, бороду и телогрейку.

Взял с книжной полки семейный альбом, нашел фотографию прадеда Михаила. Да, есть что–то общее…

Так вот, если это действительно был он, то был Михаил Александрович жутким романтиком и верил во всякую чушь. И который, стараясь избежать гражданской войны, отказался от престола. Отказался и наивно думал, что если не будет высовываться, то его оставят в покое. Даже отказался от побега, хотя дело уже вовсю пахло керосином. Ждал. И дождался. Оставили его трое активистов в покое в лесу остывать, рядом с убитым секретарем Джонсоном. Ветками закидали. А прадед (если это, конечно, был он) не помер и наглым образом застонал, когда какие–то местные селяне ехали мимо. Ну, они его и подобрали. И секретаря Джонсона потом похоронили по тихому, а вот Михаил выжил. Но правда ранение в голову сказалось на его памяти. Амнезия в полный рост.

Поселяне, вероятно, о чем–то таком догадывались, но о своем найденыше не сообщили никому – ни красным, ни белым. Переправили его дальше в Сибирь и прожил он там много лет. Когда память постепенно вернулась, то удирать из СССР было уже поздно, а о судьбе своей жены и сына он так ничего и не узнал.

Так и жил, стараясь лишний раз не отсвечивать и на глаза чекистам не попадать. В конце концов женился и завел детишек. Старшего сына назвал Михаилом. Завещал старших сыновей называть то Александрами, то Михаилами. И проведя тихую жизнь тихо умер незадолго до войны в начале 1941 года.

Соответственно дед мой был Михаилом Михайловичем, отец был Александром Михайловичем, а я вот Михаил Александрович. Полный тезка, короче говоря.

Так, что если легенды не врут, то моим прапрадедом был Государь Император Александр Третий Миротворец. А я, ввиду того, что мой прадед (если допустить, что это был он) не получил соизволения на брак от царствующего Императора (ввиду отсутствия такового на просторах нашей необъятной Родины), не могу претендовать ни на какой титул. И пожаловать мне его некому.

Кладу на стол раскрытый альбом. Смешно. Понесло меня куда–то. Это все коньяк. Ну, какой из меня аристократ? Да и откуда они у нас? Не считать же аристократами ряженных клоунов из созданного после развала СССР дворянского собрания?

Отхлебнув коньяк ставлю бокал на стол перед компом. Не ставлю… Бокал опрокинулся и упал на бок залив коньяком бумаги на столе. И, естественно, раскрытый альбом.

– Вот баляба!

Вскакиваю и пытаюсь стряхнуть коньяк с бумаг. Блин! Я ж еще и семейный альбом залил. Кретин! И нормально ж так залил. А там же фотки старые. Негативов нет. Не напечатаешь. Младоумен сущеглупый холоп! Вещи ставь назад, а не бросай где попало!

Схватив альбом начинаю тряпочкой от компа вытирать фотографии. Но гадский коньяк залился и под фотографии, так что пришлось фотографии вынимать. Так и есть – фотографии намокли.

Тут краем глаза замечаю на полу листок, который видимо выпал из альбома, когда я вынимал фотографии. На листке какие–то слова, но не разобрать. Чернила выцвели, а листок, и без того пожелтевший, приобрел благородный цвет коньяка. И какие–то старые пятна на бумаге. Может даже и кровь…

Покрутив листок и даже поглядев сквозь него на свет я понял, что ничего так не добьюсь. Нужно сушить.

Спешно несу фен и начинаю сушку.

И тут… Как в таких случаях говорят в романах? Молния сверкнула в небе? Грянул гром средь ясного неба? Нет, ничего такого не было. Просто под горячими струями фена на листе бумаги стали проявляться строки…

О, как говорится, тайное послание! Ну–ну…

Терпеливо жду пока бумага высохнет и все строки проявятся. Вроде все. Подношу лист к глазам и читаю слова, написанные явно старческим почерком судя по дрожанию писавшей руки:

Моему потомку.

Во исправление ошибок мной свершенных завещаю тебе в день, когда замыкается двенадцатилетнее кольцо времен, прочесть сие и, вернувшись в то судьбоносное утро 27 февраля 1917 года, заместить меня в моем теле.

Кольцо замыкается каждые 12 лет в день 27 февраля по старому стилю или 12 марта по советскому. Соответственно в годах 1929, 1941, 1953 и далее.

Вернуться в 1929 году мне не дали. А до марта 1941 боюсь не доживу…

Заклинаю тебя выполнить долг перед Россией и Династией.

Для переноса прочти это письмо в этот день этого года.

Все свершится само по воле Господа нашего.

Джонни будет там.

Михаил Александрович Романов,

Великий Князь, генерал–адъютант.

12 января 1941 года

Прочитав несколько раз этот бред вдруг с ужасом вспоминаю, что сегодня именно 12 марта. Так… Что бы это не значило, нужно определить, когда собственно этот год пресловутый… Итак, считаем: 1929… 1941… 1953… 1965… 1977… 1989… 2001… …2013… Вот баляба!

 
Под гитарный жесткий рок, который так любил
На Харлее он домчать нас мог до небес и звезд любых
Но он исчез и никто не знал
Куда теперь мчит его байк
Один бродяга нам сказал
Что он отправился в рай
 

ГЛАВА 2. МИХАИЛ АЛЕКСАНДРОВИЧ МЕНЯЕТ ПРОФЕССИЮ…

ГАТЧИНА 27 февраля (12 марта) 1917 года.

Резкий судорожный кашель буквально согнул меня пополам. Упершись головой в лежащие на столе руки, я пытался ухватить ртом воздух. Резкая боль разрывала голову. Мучительно ныли мышцы. На глаза навернулись слезы.

– Значит, это все–таки правда.

От неожиданности вздрагиваю и, резко подняв голову, смотрю на человека, сказавшего эти страшные слова. Страшные потому, что был в них неизъяснимый холодный ужас, бывающий только у людей, которые только что узнали страшный диагноз и со всей ясностью поняли, что обречены.

– Кто вы?… – Хриплю сквозь приступы кашля.

– Я? – Человек печально усмехнулся. – Я – Николай Николаевич Джонсон, личный секретарь Великого Князя Михаила Александровича Романова. А вот вы–то кто?

– В смысле кто?

– В прямом смысле. Представьтесь, милостивый государь! – Джонсон требовательно смотрит на меня.

– Я? Меня зовут Михаилом Александровичем Романовым…

Джонсон раздраженно прерывает меня:

– Сейчас не время для шуток!

– Да какие шутки… Меня действительно зовут Михаилом Александровичем Романовым и я не понимаю вашей реакции…

Джонсон опять меня перебивает:

– Кем вы приходитесь Великому Князю Михаилу Александровичу?

– Князю? Если вы о брате царя Николая…

– Именно.

Откашливаюсь.

– С вашего позволения, я его правнук. По крайней мере мне так было зявлено.

– Правнук?! Вы внук Георгия?

– Нет. У него, насколько я помню, не было детей…

Джонсон помолчал, видимо пытаясь осознать услышанное. Наконец он спросил:

– Из какого года вы прибыли?

– Вот баляба! Что значит из какого прибыл? А сейчас что – не две тысячи тринадцатый?

– Две тысячи тринадцатый… – Джонсон печально покачал головой. – Так долго пришлось ждать… Нет, милостивый государь, сейчас не две тысячи тринадцатый. Сегодня двадцать седьмое февраля тысяча девятьсот семнадцатого года. Вот так.

Меня пробивает на смех. Джонсон печально и терпеливо ждет окончания моего веселья. И вот тут меня словно обухом по темечку огрели. Я вдруг осознал, что язык на котором мы говорим, хоть и русский, но все же немного не такой, как я привык. Какой–то архаичный, но отлично мне знакомый! А Джонсон, которого я в первый раз вижу (хотя лицо смутно знакомое) в то же самое время МОЙ личный секретарь Джонни! Причем не только секретарь, но и друг! Что за бред?

Острая боль пронзила голову. На меня обрушились воспоминания… Нет, ВОСПОМИНАНИЯ – память, привычки, друзья и враги, любовь и семья – на меня обрушился ОКРУЖАЮЩИЙ МИР…

…Что–то холодное влили мне в рот, и я судорожно закашлялся от коньяка, который обжег горло.

– Вы меня слышите?

Это склонившийся Джонсон одной рукой держит мою голову, а в другой у него бокал коньяка.

– Пейте!

Делаю несколько глотков. Джонсон помогает мне подняться с пола, куда я, видимо, приземлился. Я что, в обморок упал? Вот позорище, словно гимназистка…

– Я вижу, что вам лучше. – Джонсон плеснул мне в бокал еще коньяка. – Итак, повторюсь – вы попали в тело Великого Князя Михаила Александровича в день двадцать седьмое февраля тысяча девятьсот семнадцатого года. Насколько я понимаю, между вашим временем и нашим почти сто лет разницы.

Тут до меня дошел смысл начала его фразы:

– Что значит попал в ТЕЛО?..

– То и значит. Вы в теле Михаила Александровича Романова. Сегодня ваш, я так понимаю, прадед и, он же, Великий Князь Михаил Александрович, запустил механизм переноса разума его или, возможно, прямых потомков в его тело.

– Гм… Михаил Александрович перенесся в тело Михаила Александровича… Что за БРЕД? Вы, что фантастики начитались? Или это розыгрыш такой? Так я вам скажу, что этот розыгрыш не прикольный!

– Прикольный? Что это значит? Впрочем, – Джонсон грустно усмехнулся, – как раз такие словечки, очевидно принятые в ваше время, лучше всего доказывают ваше происхождение из грядущего.

Я помолчал собираясь с мыслями и анализируя свои ощущения. Реально впервые мне пришло в голову внимательно осмотреть помещение и самого Джонсона. Помещение, скорее музей, выглядело солидно и выдержано в стиле рубежа XIX–XX веков. Хотя нет, музеем тут и не пахнет. Запах и ощущение именно жилого помещения, а отнюдь не затхлой витрины. Да и сам Джонсон отнюдь не музейный служащий. Причем обстановка была привычной мне и не вызывала удивления.

Но главное было не это. Главное я ТОЧНО ЗНАЛ, что на улице действительно 27 февраля 1917 года. Знал и то, что я действительно в теле Великого Князя, в теле своего прадеда. Я помнил всю его жизнь в мельчайших подробностях. Но помнил и свою жизнь в том мире, которого здесь еще нет, а может никогда и не будет. Ведь если я здесь – значит будущее изменилось?

– Вы сказали, что мой прадед запустил какой–то механизм?

Джонсон кивает.

– Да. При нем всегда был крест, который ему подарили в одном из монастырей. Особый крест. Я не знаю подробностей. Он всегда очень неохотно об этом говорил. Вчера на прогулке к нему подошел монах и они о чем–то долго говорили. А сегодня Михаил Александрович, отдав все необходимые распоряжения по дому и простившись с женой, вызвал меня в кабинет и… – Дыхание Джонсона перехватило, но он, справившись с минутной слабостью, продолжил. – И сообщил, что ему было пророчество о страшном будущем России и Династии. И что только ему суждено все исправить. Для этого каждые двенадцать лет, день в день, открывается окно сквозь время и, либо он сам, либо кто–то из его прямых потомков, может появиться в нашем времени. Но, в отличии от сказок мистера Уэллса, перенести предмет или тело сквозь время невозможно. Только чистый разум может поселиться в теле, которое его готово принять.

Джонсон пару минут помолчал.

– Скажу честно, начиная этот опыт, мы не предполагали, что вернется не сам Великий Князь. И он, и я и Наталья Сергеевна, мы все рассчитывали, что через несколько минут мы увидим, как в тело Михаила Александровича вернется он сам, но но прожив двенадцать лет. Мы верили, что он, увидев то, какими дорогами пойдет история, сможет вернуться в наше время из 1929 года и сумеет и все исправить. Но видимо мы ошиблись…

– Прадед написал, что в двадцать девятом году ему не дали совершить переход. А до марта 1941 года он не дожил. Он умер в январе 1941 года.

– Тогда понятно. А почему вы сказали до марта? Ведь день открытия окна – 27 февраля?

– После октябрьской революции перешли на григорианский календарь.

– После октябрьской революции? – Джонсон удивился еще больше.

Я поморщился.

– Николай Николаевич, я прошу вас, не отвлекайтесь. Я потом вам расскажу о всяких революциях. Давайте по существу.

Джонсон кивнул и продолжил.

– Итак, сегодня утром, Михаил Александрович уколол палец о терновый венец на кресте. Произошла синяя вспышка – и через мгновение вы кашляли сидя за столом.

– Ай да дедуля… – Качаю головой. – Куда там инженеру Тимофееву. Тот хоть живого царя вызвал, а тут вызвали в царя… Или еще не в царя?

Джонсон изумленно смотрит на меня:

– Почему в царя? И кто такой инженер Тимофеев?

– Да так… Киношный персонаж из фильма про машину времени.

– А почему в царя?

– Ну, пока не в царя. Но шанс есть.

– Поясните.

– Сегодня у вас… у нас – 27 февраля 1917 года, так?

Джонсон кивает.

– Значит в Питере идут беспорядки?

Снова кивок.

– Значит вы, ну, теперь уже мы, через три дня будем наблюдать падение монархии в России. Царь Николай отречется от Престола за себя и сына в пользу брата Михаила. А как вы думаете, что сделал ваш босс?

– Босс? А, понял, это вы о Михаиле Александровиче?

– О нем. Так что он сделал?

– Думаю, что он не принял Престол. Он был противником тирании и считал, что народу нужно дать право выбора своей судьбы.

– В той истории, которую я знал, мой прадед отказался от Престола, стремясь избежать гражданской войны.

Джонсон удовлетворенно кивнул.

– Благородный поступок.

– Конечно. За это его и расстреляли. Вместе с вами, кстати…

Мстительно наблюдаю растерянность на лице Джонсона. Наконец он выдает:

– Но… За что?

– Как врагов народа или что–то в таком духе. Неважно в общем.

– То есть как – неважно?

– А так. Раз я здесь, то история изменится.

– И что вы намереваетесь сделать? Примете корону?

Я рассмеялся.

– Я похож на сумасшедшего? Нет, Николай Николаевич, я может и не местный, но не глупый. Шансов подавить восстание я не вижу. Тем более за три дня. И ждать пока меня вместе с вами шлепнут всякие пролетарии я не готов. И вам не советую. Думаю лучше всего собрать все ценное и компактное, обменять рубли на какую–нибудь приличную валюту и сделать ноги из России в ближайшее же время. Причем в ближайшие несколько дней. Иначе Временное правительство наложит запрет на наш выезд.

Джонсон потрясенно смотрел на меня.

– И вы… Вы все вот так бросите?

– Конечно. Послушайте, Николай Николаевич! Я не просил меня сюда выдергивать из моего времени! Мне там очень неплохо жилось! И, если мой чудный прадед наворотил дел, то почему я должен за это жертвовать жизнью?

– И вы ничего не попытаетесь сделать? Даже не попытаетесь спасти тысячи людей? – Тихо спросил Джонсон.

– Да поймите же вы, наконец! Спасать придется не тысячи, десятки миллионов! Впереди страшный двадцатый век! И, раз уж я оказался, по милости вашего босса, в этом времени, то я никогда не соглашусь оказаться в жерновах истории! Я лучше окажусь в Рио–де–Жанейро! И поверьте – лучше, когда вокруг все поголовно будут в белых штанах, чем телогрейках!

– Значит все было зря… – Джонсон глухо застонал…

* * *

Телеграмма генерала Хабалова Николаю II от 27 февраля N56

Принята: 27.02.1917 в 12 ч. 10 м. Пополудни.

Вашему императорскому величеству всеподданнейше доношу, что 26 февраля рота эвакуированных запасного баталиона лейб–гвардии Павловского полка объявила командиру роты, что она не будет стрелять в народ. Рота обезоружена и арестована. Дознание производится. Командир баталиона полковник Экстен ранен неизвестными из толпы. Сегодня 27 февраля учебная команда запасного баталиона лейб–гвардии Волынского полка отказалась выходить против бунтующих, вследствие чего начальник ее застрелился, затем вместе с ротой эвакуированных того же баталиона направилась частью к расположению лейб–гвардии Литовского и частью к лейб–гвардии Преображенского баталионов, где к ним присоединилась рота эвакуированных последнего баталиона. Принимаю все меры, которые мне доступны, для подавления бунта. Полагаю необходимым прислать немедленно надежные части с фронта. Генерал–лейтенант Хабалов.

* * *

Молча наблюдаю, как Джонсон предается рефлексированию. Пока он ищет смысл жизни, мне необходимо быстро определить свою дальнейшую линию поведения.

Я против своей воли оказался в мире, который еще вчера вызывал у меня лишь смутное любопытство помноженное на скуку. Мир первобытных страстей, мрака и крови. Мировая война идет третий год и продлится еще года полтора. Причем для России война мировая быстро перетечет в войну гражданскую и будет она длиться еще лет пять–шесть. И самое неприятное лично для меня, что в той, прежней истории, Михаила Романова попытались шлепнуть в июне 1918 года. То, что прадед выжил, лишь случайность. Джонсону вон так не повезло. Да и если удастся пережить тот расстрел, то жить, как прадед, скрываясь по лесам до конца жизни – нет уж, увольте.

Значит нужно выбираться из полосы исторических катаклизмов. Легко сказать. А куда?

– Кстати, Николай Николаевич, а куда ваш босс собирался ехать–то?

Джонсон секунды три рассматривал меня, выныривая из своих раздумий, а затем нехотя ответил:

– Сегодня он должен был ехать в Питер.

– Ясно. Питер отпадает категорически.

Джонсон с некоторым интересом посмотрел на меня:

– Почему, если не секрет?

Я хмыкнул.

– Да какой уж тут секрет… Стоит нам там появиться и дорога в расстрельный лес станет неизбежной. Нас, точнее меня, уже не выпустят из цепких лап революции.

– И что вы предлагаете? Сидеть и ждать?

Качаю головой.

– Нет. Это не выход. Возможно, этот вариант даже хуже, чем поездка в Питер. Там нас хотя бы возьмут под полный контроль. А вот если остаться здесь, то ни за что я поручиться не могу. Революционные матросы – они такие шалуны и затейники! Шлепнут нас в лесочке при попытке к бегству и все. Хотя могут шлепнуть и просто так, без всяких затей.

– Что вы такое говорите? – Джонсон был явно потрясен. – Как можно вот так просто взять и расстрелять? Без суда?

– К вашему сведению на улицах Питера сейчас убивают офицеров, полицейских и прочих представителей старого мира. И заметьте без всякого суда. Часто даже к стеночке не отводят, а стреляют прямо на месте. А вы говорите…

Пока Джонсон переваривал горькую правду жизни я пытался найти из этой правды выход. Итак, вариант с Питером отпал. Вариант с сидением в Гатчине отпал тоже. Ехать в Киев, к родне Михаила? Там евойная мама, которая мне прапрабабкой приходится. Но что это даст собственно? Насколько я помню историю, иностранные правительства не очень–то горели желанием видеть у себя всяких Романовых. И пришлось киевским Романовым сидеть в Крыму под охраной немцев. То, что им удалось в конце концов, с остатками имущества, отбыть в любимую ими Англию – это лишь каприз судьбы. Могли и не выехать. А что делали большевики с Романовыми я знаю в этом времени лучше кого бы то ни было.

Нет, Киев и Крым отпадают. Еще варианты? Уехать в глубинку – не вариант. Оставаться в России глупо и опасно. Двигать в Америку? В это время единственный путь – через Владивосток, а это месяц пути только туда. А я понятия не имею, что случится за это время. Двигать через Китай? Да нет, ерунда.

Значит путь на юг и восток отпадает. На север? Выехать через Мурманск или, как он там сейчас – Романов–на–Мурмане? Или через Ревель в Швецию? Не подходит. Просто не успею. Временное правительство наверняка объявит розыск…

Вот баляба! Я ж забыл совсем! Через три дня «братец» Николай отречется от власти в мою пользу! Да меня будут с собаками искать! Даже если я пришлю им телеграмму, что мол не готов принять, то это никого не устроит. Никто не согласится оставить такую мощную бомбу под свою власть без присмотра!

Значит все мои рассуждения полная ерунда! Сижу тут, умничаю, сущеглупый холоп!

Если я буду в одиночку метаться по стране в поисках пути свалить за бугор, то меня неприменно отловят и посадят под надзор. Сначала Временное правительство не даст выехать из страны, а затем большевики буквально не дадут жить.

Да и времени у меня дня три–четыре, не больше.

Значит нужно искать союзников в этом мире и именно сейчас. Но к кому обратиться? Кому интересен Великий Князь Михаил Александрович в ближайшие дни? Царю? Да он сам себя защитить не сможет. Тут полностью совпали интересы Временного правительства и генералитета…

СТОП!!!

Генералитет!!! Вот оно!

Я даже щелкнул пальцами, чем вызвал удивленный взгляд Джонсона. Но я не обратил на него никакого внимания.

Насколько я помню историю, начальник Генерального штаба генерал Алексеев, при организации заговора военных, ставил перед собой цель отстранить от власти конкретно Николая II, но сохранить монархию, как институт. Возможно, он хотел введения конституционной монархии, тут я не помню точно. Но это и не важно. Важно то, что для генерала Алексеева, я в Ставке представляю больший интерес, чем я где угодно. Ему моя персона нужна для торга о будущем мироустройстве с господами из Временного правительства. А его персона мне нужна ввиду того, что за его спиной стоит армия, то есть реальная сила. Значит у меня появляется шанс на некоторое время выйти из под удара мятежников. И что дальше? Дальше будем решать по мере поступления проблем.

– Послушайте, Николай Николаевич! Хочу задать вам два вопроса.

Джонсон вопросительно смотрит на меня.

– Скажите, вы дальше собираетесь ездить вместе со мной или наши пути здесь расходятся?

Мрачно оценив меня взглядом Джонсон изрек:

– Что бы вы там себе не думали, но у меня есть определенный инструкции относительно вас и поэтому я еду с вами. А куда вы собрались собственно?

Вот как – инструкции! Хорош гусь, нечего сказать. Интересно, а что там ему мой прадед наинструктировал? Судя по его мрачному виду – все, что угодно. Вплоть до физического устранения. Значит у меня еще одна проблема образовалась – собственный киллер–секретарь. И что я должен такого совершить, чтобы меня ликвидировали?

Однако отвечаю, как можно спокойнее.

– Я собираюсь ехать в Могилев.

– Зачем?

– В гости к генералу Алексееву. – И совершенно неожиданно добавляю. – Поговорим о спасении России.

Джонсон странно смотрит на меня и после минутной паузы произносит:

– Хорошо. Я свяжусь с полковником Знамеровским.

«Роюсь» в памяти прадеда и «вспоминаю», что Знамеровский – начальник Гатчинского железнодорожного узла.

Киваю и добавляю:

– Только, Николай Николаевич, прошу вас, давайте поедем в цивильном костюме. Генеральская форма сейчас далеко на самый лучший наряд.

* * *

Телеграмма военного министра генерала Беляева генералу Алексееву от 27 февраля N196

Принята: 27.02.1917 в 13 ч. 20 м.

Начавшиеся с утра в некоторых войсковых частях волнения твердо и энергично подавляются оставшимися верными своему долгу ротами и баталионами. Сейчас не удалось еще подавить бунт, но твердо уверен в скором наступлении спокойствия, для достижения коего принимаются беспощадные меры. Власти сохраняют полное спокойствие. 196. Беляев.

* * *

Мы с Джонсоном идем к поданному к подъезду автомобилю. Какие–то люди грузят в него чемоданы. Погодка на улице, как говорится – не май месяц. Хмурое небо и метет снег. Хмурые слуги. Хмурый Джонсон. В воздухе буквально разлито напряжение…

Внезапно слышу детский крик:

– Папа!

Резко оборачиваюсь и вижу, как на крыльце рвется из рук матери мальчик лет шести. Смотрю и понимаю, что это Георгий – сын моего прадеда, а мать мальчика, соответственно, его жена. Начинаю движение к крыльцу и слышу вдогонку тихий голос Джонсона:

– Мальчик не знает…

Киваю и бегу к дому. Георгий, наконец, вырывается из рук матери и прыгает мне на шею.

– Папка, почему ты со мной не попрощался?!

«Роюсь» в памяти прадеда и «вспоминаю», что с женой он попрощался и даже все ей рассказал, а вот сыну ничего говорить не стали.

– Спал ты, сынок, не хотел тебя будить.

Говорю это и ловлю страшный взгляд графини Брасовой. В глазах стоят слезы. Очевидно, она уже поняла, что мужа у нее больше нет…

Мне резко перехватило дыхание. Вот так, страшно, потерять мужа, который пытался спасти Россию. И видеть в его теле незнакомца из неизвестной дали. Кто я ей? Никто, вероятно. Не муж, любимый и родной, а какой–то чужак, который убил ее мужа своим появлением. Пусть и невольным, но все же, все же…

Пытаясь сохранить самообладание, наклоняюсь и целую мальчика в лоб.

– Будь хорошим сыном! Ты теперь в доме главный мужчина…

Сказал и понял, что сморозил глупость. Наталья Сергеевна Брасова вдруг всхлипнула и, схватив сына на руки, побежала вглубь дома.

С тяжелым сердцем я смотрел им вслед. Мой прадед, фактически пожертвовал жизнью, пожертвовал любовью, семьей ради своей страны. А я… Я бегу из страны. Куда? Под какими пальмами я смогу забыть взгляды сына и любимой своего прадеда? И кто я буду после этого?..

* * *

Телеграмма военного министра генерала Беляева генералу Алексееву от 27 февраля N197

Принята: 27.02.1917 в 19 ч. 35 м.

Положение в Петрограде становится весьма серьезным. Военный мятеж немногими оставшимися верными долгу частями погасить пока не удается; напротив того, многие части постепенно присоединяются к мятежникам. Начались пожары, бороться с ними нет средств. Необходимо спешное прибытие действительно надежных частей, притом в достаточном количестве, для одновременных действий в различных частях города. 197. Беляев.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю