Текст книги "Альтернативная история всего (СИ)"

Автор книги: Владимир Перемолотов

Теперь рассмеялся толстяк, а вместе с ним и остальные дикари.

– Нет тут силы сильнее моей, – сказал колдун, – и, умирая, вы узнаете это!

На это мог быть только один достойный ответ и Ирокезов младший нашел его.

– А это ты видел?

После мгновенного замешательства (те, кто в это момент моргнул, мог бы и вовсе его не заметить) толстяк оповестил окружающих.

– Он показал нам свой зад. На языке злых духов это признание собственного бессилия. Они сдаются на мою милость.

Это уже переходило всякие границы. Ирокезов старший прекратил обмениваться улыбками с индианками.

– Нельзя, чтоб подобные мерзавцы обманывали столько доверчивых людей. Идеалы справедливости и доброты просто требуют, чтоб мы изолировали этого типа от общества. Думаю, что двигатель ему подарить все-таки придется.

Он указал пальцем на колдуна, чтоб то, что он собирался сказать, упаси Бог, никто другой не принял на свой счет.

– Ты мне надоел, какашкин сын. Поэтому предлагаю тебе помериться силами. Покажи-ка, на что ты способен. Только сам. Один на один…

Но колдун был не так глуп.

– Моя сила в этих людях.

– Ты морочишь им головы.

Колдун улыбнулся от сознания собственного превосходства. Ирокезов старший понял, что спорить дальше с ним бесполезно. Жизнь требовала решительных мер.

– Люди! – закричал он, обращаясь к дикарям. – Мы сильнее вашего колдуна и сейчас докажем вам это!

Он подмигнул сыну. Тот все понял мгновенно. Схватив колдуна под руку, Ирокезов старший крикнул:

– Сейчас мы отправим его на небо. Несли он сильнее нас, то спустится оттуда целым и невредимым…

Колдун заверещал, но Ирокезовы не дали ему возможности высказаться. С криком – «Лишаю слова!» – Ирокезов младший навьючил двигатель на плечи колдуна и рванул стартер.

Вопль колдуна слился с ревом мотора. На самой начальной стадии полета, когда двигатель еще не давал полной мощности, было видно, как колдун рвется из лямок, но секунду спустя он уже скрылся из виду. Оглянувшись, Ирокезовы увидели лежащих вокруг людей.

– Ну, что? Чья взяла?

Едва слышное, уже затихающее тарахтение двигателя констатировало то факт, что «взяла» все-таки Ирокезовых и избавляло дикарей от необходимости отвечать на этот вопрос.

– Чтоб через десять минут тут вот, на этом самом месте стояла бочка с ананасами! Всем понятно?

– Да! – хором ответили жители и побежали за ананасами….

А полтора часа спустя, раскалившийся от трения о воздух двигатель взорвался над Сибирью в районе реки Тунгуски, подарив ученым загадку Тунгусского метеорита.

Семидесятая история.

Жил да был в одном селении старый китаец по имени Ли-Шен.

Жил он не богато и одним только и мог похвастаться – сыновьями. Имелось их у него целых три штуки, один другого краше и такие воспитанные, что знали аж четыре арифметических действия. Старший и средний сыновья – сложение и вычитание, а младшенький – деление и извлечение корня. Но как уж водится – в семье не без урода – двух своих сыновей Старик считал дураками, а третьего, и только его одного, – умным.

Был еще в семье старика Ли-Шена сибирский кот Ефальтий, плененный им еще в дни юности, когда Ли-Шен участвовал в Чифаньском конфликте. Кот, по молодости своей, погнавшись за неприятельским мышом, пробрался в расположение Императорской армии и попытался в одиночку захватить лазарет, но, оглушенный бутылкой валерьянки, потерял бдительность и был схвачен вооруженной охраной, которой и командовал Ли-Шен.

Жило семейство в очень хорошем месте – на краю леса, на берегу моря, как раз в том месте, где степь начинается и вдобавок почти на границе с сопредельным государством. Это давало возможность славной семейке одновременно заниматься браконьерством в лесу и на море, контрабандой, а еще и выращиванием опиумного мака…

Благодаря интенсивной производственно-хозяйственной деятельности артели «Отец и сыновья» вскоре вокруг их фанзы возникло целое поселение: был расквартирован пограничный отряд, построена таможня, охотинспекция и ряд других служб, крайне необходимых для любого цивилизованного народа.

Сперва все это понравилось старику Ли-Шену – новые люди, новые связи, в промтоварной лавке появились предметы роскоши, но однажды…

Однажды, когда старик Ли-Шен стоял в очереди за маринованными ростками молодого бамбука, какой-то толстый японец, несущий на своем лице следы всех пороков, стал протискиваться вперед. Это было бы пол беды – мало ли Ли-Шен видал на своем веку нахалов? Хуже было другое: втискиваясь в очередь, японец выталкивал из нее Ли-Шена.

Старик удивился такому развитию событий и громким голосом воззвал к справедливости.

Вся очередь набрала в грудь воздуху, чтоб огласить окрестности ревом негодования, но японец, разорвав на себе рубаху европейского кроя показал селянам татуировку, украшавшую его спину. Очередь неслышно выдохнула наполненный негодованием воздух, и над ней прошелестело:

– Якудза… Это человек якудзы!

Японец не спеша растолкал испуганных людей, нарочно наступил на ногу старику Ли-Шену и, грубо обругав продавца, взял с прилавка самую крупную из красных рыб.

Надо ли говорить, что при этом он не заплатил ни единого ляо в кассу лавки?

Ограбленный продавец тихо заплакал, а огорченный увиденным Ли-Шен ушел домой, забыв про маринованный бамбук.

Но чем ближе он подходил к дому, тем сильнее становилось распиравшее его чувство гнева. Оно росло со скоростью не маринованного бамбука. Он все более и более утверждался в желании наказать наглеца!

Дома он собрал вокруг себя сыновей и объявил о своем решении.

– Кровь моя горяча и требует отмщения! Найдите мне этого японца, и я лично отдавлю ему ногу!

Добрые сыновья, бросив домашние дела, побежали разыскивать негодяя, но у них ничего не вышло. Стражники рассказали, что видели человека, как две капли воды, похожего на разыскиваемого братьями. Тот несся по главной улице селения, нещадно нахлестывая бедного рикшу. Стражники так же рассказали братьям, что зовут японца Фэнь, и что он является главарем недавно перебравшейся из Иокогамы в сей благодатный край гангстерской шайки!

Надеясь на везение и свои крепкие ноги, братья обежали селение и ближайшие окрестности, но удача отвернулась от них. Не помог даже в кровь исхлестанный рикша, что попался им навстречу – Фэнь выскочил из тележки на повороте и сиганул в кусты, естественно не заплатив ни одной монеты, пусть бы хоть даже и фальшивой.

Злой японец пропал.

Часа через полтора сыновья собрались на опушке леса, чтоб посоветоваться.

Под умиротворяющий шелест бамбука, трущегося стволом о цветущую сливу, старший брат обратился к ним.

– Наш отец стар. Хотя дух его крепок тело его немощно. Мы должны сами найти негодяя и отдавить ему ногу!

Никто из братьев не возразил. Воля родителя была для них законом.

– Только вот где его нам искать? – вслух задумался средний. – Японцев, конечно, меньше чем нас, китайцев, но все же столько, что ни на руках, ни на ногах пальцев не хватит, чтоб всех пересчитать…

– Верно, – нахмурился старший, – пока до последнего дойдешь, так, пожалуй, и забудешь, как этот самый Фэнь выглядит…

Старший и средний братья начали размышлять и строить планы по наиболее легкому пересчету японцев, а младший начал думать. Мысль его бежала стремительно, поднимая волосы на голове.

– А может быть нам искать только толстых японцев, к тому же покрытых татуировкой? – предложил старший.

Средний посчитал мысль гениальной и бросился к старшему целоваться, а младший все молчал.

Он не считал высказанную братом мысль гениальной, ибо не может быть в мире так, чтоб в одном месте появились сразу две гениальные мысли, а у него как раз и была мысль, каковую он таковой и считал…

– Что делает хозяин лавки, когда видит, что огонь подбирается к его товарам? – спросил он у братьев. Чувство собственности у братьев было развито ничуть не меньше чувства собственного достоинства, и они не сговариваясь и даже не переглянувшись, ответили:

– Он спасает свое добро!

– Правильно, – согласился с ними младший брат. – Это и есть решение! Мы подожжем лавку, и подождем, когда прибежит ее хозяин!

После недолгого неловкого молчания средний брат все-таки спросил:

– Если мы сожжем лавку, то кому мы будем продавать красную рыбу и где станем покупать предметы роскоши? Что-то я не пойму…

– Нет, ты понял, но не так, как нужно, – поправил старший брат. – Он, верно, хочет, чтоб мы подожгли какую-либо другую лавку…

– Где ж мы найдем другую лавку, если она одна на все селение? К тому же как можно найти лавку не найдя ее хозяина? Нам-то нужна лавка, ключи от которой в руках у Фэня!

– О, братья! – чуть улыбнувшись, отозвался младший брат. – Видно, напрасно я рассыпал перед вами бисер своего красноречия и учености, выражаясь фигурально. Скажу прямо и безыскусно! Нам нужно начать истреблять шайку Фэня и тогда он сам придет к нам..

– Просить пощады! – восторженно закончил на младшего средний брат. – Эта мысль достойна того, что написать ее маковым соком на спине лосося!

Младший брат не стал поправлять среднего. Он просто довел мысль до конца.

– Мы перебьем шайку Фэня, и он сам упадет к нам в руки!

– Ха! – сказал Старший брат. – Как же мы истребим ее, если среди нас нет ни одного истребителя, о самый мудрый из Младших Братьев?

Но младший брат уже подумал и об этом.

– Мы принесем в жертву Великим Злым Богам печеную репу и они помогут нам!

Дождавшись полнолуния, братья пошли к пагоде Цинь-Ву и в самую полночь стали творить обряд вызова Страшного духа…

…Если жизнь тебя бросает из страны в страну, если ты не успеваешь вытряхивать из складок одежды пыль далеких дорог, если ты ешь, что попало и пьешь, что нальют, то не приходится удивляться, что и ночевать тебе приходится, где придется.

Вчерашним днем Ирокезовым пришлось пройти больше обычного – не желая ночевать в горах, они шли чуть не до полуночи, чтоб дойти до какого-нибудь человеческого жилья. Сын ругался, но Ирокезов-старший все пер вперед, не обращая на него никакого внимания и младшенькому волей-неволей пришлось следовать за папашей.

В конце концов, они наткнулись на какую-то стену. Ирокезов старший воспрянул духом и совсем хотел уж поискать вход за ограду, но сердитый сын двумя ударами проломил ее вошел внутрь.

– Все! Я пришел! – объявил он внутри. – Если хочешь идти дальше или иди один, или неси меня на руках.

Упрямство сына уже стало притчей во языцах и Ирокезов старший смирился.

Отыскав место посуше, они выгребли из карманов остатки съестного и, сокрушенно вздыхая, честно разделили их между собой. Потом они улеглись на какой-то рухляди, ожидая пришествия сна. Звездное небо над головой тихонько кружилось, рождая великие мысли, и глаза под шепот светил смыкались все крепче и крепче, но тут совсем некстати запахло печеной репой, и раздались чьи-то настойчивые голоса.

Они причитали если не жалобно, то настойчиво.

– Зовут кого-то, – сонно сказал Ирокезов старший. – Беда, видно у людей…

– Они ее накличут, – мрачно возразил сын. – Кто ж там так по ночам орет?

На зов вышел Ирокезов Старший. Впотьмах он не разобрал, что там такое творится, и несколько секунд тупо таращился в темноту, стараясь понять, что же его разбудило.

– Что там, папенька? – спросил Ирокезов младший. – Неужели там есть те, кому жизнь недорога? Неужели еще кого-нибудь на ночь глядя, убивать придется?? А потом еще и идти руки мыть???

Хотя шорох цветущего бамбука почти заглушил слова, но все же братья-лишенцы поняли главное – обряд удался!

От этих слов злого духа братья пришли в себя, и совсем уж было, собрались скрыться в испуге, как младший лишенец возвысил голос.

– О Великий Злой дух! – сказал он, когда в дверях пагоды показался еще не злой, но уже довольно сердитый Ирокезов младший.

– Это ли я злой! – засучивая рукава, начал он. – Это я пока не злой еще, а сердитый!

Говоря, он все ближе подступал к лишенцам.

– Был бы я злой, я бы вас поубивал безо всяких разговоров… А я вот говорю с вами, свое терпение испытываю…

– Мы взываем к вам, Злые Духи… – сказал младший лишенец, протягивая Ирокезову младшему несколько кусков печеной репы. – Мы пришли к вам за помощью…

Репу Ирокезов младший взял.

– А мы пришли в надежде выспаться и поесть, – прочавкал он несколько смягчившись от репы. – Ночью, молодые люди, спать полагается, а не взывать о помощи.

– Судя по твоей упитанности, – добавил Ирокезов старший – ты вовсе не бедствуешь!

– Мы пришли просить вашей помощи против злого японского разбойника!

– Злого?

– О-го-го какого злого!

Ирокезов-младший не расслышал в изданных лишенцем звуках ничего понятного, и попытался уловить хоть что-то знакомое.

И поймал.

– Го? – переспросил он.

Младшенький понял, что Его Величество Случай приоткрыл перед ним дверь удачи и, не раздумывая, сунул туда ногу.

– Го-Го! – повторил он, словно эхо.

– Старый самурай, похожий на сморщенную сливу, сваренную в уксусе? – уточнил Ирокезов старший. Глаза его неприятно прищурились. Младшего брата внезапно озарило, что не согласиться с ним, означает рискнуть чем-то значительно большим, нежели исполнение отцовского желания. И он согласился со злым духом.

– Да!

Но, все же он был хорошим сыном, и честным человеком и поэтому добавил.

– Только он сменил внешность и стал моложе и толще.

Ирокезов младший посмотрел на него удивленно, и младший брат торопливо добавил:

– Зато опознать теперь его можно по цветной татуировке во всю спину!

– Татуировка? – заинтересованно спросил Ирокезов-младший. – Яка така татуировка?

– Да. Бабочка махаон на цветущем кустике земляники.

– Крылья бабочки распахнуты на три четверти? – поинтересовался из темноты папенька.

– Да. Отец еще говорил, что нигде не встречал такого прелестного изумрудного цвета плодоножек у полусозревшей земляники! – восторженно согласился младший лишенец.

Ирокезовы переглянулись.

– Иокогамская школа, – сказал папаша. – В квартале Рюмэй есть только три человека, которые могут так мастерски передать томление созревающей земляники под солнцем.

– Два, – поправил его сын. – Карапаки-сан умер двенадцать лет назад. Ты забыл.

– Да, я забыл, – согласился с ним отец. – Тем легче… Ты смотри, как жизнь поворачивается! Где он?

– Чтоб он пришел, надо поджечь лавку, – напомнил средний лишенец. – И тогда…

– А где лавка-то? – Заинтересовался сын. Репа кончилась. А в животе по-прежнему было пусто. Да и с огнем он любил побаловаться. Особенно ночью.

– В селении…

– А что тут город рядом? – оживился Ирокезов младший, выстроив в голове логическую цепочку – город – лавка – еда – пиво.

– Рядом, – подтвердил средний лишенец. – Селение…А там лавка.

До селения оказалось совсем близко. Ирокезов Младший немного поворчал на папашу, что сбился ночью с пути, но так, что папаша не услышал его. В селении они сразу пошли в лавку.

За выбитой дверью они сразу же наткнулись на хозяина лавки. Хлюпая носом, он сказал.

– Фэнь только что ушел, забрав с собой всю красную рыбу и два последних ящика пива «Асахи».

Младший лишенец помог ему подняться.

– Что он сказал?

Утерев кровавую соплю, хозяин ответствовал.

– Он еще произносил ругательное слово «пикник»!

Ирокезовы переглянулись. Мыли их, словно собаки, бежали по одному следу. Тем более слово «пикник» было им хорошо знакомо…

– Берег моря! – выпалил Ирокезов младший, ударяя кулаком по крышке бочки с квашеной редькой и запуская туда руку.

– Или лесная опушка, – внес коррективы Ирокезов старший, сдвинув обломки в сторону и так же зачерпнув горсть. – Там тоже, знаешь ли…

Вертевший головой от одного к другому младший лишенец вскинул руку, и затряс ею, привлекая внимание героев.

– Я знаю место, где есть и то и другое!

Ирокезов старший задумчиво снял со стены кольцо сухой колбасы и откусив начал сосредоточенно жевать. Лавочник смотрел на него с любовью и уважением.

– А девки с ним были? – прожевав, спросил он.

Лавочник кивнул.

– Тогда точно опушка, – твердо сказал Ирокезов старший. – После пива барышню в кусты завалить – милое дело…

Компанию пикникующих они нашли по женскому визгу. Через кусты видно было, как по-европейски одетые барышни безо всякого стеснения виснут на шеях у гангстеров.

– Разврат, – прошептал Ирокезов младший. Осуждения в его голосе не было. Он бы еще посмотрел на то, как развиваются отношения между девушками и гангстерами, но тут некстати вклинился папаша.

– Пиво… – пробормотал он ставшим неожиданно сухим голосом. Подобрав бесхозно лежавший под ногами стволик бамбука, он выскочил на полянку. Разбойники, никак не ожидавшие тут наткнуться на неприятности, повернулись к нему. Не говоря им плохого слова, папаша поддел шестом ближнего и отбросил его за деревья. Второго он, хоть и не обучался в Шаолине, классически развернувшись, поддел другим концом шеста и, словно бильярдный шар, выбил с поляны.

Девушки легкого поведения с неодобрительным визгом разбежались.

– Ну, вот… Половина победы уже за нами, – сказал Ирокезов Младший, провожая их взглядом. – Осталось найти другую половину…

– По-моему это не он, – сказал папаша.

– Догоним сперва, потом разберемся!

– Хватай его! А то убежит! – заорал средний сын Ли-Шена, почувствовавший уже сладость победы. Он не смотрел на девушек, а на отцова обидчика.

О!!! Фэнь не зря был вожаком шайки! Ему хватило одного взгляда в горящие глаза Ирокезова старшего, чтоб понять, чем закончится эта пирушка, если он задержится тут еще на секунду. Легкость, с которой незнакомцы расправились с его товарищами не просто пугала. Она повергала в ужас!

Не дожидаясь, что с ним сделают что-нибудь такое же скверное, Фэнь выпустил из рук красную рыбу и ничком упал в кусты.

– Вон он! – приплясывал на откосе Старший лишенец, тыча указательным пальцем куда-то вниз. – Вон он бежит!

Ирокезов старший не бросился следом, а задержался около ящика с пивом.

– Не убежит… Куда тут бежать?

Погоня продолжалась до самого края земли. То есть до края континента, конечно.

Но там, где она по всем законам жанра должна была закончиться, она не закончилась. У Фэня оказался в рукаве козырной туз. Прыгая по скалам словно горная козочка он добрался до берега и прыгнув в припрятанную лодку, не жалея сил заработал веслами. Лодка быстро понеслась, в сторону страны Восходящего Солнца, где на горизонте маячили громады миноносцев Императорского флота.

– Он уйдет! – вскричал воодушевленный половиной победы младший лишенец.

– Да куда ему идти? – лениво поправил Ирокезов младший. Выпитое пиво сделало его благодушным. – Если только на дно…

Он поднял камень и взвесил его в руке и лениво бросил следом.

За кормой лодки поднялся фонтан брызг.

– Недолет, – прокомментировал папаша, щепочкой выковыривая из зубов кусочки красной рыбы.

Ирокезов младший подобрал еще одни обкатанный морем булыжник и метнул чуть сильнее. Однако, орошенный морскими брызгами беглец тоже прибавил и камень канул в море.

– Недолет…. Мало каши ел…

Это звучало уже издевательски. Ирокезов младший пробежался по берегу и принес гранитную глыбу, величиной с половину себя.

– С запасом кидай, – посоветовал папенька. – Чтоб уж если не камнем пришибло, то волной захлестнуло…

Упершись пяткой в гальку Ирокезов младший несколько раз крутанулся, нагнетая в руку небывалую силу и отпустил камень в полет. С гулом рассекая воздух, тот понесся над морем, изредка рикошетируя от водной глади…

Ирокезов старший считал рикошеты.

Ирокезов младший искал глазами всплеск и не находил его.

– Попал? – спросил он папашу.

– Попал, – сообщил тот после секундной заминки. – В корабль попал… Хорошо попал…

В голосе его была не то что бы зависть, но искреннее уважение. На их глазах корабль на горизонте разломился надвое и погрузился в морскую пучину.

– Нифига себе! – озадаченно почесал голову Ирокезов младший. – Это я?

– А то..

– А зачем это я?

На горизонте сверкнуло, корабль окутался плотным дымом и через несколько секунд до берега долетел грохот артиллерийского залпа.

– Что это они? – спросил ничего не понявший сын.

– А я знаю? – отозвался папаша. – Пошли назад. Там еще пиво осталось…

Не обращая внимания на лишенцев, они поднялись наверх. А братья остались на берегу, зачарованные начавшейся артиллерийской дуэлью двух Имперских флотов. Японского и Российского.

Так из-за недоразумения началось печально знаменитое Цусимское сражения.

Девяносто шестая история.

Ирокезовы вышли из спускаемого аппарата часа через полтора после посадки. Может быть Ирокезов младший выскочил бы и раньше, но папаша строго-настрого запретил ему покидать корабль.

– Пятки сожжешь, – ответил он на вопрос сына старой остротой, оставшейся в его памяти с тех времен, когда ракеты летали еще на керосине. На самом деле Ирокезов старший хотел осмотреться и поесть перед выходом. Пришлось Ирокезову младшему смириться и вернуться к стихосложению, страстью к которому он последнее время страдал. Вследствие этой пагубной страсти он теперь старался говорить в рифму, чем нервировал папеньку.

Еще подлетая к планете, они знали, что там есть кислород, есть вода. Знали длину местных суток и тьму других характеристик планеты, но Ирокезова старшего волновало другое… Уже третий год болтался он с сыном по окраинам шестого спирального рукава и еще ни разу им не повстречалась планета с разумными формами жизни. Временами он думал, что его научный оппонент, профессор Танзильского университета Грек Саркипулос все-таки прав. Тот утверждал, что по ряду причин жизнь в спиральных рукавах не может развиться до стадии разумной, однако Ирокезов старший не верил ему и продолжал поиски.

Корабль сел крайне неудачно – в какой-то старый кратер. Теперь его стены отгораживали корабль от окружающего мира. Поэтому, когда пыль осела, Ирокезов старший хотел, было выпороть сына за столь неудачную посадку, но передумал, решив, что попасть в центр стометрового круга пролетев бессчетное число километров не легче, чем найти планету с разумной формой жизни.

– Теория вероятности за нас, – объявил он сыну вместо порки. – Вот увидишь – нас ждут приятные неожиданности.

– Никакой веры ей нет, этой теории, – проворчал сын. – Опять, как в прошлый раз, ни поесть толком, ни выпить на этой территории…

Но папаша как в воду глядел. Поднявшись на стену, они сразу же различили внизу творения инопланетного разума.

– Там, вдали, за рекой, какие-то строения… – удивленно сказал Ирокезов младший. – И среди них наверняка есть питейное заведение!

Ирокезов старший тренированным глазом тут же определил – шестое строение к востоку, во-о-о-он то, с желтой тряпкой – и есть питейное заведение.

Сомнений не оставалось ни капли. Впереди их ждала неизвестная цивилизация.

Профессор Саркипулос был посрамлен. Желая отметить победу в научном споре и установить более тесный контакт с представителями чужедальней цивилизации Ирокезовы начали поспешно спускаться вниз.

Странное существо – человек!

В погребах «Дурынды» было довольно горячительных напитков. Богатейший их ассортимент был представлен и древней, почти легендарными «Московской» и «Марсианской горькой» и новоизобретениями, вроде «Второй составляющей осцилятивного кольца Сатурна». Но страсть к знанию толкала их в неведомое.

Ирокезов старший знал, что самые прочные контакты завязываются не в академиях и научных учреждениях, а в местах морального разложения аборигенов. Там и только там можно было ощутить реальное состояние общества, оценить ксенофобию и почувствовать толерантность общественного организма…

Инстинкт не подвел героя, но удивил.

Открыв дверь, он остолбенел. Заведение было битком набито существами различного внешнего вида и конфигурации. Большая часть их была в скафандрах, и из этого Ирокезов младший заключил, что все это не местные жители, а их с папенькой коллеги – исследователи мировых пространств реактивными приборами. Над стойкой, на стене висел плакат, написанный на линкосе. «Привет участникам бессрочной конференции первооткрывателей…» Вместо последнего слова была огромная клякса. Похоже было, что написанное первоначально слово зачеркивалось и исправлялось другими. Понятно было, что там должно было быть название, но прочесть его было невозможно.

Ирокезовы переглянулись. Одно это уже говорило о многом.

Кроме транспаранта были и другие признаки неблагополучия. Космонавты хватали друг друга за грудки, сыпали взаимными оскорблениями.

Поначалу на Ирокезовых никто внимания не обратил. За эти несколько минут Ирокезов старший понял, что предметом спора как раз и является замаранное слово – название планеты, а так же выяснение кто же первый ее нашел.

Как выяснилось, случилось невероятное. Практически одновременно тридцать семь космических кораблей сели на эту планету.

– Зря я, что ли я предрекал такой конец этой истории? Нет никакой веры твоей теории! – пробормотал сын, но отец его не стал слушать.

Одни кричали, что первыми вышли на круговую орбиту и сбросили вымпел на поверхность, другие вопили, что первыми приземлились, третьи, перекрывая первых двух кричали, что раньше всех установили контакт с аборигенами. Кто-то обиженный сильнее всех кричал, что «контакт с аборигенами – ничто, а я первый с администрацией договорился…» Кто-то тряс бортовыми журналами, в которых тоже были зафиксированы приоритеты и требовал «самого тщательно расследования преступления». Ирокезовы поспели в самый напряженный момент. Бессрочная конференция грозила перейти в межпланетный конфликт.

– Я не потерплю ущемления прав своей родины! – через одного орали покорители Вселенной. Другая половина в это время набирала в грудь воздух, чтоб крикнуть то же самое.

Мешкать было нельзя.

Ирокезов старший прошел сквозь толпу, и встал под плакат. Его узнали, и шум сам собой затих…

– Чего не поделили, герои?

Взрыв возмущенных воплей был ему ответом. Ирокезов старший рассмеялся.

– Вам еще малость тут подискутировать, и начнете вы друг в друга ножи совать. Знаю я вас, горячие головы… У меня есть предложение. Первооткрывателями считать не первых, а последних. То есть меня с сыном.

Он махнул рукой в сторону двери, где стоял сын. Толпа оглядела Ирокезова младшего, дальновидно загородившего выход. Кто-то произнес.

– Дождались, идиоты… Их двое, а мы одни… Нам с ними не справиться…

– Верно, – подтвердил Ирокезов старший. – И чтоб закрыть вопрос о названии, назовем мы ее на местном наречии. Как это будет по-местному?

Из толпы грустно подсказали.

– Полиноза.

– Ну, вот и договорились. Возражений нет?

Конечно же, их не последовало…

Так, путем мудрого вмешательства Ирокезовых был предотвращен межпланетный конфликт и посрамлен профессор Саркипулос.

После столь мудрого решения Ирокезовы, в целях применения враждующих сторон, организовали благотворительный бал-маскарад, на котором Ирокезов младший зачитал фрагмент сочиненной им поэмы о благородном доне Реборде.

Сага о благородном доне Реборде.

 
Где Сатурн бледно-зеленый гравитацию развесил, жил в вигваме Дон Реборда.
Молодым он был и сильным.
Все окрестные соседи уважали и любили,
Ибо был он гласом Божьим – Мировым судьей в округе.
Где бы ни был Дон Реборда
В час ли лунного восхода, или в час грозы жестокой
В час, когда с колец Сатурна самородки выпадают…
Где бы ни был он – повсюду был любовью всенародной он взлелеян и окутан…
Отличаясь среди прочих, он носил двойной скафандр поперек с каймой стальною и оплечья из титана.
Воротник в смарагд оправлен.
С перепадом кси-энергий он блистал как глаз Покоса – астролетчика из Мекки.
Мог довольным быть Реборда и судьбу не проклиная жить в довольствии и счастье,
Если б не рассказы Шона, одноглазого бандита…
Из тюрьмы не вылезая, обладая красноречьем
Он сумел зажечь в Реборде тягу к дальним приключеньям и толкал его украдкой на зазорные идеи.
От его рассказов дивных, сексом сдобренных и страхом загоралась кровь Реборды, с жаром в голову бросалась, а в его сознанье буйном проносилися картины сходством даже не родные с делом судопроизводства.
Видел он в бреду планеты на поверхности которых мрака пузыри носились и друг друга пожирая беззастенчиво плодились.
Видел джунгли Бесгамона, сына славного Станида, что сияет на востоке в час восхода и заката.
Он мечтал об океанах, жарким оловом кипящих, на горячем Кре, который через семь тысячелетий проносился сквозь светило, прошивал диагонально толщу нестабильной плазмы…
Сладкой жутью дух смущая, достигал своим соблазном долгожданной этой цели сладкогласый Шон разбойник…
Он придумал ход коварный, код узнав к дверям защитным, свой свершил побег как Комис, ночью, в час седой Кошиды
Стражей избежав проворных, силовых полей завесу разметав как паутину он исчез, оставив только надпись на стене темницы.
Обращаясь к свету мира, к благородному Реборде написал седой разбойник, похититель аппаратов, электронных схем грабитель стену измарав жестоко, выжег искровым разрядом.
 
 
«Благороднейший Реборда!
Вы мудрейший из великих,
Величайший из премудрых!
Вы должны понять бродягу после всех моих рассказов.
В жизни много повидал я и рассказы эти – опыт. Опыт трудной, долгой жизни. Опыт кровью окропленный.
Нет ни слова лжи в рассказах.
Пусть тупые домоседы обвинят меня. Припомнят, как пропали блоки вкуса с кухни славного Токоса…
Их не слушайте, Реборда!
Был я вором! Был и буду!
Но порочная наклонность не заглушит любопытства.
Не могу вам дать совета. Старше вы по положенью, званьем выше, род древнее, но все ж дам совет.
Не первым это будет прегрешеньем против нравов и законов.
Отправляйтесь в путь, Реборда.
И проверьте расстояньем, трудностью и риском смелым свой характер, добродетель…
Утолите жажду жизни, что вас гложет каждодневно!»
Строки те прочтя Реборда побледнел.
Удар был точен.
Знал бандит седобородый бить в какое место нужно, чтоб удар дошел до почек, до хребта до станового и до самой главной жилы.
И с тех пор поник Реборда.
Взгляд тусклее стал, и даже несравненный блеск оплечий стал темнее света ночи.
Как же быть ему?
Не знал он.
Сердце бы спросить, не разум.
Сердце, словно птица Киви, та святая Божья птица, что лишь ходит, не летает, в небо рвалась, к приключеньям. Разум же не знал, в какую сторону ему податься.
Вроде тоже рвался к звездам, но привычка к тихой жизни на цепи его держала.
Так томился Дон Реборда и друзья его томились, ибо двойственность натуры – Богом данное начало в нашей жизни – тяготило их друг к другу и, общаясь меж собою, грусть себе передавали.
И тому примеров много в окружающей природе – в час, когда заходит Солнце и в природе наступает время сна и время неги, только горы лишь мгновенье ослепительно сияют снеговой своей вершиной.
А еще секундой позже наступает время мрака.
Только звезды озаряют чуть заметным блеском скалы.
Так и среди нас бывает. Если нету приложенья силе, доброте, таланту человек умрет при жизни, не познавши основного – не познав сиянья мира, ощущая только радость бытия, но не творенья, головой своей, руками.
 
 
Головою был Реборда в том товариществе дивном. Был по роду головою, по достоинству и чину.
И постольку лишь поскольку не встречаются в природе тело с большими главами, разве Сатаны творенья могут вжиться в образ мерзкий, до восьми голов и больше на плечах своих таская то могу назвать Дакрила, сына мудрой Гитти-Гюмис сердцем, правую рукою, а возможно что и почкой.
Третий друг – Сэвер отважный, самый юный и счастливый был отмечен Божьим даром: мог читать людские мысли по рукам, глазам и ногтям.
Применяя каждодневно свой талант на благо ближним, он снискал себе известность как помощник бескорыстный для Реборды и судейских.
Так в тоске они бродили, наводя кругом унынье, заливая мраком скорби настроенье у соседей. И настало вскоре время, что в округе с населеньем, исчисляемым мильеном, вы не встретили б улыбки и у Малого Ребенка.
Не звучали больше песни, сам эфир молчал нахмурясь, только грозовых раскатов было слышно громыханье.
Технократы цепенели и во вверенных машинах исправляли неполадки, о прошедших днях тоскуя.
 
 
Дон Реборда погруженный, в свои думы повсеместно, обращал на то вниманье ну не больше чем на звезды.
Много ль, мало ль их на свете нам заметить очень трудно и об их расположенье знают трое. Только трое – астроном, поэт, влюбленный.
Где уж нам в грехах ходящих наблюдать за светом неба, за небесным покрывалом, изрисованным звездами?
Но за молодостью сила, время на нее играет, и несчастье, словно камень источает и уносит током времени, стремленьем вдаль минуты за минутой.
Снова всходит Солнце в небе, разгоняя мрака тучи и светлеет жизнь земная, орошенная лучами.
Подчиняясь тем законам рассосалась грусть Реборды.
Словно острием тарана он разбил ее решеньем следовать совету Шона.
Есть решенье!
Что тут может прекратить теченье воли?
Что бы изменить решенье благородного Реборды нужен был бы взрыв галактик, или же разбить темницу, распустить на волю мерзость, заполняющую своды.
Человек своею силой похваляясь пред Пространством жалкий червь в сравненье с силой, выдвигаемой Природой.
Где найти замену Солнцу?
Человек не в силах сделать Солнце новое, Природа ж их имеет в изобилье и себе позволить может разнести десяток в щепы не заботясь об итоге.
Что такое цифра десять по сравнению с остатком– бесконечностью природной?
А в тюрьме с побегом Шона всю утроили охрану и добавочными рвами окружили помещенье.
Посветлел лицом Реборда и когда сезон убийства метеорными дождями, что летят со Скорпиона жалом в сердце направляясь миновал, велел готовить он корабль быстроходный, оснащать его всемерно и снабдить запасом знатным пищи, разных инструментов.
Сам же взялся он уладить политические тренья, чтоб корабль без помехи долетел, куда им нужно не встречая затруднений.
Что такому человеку политические дрязги?
Тут же он послал курьеров к Князю Тьмы – Сурен-те-Уру. С каждым он послал подарок с пожеланьями здоровья.
С первым он послал радону, со вторым – каменьев разных, с третьим– ковш, с каймой резною из европия простого…
Тех курьеров в общей сумме он послал 612, и с последним дал прошенье «О не ставленье препятствий».
Долго не было ответа, но не пал Реборда духом. Верил он в звезду, с которой был судьбою крепко связан. Знал корысть Сурен-тен-Ура и пристрастие к радону и к каменьям самоцветным, гамма кванты испускавшим.
Так и есть.
Через неделю прибывают все курьеры, все, числом 612, и у каждого в кармане – разрешение на выезд! – Хэй! – воскликнул Дон Реборда. – Слав князю тьмы! Но что же делать мне с бумагой этой?
Мне нужна одна лишь только.
Но немного поразмыслив все ж решил их все оставить в память о Сурен-те-Уре.
Больше не было препятствий!
Все разрешены вопросы и не видно разногласий.
– В путь! Скорее в путь! – воскликнул истомившийся Реборда. – С нами Бог! Святые духи не оставят нас во мраке!
 
 
Дон Реборда был наследник прадеда – Хорея Клида.
Того самого Хорея, что нисколько не робея пошатнул рукою смелой и законы гравитаций и незыблемость Вселенной.
Клид Хорей своим полетом дал возможность всем землянам вырваться в простор Галактик и увидеть нашу землю, а увидев пропитаться к ней любовью благодатной.
И взглянул в иллюминатор Дон Реборда увидал там, как мерцала слабой точкой дорогая его сердцу, словно Кимоно Эльвира, Славная Земля– планета, породившая плеяду космолетчиков– скитальцев…
Грусть прокралась к Дону в сердце и, наделав бед нимало, растревожив ему душу пробралась до самых почек.
Вдруг раздался киргофона вой угрюмый в кабинете.
Дон привстал, нажал на кнопку. Засветившись в полумраке, словно в сумрачном тумане предрассветная полоска голубого неба, змейка расплылась, и на экране как в аквариуме сидя, показался Фил Канистра из моторного отсека.
 
 
Весь нахмуренный сидел он, и приятный взгляд канистры говорил, что озабочен он жестокую заботой.
Сфокусировав протонов разбегающихся звенья, взгляд вонзил Дон в глаз Канистры, так, что вскрикнул с непривычки Фил, испуганный начальством.
– Слушай, Дон, моторы в норме и горючего достаток, только гамма-компенсатор отклонясь на три деления, знать дает о недостатке в плазме гамма-клапейронов.
Бровью шевельнул Реборда.
– Разве это так серьезно? Неужели ты не знаешь, что избыток клапейронов говорит о нестабильном зажиганье в трех цилиндрах?
Поклонился Фил Канистра из моторного отсека и ответил капитану:
– Это знает каждый школьник и премудростям подобным я обучен с малолетства, но беда не в том, Реборда, что замечен недостаток, а в заклиниванье стрелки головного аппарата для отсчета клапейронов!
Губы сжал тогда Реборда и подумал:
– Небо, небо! То не добрый знак от Бога. Так ведь можно и погибнуть, не узнав, чего желаешь.
Но собой вполне владея – не бледнея, не краснея он кивнул– «Тотчас исправить!»– и исчез с его экрана.
Вот уже и неисправность!
Дон прошелся по каюте и взглянул в иллюминатор, ставню отведя рукою.
За стеклом во мгле пространства Солнца жаркие висели и вливали вместе со светом бодрость в страждущую душу.
В голове подобно вспышке мысль прекрасная явилась: – Я живу! Живу той жизнью, что хотел себе доставить. Здесь опасность, искушенье впасть в немилость пред богами… И возможность не вернуться, умерев от наслаждений, или просто заразиться и погибнуть черной смертью.
– Да– сказал с тяжелым вздохом и прикрыв иллюминатор вышел в кубрик корабельный.
– Где же ты пропал, паскуда, – закричал Дакрил оттуда. Он сидел и наливался пивом Гайворона Стина.
Не ответил Дон Реборда.
Проходя по коридору в размышлении туманном, он в рассудочном согласье понял: – Жить, так уж как надо! Выполнять закон природы давшей нам глаза и ноги, руки, что бы все ощупать.