Текст книги "Альтернативная история всего (СИ)"

Автор книги: Владимир Перемолотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Он запнулся и добавил для убедительности.

– Роза ветров, понимаешь ли…

Капля долбит камень. Ирокезов младший нудил, нудил и в конце концов папаша сдался. Махнув рукой на сына, он сказал только.

– Твое упрямство, сынок, уже было причиной некоторых несчастий, и, без всякого сомнения, станет причиной еще очень многих. Говорят, что со временем люди умнеют. Тебя это, видимо не касается. Тебе нужна хорошая взбучка.

Ирокезов младший для видимости согласился и спустя три дня утренний бриз потащил семейную лодку из Амстердамской гавани в любезное его сердцу «неведомое».

Верный своему фатализму Ирокезов младший закутался в одеяло и уснул. Ирокезов-же старший сел на корму дышать свежим воздухом. Скрипела мачта, хлопал парус, ветер посвистывал в щелях между бочек с солониной. Баркас несся вперед, рассеивая справа и слева от себя тучи брызг.

Некоторое время Ирокезов старший, покачиваясь как китайский болванчик, наблюдал, как скрываются за горизонтом шпиль ратуши и мачты кораблей, стоящи в гавани Амстердама, а когда город и мачты скрылись за горизонтом он, достав зрительную трубу, начал разглядывать горизонт.

Горизонт был пуст, как дыра.

Пуст так же, как был пуст в тот день, когда Господь отделил твердь от хляби и задумался, что же делать дальше…

Ирокезову стало грустно.

– Отчего же это мне так тягостно? – начал вслух размышлять Ирокезов папа. – Отчего это у меня такое нездоровое томление на душе?

Несколько минут он размышлял над причинами обуявшей его тоски, но ничего не придумал и совсем расстроился.

Сын спал.

Можно было бы, конечно разбудить его и подраться, но подумав, он отложил этот вариант «на потом». Более интересной он признал мысль о рыбной ловле.

Вскрыв бочонок с солониной, он насадил кусок мяса на хороший кованый крюк и опустил снасть в море. Минут десять он держал веревку в руке, ожидая, что вот-вот она дернется, суля либо диетический завтрак, либо, на худой конец, развлечение, но ожидания не сбылись….

Тогда привязав веревку к носу лодки, но, не утратив оптимизма, сел рядом. Улыбаясь, он представлял какое, вероятно, странное зрелище представляет собой кусок солонины, стремительно летящей над морским дном. Он даже почувствовал желание нырнуть и полюбоваться этим, но опять передумал. Гораздо забавнее было представлять это мысленно. Прикрыв глаза, он въявь увидел, как стремительно летит во тьме кусок солонины и как, сужая круги, подкрадывается к нему черная, почти невидимая в морской глубине громадная тень…

Когда лодку рвануло, Ирокезов старший удовлетворенно хмыкнул. Если он и спал, то сон оказался в руку.

Канат натянулся. Лодка даже немного просела. Ирокезов старший ухватился за нее рукой, пробуя приподнять, но натянутая как струна она не поддалась.

«Здорова, верно», – подумал Ирокезов. Несколько минут он пробовал бороться с рыбиной, но где там. Рыба была сильна как стихия…

А в остальном она вела себя примерно. Не ныряла, не металась из стороны в сторону. Поняв, что с ней ему не совладать Ирокезов старший потерял к ней всякий интерес – с какой, скажите, стати, обращать внимание на то, что тебе недоступно и даже невидимо. Сперва он даже хотел обрезать веревку, но тот факт, что рыба тащила лодку в туже сторону, куда ее гнал ветер, утешила его. Не желая долго оставаться на воде, он рассчитывал, что вместе с рыбиной они быстрее доберутся до цели, какой бы странной и далекой она не была.

Почти так и случилось.

Только произошло это не через 2–3 дня, как на это рассчитывал Ирокезов старший, а только месяц спустя. Все это время лодка непрерывно двигалась к югу, оставляя за собой градус за градусом, параллель за параллелью.

Однажды утором Ирокезов старший проснулся от неприятного сна. Ему приснилось, что он участвует в соревнованиях по поднятию тяжестей, и вдруг громадная горячая гиря упала ему на грудь, сдерживая дыхание. Он попытался сдвинуть ее, но не мог. Гиря становилась все тяжелее и тяжелее и… он, наконец, проснулся.

Когда он открыл глаза, гири у него на груди, конечно, не оказалось, Душный тропический зной окружал лодку трепещущим маревом, а в дрожащем мареве виднелся торчащий из моря остров. Истосковавшийся Ирокезов старший водил глазами по острову, словно языком по леденцу.

– Ух ты… – раздалось за спиной Ирокезова старшего. – Знамение….

Это сын проснулся и увидел остров. Сев за весла он уверенными взмахами повел лодку к острову. Миновав полосу прибоя, он прямо с лодки прыгнул в бурлящие волны.

– Вода хороша… – сообщил он, отцу вынырнув на поверхность. Тот укоризненно покачал головой.

– Кто другой на твоем месте земле бы радовался, а ты «Вода! Вода!»

Осторожно, стараясь не перевернуть лодку, он спустил с лодки одну ногу, потом другую. С легким кряхтением он расправил уставшие члены, утвердившись на дне обеими ногами. Вода тут доходила до пояса. Секунду подумав, он упал в воду. Высунув голову, сообщил сыну.

– Если что и есть хорошего в твоей воде, так это то, что она около берега…

Сын не стал спорить.

Приятно мокрые они вытащили лодку на берег. В десяти шагах впереди из белого песка торчали пальмы, дальше от берега их окружал густой подлесок, в котором Ирокезов младший тут же затерялся как вошь в шерсти.

– Бананы! – донесся его голос.

– Все бы тебе жрать, – с неудовольствием крикнул в ответ папаша, хотя и сам был не прочь разбавить надоевшую солонину фруктами. – О душе бы лучше подумал…

Сын не замедлил отозваться.

– Во-первых, не жрать, папенька, а от цинги спасаться, а во-вторых – с чего ты взял, что я о душе не думаю? Знал бы ты, как она у меня бананам радуется!

Сбросив с плеч усталость морского путешествия, Ирокезовы направились к высившемуся посреди острова жерлу вулкана.

Дорога шла через лес. Они не придерживались никакой из тропинок, изредка пересекавших чащу в разных направлениях, и шли напролом. Разнообразие растений тут радовало не только глаз, но и брюхо.

Это был даже не лес – райский сад. Апельсиновые деревья стояли рядом с финиковыми пальмами, бананы светились желтыми пятнами на фоне манговых деревьев. То здесь, то там, около небольших озер и нешироких ручьев заманчиво краснели какие-то ягоды.

– Ну, что, папенька, – набив полный рот бананово-апельсиновой-абрикосовой массой, спросил Ирокезов младший – стоило ли ради этого морем плыть?

Папаша, запрудивший своим телом какой-то случившийся рядом ручей и превративший его в крошечное озеро, аж поперхнулся.

– Опять ты за свое… Мог бы я тебя понять, если б ты сейчас морскую капусту жевал, а то ведь жрешь то все плоды земные… У турецкого султана сад не хуже, а в Версале ко всему прочему еще и приличное общество… Так-то вот.

Он наклонил куст и губами сгреб в себя пригоршню ягод.

– Если б только в этом дело, то и идти надо было бы в Париж или в Константинополь.

Ирокезов младший очень уважавший французских монархов за распущенность нравов и утонченность сказал:

– Да. Версаль… Там нравы, конечно…

– Там и фрукты, – вернул его к разговору папаша.

– С твоей-то рожей только Версалям шляться, – нашелся сын. – Посмотри-ка на себя. Зарос-то как…

Ирокезов посмотрел вниз. Озеро не было зеркально гладким, но он себя и так знал. Правда у знакомого с детства лица откуда-то появилась борода.

– А что? Нормально. А побриться – так и вообще отлично!

Он вышел из воды, встряхнулся. Зажав бороду в кулак, выжал ее.

– Вообще-то я в таком виде к кому только не ходил… И ничего. Принимали.

– А к графьям ходил?

– Ходил.

– А к графиням?

Ирокезов старший подумал и признался.

– Нет, к графиням в таком виде как-то не доводилось.

– Вот то-то и оно… – грустно вздохнул сын, вспомнив давнюю свою Парижскую знакомую Жуавиз де Монсекарн. – А может, ты и прав был. Чего это мы сюда приперлись?

Они продолжили путь, только теперь Ирокезов младший погрустнев шел чуть позади отца.

– Всю душу растравил, – ворчал отец. – Версаль ему теперь подавай, графинь… Сам-то на кого похож?

Сын в ответ на упреки только вздыхал. Наслушавшись вздохов, отец смягчился.

– Поживем тут, осмотримся, придумаем что-нибудь. Раз земля есть, то и удовольствия будут. Нормальные земные удовольствия.

Погруженные в воспоминания они вскоре перестали обращать внимание на фруктовое изобилие вокруг себя, а потом как-то сразу в глаза полезли возделанные поля, на которых произрастал маис, батат и маниока.

– Вот и тут люди живут, – утешил отец сына – А раз люди есть то и брадобреев найти среди них можно.

Он хохотнул и добавил.

– И графьев, и графинь, и наливки графин…

Они вышли к озеру, и пошли по берегу. Загребавший босыми ногами теплый песок Ирокезов младший извлек из него шляпу явно европейского покроя.

– Эй, папенька! Тут след белого человека!

Ирокезов старший осмотрел находку и пренебрежительно бросил ее в о воду.

– Не графская это шляпа. Твой брат, морячок какой-то бедствует. Открыватель земель.

Бедствующего морячка они обнаружили неподалеку. Как это не странно, но он походил больше на жертву пожара, а не кораблекрушения. Под оторопелым взглядом оборванного и обгорелого моряка они пересекли то ли ручей, то ли небольшую речушку.

– Слушай, друг! Брадобреи тут у вас есть? – дружелюбно спросил Ирокезов младший.

Матрос зачем-то поглядел на небо и сказал, видно обалдев и ничего не понимая в происходящем.

– Не, мужики, вы чего? Нету у нас никаких брадобреев. Отродясь не было, и сейчас нет. Сами что ли не видите – дико живем!

Он отчаянно махнул рукой. Было видно, что такая жизнь и самому ему надоела хуже горькой редьки.

– Зубов не чистим! Умываемся и то через раз, когда пьем. Нет у нас брадобреев! Нет и не будет!

– Будут, – успокоил его Ирокезов старший, голосом не обещавшим ничего хорошего. – Надо только поискать. Главное правильно вопрос поставить.

– Это как это?

– А вот это видел?

Он показал воспрянувшему духом морячку кулак.

– Да тут этим никого не удивишь, – отмахнулся тот от демонстрации. – Тут мордобой дело привычное. Одно слово – дикость.

– Ну, мордобой – мордобою рознь, – туманно сказал Ирокезов младший. Матрос только плечами пожал.

– Ладно. Ты давно тут бедствуешь?

– Полгода почти.

– Значит, кто тут что знаешь и кого где искать – тоже, – полувопросительно – полуутвердительно сказал папаша. Матрос опять пожал плечами.

– Да тут и нет ничего. Деревня вон там, – он показал рукой в сторону. – Вон там лес. Во-о-он гора огнедышащая. Вон море. Больше и нет ничего.

– А пещера с сокровищами? Тебе ее не показывали?

– Чего? – переспросил матрос. Он наклонился вперед, словно боялся ослышаться. – Чего?

– Пещеру с сокровищами, – простодушно улыбаясь повторил Ирокезов старший – Нет? Ну, а ты твердишь все. Тут, брат много чего еще есть.

Ирокезов старший пошел в сторону деревни. Следом пошел ничего не понимавший сын. Догнав отца, негромко спросил.

– Какая пещера? Какие сокровища? Кладоискатель нашелся…

– Какая пещера? Обычная. Раз есть гора, значит, есть и пещера. Сокровищ там, конечно, может и не быть…

Он обернулся и увидел, как матрос-погорелец побежал следом.

– Не люблю таких.

– Он теперь за нами хвостом ходить будет.

– Ну и пусть ходит. Нужен же нам провожатый.

Матрос догнал их и пошел, отставая на пару шагов.

– А вы-то как тут оказались. Потерпевшие что ли?

– Это от кого потерпевшие? – нахмурился Ирокезов младший. – Обычно от нас терпят.

– Крушение потерпевшие, – поправился матрос.

– Нет. Мы по собственной надобности путешествуем, – ответил Ирокезов старший укрепляя подозрения матроса. Опережая другие вопросы, что без сомнения висели у него на языке, сам спросил:

– А ты как тут оказался? Корабль потопил?

Матрос смотрел на него свысока.

– Да нет. Капитан с корабля выгнал.

– Это за что же нынче с кораблей выгоняют? – заинтересовался Ирокезов младший.

– За буйство, – матрос горделиво приосанился.

– Ну-у-у-у-у-у? – с ноткой интереса переспросил Ирокезов старший, – чего же ты такого натворил?

– Капитану ногу сломал.

Интерес к персоне погорельца у Ирокезова старшего пропал, увял, испарился. Он и сам как-то не так давно тоже сломал ногу Магеллану, когда тот пытался пройти на своем корабле мимо мыса Бурь без остановки, так что ничего необычного в это не углядел.

– Тю-ю-ю-ю. Хиба ж це буйство? Це членовредительство! – сказал он. Матрос увял.

Разговаривая на посторонние темы, они дошли до деревни.

Крытые пальмовыми листьями хижины стояли кругом. В просветах между стенами было видно, как там мечутся люди.

– А ихняя порода против нашей помельче будет, – заметил Ирокезов младший, разглядывая мужчин с копьями и дубинами.

– Расист, – поморщился отец. – Харч тут скверный. Понимать надо. Посмотрел бы я на тебя, проживи ты всю жизнь на ананасах.

Толпа жителей с дубьем вышла навстречу Ирокезовым. Герои остановились, разглядывая убогих противников.

– Копья мелкие, дубинки легкие… Может я один их… А? – предложил сын. Ирокезов старший не ответил сыну.

– Хинди руси бхай бхай, – произнес он волшебное заклинание, однажды крепко его выручившее в стране собакоголовых людей, что находилась на самом краю земного диска.

Там эти слова чудесным образом разрядили напряженную обстановку, однако тут это не сработало. Мелкими шагами туземцы приближались. Вождь, как и полагалось образованному военачальнику, болтался где-то позади.

– Не достать мерзавца, – сказал Ирокезов старший. – И поговорить-то не с кем…

– А ты попробуй. Крикни ему, – посоветовал сын, – мало ли… Вдруг да откликнется?

Мысль была признана не лишенной смысла.

– Вы, что драться хотите? – спросил Ирокезов старший.

– Моя твоя не понимай, – ответил вождь. – Моя твоя копьем тык-тык. Потом съедим. Всех.

– Грамотный, – отозвался Ирокезов младший. – Вон как чешет на латыни..

– Лучше сама костер ходи, – добавил вождь.

Чтоб его поняли совсем правильно, вождь пальцами показал, как надо идти к костру.

– Мы подумаем, – сказал Ирокезов старший. Он отошел к пальме и поманил к себе морячка.

– Как звать-то тебя?

– Ротшильд.

Ирокезов дальновидно (чтоб не убежал) положил погорельцу руку на плечо.

– Ну, что Ротшильд, плавать умеешь?

Тот еще ничего не понял, и смело ответил:

– Могу.

– А летать?

Морячок посмотрел на папашу как на безумца. И отрицательно закрутил головой.

– Ну конечно, – согласился с ним Ирокезов младший. – Это тебе не миногу за ноги держать.

– Сейчас научишься, – подтвердил папаша матросские опасения. – Немножко полетаешь, а потом поплаваешь, а когда вернешься, тут все устроится.

– Зачем?

– Пещеру с сокровищами только с воздуха и видно. Когда полетишь, смотри в сторону огнедышащей горы. Вон туда.

Морячек машинально посмотрел туда, куда указывал палец Ирокезова старшего. В этот момент Папаша ирокезов согнул пальму, прислонил Ротшильда к верхушке и отпустил импровизированный метатель. Дерево разогнулось и с коротким воплем «А-а-а-а» где-то на полдороги сменившимся криком «О-о-о!» тот взмыл в небо.

Туземцы как завороженные смотрели за полетом, и Ирокезову младшему ничего не стоило одним прыжком добраться до вождя и вытащить его к папаше.

– Ну и чья взяла? – спросил Ирокезов старший, не сомневаясь, что у вождя хватит ума дать правильный ответ на правильно заданный вопрос.

– Твоя взяла, – догадался вождь. – Только твоя отпусти моя. Моя может показать пещеру с сокровищами.

– А! Твоя моя понимай?

– Понимай.

– Пещеру Ротшильду покажешь, а мне от тебя другое нужно. Брадобреи есть?

– Какой такой брадобрей?

– Который бороду бреет.

– А что такой борода?

Взгляд вождя был честен, без лукавства и коварства. Ирокезов старший посмотрел на мужчин племени и понял, что тут нет брадобреев и никогда не было… Не нужны они тут были. Борода у островитян не росла.

Делать было нечего. Ирокезов старший отпустил вождя и тот незаметно стал двигаться к своему воинству. Видя расстроенное лицо отца Ирокезов младший спросил у туземцев.

– Ну и что, думаете, это вам так с рук сойдет? На ничего подобного! Я вас научу! Каждый мужчина на острове будет уметь бороду брить. Я вас всех в брадобреи запишу!

– Ты чего несешь? – мрачно сказал Ирокезов старший. – Какие брадобреи? Да он брить тебя начнет, да не по злобе, а от неумения зарежет…

– Ничего… Я их научу.

– Чтоб они друг друга перерезали? И не жалко тебе их? Не остров будет, а покойницкая.

– А ты их не жалей, папенька. Чего их жалеть. Они-то только в прибыли останутся. Брадобрей– хорошая профессия. На века. Я каждому из них такую профессию дам. И найду тех, на ком они без опаски учиться будут…

Три недели спустя на острове, который впоследствии назовут островом Пасхи, появились первые истуканы, над которыми трудились островитяне, оттачивая свое брадобрейское мастерство.

А еще несколько месяцев спустя чисто выбритые Ирокезовы вместе с Ротшильдом и его сокровищами отплыли от острова брадобреев, оставив после себя загадочные исполинские статуи и положив тем самым начало богатствам банкирского дома Ротшильдов.

Глава 5

Двенадцатая история.

Третий месяц Ирокезовы бродили по Египту без всякой цели, без маршрута – шли куда ноги несли. Пожелав смешаться с местными, они бродили по стране, добывая пропитание честным трудом – расчищая каналы и углубляя колодцы. Спрос на работу был – лето выдалось и жарким, и пыльным. Небольшие речки кое-где высохли настолько, что превратились в асфальтированные дороги…

В один из дней пережидая полуденную жару, Ирокезовы устроились в пальмовой роще. Немного ниже них, в русле пересохшего оросительного канала, копошилась группа крестьян, под руководством жреца близлежащего храма. Люди делом занимались – выкапывали священных животных из оросительного канала. Не все шло гладко – крокодилы, приготовившиеся к летней спячке, своего счастья не понимали и всячески упирались. Кто-то даже пытался кусаться.

– Фараон-то дурак, – сказал Ирокезов старший. Человеком он был прямым и не стеснялся говорить все, что приходило в голову.

– Дурак, – согласился Ирокезов младший, который походил на своего отца, как два финика с одной пальмы походят друг на друга.

– Я уже не говорю о первом фараоновом министре, – продолжил папаша, поудобнее примащиваясь под деревом и раскрывая мешок с едой– пришло время обеда!

– А я не буду говорить о втором, – отозвался сынок. Из своего мешка он достал увеличительное стекло и посмотрел на копошащихся селян. Там мелькали руки, ноги и несколько хвостов, слышались азартные крики. Убрав стекло обратно в мешок, добавил:

– Невооруженным глазом видно, что тот не умнее первого…

Как видно из этого разговора полное согласие царило в семье Ирокезовых.

Где-то над головами, скрытая листьями запела птица.

– Что-то супу хочется, – мечтательно сказал Ирокезов младший трансформировав звук в картинку и оттого сразу потеряв интерес к политике. Ежедневный скудный обед, состоящий из фиников и кувшина воды, честно говоря, уже поднадоел за это время. Три месяца! Три! Хлеб, финики, вода. Вода, финики, хлеб… Для фигуры это может быть было и неплохо – в женской бане, допустим, или в чужом гареме обнажится – но ведь кроме фигуры где-то в недрах живота у него имеется такая полезная штука как желудок. А вот он-то протестовал…

Неожиданно мысль о супе пришлась по вкусу и Ирокезову старшему. Он даже почмокал губами.

– Так свари, – посоветовал он сыну. – Суп, его ведь варить требуется… Займи вон кастрюлю у феллахов и свари.

– Кастрюлю я, положим, займу вон у того горбатого, – предположил Ирокезов младший, – а вот одолжат ли мне курицу? Почему-то мне кажется, что нет…

– Курицу не одолжат, – согласился папаша. – Красть нужно.

Он зашевелил бровями, однако красть не пошел. Только зевнул страшно. Вынув изо рта финиковую косточку, папаша сжал ее пальцами. Кость выскользнула и со свистом ушла вверх. Мгновение спустя трель над их головами оборвалась, и на землю упала птичья тушка с отстреленной головой.

– Неплохо сработано, папенька, – удивленно сказал Ирокезов младший, но отец его уже не слышал. Повернувшись на бок, он задремал праведным послеобеденным сном. Герой и не заметил, чего ненароком натворил.

Идти за кастрюлей Ирокезову младшему расхотелось. Птичка казалась довольно упитанной, и он решил, что жаркое из такой тушки может вполне заменить супчик.

Не давая мысли остыть, он быстренько развел костер и, насадив птичку на вертел, сунул ее в пламя.

Огонь облизывал тушку, как кошка котенка.

Чтобы не закапать траву вокруг костра голодной слюной, Ирокезов младший, подхватив кувшин, ушел по воду, насвистывая что-то бравурное.

Когда он вернулся, все занимались своими делами. Папаша спал. Костер горел. Пламя трудилось над птицей, однако ни одно перо на тушке не то что не сгорело, но даже не опалилось.

Впору было бы удивиться, но Ирокезов младший не удивился.

В своей жизни он видел вещи и куда как более удивительные, поэтому он только подбросил дров в огонь. Огонь дохнул дымом, а когда дым рассеялся, то в состоянии птицы не было видно никаких ощутимых перемен.

Ирокезов младший пнул отца ногой.

– Проснись, папенька, тут феномен наблюдается…

Ирокезов старший продрал глаза и, поглядев в костер, сказал:

– Ты, сынок, не валяй дурака. Знаешь ли ты, что лежит у тебя в костре?

Ирокезов младший не ответил. Повторять звонкое слово «феномен» он не счел нужным.

– Еще никому не удавалось сжечь птицу феникс. Эта тварь в огне самовосстанавливается! Ты уж лучше курицу укради…

Сын с интересом смотрел в костер. Ирокезов старший, посчитав, что выполнил отцовский долг, повернулся на другой бок и снова задремал. Он не услышал самонадеянных слов сына.

– А я сумею!

Он наломал дров и шагах в семидесяти от дремлющего папаши развел новый костер. Даже не костер, а пожарище.

Посреди кострища он установил каменный столб и положил на него подстреленную птицу. Столб сперва окутался дымом, а потом скрылся за стеной пламени… Огонь зашумел, охватывая куски деревьев, дохнул жаром, заставив воздух над собой дрожать, словно от ужаса.

Дым, поднявшийся над пожарищем, привлек множество любопытных.

Прилетела стая летающих тарелок, местные феллахи прислали делегацию во главе с духовным лицом и сборщиком налогов, да еще приперлись какие-то купцы на верблюдах. Первые – покружив немного, повисли, помигивая разноцветными огоньками, у вторых Ирокезов в предвкушении сытного мясного ужина занял немого соли и душистого табаку, третьих просто прогнал.

Костер горел на славу. Ревело пламя, гром гремел – изредка в костре, перегорев, обрушивались стволы деревьев, однако сквозь дрожание горячего воздуха было видно, что птица как лежала, так и лежит.

Нездоровый азарт охватил Ирокезова младшего. Быстро заключив пари со сборщиком налогов, он подбросил в костер дров. Пламя взвилось с новой силой, но подлая птица и не думала поджариваться.

«Что за мерзкая тварь» – подумал Ирокезов младший. – «Это не птица, это насекомое какое-то…»

И пошел ломать последнее дерево…

Роща была им безвозвратно погублена. Оставшееся дерево неизвестной породы, за которым и направился Ирокезов младший, прикрывало сенью своих листьев Ирокезова старшего. Осторожно, чтобы не разбудить любимого отца он сломал его и швырнул в огонь.

Зеленые листья начали корчиться как живые и сворачиваться в сухие черно-коричневые трубочки. По покрытой серебристой сеткой коре, пузырясь, пополз сок, превращаясь в дым и пар.

– Шайтан! – взвизгнула особа духовного звания, которая куда лучше Ирокезова младшего разбиралась в ботанике родного края и породах деревьев. – Бегите, подданные фараона!!!

Из костра повал густой рыжий дым, расползаясь вверху огромной кляксой.

Увы! Дерево оказалось отравленным.

Все побежали, и только летающие тарелки, плохо еще понимавшие по-египетски, остались висеть в воздухе. Дым поднимался вверх густой стеной, казавшейся со стороны ровной и упругой. Едва он достиг первых тарелок, как те, закачались, словно парасхиты, обпившиеся просяного пива, и начали падать на землю…

Двое из этой стаи упали в сотне шагов от Ирокезова старшего, а три других, немного отлетев в сторону, упали на ближайшие города.

Так погибли Содом и Гоморра…

Четырнадцатая история.

Есть вещи, которые происходят независимо друг от друга. Их связь незрима и неощутима, но пристальный взгляд исследователя дает вдумчивому уму возможность увидеть связь несвязуемого там, где её никто не может различить.

Вроде бы и нет связи на первый взгляд, а присмотришься, заглянешь с изнанки – и на тебе. Есть связь! Есть!

Когда экспедиция расы разумных насекомых с лямбды Лебедя прибыла на Землю, то все самые значительные свидетельства посещения нашей планеты космическими пришельцами уже стояли на своих местах.

Нынешние пришельцы, не в пример тем, что залетали сюда ранее, были существами тихими. Вместо гигантских архитектурных сооружений они оставили о себе добрую память и еще кое-что, что, пожалуй, переживет и Вечные пирамиды…

Жилой экспедиционный модуль стоял посреди большой поляны, в тени одинокого белоствольного дерева. Перед ним стояли Первый и Второй и выясняли отношения.

– Что же у нас тут делается? – сдавленным от раздражения голосом спрашивал Первый. – Три недели как мы на точке, а связи нет?

– Как нет связи? – пробовал робко возразить Второй.

– Нет связи, – отрезал Первый. – То, что есть это не связь!

Второй, ничего не отвечая, шевельнул нижней парой рук. Секунду он помялся, собираясь начать оправдываться, но передумал. Молчание Второго еще больше разозлило Первого.

– Работничек! – презрительно сказал он. – Связи нет, питания нет и барометр у него на «ясно» заклинило.

Второй, слушая Первого, виновато ежился, показывая всем своим видом что полностью согласен с командиром, и даже более того, думает о себе еще хуже, нежели чем начальник.

Ко всему этому он уже успел привыкнуть. За двадцать три дня совместного дежурства ему пришлось вынести почти полдюжины разносов и не потому, что он был, как считал Первый, легкомысленным разгильдяем, не способным к службе на космофлоте, а из-за слабости, которую Первый никак не увязывал с создавшимся положением. Этой слабостью у Второго были шахматы – местная игра, прелесть которой заключалась с одной стороны в логической стройности правил, а с другой в непредсказуемости положений, рождающихся на клетчатой доске.

Игра для Второго имела только один недостаток – для нее был нужен партнер. Направляясь на точку, он надеялся на то, что в минуты отдыха Первый разделит с ним радость клетчатой доски, но тот не поддался её очарованию и играть Второму оказалось не с кем. В течении почти трех дней он пытался соблазнить Первого, подумывая даже о том, чтоб проиграть ему одну-две партии, но тщетно. Тот погряз в науке, и все свободное время проводил за микроскопом, общаясь с местными микробами.

Окончательно отчаявшись, Второй призвал на помощь науку. И та не подвела!

Спасение пришло к нему в виде шахматной машины. Он сделал ее сам из типовых блоков, снятых со станции. Это было нелегкое дело! Пришлось ободрать модуль до последней нитки, сняв с него все, что он считал лишним. Увы, аппаратурой связи ограничится не получилось… Страсть требовала жертв и Второй приносил их снимая блоки с системы терморегуляции, киберкухни, метеостанции и вот сейчас пожинал плоды своей предприимчивости. Надо сказать, что Второй не был, как это может показаться с первого взгляда ни дураком, ни злодеем. Он отлично понимал, что к чему и поэтому не делал необратимых поступков. В случае крайней необходимости он разобрал бы свою шахматную систему на части и вернул их на свои места, однако право решать, когда же наступит этот «крайний случай» он оставлял за собой.

А что касается комфорта… Каков может быть комфорт для исследователя космоса? Исследователь, если он, конечно, любит свою работу, не должен на него рассчитывать!

Потому, по мере того, как компьютер становился совершеннее, еда пригорала или недожаривалась все чаще, а качество связи все более и более снижалось. Три дня назад он закончил монтаж системы и связь с базой….

Нет, конечно, какую-то связь они поддерживали, но надежность ее была на уровне времен завоевания атмосферы аппаратами легче воздуха.

В очередной раз проклиная напарника, Первый сквозь треск помех разодрал едва половину из того, что донес до него эфир. Немного успокоившись он, далекий от всяких подозрений, спросил Второго:

– Послушай, объясни мне, что у нас тут твориться? Сколько помню себя, ничего похожего со мной не происходило. Всякое, конечно, бывало. Случалось, и связь отказывала, но чтоб две недели подряд, изо дня в день все хуже и хуже… Ни магнитных бурь, ни полярных сияний…

Верхней парой рук он хлопнул себя по бедрам.

– Ну должна же быть хоть какая-то причина?

Второй продолжал упорно молчать. Чтоб отвлечься от скорбных мыслей, навеваемых отчаянием напарника он начал считать листья на дереве. Первый, так и не услышав ответ на свой вопрос, тоже замолчал, но его молчание было угрюмым – на его глазах рушилась вера во всемогущество техники.

Дело в том, что одной из задач, стоящей перед ними, было участие в планетарном геофизическом эксперименте. Со дня на день им должны были передать инструкции по его проведению, однако отсутствие связи ставило крест на их в нем участии.

Махнув клешней на связь, Первый напряженно искал выход из создавшегося положения. О неучастии в эксперименте не могло быть и речи и, значит, необходимо было изыскать способ связаться с базой и получить инструкции как-то иначе. Глядя на Первого, Второй в это время мучился угрызениями совести. Заглушая ее голос, он жевал березовый лист. Время то времени на него накатывало желание во всем признаться, восстановить связь, но представляя себе реакцию Первого на откровенность и вытекающие из нее последствия, не мог решиться на это. Подумать только – столько времени морочить голову, и какую голову! Нет, признание полностью исключалось. Однако и без связи жить тоже было невозможно. Нужно было найти какой-то другой выход. Выход, не затрагивающий его детище.

– Если пешком, то за сутки дойти можно, – осторожно сказал он. Первому эта мысль тоже пришла в голову, однако он хорошо помнил инструкцию, запрещавшую передвижение в одиночку.

– Нельзя. По одному нельзя.

– А вдвоем?

– А работа?

– Ну давай местного пошлем, – быстро нашелся Второй. Это предложение Первый так же отверг:

– Во-первых, его нужно найти, во-вторых, с ним нужно договориться, а языка мы практически не знаем. В-третьих, кто даст гарантию, что он дойдет вовремя?

Второй выплюнул горький лист. Логика Первого была безупречной. Несколько минут они молчали. Наконец нежелание остаться без партнера подсказало Второму еще один выход:

– Пошлем Искателя.

Первый задумался. Посылая Искателя, они не нарушали никакой инструкции. Правда, Искатель оставался один, остальные восемь, входящие в комплект станций бродили где-то в лесу, собирали информацию о животном мире планеты и должны были явиться на станцию для подзарядки через несколько дней. Почувствовав колебания Первого, Второй нажал: