Текст книги "Альтернативная история всего (СИ)"

Автор книги: Владимир Перемолотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Владимир Перемолотов
Альтернативная история всего

Глава 1

Десятая история.

Сколько всего было разбойников, никто точно не знал. Ирокезов младший пока видел пятерых и, никто из них шутить вроде бы не собирался…

Эти пятеро лезли на склон, где стояла Императорская чайная беседка, с такой неуемной настойчивостью, что Ирокезов младший даже рукой вокруг себя пощупал – не намазано ли тут медом и уже во второй раз к огорчению своему убедился, что ошибся. Не намазано…

Хотя, что там гадать – и так все было ясно.

Не мед был нужен незваным гостям и даже не сами Ирокезовы. Нужен был разбойникам бочонок с волшебным зельем, что Император китайский подарил Императору Японскому.

Пока Император Китайский ждал оказии (приходилось ждать, ибо неспокойно было кругом – окрестные владыки интриговали, а тайный порошок нужен был всем), проходившие мимо дворца Ирокезовы из личного расположения к Китайскому Императору взялись выполнить просьбу монарха, и свернули в Страну Восходящего Солнца. У них был свой интерес – хотелось доподлинно выяснить, что там такое получается у японцев с Солнцем. Правда ли, что там оно постоянно восходит и никак не может зайти?

«Что ж… – подумал Ирокезов младший, глядя, как разбойники катанами рубят бамбуковые заросли, окружавшие чайный домик. – Видно не сообразили они… Видно думают, вино несем… Или редкий вкусом турецкий чай… А может быть и впрямь знают, что у нас за плечами…»

Разбойников ему было жалко.

– «Артель „Напрасный труд“», – сказал он папаше, кивнув на них, а те его чувств не ведали. Уверенные в успехе они неустанно трудились, чтоб оказаться поближе к намеченным жертвам.

Ирокезов старший промолчал. Он пил подогретое саке и, наблюдая за разбойничьими эволюциями, хмурился.

Из беседки хорошо видно было, как время от времени бедные разбойники, подстёгиваемые каким-то непонятным религиозным чувством, замирали на несколько мгновений и, сделав несколько весьма воинственных движений, например, подскочив на месте, словно заводные императорские игрушки, двигались дальше.

Вот эти-то замирания и прыжки ему не нравились. Шли бы просто, строевым шагом – все было бы понятно, а тут останавливаться вздумали, да ногами дрыгать. Подозрительно….

– Как дервиши, право…

Отец промолчал.

– Что ж, папенька, по-моему, пора кончать эти китайские церемонии… – сказал Ирокезов младший.

– Китайские церемонии, японские церемонии, полинезийские церемонии… – наконец проворчал папаша. – Поубивать всех и дело с концом!

– Просто поубивать – это скучно, – отозвался сын. – Что-нибудь изощренное придумать бы…

Один из разбойников как раз надел на голову шлем и издали стал казаться гвоздем.

– В землю вбить, например, не глубже ноздрей, понятно, или…

Он не успел высказаться до конца, как снизу прозвучал знакомый голос.

– Эй, путешественники! Подавайте сюда свою одежду и драгоценности!

Ирокезов старший встрепенулся, посмотрел на сына.

– Толи чудится мне, – медленно сказал сын, – то ли кажется, толи старый колдун куражится…

Ирокезов младший поковырял пальцем в ухе и привстал, чтоб увидеть предводителя.

– Ничего тебе не кажется, – весело сказал Ирокезов старший. – Это Го.

Ошибки быть не могло. Это действительно был старый и злобный вольнонаемный самурай Го.

– Драгоценностей у нас нет, – ворчливо отозвался папаша, загораживая лицо, чтоб не узнали. – А одежда нам самим нужна, чтоб прикрывать наши тела от зноя и холода.

Так обстоятельно с Го, похоже, никто не разговаривал, но вежливость потенциальных жертв его с толку не сбила.

– Тогда подавайте бочонок. Бочонок-то у вас есть, и прикрывать вы им ничего не прикрываете! Давайте его, а то хуже будет…

– Будет, будет, – негромко пообещал Ирокезов младший. – Обязательно будет…

– Я жду! – напомнил Го, притопывая от нетерпения.

– В пол силы? – спросил Ирокезов младший, поддергивая рукава.

– В четверть, – сказал папаша. – Им и этого хватит…

Папаша допил саке и, в знак прекращения этого приятного времяпрепровождения, перевернул чашку донышком вверх и поставил ее на блюдце и ребром ладони расколол все это вместе со столиком. Сахара у него не было, а если бы был, то он положил бы его на чайное донышко и расколол бы вместе со всем императорским имуществом.

Наступало время послужить Императору.

– Тю-Мень! Повозка на старом месте! Ты знаешь, что делать!! – заорал старый самурай. – Начинай!

– Я тебе начну!

Ирокезов старший плечом вышиб столб из беседки и выскочил на склон. Столбик перелетал из руки в руку, срубая метелки трав.

Не узнать героя было нельзя, и разбойники его узнали!

– Ирокезовы! – заорали враз опамятовавшиеся враги. – Великие Боги! Лесные духи! Вывози Кривая!

Но куда там…

Ирокезов старший в одно мгновение очутился среди разбойников и в четверть силы прошелся по попавшим под руку. Ирокезов младший выскочил с другой стороны, и разбойники оказались в окружении. Бежать им было некуда, и пришлось показать храбрость.

Раз! Раз!! Раз!!!

Первые трое разбойников, сметая друг друга, покатились вниз. Четвертый, тот, что в шлеме умудрился увернуться и пропал в траве.

Разбойники разошлись не на шутку. Поняв, что они все еще живы, они всерьез обрадовались и ошибочно посчитали, что могут справиться с Ирокезовыми.

Ирокезов младший не стал их разочаровывать. Он спрятался в кустах, и как только разбойники, принявшие его хитрость за трусость, бросились следом, тремя неслабыми ударами разочаровал их. Вбежавший последним Го попал в крепкие недружелюбные объятия.

Тут бы и повеселиться, но внезапно заорал папаша.

– Бочонок! Он унес бочонок!

Сам он был занят – стучал одного разбойника о другого, третий бабочкой порхал рядом, пытаясь найти промежуток между телами, чтоб сунуть туда катану. Ирокезов младший бросил старого самурая. Тот покатился в сторону, но тут же кошкой поднялся.

Блестя железным шлемом, пропавший в траве разбойник, ухватив бочонок подмышку, бежал вверх по склону.

В одно мгновение на суровом самурайском лице промелькнуло радость, а потом удивление, и, наконец, понимание, что что-то идет не так. Го сообразил, что Тю-Мень бежит совсем не в ту сторону, где их ждала повозка.

Тю-Мень или сошел с ума или оказался предателем…

Ирокезов младший выверенным движением перехватил самурайское горло, но тот даже не дернулся. Мысли его в это мгновение были заняты совсем другим. Горе самурая было таким внезапным, что он не сдержался и заорал:

– Куда ты бежишь, о побочный сын гиены? Неужели ты задумал нехорошее?

В голосе самурая слышался такой надрыв, что Ирокезов младший понял, что запахло высокой трагедией, и отпустил горло самурая, дав тому возможность кричать в полный голос.

– О Магрибский шакал! Чтоб ты споткнулся на своем скверном пути и вывихнул колено! Чтоб ты заблудился в тумане и вышел к пещере людоеда!

Упоминание Магриба со всей очевидностью показало Ирокезову старшему, что он больше не находится в центре событий, и что он, центр событий, переместился куда-то в другое место. Поэтому он стукнул разбойников друг о друга и бросил, что получилось в третьего, того, что не расставался с катаной…

– Убейте его, Ирокезовы, богом прошу!!! – завыл в тоске старый самурай. – Он нам все испортит! Он отнесет бочонок в Магриб!

Проклятый предатель услышал вопль самурая и на всякий случай нахлобучил поглубже шлем и прибавил прыти.

Наивный! Таким незамысловатым образом он хотел избежать неприятностей!

Ирокезов младший нагнулся и в мгновение ока в его руке оказался камень. Отец, успевавший все видеть и обо всем думать, крикнул:

– Порох!

Но было поздно!

Кусок кремня уже вырвался из кулака Ирокезова младшего и буравил воздух, приближаясь к разбойнику. В одно мгновение камень догнал беглеца и ударил его по шлему. Кремень, возомнивший себя птицей, скользнул по касательной, едва чиркнул по стали, но и этого оказалось достаточно.

Маленькая искра, родственница могучей молнии, соскочила со стального шлема разбойника…

Не произошло бы ничего страшного, если б она упала на землю, подобно своей старшей небесной сестре, или на дерево, цветок или камень, но она упала на бочонок…

Земля содрогнулась от грохота и священная гора, словно не вынеся людского вероломства, разверзлась под ногами разбойника…

Так была разрушена Фудзи, которую после этого стали называть в народе Фудзи– Яма…

Глава 2

Двадцатая история.

Солнце вставало какое-то пасмурное, занавешенное тучами, как кисель пенками. Его свет скупо, словно кому-то там наверху жалко было солнечных лучей, чтоб выжечь сырость из воздуха, касался влажной земли и не грел её, а только освещал промытую холодным дождем траву и сырые серые стволы. Несколько сосен выступали из тумана и дрожащими каплями света на иголках обозначали конец земли в этом месте. Твердь тут заканчивалась, и начиналось болото…

Стоя на берегу, Ирокезов старший тоскливо смотрел вслед утиной стае. Птицы с гоготом неслись над трясиной, пропадая в плотном тумане, что скрывал противоположный берег. Близился конец лета. Пернатые собирались большими стаями и улетали на юг, к теплу. Им на смену спешили заморозки.

– Вроде холода скоро? – спросил Ирокезов младший у тоскующего по ушедшему лету отца.

– Да сынок, – уныло, голосом полным осенней тоски, ответил Ирокезов старший. – Сначала, конечно дожди…

– Дожди – вода, льющаяся из мест, где её быть не должно, – пояснил ручной попугай Гдыня.

– Нам, пожалуй, тоже кочевать время?

Попугай засмеялся голосом местного богатыря, к которому Ирокезовы ходили бороться, чтобы не потерять форму, а также пить пиво и вспорхнул на берёзу к знакомым воробьям.

– Кочевать – у подруг ночевать, – проорал Гдыня, под одобрительное чириканье. Разноцветный пришелец пришелся по вкусу местным воробьям и те охотно приняли его в стаю.

– Кыш, гаденыш, – голосом слабым, но с оттенком одобрения, прикрикнул на него Ирокезов старший, а младшенький швырнул головешку. Попугай не обиделся – привык… Он слетел с дерева.

– Курс Амстердам! – скомандовал он воробьям, и, обращаясь к людям, добавил: «Берлин подо мною, один в вышине…»

В ответ на наглую попугайскую выходку, Ирокезовы только погрозили кулаками своему любимцу.

Покувыркавшись в воздухе, птица села на плечо Ирокезову младшему:

– Дай пожрать, гадёнышу!

Попугай ласково потёрся хохолком о щёку сынка. Тот отломил ему кусок хлебного мякиша и сунул в клюв.

– Права птица, права! – удовлетворённо оказал сын отцу. – Пора в Амстердам кочевать.

Ирокезов младший вспомнил добрую Амстердамскую баню, и по его телу забегали приятные мурашки.

– Кочевать, дело не хитрое, – Ирокезов старший взглянул на небо, затянутое серыми тучами – Двигатель-то как?

– А что ему сделается? Работает, небось.

Двигатель они законсервировали, как только прилетели. Его, а также мешок пороху, Ирокезов лично затолкал в громадную муравьиную кучу.

– Ты погляди, может его муравьи засидели?

– Фу, папа, – оказал Ирокезов младший, – вечно ты с пошлостями.

Ирокезов старший добродушно захохотал. Он любил иногда вгонять сына в краску. По мнению папаши, это сохраняло тому хороший цвет лица.

Прогнав муравьев из муравейника, Ирокезовы откопали мешок пороха и двигатель.

На самом деле там был не один, а целых два двигателя, но Ирокезов старший считал (и не без оснований), что в сцепке они работали экономичнее, что открывало определенные перспективы. Поэтому он взял с собой не два бочонка пороха и семь бочонков вина, как рассчитывал, а один бочонок пороха и девять бочонков анжуйского.

– Как новый! – констатировал Ирокезов младший. Вместо ответа Ирокезов старший тряхнул конструкцию. Из двигателя посыпалась труха и муравьиные яйца. Муравьи подхватывали их, и, не давая разбиться, относили в сторону.

– Это сверху, как новый. А внутри может и воронье гнездо оказаться.

– Вороны, папаша, – веско сказал сын, – в муравейниках не живут.

– Жить не живут, а в гости ходят. Иногда, – возразил Ирокезов старший, любивший, чтоб последнее слово оставалось за ним.

– Дурак ты, папа – притворно огорчился Ирокезов младший. На это Ирокезов старший, оторвавшись от обследования двигателя, ответил:

– А ты, между прочим, плоть от плоти моей.

Тут Ирокезов младший огорчился уже не притворно, потому что по законам генетики выходило, что и он дурак тоже. Не желая обсуждать такую деликатную тему, он предложил.

– Оставим это папенька. Ты аппарат лучше осмотри.

Ирокезов старший вытряс из двигателя весь мусор, который пожелал оттуда выпасть и засыпал в воронку пригоршню пороху. Сын смотрел на него и на языке его висели слова предостережения.

– Отошёл бы ты сынок. Я на второй передаче ввысь взмою.

Гдыня прекратил склёвывать муравьев и опять взлетел на берёзу. Оттуда он закричал пожарной сиреной. Мотор, рявкнув, поднял Ирокезова в воздух. Медленно, с большим достоинством, папаша облетел поляну, полавировал среди берёз.

Попугай догнал его и начал кружить вокруг.

Ирокезов младший, понаблюдав немного, стал загонять муравьев обратно. Муравьи возвращались с большой неохотой. Пришлось ради ускорения процесса вылить в муравейник кувшин медовухи. Только после этого Ирокезов младший взглянул вверх, посмотреть, как там отец.

А Ирокезов старший тем временем покорял пятый океан. Он уже превратился в точку, легко уходя в затянутое облаками небо. Через несколько минут вернулся. Вынув из-за пазухи задремавшего в тепле Гдыню, оказал:

– Лететь можно, только вот ветер….

Разомлевший в тепле Гдыня добавил от себя:

– «Ветер, ветер на всем Божьем свете».

Ирокезова младшего эти подробности не интересовали. Его интересовал двигатель.

– Двигатель-то как?

Ирокезов старший показал сыну большой палец.

– А ты говоришь воронье гнездо. Видать, батюшка, не твой я сын.

– Со своей роднёй позже разберешься, – отмахнулся папаша. – Собрал бы лучше вещи.

Вещи собрали быстро, связав их в один огромный узел, и уложили в сетку, сплетённую из лыка. Кое-что из вещей везти назад не следовало бы (Ну скажите, кому в Амстердаме нужны пустые бочонки?) и Ирокезов младший разминаясь и играючи бросал их в метавшегося впереди Гдыню.

Негодующе качая головой Ирокезов старший пристегнул сетку к двигателю.

– Влезай сынок, время трогаться.

Ирокезов младший влез в сетку. За ним влетел попугай.

– Трогай папаша, только уже без виражей, да и за галками не гоняйся.

– Бога ради, – добавил Гдыня. Ирокезов старший, поправлявший ремни, посмотрел на попугая.

– Что-то попугай у нас стал излишне религиозен последнее время. К радхонитам, наверное, летал?

– Погоняй папаша, – нетерпеливо напутствовал сын. – С Гдыней я разберусь.

Ирокезов старший дёрнул за рычаг, и поднялся в воздух. Вслед за ним поднялась и привязанная сеть, в которой сидел сын, и лежали вещи.

Поляна внизу становилась все меньше. Волны тумана сжимали её и, наконец, совсем скрыли от глаз. Теперь под ними расстилался лес. Лес без конца и без края.

Набрав высоту, он взял курс на Амстердам.

Внизу проплывали леса, реки, редкие деревушки. Люди выходили из домов посмотреть на знамение.

– Глядите-ка, – говорили они. – Ирокезовы домой полетели. Видать осень скоро…

Четыре часа полёт продолжался вполне нормально. Ирокезов старший успешно боролся с обледенением и встречным ветром. Обходя дождевые тучи, они едва-едва спаслись от грозы, в которой чуть было не погиб Гдыня, неосторожно высунувший голову из сетки.

Полёт уже подходил к середине, как двигатель качал барахлить. Время на починку не было. Ирокезов старший стукнул себя по спине. Мотор, словно прокалившись, заработал сперва с удвоенной, а потом с утроенной и даже учетверенной силой. Перекрывая шум ветра, Ирокезов старший крикнул Ирокезову младшему.

– Видать, ты все же мой сын…

– А? – проорал не понявший хода папашиных мыслей Ирокезов младший.

– Движок в разнос пошёл.

Спустившаяся ночь укрыла арену воздушной драмы.

Через 28 часов Ирокезовы были чёрт знает где, неизвестно на каком расстоянии от Амстердама. Порох в мешке кончился, и им пришлось садиться в каком-то лесу. Сразу после приземления сон сморил путешественников. Проспав ещё 16 часов. Ирокезов старший проснулся в отличном расположении духа. Ирокезова младшего рядом не было.

– Эй, сынок! Не выяснил ли ты где мы и далеко ли до Амстердама? – зычно крикнул он в сырую темноту обступавшего со всех сторон леса.

– Нет ещё, – донеслось из кустов, сквозь шуршание бумаги.

– А чего ты там делаешь?

Ирокезов младший вышел из кустов, неся в руке стебель какого-то растения.

– Маис кушаю, папенька.

– Маис?

Молния сверкнула в мозгу Ирокезова старшего.

– Знаешь ли, сынок, где мы? Это же…

Так, задолго до Колумба и викингов, европейцами была открыта Америка.

Глава 3

Двадцать шестая история.

Что Парис был красавцем, придумали позже.

В действительности дело было иначе – он был одноногим.

Только это и спасло его от мобилизации во время Второй Пунической войны.

Крепкие мужики, запасшись кто чем, пошли громить Карфаген, а Парис остался в родном городе. Деваться ему было некуда, и чтобы гипесексуальный юноша не злоупотреблял вином и одинокими женщинами, папаша, служивший там вроде как старостой, пристроил сына на почту.

Выдали Парису старый велосипед, оставшийся еще от 6-ой экспедиции с Фомальгаута и начал он развозить новости. Сразу надо оговориться, что грамотность не входила в число достоинств жителей Трои, и поэтому работы у него было немного. Чаще всего Парис из-за этого сидя на почте, просматривал открытки пришедшие транзитом. Именно здесь Судьба и приготовила ему сюрприз.

Однажды на почту пришла письмо для Ирокезовых. Парис оседлал машину и погнал на окраину, где жили герои.

В этот раз Ирокезовы на войну не пошли.

Объяснялось это просто: все кругом знали, что если взять их в долю, то дело кончиться слишком быстро. Бывали уже случаи. Войны-то толком не получалось, а происходило простое избиение противника, да и, что неприятнее всего, своим тоже доставалось. Причем как-то так получалось, что решали кто в конфликте прав, а кто нет сами Ирокезовы.

До заветной двери Парис добрался быстро – почтовый велосипед в уличном движении имелпреимущество даже перед колесницами сенаторов.

Ирокезовы, сидя на прогретой солнцем гранитной завалинке, занимались мирным делом – ремонтировали пороховые двигатели – исконное свое средство передвижения. Кругом лежали части диковинных механизмов, воняло пороховой гарью.

– Здорово, Ирокезовы! – приветствовал их Парис. – Бог в помощь!

– Бога нет! – мрачно отозвался Ирокезов младший. Мрачность его была вызвана вчерашним проигрышем на скачках. Он лизал ободранный палец и волком смотрел на почтальона. – Чего надо, одноногий?

– Тут вам депеша.

Парис разорвал конверт и остолбенел. С картонки на него глядела женщина изумительной, ошеломляющей красоты. Золотые волосы, голубые глаза… Ног видно не было, но они подразумевались такой длинны и красоты, что почтальон чуть сознания не потерял.

Ирокезов старший, видя замешательство Париса, грубо выдернул из его рук открытку, чем вернул юношу к жизни.

– Кто это? – Спросил ошеломленный Парис. Ирокезов, углубившись в чтение открытки, ответил:

– Тутанхамон XII. Сволочь бородатая. Бомж посмертный… – он повернулся к сыну. – Опять пирамиду строить просит.

Несколько мгновений Ирокезов младший соображал, а потом надулся словно клещ.

– Опять в кредит? Да за кого он нас держит? За финикийцев?

Папаша не ответил.

– Не поедем, папенька! Его дед нам еще за прошлое должен! За деда с отцом еще не рассчитался, а тоже помереть, как порядочный норовит.

Прочитав открытку, Ирокезов перевернул ее и без любопытства стал рассматривать картинку, словно она могла помочь в принятии решения.

– Елена, жена царя Менелая. А? Парис? Хороша баба?

Парис в ответ только икнул.

– Хошь, женю?

Несмотря на потрясение, разума Парис не утратил. Как разговаривать с Ирокезовым, чтоб добиться желаемого он знал.

– Слабо тебе…

Ирокезов, рассчитывавший услышать «Да» и посмеяться над убогим, стремительно повернулся к почтальону и, побурев от негодования, переспросил:

– Мне? Слабо?

Судя по тону, которым были произнесены эти слова, за ними должна была последовать прежесточайшая трепка, однако обошлось. Опережая действия Ирокезова старшего, Парис печально кивнул не свою ногу. Ирокезов враз остыл.

– Черт с ними, с ногами! Знаешь, что у мужика самое главное?

Покраснев, Парис кивнул.

– Покажи! – Потребовал Ирокезов младший.

Парис показал. Ирокезов старший глянул краем глаза и остался доволен.

– Так вот с тем, что у тебя есть, я из тебя греческого героя сделаю! В книги попадешь, в газеты! На. Дарю.

Он сунул ему в руку открытку с Еленой.

– Через два часа отъезжаем. Иди, соберись.

Через два часа из ворот Трои выехали трое.

Парис мчался на казенном велосипеде, а Ирокезовы крутили педали самодельного тандема. Заглушая свист ветра Ирокезов старший то и дело орал что-то вырывавшемуся вперед Парису, но до того долежали только обрывки фраз:

– Я Менелая давно… Сволочь…. Добром не отдаст… Красть будем… Как два пальца….

Ирокезов младший в разговоре участия не принимал. Сидя позади папаши, он, манкируя прямыми обязанностями, играл не лютне запрещенный к распеванию романс «Любовь гладиатора».

Царь Менелай жил в маленьком городишке из сострадания к которому, история не сохранила его названия. Ирокезовы и Парис прибыли туда только под утро. Оставив своих спутников у одного из знакомых, Ирокезов старший пошел побродить по городу и разнюхать что тут и как. Вернулся он быстро и с озабоченным видом.

– Успели вовремя. У тебя, оказывается, есть соперник.

– Ноги! Сколько у него ног? – спросил Парис мерявший всех одной меркой и заплакал, не дожидаясь ответа.

– Дались тебе его ноги… – Поморщился Ирокезов старший.

– Что за конкурент? – поинтересовался Ирокезов младший.

– Черт его знает. Какой-то датский принц.

– А-а-а-а, – протянул сын. – А нам он ничего плохого не делал?

Ирокезов старший пожал плечами.

– Ну, значит, не успел еще, – успокоил свою совесть Ирокезов младший. Они немного помолчали.

– Странные у них тут нравы, – удивился вдруг неожиданно пришедшему озарению Ирокезов младший. – Женщина замужем, а у нее столько поклонников…

– Азия… – меланхолично откликнулся Ирокезов старший. – Чего ж ты хочешь?

Парис упал духом. Принц, да еще с обеими ногами? Такого барьера ему не перепрыгнуть.

Увидев, что дух Париса упал ниже плинтуса, Ирокезов старший пришел в себя.

– Не робей, одноногий. Как обещал, так и сделаю.

Красть Елену решено было ночью….

Подойдя к дворцу, налетчики столкнулись нос к носу с призраком.

– Никак туман? – спросил Ирокезов младший.

– Я призрак, – с достоинством ответило приведение.

– Чей же? – поинтересовался вежливый Парис.

– Я тень его отца, – отрекомендовался фантом.

– Будешь под руки лезть – перекрещу, – пообещал Ирокезов старший, заопасавшийся, что призрак начнет вредить. Призраков он не опасался, а вот вредителей…

– Я посмотреть пришел, – робко возразил призрак.

– Без сопливых обойдемся? – спросил Ирокезов у сына, не сводя взгляда с привидения. Подумав, тот кивнул.

– Обойдемся.

– Видишь – обойдемся… А подглядывать будешь – все одно перекрещу!

Ирокезов начал злиться.

– Тьфу на вас, – обиделся призрак. – Мне самому их отношения вот где.

Он чиркнул туманной ладонью по туманному горлу.

– Это меняет дело, – пошел на попятную Ирокезов старший. Одним взглядом оценив возможности нового помощника, он дал ему задание напугать стражу.

– Пугать до смерти. В плен не брать!

– А потом?

– А потом – суп с котом, – туманно ответил Ирокезов. – Что ж мне тебе все секреты открыть?

Врал он, конечно, хитрил… Честно говоря, что будет потом он и сам не знал. Призрак угукнул, и взлетев, поплыл к караульному помещению. Через секунду там раздался крик ужаса, и все стихло.

– Готово, – призрак призывно замахал рукой из чердачного окна.

– Молодец папаша, – восхитился Парис. – Экая диковина. Без рук, без ног, а ворота отворяет.

Ворота и в самом деле были распахнуты настежь. Похитители быстро пробрались к покоям царицы, сея на своем пути хаос и разрушение. Но около дверей спальни их остановил свирепый окрик.

– Стой! Бросай оружие! – крикнул старый и злобный самурай Го, чудом уцелевший после взрыва на Фудзияме.

Рядом с ним стоял молодой Тю-Мень, внучатый племянник того самого Тю-Меня, который погиб при разрушении Фудзиямы. Тю-Мень со значительной скоростью демонстрировал приемы карате и борьбы борицу.

– Эй, Го, – сказал Ирокезов старший. – Зачем ты связался с этим дураком?

Го в ответ тонко оскалился:

– Да. Он не умен, но ашиваза его хороша!

В эту секунду из-за закрытой двери появилась тень отца соперника и оглушительно свистнула в ухо старого самурая. Го сказал «ох» и упал, выронив отлично заточенную катану. Воспользовавшись его замешательством, Парис и Ирокезов старший проникли в спальню, выломав дверь кулаком.

Елена мирно спала и тихонько похрапывала во сне.

Распалившийся Парис попытался полезть к ней с поцелуями, но Ирокезов остановил его.

– Ты куда это, шкодник? Ты женись сначала!

Зажатый мощной рукой Ирокезова старшего, почтальон колыхался в воздухе, не достигая ногой изукрашенного мозаикой пола.

– Ну как? Брать будешь? Завернуть?

Парис, почувствовав, что желанный час близок, закивал и начал сноровисто скатывать суженную в одеяло. Взвалив узел на плечи, проворно ринулся к двери…

Через минуту они уже нажимали на педали, стремительно уносясь навстречу новому витку истории.

Два дня спустя разгневанный Менелай осадил Трою.

Так началась долгая Троянская война.

Двадцать девятая история.

Ирокезовы отлично знали пределы своих сил, и, не стесняясь, применяли их, где попало. Иногда это шло на пользу окружающим, иногда во вред.

Последнее, конечно, случалось гораздо чаще, ибо интересы Ирокезовых редко совпадали с интересами человечества. При своём поистине сказочном могуществе Ирокезовы вполне могли стать чьими-нибудь королями, царями, императорами, но это не прельщало ни отца, ни сына. Когда-то давним давно Ирокезов старший, по-доброму улыбаясь мудрецам, так ответил депутации индийских йогов, тщетно уговаривавших Ирокезовых взять власть в свои руки и облагодетельствовать человечество вечным миром.

– А на хрена это все мне?

Мудрецы действительно были умными людьми, и поэтому разговор быстро закончился.

Объяснялось это просто. Как человек действия Ирокезов старший не любил однообразия и тем более не любил однообразия безделья, а став чьим-нибудь повелителем он неминуемо стал бы бездельником.

Конечно, были минуты безделья и у Ирокезовых – отдых нужен даже всесильным. Желая отдохнуть, они отправлялись обычно в какой-нибудь приморский городок, где веселились до тех пор, пока тяга к перемене мест вновь не бросала их по миру.

Но, даже оставаясь на отдыхе, Ирокезовы совершали деяния, влияющие на ход мировой истории.

В то знаменитое лето 490 года до нашей эры они отдыхали на побережье моря, в селении, неподалеку от греческого городка Марафона.

Дни отдыха были похожи один на другой как щенки одного помета. Почти весь день герои проводили на берегу, поглощая солнечные лучи и йод. Загар хорошо приставал к северным телам Ирокезовых и поэтому к исходу третьей недели они загорели так, что совершенно сливались цветом с рыжим песком.

Жизнь текла сквозь них легко и стремительно, но однажды утром Ирокезова старшего разбудил топот ног и лязг металла. Под окнами шло войско. Мрачные бородатые греки шли к морю, на Марафонскую равнину. Злой спросонья, с мутными глазами, Ирокезов старший высунулся из окна.

– Что, другого места не нашли? Топаете тут… Спать не даете…

Он нашел взглядом командира, закованного в панцирь и нещадно сверкавшего на солнце, сказал:

– Эй ты, дерьмо в жестянке, уйди пока рога не обломал.

Войска быстро свернули на параллельную улицу.

Ирокезов старший закрыл окно, лег на правый бок, зажмурил глаза, но уснуть уже не смог. Сон пропал, словно гоплиты унесли его на кончиках пик. Поворочавшись в постели, Ирокезов растолкал сына.

– Сынок, тут нынче войско прошло. Не слыхал куда?

Не выспавшийся сын помотал головой.

– Папенька! – укоризненное сказал он – Ты же знаешь, ежели я проснусь, то уж не усну, хоть стреляй в меня из огнемета. А?

Ирокезов старший смущенно почесал ухо.

– Ну, извини. Всю жизнь не проспишь. Все одно когда-нибудь просыпаться придется.

День было решено провести по старому распорядку. Через полчаса, с привычным грузом за плечами, они вышли из города, направляясь на пляж. Этот пляж Ирокезовы облюбовали давно. Каждый день из трех прошедших недель они приходили сюда, неся за плечами амфору с вином и корзину еды. Это был и завтрак, и обед, и ужин. День проходил незаметно в воспоминаниях из богатой происшествиями жизни, в поучениях Ирокезова старшего и насмешках над ними Ирокезова младшего.

Мягко говоря, пляж этот был малолюден, а если называть вещи своими именами, то человек на нем был такой же редкостью, как и счастливый понедельник: люди вокруг работали, и отдыхать им было некогда. Однако в этот раз, поднявшись на дюны, они увидели два стоящих враг против врага войска.

Персы против греков.

Между ними была полоса песка, свободная от людей, своего рода демилитаризованная зона, шириной метров 300, по краям которой, переступая с ноги на ногу, стояло несколько тысяч человек.

Оживленно обсуждая вооружение и шансы сторон на победу, Ирокезовы прошли между войсками на свое обычное место. Их конечно сразу узнали. В недрах персидской армии возникло замешательство. Греки, желая внушить персам, что Ирокезовы пришли на берег не просто так, а с коварным умыслом присоединиться к ним, загремели доспехами, приветствуя могучих героев, но Ирокезов младший погрозил им кулаком и шум стих.

Это приободрило персов, начавших уже, было эвакуировать ставку шахиншаха.

Видя безразличие Ирокезовых, персы стали строиться для атаки. Наши герои едва успели расположиться, то есть закопать амфору в песок и растянуть тент над головами, как войска за их спиною сошлись. Некоторое время Ирокезовы смотрели на побоище, но солнце и голод брали свое – они сперва искупались, а затем вылезли на берег загорать. Растянувшись на горячем песке с закрытыми глазами они слушали шум битвы, время от времени обмениваясь мыслями о превосходстве колющего оружия перед рубящим.

Собственно, исход битвы был предрешен. Персов было много. Слишком много. Много больше, чем греков и перевес в битве постепенно склонялся на их сторону. Грекам было понятно, что спасти их может только одно. Необходимо было лишить персов командования и тогда многочисленное войско станет неуправляемой толпой, и чем больше эта толпа, тем сложнее будет ей управлять.

Пока шла битва, Ирокезовы еще разок окунулись в море, но потом солнце разморило их, и они начали задремывать. В тридцати шагах от них, вокруг растянутого тента лилась кровь, но героев никто не беспокоил.