Текст книги "Двое (СИ)"

Автор книги: Владимир Москалев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

   Казалось, ее не удивил его сухой голос. Она потянулась к нему, поцеловала в щеку. И, отойдя немного, замерла вдруг, опустив голову, ни слова не говоря.

   А он смотрел на нее и ничего не понимал. Как-то не так... что-то не то. И, похоже, не обидел он ее, да и ему самому не о чем печалиться и, кажется, Ольга должна уже уйти... Но она не уходила, стояла и, подняв глаза, смотрела на него, а он не знал, что ей сказать.

   Внезапно она повернулась спиной, взялась за ручку двери, потянула на себя, приоткрыла... потом застыла, будто в раздумье. Секунда, две, три, пять!.. Отпустила ручку. Дверь хлопнула. Ольга обернулась. В глазах – то, что она давно уже решила:

   – Генка, женись на мне.

   Вот чего он не ждал, так этих слов. Как гром грянул!

   – Я серьезно, – добавила она.

   И тотчас – мгновенная метаморфоза! Он бросился к ней, обнял, стал целовать в глаза, щеки, губы, шею, ни о чем не думая, никуда не глядя. Он думал только о ней и глядел только на нее, а сам все повторял, изливая давно рвущееся из недр души:

   – Оленька! Милая! Радость моя, любимая, хорошая, ягодка моя весенняя! Как я рад, что ты первая это сказала, сам бы я никогда этого не сделал. Какая же ты у меня умница, какая замечательная! Господи, да есть ли у кого на свете жена, подобная моей?! И есть ли человек во всей вселенной счастливее меня!

   Она не отвечала, только улыбалась и плакала от счастья. А он целовал эти торопливо бегущие по ее щекам слезинки, сам весь мокрый от ее и своих слез, и все никак не мог на нее наглядеться, словно видел впервые. А она, в упоении счастьем, ласково говорила ему:

   – Глупенький ты мой... ну совсем глупенький... Генка мой любимый... Я ведь все поняла. Сначала ты сам хотел сделать мне предложение, но когда услышал, что я главный редактор, сразу же сомкнул уста. Ты подумал, что я решу, будто ты хочешь воспользоваться этой возможностью ради своих рассказов. И обрубил концы. Решил разом убить всё: и меня, и свои рукописи, и себя заодно.

   – Да... именно так все и было, – промолвил Генка. – Но как ты догадалась?

   – Прочла это на твоем лице, когда ты замер на моих коленях.

   – Я боялся, ты поймешь меня превратно, будто я собираюсь жениться на тебе только из-за этого, иначе ведь не пробиться. И сочтешь меня негодяем: вот, мол, ради этого готов даже пожертвовать своей свободой...

   Она глядела на него и не могла оторвать глаз.

   – Генка, Генка, какой же ты у меня... Рыцарь!

   – А ты... ты у меня храбрая, Оленька! Надо же, самой сказать...

   – У меня не было другого выхода. Ведь мы любим друг друга и должны, обязаны быть вместе, потому что оба выстрадали, пронесли через годы нашу боль. И ни при чем здесь совершенно твои повести и рассказы, «выход» в люди, известность. Любовь – вот что всего главнее и дороже, и перед нею меркнет все, что не имеет к ней ни малейшего отношения. Ты согласен со мной?

   – Согласен ли я? Ты еще спрашиваешь! – отвечал он, крепко сжимая ее в объятиях. – Да плевать на рассказы, на мечту, на всё! Главное – ты со мной, моя любовь! Главное – мы вместе! Хочешь, я тебе скажу?

   – Хочу! Говори, я должна знать все, о чем ты думаешь.

   – Знаешь, я давно уже понял, что мне всегда не хватало тебя. Вот прошла добрая треть жизни, и не было в ней ничего хорошего, ни одного светлого дня, лишь мрак, грязь и уныние. Но все сложилось бы по-иному, будь ты со мной. Не смогли мы тогда с тобой понять друг друга, не увидели, что нужны один другому, что не можем прожить порознь. Наверное, жизнь научила нас трезво оценивать свои поступки, делать правильные шаги. И еще мне кажется, Оля...

   – Что?

   – Нет, я уверен, что всегда любил тебя, только тебя одну! Ведь ты не знаешь, как часто я думал о тебе, вспоминал наши школьные годы, нашу прогулку в парке. И эта была любовь, другим словом я не назову, хоть мы и думали, что всего лишь дружим. Мы рано познакомились и поздно встретились, но теперь уж я не отдам тебя никому, потому что все эти годы я шел к тебе, мучительно, трудно, умирая от жажды, весь в кровоточащих ранах души и неся на плечах груз прожитых лет. И вот дошел... И теперь хочу сказать тебе: помни, ни одна женщина не смогла и никогда уже не сможет занять в моем сердце место, занятое тобой.

   Она слушала, трепеща в его объятиях и млея от счастья. Таких слов не говорил, наверное, даже Тристан Изольде. Когда он закончил, она ответила:

   – И я люблю тебя, Генка! К стыду своему должна признаться, что поняла это не сейчас, а давно, очень давно, когда литература сблизила нас. Наверное, я тогда не отдавала себе в этом отчета, но теперь поняла, что все эти годы были пусты и прожиты мною зря. Потому что не было рядом тебя, потому что я всегда грезила о тебе, думала, мучилась, гадала – где ты, что ты, с кем? Меня терзала мысль о том, что вот сейчас ты где-то далеко от меня, спишь с другой женщиной, а не со мной, обнимаешь ее, а не меня, а я лежу одна в холодной постели и плачу о том, что могло бы быть, но не произошло со мной. Плачу от бессилия, от своей глупости, оттого, что позволила себе уйти тогда, не остановилась, не побежала обратно, не кинулась тебе на шею с криком: «Не отпускай меня, Генка! Не давай мне уйти, ну пожалуйста, разве ты не понимаешь, что мы созданы друг для друга, не чувствуешь, что нам нельзя расставаться, не видишь разве, что я влюблена в тебя!» А я только помахала тебе рукой...

   – Жизнь всегда все ставит на свои места, Оленька, – гладил Генка ее волосы. – Она дала нам с тобой время побывать в ее темных закоулках и испачкаться в грязи, но теперь это осталось позади, а впереди у нас с тобой большая, светлая и чистая дорога. Потребовалось время, чтобы мы с тобой поняли это и пришли к этому, и в том, что мы отныне вместе, я вижу указующий перст судьбы, которая теперь уже не разлучит нас.

   – И я благодарна ей за это, – сказала Ольга. Тут же поправилась: – Мы благодарны ей за это. Чувства наши не были бы столь остры, не познай мы с тобой, что значит быть нелюбимым, оклеветанным и отверженным. Так возблагодарим за это судьбу, которая, в конце концов, подарила нам счастье быть вместе.

   Он вновь стал обнимать и целовать ее, а она смеялась и делала робкие попытки вырваться:

   – Пусти, задушишь... вот ненормальный... нашел себе жену и тут же хочет ее удавить. Отелло... Но тот хоть из ревности, а этот сдуру, от счастья... Так и мотор заглохнет, кони кинешь, век воли не видать.

   – Ну и жаргон у тебя! – рассмеялся Генка. – А еще редактор.

   – Молчи, Генка, сама себя не узнаю. Брат тут приезжал, в зоне отбывал. Вот и набралась... А теперь пойду.

   – Оля, не уходи! Я не пущу тебя, слышишь? Пойдем куда-нибудь! Хочешь – погуляем, хочешь – ко мне, а нет – придумается что-то.

   – Генка, ты с ума сошел! Там мои сейчас «икру мечут», а меня все нет и нет...

   – Так пойди их предупреди и сейчас же возвращайся.

   – Нет, мне надо кое-что сделать по дому, да и себя привести в порядок, а потом уж мы встретимся. Ты жди моего звонка. Я скоро. И пойдем с тобой гулять.

   – Мы сходим в парк и посидим на нашей скамейке. Затем на реку, в кафе, в кино – куда хочешь! Этот день будет наш, и мы сделаем с ним все, что захотим. А потом и вся жизнь будет наша!

   – Я согласна, Генка, согласна на все, только ты имей терпение и подожди, ладно?

   – Ладно. Буду ждать столько, сколько ты захочешь.

   – Я мигом! – Она помедлила, потом прибавила негромко, в самое ухо: – Какой ты молодец, что позвонил.

   Затем чмокнула его в щеку, распахнула дверь, обернулась, помахала рукой:

   – До встречи!

   И дверь захлопнулась за ней.

   Люди, проходящие мимо во время их эйфории, кидали на них недоуменные и любопытные взгляды, но, отворачиваясь, останавливали взоры на полыхающей сирени и кипящей вишне и понимающе кивали головами. Весна! Все цветет и тянется к жизни. Все влюбляются – такая уж пора. Рыбы мечут икру, самцы животных спариваются с самками, даже воробьи в песке у бордюрной стенки – и те никак не поделят воробьиху, в нетерпении ожидающую победителя неподалеку. И вот эти двое тоже... Немолодые уже. Стоят себе, целуются и на все им наплевать. Хоть бы постеснялись и отошли куда... Но, черт возьми! Любовь! Неужто не понятно? Разве она выбирает и разбирает? И разве тогда это любовь?

   И никто из прохожих не знал, что это был их звездный час, этих двух людей, так долго и мучительно шедших друг к другу тернистым путем сквозь беды, опасности и неудачи жизни. Но этот час был выше всего, и он целиком отмел, заставил забыть все то, что грудилось и темнело за их спинами, наслаиваясь с каждым годом одно на другое и пригибая к земле своей тяжестью.

   На этом мы опускаем занавес...

   *****

   Но еще один штрих, теперь уже последний.

   Прошло некоторое время...

   Однажды Ольга, придя домой, долго смотрела на мужа, загадочно улыбаясь, а потом сказала:

   – Генка, я должна сообщить тебе что-то важное. Только не падай в обморок.

   – Что случилось? – взволнованно спросил он, вскочив с тахты и с тревогой глядя в ее радостно блестевшие глаза. – Говори же, Оля!

   Она выдержала паузу и, все с той же улыбкой, произнесла:

   – Скоро выйдут твои избранные повести и рассказы в двух томах. Их уже сдали в набор. Вот договор. Тебе надо подписать.

   И протянула лист бумаги.

   Боясь в это поверить, потеряв на миг дар речи, Генка взял его, уткнулся глазами и прочел:

  «Издательство... и гражданин Брусникин Геннадий заключили лицензионный договор о следующем...» И дальше – права использования литературного произведения «Избранные повести и рассказы»...

   Он прочитал это и тяжело опустился на тахту.

   Он сидел и смотрел на лист бумаги, который мелко подрагивал у него в руках. И этот лист казался ему чудом, ниспосланным с небес.

   А маленькая Леночка стояла рядом, сунув палец в рот, глядела и не понимала, почему дядя Гена плачет. Май – 2006 г.