Текст книги "Полководец"

Автор книги: Владимир Карпов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 54 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

Воспоминания. Послевоенные годы

Вернемся к знаменитой психической атаке. На следующий день, 24 августа, наступление противника продолжалось уже без таких эффектов. Бои шли тяжелые. Именно в этот день у Ивана Ефимовича произошла любопытная встреча с человеком, хорошо известным всем читателям. Прежде чем описать эту встречу, мне кажется необходимым сделать небольшое отступление.

О своем намерении написать книгу о генерале Петрове я рассказывал в семидесятых годах очень разным по положению и характерам людям – маршалу Гречко и писателю Константину Симонову.

Маршал Гречко читал мои книги о современной Советской Армии, он не раз отмечал их письменно и устно и наградил меня именным офицерским кортиком. Однажды он спросил, над чем я работаю, и, услыхав, что пишу книгу о Петрове, горячо поддержал мое намерение. Он рассказал о своих встречах с Петровым в годы войны, во время битвы за Кавказ и в Карпатах, где Гречко командовал армией и был подчиненным Ивана Ефимовича.

– Его очень часто и несправедливо обижали, и об этом надо обязательно рассказать, – советовал маршал. – Другого после опалы забыли бы или он сам опустил бы руки, обиделся и зачах, а Петров был настолько талантливый военачальник и одаренный человек, что его обязательно вспоминали после очередной опалы и, как правило, назначали с повышением. А сам он ни разу не сломался и отдавал свои силы делу защиты Родины каждый раз все с новой энергией. Прекрасный был человек! Чем вам помочь в работе?

Я попросил министра обороны дать возможность ознакомиться с личным делом генерала армии Петрова. Маршал Гречко тут же велел своему генералу для особых поручений генерал-лейтенанту В. А. Сидорову запросить дело в канцелярию министра обороны. Кстати, генерал-лейтенант Сидоров, мой старый сослуживец по Генеральному штабу (тогда мы с ним были еще капитанами), в пятидесятых годах служил офицером для поручений у генерала Петрова, когда тот был начальником Главного управления боевой подготовкой сухопутных войск. Сидоров был очень близок к Петрову и тоже многое рассказал мне о последних годах работы и жизни Ивана Ефимовича.

Через несколько дней мне позвонил генерал Сидоров и сообщил, что личное дело Петрова у него.

В министерстве мне отвели комнату, где я тщательно изучил все документы и сделал необходимые выписки. Эта помощь маршала Гречко была неоценима для меня. Благодаря ей я получил достоверные даты, факты и документы о жизни и службе Ивана Ефимовича, имел возможность прочитать автобиографию, написанную рукой Петрова, приказы и решения, снимающие кривотолки и слухи, ходившие по поводу некоторых очень крутых поворотов в судьбе Ивана Ефимовича.

…Я не могу назвать себя близким другом Константина Михайловича Симонова, хотя получал от него письма и книги с дарственными надписями, когда служил еще в далеких гарнизонах. Он относился ко мне доброжелательно и при всех встречах на различных совещаниях, литературных вечерах или в домах общих друзей. Случилось так, что мы дружили в последние годы с Александрой Леонидовной – матерью Константина Михайловича. Вот в ее квартире я часто встречал Симонова и однажды рассказал о намерении написать о Петрове.

Константин Михайлович не только одобрил мое намерение, но и всячески хотел мне помочь в написании книги. Он рассказал о том, что не раз встречался с Петровым в годы войны, что у него есть записи бесед с Иваном Ефимовичем, и предлагал мне использовать эти материалы в работе. Многое позже было опубликовано в его дневниках и воспоминаниях. Симонов не раз спрашивал при встречах, как идет работа и не нужна ли какая-нибудь помощь. Константин Михайлович высоко ценил и уважал Петрова, он один из первых запечатлел черты его психологического портрета. Заметки и суждения такого зоркого, наблюдательного и талантливого писателя, каким был Симонов, конечно же помогут воссоздать образ Петрова более полно.

Приведу одну из записей Симонова – о его знакомстве с Петровым, которое произошло на следующий день после описанного отражения психической атаки:

«Моя первая короткая встреча с Петровым произошла 24 августа 1941 года на подступах к осажденной Одессе в селе Дальник, где размещался командный пункт 25-й Чапаевской стрелковой дивизии, в командование которой незадолго перед этим вступил Петров.

Петров приехал с передовой. Одна рука у него после ранения плохо действовала и была в перчатке. В другой руке он держал хлыстик. Он был одет в солдатскую бумажную летнюю гимнастерку с неаккуратно пришитыми, прямо на ворот, зелеными полевыми генеральскими звездочками и в запыленную зеленую фуражку. Это был высокий рыжеватый человек с умным усталым лицом и резкими, быстрыми движениями.

Он выслушал нас, постукивая хлыстиком по сапогу.

– Не могу говорить с вами.

– Почему, товарищ генерал?

– Не могу. Должен для пользы дела поспать.

– А через сколько же вы сможете с нами поговорить?

– Через сорок минут.

Такое начало не обещало ничего хорошего, и мы приготовились сидеть и ждать по крайней мере три часа, пока генерал выспится.

Петров ушел в свою мазанку, а мы стали ждать. Ровно через сорок минут нас позвал адъютант Петрова. Петров уже сидел за столом одетый, видимо, готовый куда-то ехать. Там же с ним за столом сидел бригадный комиссар, которого Петров представил нам как комиссара дивизии. В самом же начале разговора Петров сказал, что он может уделить нам двадцать минут, так как потом должен ехать в полк. Я объяснил ему, что меня интересует история организации Одесской кавалерийской дивизии ветеранов и бои, в которых он с ней участвовал.

Петров быстро, четко, почти не упоминая о себе, но в пределах отведенного времени давая краткие характеристики своим подчиненным, рассказал нам все, что считал нужным, об этой сформированной им дивизии, потом встал и спросил, есть ли вопросы. Мы сказали, что нет. Он пожал нам руки и уехал…»

Далее Симонов продолжает:

«Ивана Ефимовича Петрова я знал потом на протяжении многих лет и знал, как мне кажется, хорошо, хотя, быть может, и недостаточно всесторонне.

Петров был человеком во многих отношениях незаурядным. Огромный военный опыт и профессиональные знания сочетались у него с большой общей культурой, широчайшей начитанностью и преданной любовью к искусству, прежде всего к живописи. Среди его близких друзей были превосходные и не слишком обласканные в те годы официальным признанием живописцы. Относясь с долей застенчивой иронии к собственным дилетантским занятиям живописью, Петров обладал при этом своеобразным и точным вкусом.

Петров был по характеру человеком решительным, а в критические минуты умел быть жестким. Однако при всей своей, если можно так выразиться, абсолютной военности, он понимал, что в строгой военной субординации присутствует известная вынужденность для человеческого достоинства, и не жаловал тех, кого приводила в раж именно эта субординационная сторона военной службы. Он любил умных и дисциплинированных и не любил вытаращенных от рвения и давал тем и другим чувствовать это.

В его поведении и внешности были некоторые странности или, вернее, непривычности. Он имел обыкновение подписывать приказы своим полным именем: «Иван Петров» или «Ив. Петров», любил ездить по передовой на «пикапе» или на полуторке, причем для лучшего обзора частенько стоя при этом на подножке.

Контузия, полученная им еще в гражданскую войну, заставляла его, когда он волновался и особенно когда сердился, вдруг быстро и часто кивать головой так, словно он подтверждал слова собеседника, хотя обычно в такие минуты все бывало как раз наоборот.

Петров мог вспылить и, уж если это случалось, бывал резок до бешенства. Но к его чести надо добавить, что эти вспышки были в нем не начальнической, а человеческой чертой. Он был способен вспылить, разговаривая не только с подчиненными, но и с начальством.

Однако гораздо чаще, а вернее, почти всегда, он умел оставаться спокойным перед лицом обстоятельств.

О его личном мужестве не уставали повторять все, кто с ним служил, особенно в Одессе, в Севастополе и на Кавказе, там, где для проявления этого мужества было особенно много поводов. Храбрость его была какая-то мешковатая, неторопливая, такая, какую особенно ценил Толстой. Да и вообще в повадке Петрова было что-то от старого боевого кавказского офицера, каким мы его представляем себе по русской литературе XIX века.

Такой сорт храбрости обычно создается долгой и постоянной привычкой к опасностям: именно так оно и было с Петровым».

Конец августа 1941 года

25 августа противник, бросив в бой больше десяти дивизий, перешел в наступление на все три сектора. Это было еще одно решительное наступление для прорыва к городу. С большим трудом наши дивизии удерживали позиции своих секторов: в предшествовавших боях части понесли очень большие потери. В этот день начали рваться первые артиллерийские снаряды в Одесском порту – раньше Одесский порт был досягаем только для авиации противника. В этот же день, 26 августа, из Ставки пришла телеграмма, подписанная начальником Генерального штаба маршалом Б. М. Шапошниковым. Члены Военного совета Одесского оборонительного района спешно выехали в секторы для того, чтобы довести до частей указание Ставки. К Петрову в Южный сектор приехал бригадный комиссар И. И. Азаров. Знакомя генерала Петрова с содержанием телеграммы, он сказал:

– Маршал Шапошников отмечает, что в период с шестнадцатого по двадцать пятое августа в Западном секторе Одесского оборонительного района наши части отошли на пятнадцать – двадцать километров к востоку от линии, которая рассматривалась Верховным Главнокомандованием как основной рубеж обороны. А вот совсем недавно, вчера и сегодня, и части Восточного сектора тоже отошли на четыре – восемь километров. Сужение пространства оборонительного района очень беспокоит Ставку, и она предупреждает вас о возможности тяжелых последствий. Эти последствия уже наступили. Сегодня противник обстреливал Одесский порт артиллерийским огнем. Пока обстреливают со стороны Восточного сектора, но если, Иван Ефимович, ваши части отойдут еще хотя бы немного, то город будет обстреливаться и отсюда, с вашей, южной стороны. Ведь весь город целиком находится в вашем Южном секторе. Ставка требует большей устойчивости в обороне, требует сделать все возможное, чтобы не допустить прорыва противника к городу. Мы попытаемся помочь вам – дополнительно мобилизуем всех, кто может носить оружие, и пришлем на пополнение ваших частей. Вот в Девяносто пятой дивизии у вашего соседа организовали сбор трофейного оружия и оружия своих погибших бойцов на поле боя. Этим оружием они вооружают тех, кто приходит на пополнение частей. Советую и вам, Иван Ефимович, организовать такие же группы сбора оружия в вашей дивизии. Город тоже поможет всем чем только можно. Там начали изготовлять ручные гранаты. Придумали запал для бутылок с горючей смесью, теперь уже не надо зажигать их вручную, перед тем как бросить в танк. На судостроительном заводе организовано производство самодельных танков.

Азаров помолчал, понимая, как трудно генералу Петрову, потом добавил:

– В городе очень тяжелое положение, Иван Ефимович. Но рабочие просили передать, что они сделают все, только, пожалуйста, остановите и отгоните врага. Рабочие сейчас получают продукты по карточкам, и даже вода выдается по норме. После того как были захвачены головные сооружения водопровода в Беляевке, сделано пятьдесят восемь новых колодцев. Но разве для такого города хватит воды этих колодцев?

Петров ответил комиссару спокойно, как-то даже неофициально:

– Вы знаете, что мы делаем все возможное и даже невозможное. Конечно, чапаевцы отдадут все силы, чтобы выполнить указания Ставки и Военного совета Одесского оборонительного района. А в доказательство того, что силы еще есть, скажу, что даже сейчас бойцы и командиры не теряют оптимизма и чувства юмора. У нас здесь родилась поговорка: «Все трудное мы делаем немедленно, а невозможное – немножко позже». И вот еще – бойцы написали письмо Гитлеру, подражая письму запорожцев турецкому султану. Может быть, вам интересно будет, почитайте на досуге.

И Петров вручил Азарову два письма. Они были размножены на машинке, видимо, в штабе. Одно называлось «Генералу без армии Антонеску», другое – «Людоеду Адольфу Гитлеру».

Илья Ильич быстро прочитал второе:

«Мы, правнуки и внуки славных и воинственных запорожцев земли Украинской, которая теперь входит в Великий Советский Союз, решили тебе, проклятый палач, письмо это написать, как писали когда-то наши деды, которые громили врагов Украины.

Ты, подлый иуда и гад, напал на нашу Краину и хочешь забрать у нас фабрики и заводы, земли, леса и воды и привести сюда баронов, капиталистов – таких, как ты, бандитов и разбойников-фашистов.

Этому никогда не бывать! Мы сумеем за себя постоять… Не видать тебе нашей пшеницы и сала… Не раздобудешь ты ни одного воза провизии, хотя уже и потерял лучшие дивизии, не построишь ты на нашей земле ни одну виллу, мы выделим для каждого из вас по два метра на могилу. И как не доведется свинье на небо смотреть, так тебе в нашем огороде не рыть, хотя у тебя морда свиняча и свинская удача…

На этом мы кончаем и одного тебе желаем, чтобы у тебя, пса, застряла во рту польская колбаса, чтобы ты со своими муссолинами подавился греческими маслинами, а в остальном, чертовы гады, не миновать вам всем наших пуль и снарядов…»

Эти письма ходили по рукам в городе, и многие не только подписывали их, но и вносили свои острые дополнения.

После 25 августа особенно тяжелое положение создалось в Восточном секторе комбрига Монахова. Противник, получив возможность обстреливать Одессу артиллерией, бросал все новые и новые силы, стремясь пробиться к городу кратчайшим путем именно отсюда, с востока. С нашей стороны бой поддерживала артиллерия всех кораблей, находившихся в это время в Одесском заливе. Открыли огонь даже береговые батареи Южного сектора. Они стреляли через весь город по наступающему с востока противнику. А там уже нависла угроза захвата орудий 21-й береговой батареи. Она играла важную роль, а теперь к ней уже вплотную подступили цепи противника. Надо было решать, что делать – подрывать орудия и все сооружение на батарее или продолжать вести огонь.

Батарея стреляла до последнего. Но нельзя было и упустить момент для уничтожения орудий, они не должны попасть в руки врага исправными. Ивану Ефимовичу Петрову был известен подвиг этой батареи, а мне в декабре 1980 года подробно рассказал об этом героическом эпизоде контр-адмирал К. И. Деревянко, бывший в те дни начальником штаба военно-морской базы:

– Я с этой батареей поддерживал постоянную связь. Однажды, когда противник был уже рядом с ней, я разговаривал по телефону с телефонистом. Вдруг слышу в трубке треск, шум и гвалт. Я подумал, что все кончено, наверное, фашисты ворвались на КП батареи! Кричу, зову телефониста, но тот не отвечает. Прошло некоторое время – и вдруг телефонист ответил! Он сказал буквально следующее, на всю жизнь запомнилась мне эта фраза: «Извините, отлучился в рукопашную…» Вот так и сказал. Я передал приказание взорвать батарею. Сказал, что за личным составом высланы катера, чтобы все отходили к берегу. Но катера через некоторое время вернулись пустые. Оказывается, артиллеристы гранатами отбили ворвавшихся врагов и все же удержали свою батарею. Они никак не решались уничтожить свои любимые орудия. Позже моряки все же были вынуждены взорвать батарею, но на катера так и не сели, остались в сухопутных подразделениях, в полку Осипова, били противника на земле. К сожалению, командир этой батареи капитан Кузнецов, представленный за тот бой к ордену Красного Знамени, не дожил до вручения награды. Он вскоре погиб там в бою…

Все же в Восточном секторе противник продолжал продвигаться вперед. Захватив новые, более удобные позиции, он уже начал обстреливать корабли, стоящие в Одесском заливе, произошло несколько прямых попаданий.

26 августа под вечер генерал Петров из докладов командиров по телефону, а потом и личным наблюдением с НП установил, что готовится наступление на его сектор. Сил для отпора врагу в дивизии было мало, особенно чувствовалось отсутствие резервов. Поэтому Иван Ефимович думал, как бы сорвать или ослабить это очередное наступление противника еще до начала атаки. Одно из эффективных средств – довольно сильная артиллерия, в том числе артиллерия береговой обороны и корабельная. Но в ночное время вести огонь по невидимым целям, конечно, дело не очень надежное. Авиация ночными бомбардировками тоже большого урона противнику не нанесет, к тому же ее и мало, авиации. А с рассветом все эти средства будут направлены на поддержку войск Восточного сектора, где создалось наиболее трудное положение. Как же быть? Чем ослабить удар противника? И генерал Петров нашел для этого способ. Он использовал боевой опыт полков кавалерийской дивизии, которые в это время уже действовали без коней, в пешем строю и носили только название – кавалерийские. Петров, учитывая кавалерийский характер бойцов, их умение действовать быстро, налетом, совершать рейды в тыл, воспользовался этим качеством. И в ночь на 27 августа, в тот момент, когда противник уже готовился выйти на исходные позиции для наступления, конники пошли в контратаку. Они, как и предполагал Петров, действовали быстро и решительно, нанесли большие потери одному из полков 14-й дивизии противника, захватили много орудий и других трофеев. Но самое главное – сорвали наступление, которое намечалось на утро!

Через день противник все же перешел в наступление, и, как выяснилось уже в ходе атак, а также из документов и показаний пленных, здесь кроме 14-й дивизии были введены еще две свежие: 8-я пехотная, а немного погодя и 21-я пехотная. Ввод таких сил, конечно, свидетельствовал о том, что противник ставит решительные цели. Это подтвердили и пленные, они показали, что Антонеску потребовал выйти к Сухому лиману, чтобы, установив здесь артиллерию, обстреливать Одессу и тылы Южного сектора с запада, то есть взять Одессу в огненные клещи.

Главный удар врага пришелся по 287-му полку, которым командовал капитан Ковтун. Генерал Петров был уверен в этом командире и поэтому, ожидая удара и на соседнем участке, сам находился на наблюдательном пункте правофлангового полка. Иван Ефимович видел, как 287-й полк отражает одну за другой атаки противника. С капитаном Ковтуном генерал все время держал связь по телефону.

В конце дня, когда у полка, казалось, уже не было никаких сил сдерживать врага и когда стало окончательно ясно, что именно здесь противник наносит главный удар, Петров приехал на участок 287-го полка. В такие критические минуты некоторые командиры подбадривают подчиненных громким, уверенным голосом, может быть, даже крепким словом, а иногда и угрозой. Иван Ефимович отличался от таких командиров, он поддерживал людей своим спокойствием, уважением, желанием помочь. Он подбадривал одобрением действий. Он укреплял их веру в свои силы, вселял убеждение, что они совершают невозможное, что они замечательные герои.

Полк выстоял и в тот день. Но, проверяя с наступлением ночи состояние подразделений, Петров удивился, как же они смогли это сделать – так мало осталось там бойцов. Он убедился, что в случае возобновления наступления держать позиции будет уже просто некому. Петров приказал вывести полк на отдых, хотя бы на короткий, пусть на день-два, но вывести его, доукомплектовать кем можно. На смену приказал поставить сюда кавалеристов. Генерал действовал быстро – на машинах, которые привезли смену, тут же отправил полк Ковтуна в тыл.

Правда, 287-му полку пришлось отдыхать недолго – всего сутки, но все-таки уже через сутки, получив пополнение из маршевых батальонов и из одесских добровольцев, полк восстановил силы и опять был боеспособным. Через сутки он уже снова был на передовой. Вот таким образом из подразделений, казалось бы окончательно уже вышедших из строя, генерал Петров за короткое время создавал новые резервы.

В трудную минуту на командный пункт Петрова в поселке Дальник прибыл командарм Софронов. Генерал Петров доложил ему обстановку, показал с наблюдательного пункта участки, о которых он говорил, и, думая, что и командарму, как и самому Петрову, интереснее было бы все это увидеть поближе и поговорить с людьми, тут же предолжил:

– Здесь недалеко, напрямую – полк Мухамедьярова, мы можем проскочить на моей «эмке» вот по лощине, а там совсем небольшой кусочек через поле.

До командарма уже доходили рассказы о том, как Петров, пренебрегая ради экономии времени более дальним и безопасным путем, проезжал на своей машине через простреливаемые участки. Он вставал на подножку машины с противоположной от обстрела стороны и, присев там и держась за дверцу, проскакивал опасные места. Вспомнив это, Софронов сердито сказал:

– Вы мне предлагаете присесть так же, как вы, на подножку и мчаться под пулеметами противника? Иван Ефимович, вы знаете, я не из трусливых, но я сам не поеду и вам запрещаю так рисковать! Неужели вы не понимаете, в каком напряженном состоянии в отношении командных кадров мы сейчас находимся? У вашего соседа Воробьева уже почти всех командиров полка выбило. Что же будет с вашей дивизией, если вот из-за такого гусарства, из-за нежелания объехать кружным путем я потеряю командира дивизии? Еще раз повторяю: запрещаю вам такие выходки!

Петров опустил глаза, голова его несколько раз дернулась, сверкнуло пенсне. Он вроде бы даже обиделся:

– Да что я, товарищ командующий, для показа своей храбрости, что ли? Время не позволяет. Действовать надо быстро. Вот и приходится…

– Все равно запрещаю. Вы командир дивизии и должны это понимать.

После отъезда командующего способ передвижения генерала Петрова не изменился. Но это было не упрямство и конечно же не недисциплинированность. Петрову здесь, впереди, в горячке боя, когда судьбу решают иногда минуты, было виднее, куда и как надо спешить на помощь. В конце концов, он, как опытный командир, имел право поступать так, как считал нужным.

Находясь в передовых подразделениях, Петров не только воодушевлял подчиненных своим присутствием и спокойствием, он постоянно наблюдал за действиями противника, следил за изменениями в обстановке и, опираясь на свой несомненно более богатый, чем у командиров полков и батальонов, опыт, учил последних умению управлять боем, учил тут же, на месте, на конкретных боевых делах.

Изучив манеру наступления противника, Петров советовал командирам батальонов:

– У них все удивительно шаблонно. Первая атака обычно с утра. А как она начинается? Сначала перед артподготовкой несколько пристрелочных выстрелов. Вот как только услышите эти выстрелы, нужно отводить людей по ходам сообщения во вторую траншею. В первой надо оставить наблюдателей, отдельных пулеметчиков. Да им тоже надо укрыться получше. Наблюдать периодически, ведь сразу же на голову атакующие не свалятся! Когда же начинается артподготовка, тут все должны укрыться в траншее. А как только она закончится, нужно быстро вывести людей в первую траншею: и потерь будет меньше и атаку вам будет отражать легче.

Применяя этот быстрый маневр в траншеях, командиры подразделений спасали свои роты и батальоны от больших потерь. Советы командира дивизии помогали и сохранять жизнь бойцов, и успешнее отражать атаки. Высокая культура генерала Петрова как военачальника проявлялась и в кажущихся на первый взгляд малозначительными фактах. Он рисковал своей жизнью лишь тогда, когда не было иного выхода. И в пекле боя он был не всегда, а только в критические часы. Понимая, что для управления боем необходимо не только его присутствие, но и его свежая голова, Петров заботился о своем физическом состоянии. Он умел и отдыхать, набираться сил. Однажды в очень напряженный день к нему приехал на командный пункт ставший уже начальником штаба Приморской армии полковник Крылов. Ожидая увидеть Петрова измученным, издерганным, осунувшимся и почерневшим от непрерывных боев, Крылов очень удивился, когда к нему навстречу вышел генерал – свежий, гладко выбритый и даже румяный, как после хорошего душа. Заметив недоумение в глазах полковника, Петров улыбаясь сказал:

– Успел освежиться. Приспособился, знаете, принимать ванну в железном корыте. Валялось тут от прежних хозяев простое стиральное корыто, ну вот, как позволяет минута, я освежаюсь. Очень помогает, скажу вам, очень!

Понимая, что начальник штаба армии приехал к нему не для праздных разговоров, Петров тут же подвел Крылова к карте и стал докладывать:

– Захватив Ленинталь, противник глубоко вклинился между нашими Тридцать первым и Двести восемьдесят седьмым стрелковыми полками. Меня беспокоит это очень опасное вклинение! Я пытался восстановить положение – и сомкнуть фланги полков на прежних позициях, но это пока не удается. Вклинившийся противник успел закрепиться. Он использовал наши и отрыл новые окопы полного профиля. У него много минометов и сильный автоматический огонь. Пехоты в этом клине не меньше двух полков, и силы противника здесь все время наращиваются. В случае его прорыва к Сухому лиману мой левый фланг, где полк Мухамедьярова, окажется отрезанным. Этот клин чреват очень, очень неприятными последствиями! Я это вижу. Пробовал сделать все что можно, но даже ночные атаки, которые прежде приносили успех, здесь ничего не дают.

Крылов понимал, что Чапаевская дивизия находится в очень трудном положении. В словах Петрова ему послышался намек на то, чтобы ему вернули 3-й полк Чапаевской дивизии, но там, в Восточном секторе, обстановка была не легче.

– Полк вам, Иван Ефимович, мы сейчас вернуть никак не сможем.

– Я об этом и не прошу. Я понимаю.

– Я думаю, мы вам поможем пополнением из маршевых батальонов, ну, и еще из одесситов. Город всегда находит возможность поддержать нас и продолжает присылать людей для пополнения. Только у них нет оружия. Сможете ли вы их вооружить здесь, на месте?

– Конечно. Вы же помните недавнее указание Шапошникова и совет вашего штаба собирать оружие. Мы это практикуем, и у нас есть чем вооружить. Так что, пожалуйста, давайте людей, а оружие у нас найдется. Много и трофейного оружия, им тоже можно пользоваться. Научим стрелять из трофейных румынских винтовок, и будут солдаты бить противника его же оружием. Вот чего мы не можем сами делать, так это боеприпасы и особенно снаряды для артиллерии. Как у вас там, какие прогнозы, не будет ли опять перебоев со снабжением снарядами? А то ведь состояние бывает очень плачевное, когда видишь атакующих, есть пушки, а стрелять нечем.

– Снабжение боеприпасами теперь наладилось. Корабли подвозят их регулярно. Но и вы расходуйте экономно. Делайте упор на батареи береговой артиллерии, у них большой запас снарядов, есть чем поддержать.

Петров попросил позвать начарта. Тут же вошел подполковник Гроссман, коренастый и плотный, с живым, энергичным лицом, быстрыми глазами. Он будто стоял за дверью. Да это могло быть и так, потому что генерал Петров почти с ним не разлучался. Они всюду вместе: артиллерия была той силой, которой командир дивизии мог немедленно реагировать на ход боя и на все его неожиданности.

– Фрол Фалькович, что мы дадим Мухамедьярову сверх двух дивизионов пушечного полка?

– Его будет поддерживать еще дивизион береговой артиллерии капитана Яблонского, товарищ генерал.

– Согласен. Только помните, этот дивизион каждую минуту может понадобиться и для поддержки других частей.

Артиллерийский подвижной дивизион Яблонского был очень своеобразным формированием. Он тоже считался береговой артиллерией. На его вооружении были 76– и 122-миллиметровые орудия на тракторной тяге. Вот эта надежная, тракторная, а не лошадиная тяга позволяла дивизиону быстро маневрировать. И он приносил очень большую пользу в динамичных боях тех дней. Ну а в руках Петрова, столь инициативного командира, такой дивизион был необыкновенно важным средством для осуществления его замыслов.

– Вообще, если бы не артиллерия, мы бы, пожалуй, не удержали своих позиций, – сказал Петров. – Молодцы артиллеристы. И богдановский полк, и береговые батареи, и вот капитан Яблонский, непосредственно с нами участвующий в отражении атак, очень хорошо нам помогают.

С крейсера «Червона Украина» высадились 720 краснофлотцев-добровольцев, они немедленно были брошены в бой. Поступило сообщение, что из Новороссийска морем высланы на кораблях 5 тысяч бойцов маршевого пополнения. Но успеет ли это пополнение? Положение критическое. Враг уже в нескольких километрах от Пересыпи, до передовой можно доехать трамваем. Шло пополнение из 5 тысяч, а 29 августа только ранеными выбыли из строя 1200 защитников Одессы.

Маршевые батальоны успели. Они прибыли утром 30 августа. Их ждали с нетерпением, особенно в Восточном секторе. Но хоть там было и очень трудно, нельзя было отдать все пополнение только туда – во всех секторах было тяжело, да и в дальнейшем везде следовало ожидать нового сильного напора. Поэтому пополнение было роздано и в 95-ю, и в кавалерийскую, и в Чапаевскую дивизии. Оно прибыло очень вовремя, судьбу Одессы решали, можно сказать, часы. Бойцы пополнения оказались хорошо обученными и подготовленными. Кроме всего, это были люди с Большой земли. Их прибытие вселяло уверенность, что Одесса не оторвана, не забыта, что она связана со всей Родиной.

Для улучшения руководства в Восточном секторе командование Одесского оборонительного района решило все части объединить, создав новую дивизию и пополнив ее только что прибывшими войсками. Встал вопрос и о назначении командира дивизии. Комбриг Монахов, возглавлявший до этого сектор, руководил боем неплохо. Но был в распоряжении командования более опытный человек, полковник Г. М. Коченов. Он в Одессе исполнял обязанности начальника гарнизона, раньше он был комендантом Тираспольского укрепленного района. Как и при назначении Ивана Ефимовича Петрова, Коченова вызвали ночью к командарму Софронову, разговор был очень короткий.

– Сможете командовать дивизией в Восточном секторе? – спросил без обиняков Софронов.

– Пока там не дивизия, а некоторые наметки…

– Командовать нормальной дивизией всякий сумеет, – пошутил член Военного совета Воронин. – Ты вот покомандуй такой, какая есть. – И, перестав улыбаться, Воронин уже серьезно добавил: – Нужно создать нечто похожее на укрепрайон. Ну, не по сооружениям, а по стойкости, чтобы не допустить противника к городу. Уже совсем близко до Пересыпи.

В новую дивизию, получившую название 421-я Одесская, вошли 26-й пограничный полк, 1-й морской полк и 54-й Разинский из состава Чапаевской дивизии. Надежды Петрова вернуть Разинский полк в свою дивизию тем самым теперь уже совсем откладывались на неопределенное время. Но Иван Ефимович в такой обстановке даже и не заикался о возвращении полка в состав дивизии. Он понимал, как сейчас было трудно в Восточном секторе.