355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Карпов » Полководец » Текст книги (страница 11)
Полководец
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 00:14

Текст книги "Полководец"


Автор книги: Владимир Карпов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 54 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

Воспоминания из предвоенных лет

Любой поступок человека объясняется его взглядами, стремлениями, убеждениями, характером. Истоки любой черты характера или поведения человека можно найти в его биографии, воспитании, в жизненных испытаниях, которые он прошел.

Совсем недавно, всего за четыре года до совещания в Экибаше, о котором мы говорили, были в жизни Петрова такие превратности, которые несомненно подтолкнули его здесь, под Симферополем, на этот не совсем обычный в военных делах широкий совет с боевыми соратниками.

Петров всегда верил в товарищей, был надежным другом, и тем же ему отвечали люди, с которыми он дружил или служил в одних частях. Именно поддержка сослуживцев по армии, товарищей по партии однажды очень помогла ему в весьма драматической ситуации. В предвоенные годы клеветники и доносчики возбудили «дело». Петров обвинялся в связях с человеком уже репрессированным, связях, «которые выразились в неслужебном общении и с выпивками», ставилось ему в вину даже то, что он служил «в белой армии и скрывал свое офицерское прошлое».

Обвинения, выдвинутые против Петрова, сегодня выглядят странно, надуманно: он ведь не скрывал своего офицерского прошлого, даже мы, курсанты, знали это. Записи в протоколе о службе «в белой армии» показывают, насколько не правы были люди, обвинявшие его. Петров ни одного дня не служил в белой армии, которая, как известно, возникла после революции и боролась с ней. Петров служил в царской армии, а в дни революции добровольно вступил в Красную Армию.

В ходе обсуждения один из членов парткомиссии, Васильев, в своем выступлении высказал ряд обвинений в адрес не только Петрова, но и полковника М. А. Филатова, который был заместителем начальника училища по строевой: «Филатов является исключительно вредной личностью! Предлагаю изъять Филатова из училища, поставить этот вопрос перед Военным советом».

Из протокола видно – и это очень характерно для Петрова, – что он, будучи сам, как говорится, на волосок от исключения из партии, немедленно стал заступаться за Филатова, так как обвинения, по его мнению, были несправедливые. Другой член парткомиссии, Маклашин, тут же отреагировал: «Ваша реплика, товарищ Петров, Васильеву, что Филатов все-таки не враг, говорит за то, что вы, товарищ Петров, становитесь на формальный путь. Товарищ Филатов до сегодняшнего дня продолжает заниматься саботажем, его курсанты не любят, боятся. Да и вообще деятельность Филатова может перерасти во враждебную деятельность».

Я хорошо знаю обстановку в училище в те предвоенные годы, когда им руководил Петров, близко знал много лет полковника Михаила Алексеевича Филатова, поэтому, дабы не сложилось впечатления о каком-то развале, саботаже и прочих неблаговидных делах, скажу несколько слов. Обстановка в училище была прекрасная, учили нас хорошо, жили мы дружной семьей. Любовь к Родине и партии воспитывалась в нас повседневно, мы были беззаветными патриотами. Лучшим и неопровержимым доказательством этому являются жизни, отданные выпускниками училища в боях за Родину. Весь наш выпуск в мае 1941 года был направлен в западные приграничные округа. Из ста лейтенантов, выпускников моей роты, я встретил за тридцать шесть послевоенных лет всего пятерых, остальные погибли. Утверждение, что курсанты боялись Филатова, абсолютно не соответствует действительности, курсанты очень любили его. Корректный, тактичный, Михаил Алексеевич воспитывал в нас чувство достоинства. Конечно, ни о каком саботаже не может быть и речи: Филатов приходил на работу раньше всех и уходил позже многих, отдавая службе и курсантам всего себя, не жалея ни сил, ни здоровья. Филатов прошел через всю войну, стал генералом, командовал дивизией, удостоен многих правительственных наград. Он всю жизнь был другом Петрова, до последних дней Ивана Ефимовича навещал его в больнице. Теперь нет уже и самого Михаила Алексеевича. И он, к сожалению, тоже не оставил воспоминаний.

После разбора персонального дела Петрова на парткомиссий все кончилось сравнительно – для тех времен – благополучно. Петрова не исключили из партии, не сняли с должности начальника училища, ограничились вынесением строгого партийного взыскания.

Но тучи еще долго ходили над головой Ивана Ефимовича. В 1939 году обвинения повторились снова.

Те годы обычно вспоминаются только плохим, чаще говорят о поступках неблаговидных. А вот в связи с делом Петрова можно было наблюдать редкое, но поразительное проявление честности и мужества со стороны нескольких человек.

В личном деле Петрова я обнаружил четвертушки листа серой, плохого качества бумаги. Я читал их и думал, что вот такая небольшая бумажечка решала судьбу человека. На этих бумажках (всего их было разослано двенадцать) под копирку был напечатан запрос о партийном лице И. Е. Петрова, который, как говорилось в запросе, в скором времени будет привлечен к ответственности «за связь с врагами народа» и за свою «антипартийную деятельность». Наверху каждой четвертушки чернилами вписаны фамилии и инициалы того, к кому обращен запрос.

Нетрудно представить состояние человека, получившего в те годы такой запрос. Формулировка его не оставляла никаких сомнений насчет того, что может ожидать Петрова.

И вот к чести людей, написавших ответы на явно тенденциозный запрос, надо сказать, что эти замечательные коммунисты, рискуя очень многим, а точнее – всем, написали правду о Петрове. Мне кажется, читатели должны знать имена этих достойных и смелых людей. Привожу коротко содержание их письменных ответов, которые назывались «Партийный отзыв» (к сожалению, не во всех письмах указаны должности и даже инициалы писавших):

«Член ВКП(б) с февраля 1919 года Чернухин: …Петров старый член партии, считаю, что он предан партии Ленина – Сталина».

«Военком штаба САВО, полковой комиссар Евстафьев: Знаю Петрова И. Е. с 1933 года, опытный, дисциплинированный командир, партии Ленина – Сталина предан».

«Член ВКП(б) с июля 1918 года Челмадинов: Знаю Петрова И. Е. с 1929 года. Политически и морально устойчив, в практической работе проводит линию нашей партии и активно за нее борется».

«Член ВКП(б) с 1920 года Курбаткин: …Петров И. Е. безусловно предан партии Ленина – Сталина. Вполне заслуживает доверия. По грамотности и развитости может быть использован на работе большей, чем занимает сейчас».

«Член ВКП(б) с 1927 г. М. Патоличев: …Знаю Петрова в период 1922—24 гг. как стойкого большевика. В этот период он был комиссаром полка и бригады 11-й кавдивизии 1-й Конной армии. Исключительно отзывчивый, чуткий товарищ, был общим любимцем полка. Беспощадно боролся с искривлениями линии партии и отступлениями от нее, особенно в период, когда происходила борьба с басмачеством, где нужно было правильно проводить ленинско-сталинскую политику в национальном вопросе.

Совместно с Петровым неоднократно был в боях против басмачей, где он показывал себя как храбрый, хладнокровный и волевой боец, всегда появлялся в наиболее ответственных и опасных местах».

Аналогичные отзывы прислали: Сергеев, член партии с 1932 года; В. Баженов, член партии с 1919 года; П. С. Бочкарев, начальник кафедры Академии имени М. В. Фрунзе, член партии с 1918 года; И. И. Вырыпаев, член партии с 1925 года; Филатов, член партии с 1938 года; Брилев, член партии с 1939 года.

Авторитет Петрова, уважение к нему были настолько велики и прочны, что ни у одного из запрошенных не поднялась рука написать неправду или просто покривить душой.

Я рассказываю о драматических событиях в жизни Ивана Ефимовича Петрова совсем не для того, чтобы вести разговор о репрессиях тех лет. Партия давно осудила все, что творилось тогда незаконно. Но из тех лет, мне кажется, тянутся ниточки и к совещанию под Симферополем, о котором шла речь выше.

Честность коммунистов в свое время спасла Петрова. Мнение людей, их добрый совет всегда были важны для него, а после этого случая его уважение к людям и надежда на поддержку товарищей в критических обстоятельствах стали еще больше.

Отход к Севастополю. Октябрь 1941 года

Итак, выслушав мнение командиров, посоветовавшись со всеми присутствующими на совещании, генерал Петров принял решение и отдал соответствующий приказ – и тем самым взял на себя всю ответственность за отвод армии к Севастополю.

Вот как об этом рассказано в воспоминаниях генерал-полковника артиллерии, а в те дни полковника и начальника артиллерии Приморской армии Н. К. Рыжи:

«Было бы неверно думать, что И. Е. Петров собрал Военный совет, дабы разделить с другими ответственность, опереться на мнение большинства. Командарм уже принял окончательное решение идти к Севастополю, с тем, чтобы его оборонять. Заседание Военного совета укрепило уверенность И. Е. Петрова в том, что поставленная войскам задача будет выполнена. К тому времени, когда командиры и комиссары прибыли на КП 95-й дивизии, штаб армии уже определил маршруты движения соединений, уравнительные рубежи и время выхода к ним головных колонн. Командарм использовал заседание также для того, чтобы дать командирам все указания и советы, которые невозможно было вместить в боевой приказ.

Мне генерал Петров тут же приказал снять с фронта прежде всего тяжелую артиллерию, включая 51-й и 52-й полки, входившие раньше в 51-ю армию, и направить ее через Алушту и Ялту к Севастополю.

– Тяжелая артиллерия, – сказал он, – должна быть там раньше пехоты. Если понадобится, она поможет пехоте прорваться к севастопольским рубежам».

После войны я служил вместе с генерал-полковником Рыжи, он был командующим артиллерией Туркестанского военного округа. В пятидесятых годах механизация и моторизация наших Вооруженных Сил уже была завершена, и только в горнострелковых частях, исходя из их специфики, были оставлены кони. В этот период я командовал горнострелковым полком. Николай Кирьякович Рыжи был страстным любителем лошадей, вот он и приезжал иногда «отвести душу». Особенно ему нравился мой личный конь Агат арабских кровей. Будучи человеком очень тактичным, Николай Кирьякович, хоть и был намного старше меня по званию и по служебному положению, каждый раз спрашивал разрешения «посмотреть лошадок» и «размять Агата, чтобы не застоялся». Рыжи шутил при этом: «Вы, Карпов, командир новой формации, вам моторы, технику подавай».

Рыжи был прав, я кончал академию после Великой Отечественной войны, и кавалерия с ее хоть и высокими для своего времени темпами была для меня чем-то архаичным. Конь мой Агат действительно застаивался. Нравился он мне своей статью, огоньком в лихих глазах. У него был хвост трубой, что, как утверждал Рыжи, является верным признаком его арабского происхождения. Но все его красоты особого душевного волнения во мне в отличие от генерала не пробуждали. Однако я очень благодарен своему коню за то, что он послужил поводом для близкого общения с Николаем Кирьяковичем. За чашкой чая после верховой езды я услыхал от него очень много интересного. Чего стоит одна одиссея Рыжи при отходе из Севастополя, когда он на старенькой шхуне пересек Черное море.

Вернемся, однако, в армию, отходящую к Севастополю.

Отдав приказ и распределив маршруты между дивизиями, генерал Петров даже не подозревал, как скоро ему придется изменить намеченный план отхода. В эту же ночь он получил сведения о том, что передовые части противника прорвались по приморской дороге и вышли к реке Альме, которую Петров назначил первым рубежом обороны при отходе. Надо было немедленно искать другие пути отхода и поставить новые задачи дивизиям, которые уже успели сняться с места и выйти на ранее определенные им маршруты. Очень нелегкое это дело – повернуть целую армию, не имея устойчивой связи, под постоянными бомбежками врага и нажимом его сухопутных войск, да еще ночью! Верный своей привычке личным общением решать с командирами самые трудные вопросы, Петров немедленно выехал к командиру 95-й дивизии, начальника штаба Крылова отправил в 172-ю, еще нескольких работников штаба – в другие дивизии и части. Благодаря этому на первый взгляд простому и естественному способу руководства Петров и его штаб без путаницы, без кривотолков и ошибок, избежав потерь от неожиданных столкновений с противником, в короткое время повернули огромную массу войск и направили ее в обход Симферополя на юго-восток, опять-таки на горные рубежи и дороги, потому что степное пространство уже было занято немецкими войсками. Вся наша тяжелая артиллерия и часть тылов, предусмотрительно отправленные Петровым в первую очередь, еще до отхода частей, из-под самого носа противника ушли по шоссе через Алушту и Ялту на Севастополь. Если бы не эта предусмотрительность командующего, пять полков тяжелой артиллерии достались бы врагу, так как по горным дорогам они бы не прошли.

Управляя войсками на марше, руководя боями, генерал Петров со штабом медленно отходил на юг.

О том, как складывались события дальше, лучше всего свидетельствует рассказ маршала Крылова, находившегося в те дни рядом с Петровым:

«Петров осознавал: организация сухопутной обороны города, очевидно, так или иначе ляжет на его плечи. Непрестанно об этом думая, он мучился, что не знает ни состояния оборонительных рубежей, ни какова там обстановка вообще. У Ивана Ефимовича возникал вопрос, не следует ли ему для пользы дела поспешить в Севастополь с полевым управлением, чтобы к подходу основных соединений уже быть на месте.

Вопрос этот, трудный для командарма, поскольку речь шла об его отрыве от главных сил армии, был решен после того, как И. Е. Петров встретился в Алуште с командующим войсками Крыма вице-адмиралом Г. И. Левченко.

Гордей Иванович, старый моряк, жил в те дни судьбой Севастополя. Он был убежден, что теперь и его место там. А Петрову приказал ехать туда немедленно, поторопиться. «У вас есть генералы, которые доведут войска, – сказал Левченко Ивану Ефимовичу, – а вам надо сейчас быть в Севастополе и вместе с командованием флота создавать надежную оборону…»

Итак, 2 ноября Петров вместе с полевым управлением выехал через Алушту в Севастополь и 3-го прибыл туда.

Отправляясь в Севастополь, Петров поручил руководство отходящими частями командиру 25-й дивизии генералу Т. К. Коломийцу, с которым поддерживал постоянную связь по радио, и фактически продолжал управлять действиями армии.

Первая попытка захвата Севастополя. Ноябрь 1941 года

Когда стало известно о прорыве врага в Крым и угрозе, нависшей над Севастополем, Военный совет Черноморского флота объявил Севастополь на осадном положении. В городе был создан городской комитет обороны под председательством первого секретаря горкома Б. А. Борисова.

Командование Черноморского флота сделало все возможное, чтобы отразить первый натиск врага. С кораблей списывались краснофлотцы. Из них создавались пешие батальоны, которые выдвигались на позиции. Тыловые и специальные подразделения морской базы и даже тылов Приморской армии, находившиеся в городе, тоже вливались в создаваемые батальоны и уходили на фронт. Очень большую работу проделали артиллеристы военно-морской базы. Артиллерия береговой обороны предназначалась для ведения огня по противнику, ожидаемому с моря, долговременные бетонные укрытия для орудий строились именно с таким расчетом. Никто не предполагал, что придется отбивать врага, наступающего на Севастополь с суши. И все же артиллеристы береговой артиллерии своевременно встретили врага.

Кстати, момент, с которого началась оборона Севастополя, определяется достаточно точно. Это 16 часов 35 минут 30 октября, когда береговая батарея № 54 под командованием старшего лейтенанта Ивана Заики открыла огонь по авангарду войск Манштейна – сводной моторизованной бригады Циглера. Батарея Заики находилась в сорока километрах от Севастополя, она тоже готовилась для отражения морских десантов, а стрелять пришлось по танкам и автомашинам с пехотой.

Позднее батарея Заики, окруженная пехотой противника, героически сражалась до выхода из строя последнего орудия, после чего часть личного состава удалось вывезти в Севастополь, а Заика с группой, прикрывавшей отход батарейцев, ушел в партизаны, где командовал партизанским отрядом, а позднее вернулся на флот.

Моряки при отражении первой попытки захватить Севастополь проявили образцы героизма, примеров тому много, приведу лишь один из них. 7 ноября, в день 24-й годовщины Октябрьской революции, группа краснофлотцев под командованием политрука Н. Д. Фильченкова вступила в схватку с 15 танками врага. Бутылками с горючей смесью Иван Красносельский поджег три танка, Юрий Паршин, Даниил Одинцов – по одному, Василий Цибулько подбил танк связкой гранат. Но шли другие танки, тогда Фильченков бросился под гусеницы с гранатами, то же совершили Одинцов и Паршин. Всем пяти погибшим черноморцам присвоено звание Героев Советского Союза, они первые севастопольские Герои. П. А. Моргунов, бывший комендант береговой обороны Севастопольской морской базы, в своей книге «Героический Севастополь» так подводит итоги отражения первой попытки захвата города:

«Прошло десять напряженных дней, в течение которых защитники Севастополя сорвали попытку немецко-фашистских войск с ходу захватить город.

Благодаря героизму и самоотверженности всего личного состава частей и соединений береговой обороны, морской пехоты, ПВО, кораблей и авиации флота, а также отдельных частей Приморской армии севастопольцы одержали большую победу… Враг не только не смог с ходу взять главную базу, но и нигде не прорвал нашу линию фронта на подступах к Севастополю, лишь в районе Дуванкой – Черкез-Кермен ему удалось потеснить наши войска, заняв хутор Мекензия. Противник не достиг также своей цели – не допустить в Севастополь Приморскую армию».

Справедливые слова, только добавим то, о чем не сказано у Моргунова: боями Приморской армии и сухопутной обороной Севастополя уже и в это время руководит генерал Петров, о чем свидетельствует приказ вице-адмирала Г. И. Левченко от 4 ноября 1941 года:

«В состав войск Севастопольского оборонительного района включить: все части и подразделения Приморской армии, береговую оборону главной базы Черноморского флота, все морские сухопутные части и части ВВС ЧФ по особому моему указанию.

Командование всеми действиями сухопутных войск и руководство обороной Севастополя возлагаю на командующего Приморской армией генерал-майора Петрова И. Е., с непосредственным подчинением мне».

Знакомя с этим приказом своего начальника штаба Крылова, Иван Ефимович обратил его внимание на следующее:

– Здесь не поставлены задачи флоту, его корабельным соединениям. Большая часть кораблей перебазирована на Кавказ. – Петров помолчал, он понимал, что защищать приморский город, не имея в нем боевых кораблей, дело ненадежное, но, не желая обсуждать приказ старшего, добавил: – Мы с вами солдаты и обязаны принять и выполнить приказ таким, каков он есть. Главное сейчас – привести в строгую систему управление всеми обороняющими Севастополь силами. И как можно быстрее. Об этом и надо думать, а остальное так или иначе образуется.

С первых часов пребывания в Севастополе Петров объезжал позиции и изучал местность, оборону, состояние частей. Поэтому к моменту подписания приказа о его назначении Иван Ефимович был в курсе всех дел. На следующий же день на совещании под председательством вице-адмирала Ф. С. Октябрьского Петров, оценивая обстановку на сухопутном фронте, отметил мужество, смелость, высокий моральный дух и стойкость моряков, проявленные уже в первых боях. Он выразил уверенность, что по мере прибытия частей Приморской армии прочность обороны будет наращиваться.

Адмирал Октябрьский просил Петрова немедленно включиться в руководство боевой деятельностью войск в Севастополе.

После спокойной и объективной оценки положения дел Петровым Октябрьский в тот же вечер отправил в Ставку телеграмму. Нарком Военно-Морского Флота Кузнецов отметил в этой телеграмме нотку безнадежности.

«Положение Севастополя под угрозой захвата… Противник занял Дуванкой – наша первая линия обороны прорвана, идут бои, исключительно активно действует авиация… Севастополь пока обороняется только частями флота – гарнизона моряков… Севастополь до сих пор не получил никакой помощи армии… Резервов больше нет… Одна надежда, что через день-два подойдут армейские части»…

В этой же телеграмме еще раз сообщались мероприятия по переводу боевых и вспомогательных кораблей, авиации, частей зенитной артиллерии на Кавказ. Туда же предлагалось перевести все запасы, склады, мастерские, судоремонтный завод, все управления флота. И еще раз подчеркивалась необходимость перевода штаба и руководства флота в Туапсе, откуда будет осуществляться руководство флотом и боевыми действиями на черноморском и азовском театрах.

Главный смысл этой телеграммы – желание адмирала Октябрьского вывести штаб флота и боевые корабли в кавказские порты, чтобы сохранить их. В этом был и свой резон. В Севастополе находился Военный совет войск Крыма во главе с вице-адмиралом Левченко. Командиром Севастопольской базы назначен контр-адмирал Жуков, командующим войсками СОРа (Севастопольского оборонительного района) – генерал Петров. При наличии стольких руководителей Октябрьский считал возможным отбыть со своим штабом на Кавказ. 7 ноября 1941 года пришла ответная телеграмма наркома Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецова на имя не только Октябрьского, но и Левченко:

«…Мне кажется, достаточно ясно, что вашей главной задачей является удержать Севастополь до крайней возможности. Так дрался под огнем артиллерии и авиации Таллин, так держался Ханко, так вы, черноморцы, держали Одессу, и мне непонятна нотка безнадежности в отношении Севастополя.

К борьбе за Севастополь надо привлечь корабли, хотя условия для их базирования там будут трудными. Но вам известно, что весь Северный флот в Полярном с начала войны находится под ударами авиации, а линия фронта проходит еще ближе. Севастополь можно и нужно защищать, и, пока оборона его не будет устойчивой, Военный совет должен быть там».

Из этой телеграммы видно полное совпадение мнения Петрова о применении боевых кораблей в обороне приморских городов с решением наркома Военно-Морского Флота.

7 ноября решением Ставки адмирал Октябрьский был назначен командующим Севастопольским оборонительным районом.

К 9 ноября основные силы Приморской армии пробились к Севастополю. Петров встречал своих боевых соратников – командиров соединений и частей. Они были усталые, соединения понесли большие потери. Но тем не менее всех радовала встреча и то, что наконец-то пробились к Севастополю и силы армии собраны в кулак.

Радость встречи была велика, но трудностей в организации обороны для командующего не убавилось, а, пожалуй, даже прибавилось, потому что прибывшие части нужно было срочно переформировывать, пополнять, восстанавливать их боевую способность. На фронте тем временем бои не прекращались, противник продолжал наступление. Всю реорганизацию частей и перестройку обороны командующему и его штабу приходилось проводить в ходе боев. Главная забота Петрова была – осуществить ее как можно быстрее, но в то же время и не в ущерб боеспособности частей.

По договоренности с адмиралом Октябрьским Петров немедленно стал укомплектовывать дивизии батальонами морской пехоты и другими отдельными отрядами, которые были ранее сформированы здесь для защиты Севастополя. Часто эти батальоны входили в полки, сохраняя свое название, своих командиров, которые уже знали личный состав и участвовали с ним в боях.

Командующий Черноморским флотом адмирал Октябрьский издал специальный приказ, которым обязывал всех моряков влиться в состав стрелковых дивизий и всех – краснофлотцев и морских командиров – подчиняться командирам строевых частей.

Иван Ефимович при доукомплектовании учитывал психологические тонкости, своеобразный патриотизм моряков, их любовь и привязанность к флоту – за ними были сохранены звания краснофлотцев, морская форма.

Кстати, здесь полностью оправдалось решение наркома Военно-Морского Флота о том, чтобы командование Черноморского флота было оставлено в Севастополе. Что это дало? Прежде всего помогло Петрову быстро восстановить боеспособность частей Приморской армии. Адмирал Октябрьский, как он сообщил в приведенной телеграмме, намеревался вывести из Севастополя не только управления флота, но и все тылы и склады. Если бы это произошло, Приморская армия осталась бы без необходимых ей стрелкового оружия, боеприпасов, продовольствия, горючего, потому что армия после стольких боев ничего этого в своих тылах не имела. В годы войны, несмотря ни на что, велся строгий учет, соблюдались определенные формальности; для Приморской армии получить все необходимое у морских учреждений, которые подчинялись другому наркому, было не так просто. Присутствие в Севастополе командующего Черноморским флотом, его личное общение с Петровым намного облегчили снабжение и устранение формальностей.

Кроме боеприпасов и продовольствия моряки передали Приморской армии и ее командующему установленные, отлаженные и действующие средства связи, приборы для наблюдения и целые командные пункты, позволяющие немедленно приступить к руководству войсками.

Были, разумеется, и некоторые сложности на этой первой организационной стадии, касающиеся подчиненности береговых морских служб, артиллерии, морской авиации сухопутным начальникам, но все это со временем наладилось. Что же касается совместных боевых действий, то на передовых позициях, как и в Одессе, установилось дружное взаимодействие и даже не взаимодействие, а общие действия моряков и сухопутных войск. Они не спорили, кто что должен делать, кто кого должен обеспечивать и кто кому должен подчиняться. Дружной работой и стойкостью в бою в первые же дни и во все долгие 250 дней обороны Севастополя они дали прекрасный пример боевого содружества.

Боеспособность частей Приморской армии в основном была восстановлена за очень короткий срок.

Петров и его начальник штаба Крылов оперативно в течение суток доукомплектовали части, определили их участки обороны, распределили артиллерию и другие средства усиления. В ходе этой работы написан приказ и тут же доложен вице-адмиралу Октябрьскому, который утвердил его, и немедленно здесь же, в штабе флота, этот приказ был перепечатан, подписан командованием Приморской армии и завизирован Военным советом Черноморского флота. Приказ этот представляет для понимающих в военном деле людей очень любопытный документ по краткости, ясности, точности определения боевых задач. Это, по сути дела, первый боевой документ, отражающий решение Петрова, заложенное в оборону Севастополя. Нет возможности, да, наверное, и необязательно, приводить здесь весь текст приказа Петрова. Скажу лишь о том, что в отличие от Манштейна, у которого в подчинении были хорошо вооруженные и обученные кадровые дивизии, командующий Приморской армией Петров составлял свои дивизии, как лоскутные одеяла, – из тыловых, учебных и специальных подразделений, оказавшихся под рукой. Для наглядности приведу лишь один пункт из этого приказа:

«…II. Второй сектор обороны – комендант полковник Ласкин…

Состав войск – 172 стр. дивизия в составе:

а) 514 сп в составе двух батальонов:

1-й батальон сформировать из состава всех частей 172 сд.

2-й батальон укомплектовать за счет трех рот истребительного отряда и роты 51 полка связи.

Включить в состав полка все гарнизоны долговременных сооружений в их районе.

Командир полка майор Устинов…

б) 2-й полк морской пехоты в существующем составе…

в) сформировать новый стрелковый полк с наименованием «1 Севастопольский стрелковый полк». Полку иметь три б-на. 1 батальон укомплектовать за счет 1 Перекопского батальона. 2 батальон – за счет батальона Дунайской флотилии. 3 батальон – за счет батальона Школы оружия…»

Небольшой комментарий к этому приказу, так сказать, информация к размышлению: надо только представить себе, в каком состоянии были части, если из всей 172-й стрелковой дивизии создается всего один батальон!

Таким образом, за неделю своего пребывания в Севастополе Петров проделал огромную работу, в которую был вложен не только опыт гражданской войны, но и опыт боев за Одессу. Моряки, сухопутные части и различные спецподразделения, занимавшие оборону на подступах к городу, отразили попытку 11-й немецкой армии с ходу захватить Севастополь. Кроме того, противник не достиг своей цели – не допустить отходящие части Приморской армии в Севастополь. И еще. С приходом Приморской армии севастопольская оборона обрела еще более четкую, стройную, грамотно разработанную в смысле сухопутного боя оборонительную систему.

Оборона всегда вполне справедливо считалась пассивным способом ведения боя. Инициатива обычно на стороне наступающего. Тут как в шахматах: первый ход делают белые. Так и при ведении боевых действий первое слово – за наступающим, обороняющийся же начинает реагировать на предпринимаемые действия тех, кто переходит в наступление.

Воспользуемся имеющимися в нашем распоряжении воспоминаниями Манштейна и узнаем, что же собирался предпринять как командующий наступающей стороны:

«Теперь перед 11-й армией стояла задача взять штурмом последний оплот противника в Крыму – Севастополь. Чем раньше будет предпринято это наступление, чем меньше времени будет дано противнику на организацию его обороны, тем больше будет и шансов на успех… Перед наступлением нужно было прежде всего решить вопрос о силах. Не вызывало сомнения, что четырех дивизий, стоявших в то время перед крепостью, было недостаточно, чтобы осуществить ее штурм. Их недоставало даже для того, чтобы создать сплошной фронт. К тому же оказалось, что противник… сумел в относительно короткий срок довести силу обороняющихся войск до 9 дивизий. Этот факт свидетельствовал о том, насколько необходимо было прежде всего перерезать его морские коммуникации».

Вот как спустя несколько десятков лет рисует Манштейн положение дел под Севастополем, как камуфлирует реальную картину. Ни слова нет о том, что Манштейн уже предпринял первое наступление на Севастополь и ввел в бой два корпуса против разрозненных и наспех сформированных отрядов морской пехоты, а потом малочисленных частей Приморской армии, подоспевших им на помощь. Также ни слова нет о том, что это первое наступление Манштейна не достигло цели. Фельдмаршал очень часто в своих мемуарах говорит о своей любви и уважении к немецким солдатам. А вот здесь, как видим, не хочет вспомнить этих солдат, которых он положил в первом наступлении на Севастополь, положил напрасно, так и не добившись осуществления своих скороспелых, провалившихся расчетов.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю