Текст книги "Санитар"

Автор книги: Владимир Гриньков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

10

У входа в «Спектр» Паша остановился почему-то, оглянулся нерешительно по сторонам. Лоточника с цветами на противоположной стороне улицы уже не было, ветер гонял по асфальту обрывки бумаг.

Охранник за старым колченогим столом приподнялся при Пашином появлении:

– Вы к кому?

– К Никифорову, – ответил спокойно Паша и бросил быстрый взгляд вдоль коридора.

Людей в коридоре не было.

– Минуточку, – сказал охранник и щелкнул клавишей переговорного устройства. – Андрей Викторович, к вам посетитель, – обернулся к Паше: – Кто вы?

– Я насчет сигарет, – сказал Паша поспешно. – Звонил ему сегодня.

– По сигаретам, – уточнил охранник в переговорное устройство.

– Я сейчас выйду, – отозвался голос.

Охранник отвернулся, явно скучая. Паша, встав к нему боком, переложил нож из сумки в карман. Руки были влажными, и он вытер их о брюки, поморщившись от досады.

В глубине коридора появился человек. Лица его Паша не видел, только силуэт, но рост и походка человека показались ему знакомыми, и он напрягся внутренне.

Человек миновал коридор, и, когда вступил в полосу света, Паша обмяк – не тот.

– Это вы по поводу сигарет?

– Да, – сказал Паша. – Вы Никифоров?

– Я. Идемте.

Почти все двери в коридоре были закрыты, а в открытые Паша заглядывал с жадным любопытством, надеясь увидеть с в о е г о, но люди все были не те, и он разволновался, подумав, что его визит может оказаться безрезультатным.

– Кроме сигарет, вас еще что-то интересует? – спросил Никифоров.

– Из продуктов я присмотрю, возможно, что-нибудь, – сказал Паша, заглядывая в очередную комнату, дверь которой была открыта. – Но главное – сигареты.

– У вас мелкий опт?

– А? – не понял Паша.

– Мелким оптом товар берете?

– Да.

Его запросто могли здесь расколоть.

– Свои точки у вас?

– Да.

Вот черт. Его отвлечь надо.

– "Мальборо" у вас есть? – спросил Паша.

Он знал уже, что есть, но еще знал, что должен сам сейчас вопросы задавать, потому что Никифоров этот слишком уж любопытен.

– Есть, – ответил Никифоров. – Мы их напрямую завозим.

– Перебоев не бывает?

– Нет, не бывает. Сигареты у нас в наличии есть всегда.

Паша кивнул, напустив на себя значительный вид. Они поднялись на второй этаж. Никифоров одну из дверей распахнул, предложил:

– Входите.

В комнате никого не было. Стол, два стула, кондиционер в окне. На журнальном столике у стены – разноцветье сигаретных пачек. Никифоров выдернул из стопки лист бумаги, положил его перед гостем.

– Наш прайс-лист. Можете ознакомиться с ценами.

Паша опустился на стул. Нож в кармане неприятно упирался в его ногу. Пробежал глазами по столбику цен. Дешевле всего стоила "Прима".

– "Прима" – это же не импортные сигареты? – поинтересовался у Никифорова.

– Наши. Без фильтра. Вы сами, наверное, некурящий?

– Некурящий, – согласился после паузы Барсуков.

Это признание, по крайней мере, ему ничем не грозило.

– Они очень неплохо идут, кстати.

– Вы о "Приме"?

– Да. Главное, их продавать в тех районах, где народ попроще. Вы где торгуете?

– Я? – озаботился Паша и принялся соображать лихорадочно, где в их городе встречается народ попроще. – У меня точки в районе цементного завода.

– Тогда этот товар для вас.

– Я тоже так думаю, – согласился Паша.

Он вдруг увидел дальнейший ход их с Никифоровым беседы. Знал уже, о чем говорить.

– Я больше возьму сигарет, чем предполагал вначале, – сказал он. – Поэтому не стану брать сейчас ничего, подъеду еще раз, но уже с машиной.

Да, именно так. Будет еще один визит – и теперь у него есть легкообъяснимая причина для этого.

– Хорошо, – кивнул Никифоров. – Когда вас ждать?

– Завтра или послезавтра. Не знаю точно. – Барсуков поднялся. Нож перестал наконец давить на ногу.

– Я провожу вас, – предложил Никифоров.

– Я дорогу помню.

– Нет-нет, у нас так не положено.

Он все-таки напрасно рассчитывал сделать все прямо здесь. У них порядки, оказывается, строгие. Плюс ко всему – охрана.

Вышли вдвоем из комнаты, спустились на первый этаж. Прошли половину коридора, как вдруг кто-то окликнул Никифорова. И Паша тоже обернулся – и узнал. Тот самый, который цветы покупал. Вышел из комнаты, дверь за собой прикрыл. На двери табличка: "Охлопков Е. И. Заместитель директора".

– Андрей, что с Мурманском?

– Платеж пошел, Евгений Иванович, – ответил Никифоров.

Значит, это Охлопков и есть.

– Ты не тяни с этим! Мы с тобой договаривались…

– Евгений Иванович! – взмолился Никифоров. – Нет проблем, и волноваться не о чем! По сигаретам как раз нормально все. Берут люди, берут. Вот человек только что был у меня, – показал в подтверждение на Пашу. – За день десятка два покупателей проходит.

Охлопков повернулся и посмотрел на Барсукова. Паша чуть прищурился. Он не мог понять, узнал ли его этот парень.

– По какому товару работаете? – спросил Охлопков.

– "Приму" у нас берет, – ответил за Пашу Никифоров. – В районе цементного торгует.

Охлопков запер дверь своего кабинета на ключ, направился к выходу.

– Я давно тебе говорил, что надо тем районом заняться, – буркнул, не оборачиваясь.

Никифоров с Пашей шли за ним следом, отставая на шаг.

– Разве трудно пробить торговые места?

Остановились возле охранника.

– Ты займись этим, – сказал Охлопков.

Никифоров кивнул. Охлопков вышел на улицу.

– До свидания, – сказал Никифоров Паше. – Значит, буду вас ждать.

Пожал руку. Паша вышел из здания и остановился. Охлопков открывал дверцу стоящего у тротуара "Ауди". Паша опустил руку в карман с ножом и вздохнул. Не мог представить теперь, как ему поступить дальше. Охлопков обернулся, увидел его, спросил неожиданно.

– Вам куда сейчас?

Паша промолчал, растерявшись.

– Если в сторону цементного – я подвезу вас.

Он явно Пашу не узнал. Там, возле лоточника, Паша для него был пустым местом. И сейчас, если даже Пашино лицо Охлопкову покажется знакомым, он вряд ли вспомнит, где и когда этого парня видел.

– Спасибо, – сказал Паша. – Вы меня очень выручили.

Он сначала хотел на заднее сиденье сесть, но потом передумал – садиться впереди надо, больше простора для действий. Ударить ножом в грудь, он и не пикнет.

Паша сел в машину, хлопнул дверцей. Нож опять упирался ему в ногу.

– А кроме "Примы", что еще у вас идет? – поинтересовался Охлопков, заводя двигатель.

– "Мальборо", – ответил коротко Паша.

– "Мальборо"? – подивился Охлопков. – Ну надо же.

От него все так же пахло туалетной водой, как там, возле лоточника, и это было нехорошо и унизительно – Паша из-за этого запаха слишком явственно вспоминал свое унижение.

Они не успели еще отъехать, как вдруг выбежал из дверей Никифоров, крикнул:

– Евгений Иванович! Вам Подбельский звонит!

Паша увидел, как поморщился Охлопков.

– Скажи ему, что я уехал.

Никифоров кивнул и скрылся за дверью. Он видел, конечно, что Паша сел к Охлопкову в машину. И тем самым продлил Охлопкову жизнь. Все сорвалось, сегодня не получится ничего. Паша вздохнул. Нож упирался ему в ногу.

– А продукты идут?

– А? – встрепенулся Паша.

– Продукты у вас идут хорошо? Или вы ими не занимаетесь?

– Не занимаемся.

– Интересная вещь, – сказал Охлопков. – Есть прямо-таки мертвые точки, где какие-то товары не идут совершенно. Брать будут, если только их бесплатно раздавать.

– Да, – подтвердил Паша. – Так бывает.

Запах туалетной воды становился совсем уж невыносимым. Паша приопустил стекло.

– Жарко? – спросил Охлопков.

– Да, жарко.

– Когда самая жара начнется – придется бросить все и удирать отсюда.

– "Ага, – подумал Паша. – На Канары. Один уже отправился".

– Вы на Канарах были когда-нибудь? – спросил неожиданно для самого себя.

– Нет. Не доехал еще, – засмеялся Охлопков.

Ну что ж, Самсонову будет неплохая пара. Вместе отдохнут.

– Вам где возле цементного?

– Я сейчас выхожу. Вон там, за остановкой, остановите, пожалуйста.

Охлопков затормозил. Паша открыл дверцу машины:

– Кстати, если не секрет, – какой вы водой пользуетесь?

– "Месье N".

– Французская?

– Чистая Франция.

– Надо будет запомнить! Всего хорошего, – сказал Паша.

– До встречи.

Охлопков махнул рукой на прощание и тронул автомобиль с места. Он не знал, что ему даровано право прожить еще кусочек жизни.

11

– Готовься, трезвенник, – сказал Дегтярев.

– К чему? – поинтересовался Паша.

– День рождения у меня.

– Когда?

– Двадцать второго.

– Я приглашен?

– Естественно. Но чтоб без фокусов – водку пить.

– Не люблю я водку.

– Она расслабляет, Паша. Дает возможность забыть о мерзостях жизни.

– Я не хочу о них забывать. Я от жизни не прячусь. Принимаю ее такой, какая она есть.

– Она мерзкая.

– Она такая, какая есть, – повторил упрямо Паша. – Ее не надо бояться. И никого не надо бояться.

– Ты честен и смел, – усмехнулся Дегтярев.

– Да! – вскинулся Паша. – Да! Да! Да!

– И прожить свою жизнь хочешь так, "чтобы не было мучительно больно…"

– Да!!

Казалось, Паша сейчас бросится на Дегтярева. Дегтярев вздохнул и на всякий случай ушел за стеллажи.

– Однако при всей своей честности ты с женой лихо разобрался, – сказал он оттуда.

– А как я с ней разобрался? – спросил Паша, непроизвольно сжимая кулаки.

Дегтярев этого не видел и поэтому ответил спокойно, даже с издевкой:

– При разводе себе квартиру отхватил – ее квартира была-то, Светкина.

– Ей мама с папой еще одну купят, – сказал Паша зло. – Наворуют денег и купят.

– Они не воры, они – честные труженики.

– Честные труженики икру ложками не жрут. И две машины на семью честные труженики не могут иметь.

– А сколько могут, Паша?

– Одну.

– Это ты так решил?

– Я.

– А кто ты такой?

– Я – Павел Барсуков.

– И имеешь право?

– И имею право.

Дегтярев вышел наконец из-за стеллажей, руки держал в карманах и вообще вид имел праздный.

– Это у тебя от зависти, Паша.

– Я не завидую никому.

– "Не завидуем никому! С нами вождь, товарищ Ким Ир Сен!".

– Это что?

– Любимая песня северокорейских трудящихся.

– Пошел ты к черту! – поморщился Паша и стал собираться.

– Тебя подождать?

– Жди, если хочешь, – буркнул Паша.

Он не любил таких разговоров, которые случались у них с Дегтяревым частенько.

До троллейбусной остановки шли молча, и когда в троллейбус вошли – тоже не разговаривали. Дегтярев не выдержал первый, сказал примирительно:

– Ну чего мы с тобой собачимся?

– Мы не собачимся.

Настроения у Паши не было никакого. Совсем. Все чувства умерли.

– Ты один будешь? – спросил Дегтярев.

– Когда?

– На моем дне рождения.

– Да. Один.

– Хочешь, я приглашу кого-нибудь? Специально для тебя.

– Не хочу я ничего, – ответил Паша равнодушно и отвернулся.

Они как раз ехали по Вологодской. Сейчас будут проезжать мимо "Спектра". Мелькнула за окном знакомая дверь. Машина у здания стояла только одна – "Ауди". Паша поднялся с места суетливо.

– Ты выходишь? – удивился Дегтярев.

Им еще предстояло проехать четыре остановки.

– Да, – буркнул Паша. – Мне надо. До завтра.

– Пока.

От остановки Паша шел медленно. Его внезапный порыв, похоже, угас. Да, увидел "Ауди". Охлопкова машина. И что? Он ведь даже нож не брал с собой сегодня.

Не доходя до "Спектра", перешел на другую сторону улицы. Лоточник, тот самый, складывал в коробки не распроданные за день цветы. Паша неспешно прошел мимо, скользнул взглядом по зданию напротив. Никифоров говорил, что они до шести работают. Сейчас без десяти минут шесть. Охлопков вместе со всеми уходит? Он еще не знал, как поступит дальше. Просто встал под дерево, смотрел скучающе на прохожих.

В две минуты седьмого из дверей "Спектра" стали выходить люди. Паша встал за дерево, оперся на него плечом, руки в карманах держал. Охлопков не появлялся по-прежнему. Если он выйдет на улицу один, можно будет подойти к нему, заговорить. Потом попросить, чтобы подвез. Ах да, ножа у него нет с собой. Паша вздохнул, досадуя, и пошел по улице медленно. Он ничем не отличался от прохожих, совершенно ничем.

В скверике у филармонии взял бутылку пива, сел на лавочку. Девушка, сидевшая с книгой, посмотрела на Пашу, книгу закрыла, поднялась и пошла прочь.

В шесть двадцать пять – Паша посмотрел на часы – он поднялся и направился к "Спектру". Охлопковский "Ауди" он увидел еще издали – значит, не уехал еще. Его, Пашу, дожидается. Паша недобро усмехнулся. Вошел в двери. Охранника за столом не было. Сердце вдруг забилось учащенно. Паша прошел по коридору стремительно, но ступать старался мягко, чтобы его шаги не были слышны. Дверь в кабинет Охлопкова была приоткрыта. Паша оглянулся поспешно – охранник у входа так и не появился – и вошел в кабинет.

Охлопков был один. Поднял голову, взглянул на вошедшего настороженно, но настороженность его почти мгновенно растаяла – узнал.

– Здравствуйте, – поздоровался первым.

Паша кивнул.

– Вы по поводу сигарет, наверное?

И опять Паша кивнул. Он ни слова сейчас не мог произнести почему-то. Охлопков клавишу переговорного устройства нажал, сказал, от Паши отвернувшись:

– Андрей! Ты есть?

После недолгой паузы обернулся к Паше:

– Ушел уже Никифоров. А вы договаривались?

– Да, – ответил Паша односложно.

– Что ж он вас не дождался, – сказал Охлопков с досадой. – А вы хотели забрать сигареты?

– Да.

– Подождите немного. Я освобожусь сейчас.

– Хорошо, – сказал Паша и опустился в кресло.

Он не знал, что будет потом, когда Охлопков освободится. А тот шелестел по бумаге ручкой, писал что-то. Ручка была хорошая, дорогая. А сам Охлопков был похож на школьника. Такие обычно сидят за первой партой и учатся на одни пятерки.

– А где вы раньше работали? – спросил неожиданно Паша.

Охлопков поднял голову, нахмурился, вникая в вопрос:

– "Раньше" – это когда?

– После института.

– В райкоме комсомола.

– А потом перешли в "Спектр"?

– Нет, потом перешел в горком.

– Чего горком?

– Комсомола.

– А я думал – партии.

– Нет, – улыбнулся Охлопков. – До партии я не дорос.

– А что же так?

– Перестройка, – пояснил Охлопков.

Он поднялся из-за стола, открыл холодильник. Паша увидел ряд бутылок и жестяные банки с импортным пивом. Банки стояли в самом низу, и Охлопков наклонился, спросил, не оборачиваясь:

– Пиво будете?

А Паша уже рядом был, ему одного мгновения хватило на то, чтобы с кресла подняться и преодолеть разделяющее их с Охлопковым расстояние. Он еще успел по пути схватить со стола подставку для ручек – у подставки было массивное металлическое основание, и она легла в руку весомо и удобно. Охлопков уже распрямлялся, но встать в полный рост Паша ему не дал, ударил. Хотел по голове ударить, а получилось куда-то в шею, по позвоночнику, как Паше показалось, и Охлопков рухнул лицом в холодильник, произведя неимоверный шум. Паша сразу отступил, метнулся к двери, прислушался. Он ожидал, что на шум прибежит охранник, и готов был его встретить, но в коридоре было тихо. Паша вернулся к лежащему без чувств Охлопкову.

Ремень у Охлопкова был хороший, кожаный. Паша смастерил петлю, накинул на шею Охлопкову, затянул. Чтобы вернее было, даже придавил Охлопкова ногой. Тот захрипел, но очень скоро затих. Все. Паша своим носовым платком вытер аккуратно ремень, затем подставку для ручек. Подошел к двери, приоткрыл, выглянул в коридор осторожно. Охранник сидел на своем месте, за столом. Миновать его незамеченным не было никакой возможности.

Паша вернулся к столу, постоял несколько мгновений в задумчивости, обернулся к окну. Решетка. Скользнул взглядом по комнате, увидел переговорное устройство. И вдруг мысли потекли равномерно-размеренно, никакого хаоса, и так четко Паша видел все, что ему предстоит делать дальше, что даже сам собственному спокойствию подивился. Пальцем, защищенным платком, ткнул в клавишу под надписью "Охрана", сказал по-охлопковски, чуть гнусаво:

– Охрана! Охрана есть?

Щелкнуло в динамике, мужской голос отозвался:

– Я слушаю.

– Я здесь, наверху, – сказал Паша. – Поднимитесь ко мне немедленно.

И сразу же – к двери. Замер, весь превратившись в слух. Охранник за дверью протопал по коридору поспешно. Паша дождался, пока стихнут на лестнице шаги, свет погасил, выскользнул из кабинета, прикрыв плотно дверь, и мимо стола, за которым обычно охранник коротал время, – на улицу.

А мысли по-прежнему были четкие. Будто не он сам, а кто-то извне решал, как ему дальше поступать, подсказывал. Умерить шаг, не суетиться. Лицо спокойнее. Не гонится ведь за ним никто. И никто его не видел. Все чисто.

Входя в троллейбус, помог подняться на ступеньку старушке. Та обернула к нему сморщенное лицо, прошамкала:

– Шпащибо, шынок.

– Не за что, – буркнул Паша. – Езжай, бабуля. Далеко ехать-то?

– До Попова.

– Это где же?

– Бывшая Ленина. Поможешь, шынок, выйти?

– Помогу.

Не выдержал, достал деньги, сунул старушке в сухую ладонь. Она закивала быстро-быстро, не спрашивая ни о чем и ничего не говоря, и у Паши сердце сжалось.

Дома Паша умылся, долго тер мочалкой руки, пока не понял – глупости это все, не было ведь крови, ни единой капельки не было. Просто он от неприятных ощущений избавиться пытается. "А они были, эти неприятные ощущения?" Распрямился, посмотрел на свое отражение в зеркале. "Нет, – признался себе, – все нормально".

Он понял вдруг, что силен, сметлив и удачлив. Он лучше их всех – этих краснопиджачных. Лучше и умнее. Он враг им, потому что честен. Они себя хозяевами жизни считают. Но какой ты хозяин, если своей собственной жизнью не распоряжаешься?

Засмеялся счастливо. Он, Павел Барсуков, будет решать, достоин человек или нет. И недостойных – как сорную траву. Как безнадежно больных и выродившихся. Кто-то должен быть санитаром. Все превозмочь и взять грязную работу на себя. Кто-то должен этим заниматься.

Вернулся в комнату, включил телевизор. Показывали какое-то село. Дома вдоль улицы выстроились в ряд. По разбитой дороге полз трактор. Выключать телевизор не стал, вышел на балкон, оперся о перила, смотрел задумчиво вдаль.

Когда он появился на балконе, человек, стоявший внизу, отступил поспешно в тень дерева, укрылся за листвой и разглядывал сторожко стоящего на балконе Пашу. Разглядывал долго, пока Паша не скрылся в квартире. Потом развернулся и быстро пошел прочь.

12

– Ты приболел, наверное, Паша? – сказал Петр Семенович.

Он сидел на лавочке и газету отложил, когда Паша появился.

– Здравствуйте, – ответил Паша. – С чего вы взяли, что я болею?

– Два раза уже без тебя по утрам бегаю.

Барсуков пожал плечом неопределенно:

– Спится хорошо сейчас, Семенович.

Он не хотел больше эту тему обсуждать и разговор перевел на другое, кивнул на газету:

– Что пишут?

– Про Самсонова покойного пишут.

– Да ну? – напрягся Паша, но руку к газете не протянул, изображал равнодушие. – И что же про него пишут?

– Там не только про него. Засуетилась вся эта нечисть.

– Какая нечисть?

– Буржуи новоявленные. Слезы по щекам размазывают, жалуются, что невмоготу им жить.

Петр Семенович газету развернул:

– Говорят, террор против них развязан.

Паша уже увидел фотографию в газете: Охлопков, еще живой, смотрел на него со снимка недружелюбно.

– Только недавно Самсонова убили, а сейчас вот еще одного. – Семенович ткнул пальцем прямо в глаз Охлопкову. – И буржуи запищали: милиция, мол, их не бережет и бандитов не ищет, – засмеялся невесело. – Как будто нас милиция бережет.

Паша наконец осмелился руку за газетой протянуть, потому что нашел уже силы полное равнодушие на лице изобразить.

– Этого убили, что ли?

– Его самого.

Здесь целая статья была, оказывается. Паша пробежал глазами первые строчки. Президент Ассоциации предпринимателей Подбельский взывал к властям.

– Испугались, видишь, – сказал Петр Семенович недобро. – А то, что людям уже житья нет, что многие в петлю готовы залезть, – им до этого дела нет.

– Это все внутренние их разборки, – сказал Паша, вспомнив слова милиционера. Того, что приходил к нему после убийства Самсонова.

– Э-э, нет, – качнул головой Петр Семенович. – Когда внутренние разборки – эти прощелыги прилюдно не плачутся. Знают, за что их собрат поплатился, и молчат. Здесь другое, Паша.

– Что же именно? – спросил Паша бесцветным голосом и газету опустил на колени, чтобы не было видно, как у него руки дрожат.

– Они оттого засуетились, что кто-то чужой в их жизнь вторгся. Со стороны, понимаешь?

– Нет, – признался Паша.

– Чужой кто-то, не из их среды. Всех своих они наперечет знают. И вот сидит пахан ихний…

– Пахан – это у уголовников, – напомнил Паша.

– А они и есть уголовники. Воры, Паша. На народном горбу в рай въехать хотят. И вот сидит ихний пахан, значит, и решает: того вон помиловать, а того – казнить. И вдруг – одна смерть, за ней сразу другая. Что? Почему? Кто распорядился? Пахан ведь такой команды не давал. И они понимать начинают, что кто-то извне их бьет. Чужой, стало быть.

– А за что бьет-то? – спросил Паша, мертвея лицом. Ему очень плохо было сейчас. Плохо и страшно.

– Кто знает – за что? Может, верх хотят взять над ними. Может, мстит за что.

– Это хорошо или плохо?

– Для кого?

– Для людей. Для всех нас.

– Нам от этого не плохо, – сказал Семенович. – А если нам от этого не плохо, значит, нам уже хорошо.

И засмеялся, но смех его был недобрый.

– Я возьму газету, почитаю.

– Возьми, – согласился Семенович. – Мне ни к чему она.

Поднялся с лавочки. И Паша поднялся.

– Бежишь завтра? – спросил Семенович.

– Бегу.

– Ну и ладненько. Как обычно, в семь?

– Да.

Семенович потянулся.

– Ну ладно, пойду я, – сказал он. – Внуки пришли, сегодня у нас пирог с яблоками. Пирог с яблоками любишь?

– Люблю. Только не ел его уже лет десять.

Дома Паша прочитал статью. Подбельский этот хитро все по полочкам разложил. Столько-то в городе предпринимателей. Столько-то они создали рабочих мест и столько-то в казну денег платят в виде налогов. Огромная, словом, польза от них. Самые незаменимые члены общества. Но общество их, родимых, не бережет, как следовало бы. И распоясавшиеся бандиты режут несчастных бизнесменов, как овечек. Насчет бандитов Паша не согласился с Подбельским. И о пользе краснопиджачных Подбельский перегнул, конечно. А все остальное верно.

Фотографию Охлопкова Паша вырезал аккуратно и повесил ее рядом с фотографией Самсонова.

– Вот тебе дружок, Виталик, – сказал почти дружелюбно. – На Канары вместе поедете.

Отступил на шаг, склонил чуть набок голову, рассматривая фотографию. Остался доволен.

– Вас тут целая галерея будет, ребята, – сказал. – Попомните мое слово. Я никогда никого не обманывал в своей жизни. Мама научила, что врать нехорошо.

Зазвонил телефон. Паша прошел лениво в прихожую, где стоял аппарат, снял трубку, сказал, растягивая слово:

– А-л-л-о.

В трубке он слышал тишину, и ничего больше. Поморщился, повторил, уже не растягивая:

– Алло!

Прозвучало резко и требовательно. И тут он услышал чужое дыхание. Там, в трубке. Станция их соединила, оказывается. А ничего не было слышно потому лишь, что человек на том конце провода молчал.

– Алло! – крикнул Паша.

Человек положил трубку. Теперь Паша слышал короткие гудки. Швырнул трубку на рычаг и вдруг почувствовал, как бежит по спине холодный противный пот. Включил свет, взглянул на себя в зеркало и отшатнулся, испугавшись собственного отражения.

Он совсем белый был. Даже мертвецы такими бледными не бывают.