Текст книги "Шапками закидаем! От Красного блицкрига до Танкового погрома 1941 года"

Автор книги: Владимир Бешанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 54 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

Таким образом, для вторжения в Эстонию к началу октября было сосредоточено 15 стрелковых, 2 кавалерийские дивизии, 7 танковых и 1 стрелково-пулеметная бригада, в которых насчитывалось более 300 тысяч бойцов и командиров, 2760 орудий, 2077 танков, 243 бронеавтомобиля. Красная Армия собиралась войти в Эстонию, независимо от решения, принятого ее правительством.

Со своей стороны эстонская армия под видом осенних маневров также провела ряд мероприятий на случай войны, а на Кингисеппском и Псковском направлениях, как докладывал Ворошилову начальник пограничных войск НКВД И.И. Масленников, «установила орудия в направлении СССР». Сухопутные силы Эстонии имели под ружьем 14 тысяч человек. Телеграмма главнокомандующего вооруженных сил в случае советского нападения требовала действовать в соответствии с планом прикрытия, «инициативно и смело, выполняя всем нам известную задачу – каждому на своем фронте защищать свою землю, государство и народ… Мы войны не начнем, но если противник вторгнется на нашу территорию, тогда – смело навстречу ему».

26 сентября в Таллине, с целью обсуждения советских предложений, состоялось совместное заседание комиссий по иностранным и военным делам Государственной думы и Государственного совета. Всем присутствовавшим было ясно, что предложение Москвы является ультиматумом, непринятие которого приведет к военному конфликту, а навязываемый Эстонии договор – не что иное, как форма протектората. Было очевидным и то, что после разгрома Польши и начала войны в Европе реальной помощи ждать неоткуда. Главнокомандующий вооруженных сил генерал Йохан Лайдонер прямо заявил, что в столкновении с Советским Союзом поражение и гибель государства неизбежны: «Кроме всего прочего, трудно начинать войну, когда тебе предлагают договор о помощи. Это было бы пропагандистским поводом для России, воздействие которого нетрудно представить. Мы в таком положении, что нам очень трудно оказать сопротивление. Нас ставят в такое положение, что мы должны сделать первый выстрел». Оказавшись перед небогатым выбором: договор или война, эстонское руководство единогласно решило подписать соглашение, дабы сохранить «физическое существование нации». Общее мнение выразил член Госсовета И. Пухк: «Мы попытаемся сохранить свой народ, так как если Россия явится сюда, то всех нас вывезут на ее территорию. Договор России с нами сейчас – лишь начало, он может быть распространен на Финляндию и другие страны. По крайней мере, можно ожидать этого. Постараемся заключить только хороший договор, насколько это возможно».

27 сентября эстонская делегация во главе с Сельтером вновь вылетела в Москву, где приземлилась одновременно с самолетом Риббентропа. Почти сразу по прибытии эстонцев, чтобы не терять зря время, пригласили в Кремль для продолжения переговоров.

Все предшествующие дни советская пресса продолжала раздувать психоз по поводу «иностранных подводных лодок, скрывающихся в Балтийском море», засекреченной диверсионной базы «где-то недалеко от берегов Эстонии» и многочисленных перископов, которые наблюдаются советскими кораблями. Наконец, 27 сентября в 20.00 ТАСС бабахнуло сообщение о торпедировании в 18.00 неизвестной субмариной парохода «Металлист» в Нарвском заливе, 15 членов экипажа удалось спасти, пятеро пропали без вести. Несомненная провокация была разыграна как по нотам. (Согласно показаниям эстонских пограничников, они наблюдали с берега сопровождаемое советскими эсминцами гражданское судно спустя 40 минут после его «утонутия». По некоторым данным, героиней этой «оперы» была подводная лодка Щ-303 «Ёрш».) Уже в 20.30 Молотов огорошил едва усевшуюся за стол переговоров эстонскую делегацию «плохими вестями»: в Лужской бухте торчат черт знает чьи перископы, потоплен советский пароход, погибли члены команды, «общая картина» изменилась, а безопасность Советского Союза требует уже не только размещения на территории Эстонии морских и воздушных баз, но и права «в течение нынешней войны в Европе держать в разных ее местах 35 000 человек пехоты, кавалерии и авиации», то есть армию, по численности почти вдвое превосходящую эстонские вооруженные силы. Таким способом Красная Армия предотвратит втягивание Эстонии и Советского Союза в войну и обеспечит «внутренний порядок» в Эстонии.

Ошарашенный Сельтер заявил, что новое советское предложение означает не договор о военном сотрудничестве, а фактическую оккупацию и потому совершенно неприемлемо. Тогда по предложению Молотова в переговорах принял участие Сталин. Генсек разъяснил тугодумным эстонцам привычным языком, что крупный советский контингент нужен для их же блага: гнездящиеся в стране реакционные международные силы и «плохие деятели», недовольные заключенным с СССР договором, могут устроить «распри и диверсии», а при наличии сильного соединения Красной Армии «никто не осмелится предпринять подобное». К тому же это временная мера, после того «как минует война», мы свои войска выведем. Однако делегация, готовая обсуждать вопрос о численности советского персонала, категорически отвергла тезис о том, что чужие солдаты будут обеспечивать в Эстонии внутренний порядок. Спор зашел в тупик, и совещание было прервано.

Параллельно с выкручиванием рук эстонцам в Москве вечером 27 сентября проходили переговоры с Германией, на которых были затронуты и прибалтийские проблемы. Риббентроп, уже будучи в курсе советских предложений Эстонии и полагая, что это «следует понимать как первый шаг для реализации прибалтийского вопроса», просил советское правительство сообщить, «как и когда оно собирается решить весь комплекс этих вопросов». Выслушав заявление Сталина о намерении создать военные базы в Эстонии «под прикрытием договора о взаимной помощи», Риббентроп поинтересовался, «предполагает ли тем самым Советское правительство осуществить медленное проникновение в Эстонию, а возможно, и в Латвию». Сталин ответил положительно. Латвии Советское правительство намерено сделать аналогичные предложения о заключении пакта. Если же Латвия не проникнется в полной мере необходимостью обеспечить безопасность СССР, то Красная Армия с ней расправится в самые короткие сроки.

Что касается Литвы, то в случае подписания соглашения с Германией об обмене территориями Советский Союз незамедлительно предпримет «особые меры для охраны своих интересов». (Вопрос был поставлен весьма своевременно, поскольку в Берлине еще 20 сентября был подготовлен проект секретного договора о защите Литвы германскими войсками. В документе говорилось, что Литва при сохранении своей государственной независимости становится «под охрану» Третьего рейха. А 25 сентября Гитлер подписал директиву № 4, согласно которой следовало «держать в Восточной Пруссии наготове силы, достаточные для того, чтобы захватить Литву, даже в случае ее вооруженного сопротивления».)

Иосиф Виссарионович полагал, что после показательного разгрома Польши от прибалтов «в настоящее время не предвидятся никакие эскапады, потому что все они изрядно напуганы». В итоге переговоров Литва была передана в сферу интересов СССР, при этом, в целях устранения затруднений при проведении пограничной линии, часть литовской территории на юго-западе страны предназначалась для передачи Рейху. Имперский министр просил «оставить эту полосу литовской территории неоккупированной». Таким образом, используя в документах дипломатические формулировки и дефиниции, высокие договаривающиеся стороны прекрасно понимали, что речь идет именно об оккупации и растянутой по времени аннексии.

28 сентября, пока Риббентроп лорнировал балерин на «Лебедином озере», продолжались выработка текста договора и споры с делегацией Эстонии о местах базирования советского флота. Основные дебаты развернулись по поводу желания Москвы устроить свою военно-морскую базу в Таллине, против чего эстонцы энергично возражали, резонно полагая, что столица не может быть превращена в военную базу чужой страны, и вопроса о численности вводимого в страну контингента. Эстонское правительство полагало, что для обслуживания и обороны советских аэродромов и баз вполне достаточно пяти тысяч военнослужащих. Иосиф Виссарионович назвал цифру в 25 000 человек минимально необходимой, пояснив по-дружески: «Не должно быть слишком мало войск – окружите и уничтожите». Новоприобретенные сталинские союзники были шокированы: «Это оскорбительно. Мы заключаем союзный договор, а Вы говорите так, будто мы злейшие враги, которые должны все время опасаться нападения друг друга».

«Делегация пришла к выводу, – писал в отчете Сельтер, – что пожелания Советского Союза в части спорных вопросов очень тяжелые. Все же делегация, исходя из чувства ответственности перед государством и народом Эстонии, которую на нее возложила история, не могла действовать иначе, как продолжить переговоры, делать все что возможно для смягчения условий и в итоге заключить договор. Тем самым делегация выполнила бы наказ правительства и свой долг перед народом. В противном случае ему угрожали бы не война и завоевание, но и частичное уничтожение».

Наконец в полночь Пакт о взаимопомощи между Эстонской республикой и СССР сроком на 10 лет, предусматривавший взаимную «всяческую помощь» в случае нападения или угрозы нападения «со стороны любой великой европейской державы» и ввод 25-тысячного контингента Красной Армии, был согласован и подписан. Советский Союз добился права разместить свои базы на островах Сааремаа, Хийумаа и городе Палдиски. В течение двух лет советские военные корабли могли заходить в Таллинский порт для стоянки и пополнения запасов. Эстония получила заверения в неприкосновенности своего суверенитета и Соглашение о торговом обороте на период с 1 октября 1939-го до 31 декабря 1940 года. Пакт вступал в силу 4 октября, после обмена ратификационными грамотами. Сталин, довольный исходом дела, поздравил Сельтера: «Могу Вам сказать, что правительство Эстонии действовало мудро и на пользу эстонскому народу, заключив соглашение с Советским Союзом. С Вами могло бы получиться, как с Польшей. Польша была великой державой. Где теперь Польша?» И подарил каждому члену эстонской делегации по двадцать бутылок кавказского вина – запить пилюлю.

«Обсуждая результаты переговоров, – записал в дневнике член Государственной думы профессор А. Пийп, – мы решили, что другого выхода не было. Хотя мы оказались втянутыми в сферу влияния Советской России, народ наш был спасен от бойни. Будущее покажет…»

Мудрая и последовательная политика мира, проводимая советским правительством, снова одержала победу.

Дабы не вызвать раскола в обществе, эстонские власти пропагандировали выгоды заключенного договора. Так, 29 сентября президент Константин Пятс, выступая по радио, заявил: «Пакт о взаимопомощи не задевает наших суверенных прав. Наше государство остается суверенным, таким, каким оно было и до сих пор. Заключение пакта означает, что Советский Союз проявляет по отношению к нам свою поддержку как в экономическом, так и в военном деле. Я думаю, что подобное разрешение при нынешнем военном положении в Европе дает лучшие доказательства того, чтобы договаривающиеся государства сумели решить напряженные вопросы так, чтобы не пролить ни капли человеческой крови. В требовании СССР не было ничего необычного. Учитывая историю нашего государства и наше географическое и политическое положение, становится ясным, что мы должны были вступить в соглашение с СССР… Переговоры эти закончились подписанием пакта о взаимопомощи и были подлинно равными переговорами, в которых выслушивались и учитывались мнения и предложения обеих сторон».

Но это была «правда для электората». Сами про себя эстонские политики все понимали. На объединенном закрытом заседании комиссий Государственной думы и Государственного совета, посвященном предстоящей ратификации, звучали совсем другие речи. Почти каждый выступающий отмечал, что договор навязан силой, что в системе навязанных взаимоотношений Эстония является «проигравшей стороной», а суверенитет страны находится под угрозой. Председатель Государственного совета М. Пунг заявил пророчески: «Уверен, что у наших граждан нет иллюзий в отношении договора. Всем ясно, что он принесет с собой… Суверенитет малой страны никогда нельзя сравнить с суверенитетом великой державы… Когда закончится большая война, с нами сделают то, что пожелают, и никто не станет нас спрашивать». Тем не менее все присутствовавшие высказались за ратификацию, ибо «каким бы договор ни был, мы должны теперь выполнять его – другого пути нет».

После чего правительство премьера Энпалу ушло в отставку, уступив министерские кресла оппозиции.

Предельно точно оценивали ситуацию иностранные наблюдатели. Так, итальянские дипломаты в Таллине и Москве доносили в Рим:

«Договоренности, которые эстонское правительство вынуждено было заключить с Советским Союзом, представляют серьезное посягательство на суверенные права Эстонии и одновременно являются предпосылкой и основанием для возможного дальнейшего нарушения этих прав… договор превращает это государство практически в вассала Советского Союза и несомненно служит прелюдией к окончательной оккупации».

К концу сентября всем и без секретных договоров стало ясно, что «германо-русское военное братство на полях сражений в Польше» возникло не случайно, а явилось лишь первым шагом во взаимно согласованном процессе раздела восточноевропейского «пирога». Уже в день подписания договора с Эстонией американский посланник Дж. Уайли телеграфировал в Белый дом: «Утверждается, что в аналогичных планах Советского Союза следующим пунктом стоит Финляндия, затем Латвия». Сотрудник Министерства иностранных дел Великобритании Д. Лансцеллес писал в своем меморандуме: «В Эстонии русские получили все, чего они хотели, «мирными» средствами. Относительно мало шокировав общественное мнение, они фактически подчинили Эстонию своему протекторату и, очевидно, в недалеком будущем окончательно поглотят ее. Если бы Эстония оказала сопротивление, результат был бы тем же, но впечатление, произведенное на мировую общественность, оказалось бы более значительным».

«Навязанные Эстонии условия, – писала «Нью-Йорк таймс», – обязывающие этого беспомощного маленького соседа согласиться на советский контроль его внешней политики и советскую оккупацию стратегически важных островов у побережья, являются предзнаменованием того, что ожидает другие Балтийские государства».

Следующими пунктами сталинского плана были Литва и Латвия.

29 сентября, едва проводив Риббентропа, Молотов вызвал литовского посланника Л. Наткевичуса и заявил ему, что следовало бы начать прямые переговоры о внешнеполитической ориентации Литвы. Уже 1 октября литовское правительство согласилось делегировать в Москву министра иностранных дел Юозаса Урбшиса.

Одновременно Москва предложила Берлину согласовать по времени территориальные изменения на литовских землях с тем, чтобы акты о передаче литовцам Вильно, а немцам «хорошо известной части» Литвы были подписаны одновременно. В Рейхсканцелярии эту идею отвергли, полностью согласившись с доводами Шуленбурга: «Предложение Молотова кажется мне пагубным, так как в глазах всего мира мы предстанем «грабителями» литовской территории, в то время как советское правительство будет считаться «жертвователем».

На начавшихся поздним вечером 3 октября советско-литовских переговорах Сталин первым делом сообщил, что он уже договорился с немцами о разделе Литвы. Как отметил Молотов: «Члены литовской делегации были крайне смятены и опечалены; они заявили, что потерю именно этого района будет особенно тяжело перенести, поскольку многие выдающиеся деятели литовского народа вышли из этой части Литвы». Иосиф Виссарионович утер им слезы и, в качестве компенсации моральных издержек и оплаты за неудобства, связанные с приемом на своей территории советских войск, предложил Урбшису город Вильнюс. «Любое империалистическое государство заняло бы Литву, и все, – сказал Молотов. – Мы этого не делаем. Мы не были бы большевиками, если бы не искали новые пути. Мы предлагаем вам договор!» Ознакомившись с текстом, Урбшис снова «опечалился» и заявил, что это означает оккупацию Литвы: «Сталин с Молотовым усмехнулись. Первый сказал, что вначале похоже рассуждала Эстония. Советский Союз не намерен угрожать независимости Литвы. Наоборот. Вводимые советские войска будут подлинной гарантией для Литвы, что Советский Союз защитит ее в случае нападения, так что войска послужат безопасности самой Литвы. «Наши гарнизоны помогут вам подавить коммунистическое восстание, если оно произойдет в Литве», – добавил Сталин и усмехнулся».

Делегация получила советские проекты документов и была отпущена домой с пожеланием возвращаться поскорее. Тем временем Компартия Литвы распространила воззвание, в котором говорилось, что «нашему народу грозит гитлеровское иго и гибель нации», и предлагалось повсюду создавать комитеты защиты Литвы, устраивать демонстрации протеста против союза с Германией. Страна, по мнению коммунистов, должна «опираться лишь на Советский Союз – защитника и освободителя малых народов». Заодно партия призвала к восстанию против «фашистской власти Сметоны».

По зрелом размышлении в Каунасе решили пойти на тесное военное сотрудничество с СССР, но при этом отказаться от присутствия Красной Армии. Однако на новых переговорах выяснилось, что Москва настаивает на размещении войск, намекая при этом, что красноармейские штыки под окнами вы увидите в любом случае, а вот Вильнюса – уже нет. В качестве дополнительного аргумента на границах Литвы была развернута 3-я армия Белорусского фронта численностью 194 тысячи человек при 1378 орудиях и 1000 танках.

Перед литовским правительством встала «стратегическая дилемма»: подписать договор о размещении советских войск и получить Вильнюс и Виленскую область или не подписывать договор и вместо Вильнюса получить войну. Убедившись в невмешательстве Германии, литовское руководство согласилось с убедительностью сталинских аргументов: 10 октября был подписан «Договор о передаче Литовской республике города Вильно и Виленской области и о взаимопомощи между Советским Союзом и Литвой» сроком на 15 лет. Договор, предусматривавший ввод 20-тысячного контингента советских войск. 15 октября было подписано советско-литовское торговое соглашение.

Латвийское руководство, внимательно изучив опыт, через телеграфное агентство объявило 2 октября, что «Латвия готова приступить к пересмотру своих внешних отношений, в первую очередь с СССР». Министру иностранных дел Вильгельму Мунтерсу было поручено немедленно направиться в Москву, чтобы войти в прямой контакт с советским правительством. В тот же вечер в Кремле началась первая беседа Мунтерса с Молотовым и Сталиным, которые предложили упорядочить советско-латвийские отношения. Примерно так, как с Эстонией. Непорядок заключался в том, что у латышских военно-морских сил имелись незамерзающие военно-морские базы, а у могучего Красного флота не было ни одной. «Нам нужны базы у незамерзающего моря, – терпеливо втолковывал Молотов, – то, что было решено в 1920 году, не может оставаться на вечные времена. Еще Петр Великий заботился о выходе к морю. В настоящее время мы не имеем выхода и находимся в том нынешнем положении, в котором больше оставаться нельзя. Потому хотим гарантировать себе использование портов, путей к этим портам и их защиту… Уже исчезли такие государства, как Австрия, Чехословакия, Польша. Могут пропасть и другие. Мы полагаем, что в отношении вас у нас подлинных гарантий нет. Это и для вас небезопасно, но мы в первую очередь думаем о себе».

Отметая возражения латышского министра, присутствовавший при разговоре Сталин позволил себе откровенность: «Я вам скажу прямо: раздел сфер влияния состоялся… если не мы, то немцы могут вас оккупировать. Но мы не желаем злоупотреблять… Нам нужны Лиепая и Вентспилс…» Так что либо мы, либо немцы, и нечего трепыхаться, все уже решили без вас.

Вячеслав Молотов в беседах с Феликсом Чуевым с удовольствием вспоминал, как он ломал Мунтерса: «Министр иностранных дел Латвии приехал к нам в 1939 году, я ему сказал: «Обратно вы уж не вернетесь, пока не подпишете присоединение к нам… Нашим чекистам я дал указание не выпускать его, пока не подпишет». Одновременно, в соответствии с приказом начальника Генштаба РККА, основная часть войск 8-й армии комдива Хабарова производила перегруппировку к югу от реки Кудеб на границу с Латвией, а советская авиация произвела воздушную разведку латвийской территории.

И Мунтерс поставил автограф как миленький. 5 октября был заключен договор о взаимопомощи сроком на 10 лет, предусматривавший ввод в Латвию 25-тысячного контингента советских войск. Пакт вступал в силу 14 октября после обмена ратификационными грамотами. 18 октября было подписано советско-латвийское торговое соглашение. Вернувшись в Ригу, Мунтерс, делая радостную мину, разъяснил, что цель договора состоит в сохранении мира и статус-кво в бассейне Балтийского моря. Пакт не затрагивает суверенных прав сторон. Он заключен в обстановке войны, и вовлечение в нее Латвии означало бы угрозу СССР, хотя нынешняя обстановка, подчеркнул министр, «не дает никакого основания для опасений подобного рода».

«Могучее советское государство, – вещал журнал «Большевик», – внимательно и бережно относится к независимости малых стран. СССР не вмешивается в их внутренние дела. Но он не может допустить, чтобы слабые в военном и экономическом отношении соседние государства стали слепым орудием и марионетками в руках матерых поджигателей войны и этим поставили бы под угрозу оборону советских границ».

Таким образом, правительства прибалтийских государств, убедившись, что помощи им ждать неоткуда, а альтернативой советским базам является только советское вторжение, при жестком прессинге со стороны Москвы, или, как писали коммунистические историки, «под давлением своих народов и при доброжелательной, конструктивной позиции Советского Союза», были вынуждены заключить с СССР соглашения о военном сотрудничестве. В связи с этим вызывают недоумение публичные заявления нынешних российских депутатов и политиков о добровольности этого шага.

За полгода до описываемых событий, 23 марта 1939 года, литовский посланник Балтрушайтис жаловался наркому Литвинову на брутальный характер нацистской дипломатии – это когда Гитлер потребовал вернуть взад Мемель (Клайпеду): «Собеседник принес мне копию германо-литовского соглашения о Клайпеде, сообщив при этом подробности «переговоров». Риббентроп обращался с Урбшисом весьма грубо, вручив ему проект соглашения и потребовав немедленного подписания. Когда Урбшис стал возражать, Риббентроп заявил, что Ковно будет сровнен с землей, если соглашение не будет немедленно подписано, и что у немцев все для этого готово. Риббентроп, наконец, согласился отпустить Урбшиса в Ковно с условием, что он немедленно вернется с подписанным соглашением». Похоже, не правда ли? Надо ли напоминать, что Литва «добровольно» отдала Клайпеду.

В советскую историю вписал свое имя московский налетчик Яков Кошельков. В январе 1918 года он остановил машину Председателя Совнаркома, приставил к его лбу наган и забрал у товарища Ленина шикарное авто, бумажник и любимый браунинг. Кошельков тоже не мог потом понять, отчего встали на уши Всероссийское ЧК и Московский уголовный розыск, ведь клиент все отдал сам, совершенно добровольно, потом даже статью об этом написал.

Советские граждане тех лет прекрасно понимали «политику партии». Например, преподаватель Военно-медицинского училища батальонный комиссар Г.М. Иконников на лекциях разъяснял слушателям: «Ввод наших частей Красной Армии в прибалтийские государства аналогичен такому примеру, как пустить приятеля в свою квартиру, который, сначала заняв одну комнату, затем захватит всю квартиру и выживет из нее самого хозяина».

Теперь Москве следовало реализовать свое «право первой ночи». На основании директивы наркома обороны от 30 сентября была образована военная комиссия под председательством командарма 2 ранга К.А. Мерецкова, в состав которой вошли дивизионный комиссар Н.Н. Вашугин, комкор Д.Г. Павлов, комдивы Алексеев и А.А. Тюрин, комбриг Калмыков. Целью комиссии было «совместно с представителями Правительства Эстонской Республики установить пункты размещения и обсудить вопросы устройства частей Красной Армии». Директива устанавливала примерные районы дислокации и состав войск, предписывала осмотреть предоставляемые эстонцами земельные участки, помещения и казармы, укомплектовать вводимый контингент наилучшим и тщательно проверенным рядовым составом, наиболее подготовленными командирами и комиссарами, а также непременно «войска хорошо обмундировать, обратив должное внимание на качество и пригонку». Переговоры военных делегаций сторон завершились 11 октября подписанием соглашений о размещении войск и базировании флота в районах Палдиски, Хаапсалу, на островах Сааремаа и Хийумаа. В Хаапсалу советские войска размещались на все время войны в Европе, но не более чем на два года, а КБФ на период сооружения баз имел право в течение двух лет базироваться в Рохукюла и Таллине. Протокол заседания военных комиссий устанавливал, что в районе Палдиски будет дислоцироваться стрелковый полк, артиллерийский дивизион, танковый батальон, истребительный и бомбардировочный авиационные полки, а в районе Хаапсалу – управление корпуса, управление дивизии, штаб авиационной бригады, стрелковый и артиллерийский полки, танковая бригада, отдельный механизированный отряд в составе механизированного полка и «моторизованного эскадрона», ряд других частей, в том числе бомбардировочный авиаполк. На островах Сааремаа и Хийумаа предполагалось разместить стрелковые, артиллерийские и авиационные части.

Начало ввода войск в установленные районы было намечено на 18 октября 1939 года. Переброска могла производиться как автомобильным, так и железнодорожным транспортом по графикам, составленным по обоюдному соглашению. Охрану путей и дорог обеспечивало правительство Эстонии, охрана войск, перебрасываемых на острова, возлагалась на флот СССР. Было оговорено, что для строительства казарм и аэродромов эстонская сторона окажет содействие в наборе рабочей силы, а также в приобретении строительных механизмов. Запретные зоны для полетов военных самолетов СССР над территорией Эстонской Республики устанавливались штабом эстонской армии.

Отдельный протокол оговаривал условия базирования советского флота на островах. Решили, что объекты ВМФ будут обслуживаться и охраняться соответствующим штатным составом, а для защиты районов базирования от нападения с моря и с воздуха предоставлялось право постройки береговых и зенитных батарей любых калибров, постов наблюдения и связи, прожекторов. Эстонские торговые корабли могут беспрепятственно заходить на все рейды и гавани, кроме Кыйгусте, а легкие силы Балтфлота до возведения необходимой инфраструктуры на островах – базироваться в порту Рохукюла. Был оговорен порядок снабжения и посещения судами третьих стран районов базирования флота, причем полностью сохранялся суверенитет Эстонии, но учитывались и интересы советского флота. Отдельно подписали протокол соглашения «о сохранении военной тайны», устанавливавший цензуру на публикации в прессе сведений о дислокации и перемещении воинских частей.

Любопытно, что в составе советской комиссии не оказалось ни одного юриста, ни представителей наркомата иностранных дел, ни приличного переводчика. Поэтому Мерецков, докладывая Ворошилову об итогах работы, просил «более тщательно проверить эстонский текст».

В соответствии с этими договоренностями уже 12 октября в Таллин прибыл отряд советских военных кораблей под командованием капитана 1 ранга Птохова в составе лидера «Минск», эскадренных миноносцев «Гордый» и «Сметливый».

Оставшиеся до ввода войск дни обе стороны провели в лихорадочной подготовке к знаменательному событию. Главнокомандующий Лайдонер 15 октября обратился к народу Эстонии с оптимистической речью, в которой отметил, что работа по реализации Пакта о взаимопомощи проводилась в атмосфере взаимного доверия и понимания, и он надеется, что население встретит войска Красной Армии спокойно и все отношения будут строиться на взаимном доверии. В заключение министр сказал: «Мы связали судьбу своего государства и своего народа в некотором смысле с Пактом о взаимопомощи с Советским Союзом, который в связи с этим вновь подчеркнул неизменность своей мирной политики и желание продолжать ее… Мы хотим прямо и откровенно выполнять этот пакт и уверены, что его также выполнит и Советский Союз. Мы знаем, что косвенные трудности войны все же легче переносить, чем ужасы и убытки на непосредственном поле брани. Весь народ должен быть готов нести жертвы, и понятно, что большую часть придется понести зажиточным слоям. Пойдем единодушно навстречу будущему, продолжая работу на благо своего государства, народа и отечества».

Еще через два дня генерал Лайдонер подписал постановление, запрещающее на период передвижения советских войск в места дислокации использовать радиостанции, поддерживать телефонную связь с иностранными государствами, носить «за пределами закрытых помещений» оборудование для фотографирования и киносъемки (естественно, и производство любой съемки), «рисовать карандашом или красками или иным путем делать заметки», публиковать сведения военного характера в прессе, а также находиться в Таллине и приграничных уездах иностранным гражданам и лицам без гражданства. К нарушителям предполагалось применять широкий диапазон мер наказания – от штрафа до предания суду военного трибунала.

Министр внутренних дел А. Юрима распорядился на девять дней прекратить торговлю алкогольными напитками в приграничной полосе, а также на расстоянии 5 километров в обе стороны от шоссейных и железных дорог, по которым будут двигаться красные полки.

Советский наркомвнудел товарищ Берия, озабоченный политико-моральным состоянием военнослужащих и прогнозируемыми поползновениями иностранных разведок внедриться в части РККА в шпионских целях, специальной директивой «об оперативном обслуживании» приказал особистам тщательно проверить сеть стукачей в воинских частях «с точки зрения полного и равномерного охвата всех звеньев воинских соединений – от штабов до отдельных подразделений»; для работы с ней создать «крепкий кадр резидентов».

Как-то так совпало, совершенно случайно, что именно в начале октября Гитлер выступил в рейхстаге с речью, в которой объявил, что Германия приступает к ликвидации групп немецких национальных меньшинств в Восточной и Юго-Восточной Европе. Рейхсканцлер призвал «лиц немецкой национальности», проживавших в Прибалтике, возвращаться в Фатерлянд и включаться в строительство арийского рая. При этом германские, советские и прибалтийские официальные круги в трогательном согласии старались уверить весь мир, что между вывозом немцев на родину и договорами о взаимопомощи нет абсолютно никакой связи, а наличествует лишь стремление «к установлению четких национальных границ» и защите народов от расовых и национальных «трений».