Текст книги "И никаких фантазий !"

Автор книги: Владимир Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

"Избранные" же предпочитали слепо суетиться на своем примитивном "физическом плане", в терминологии Платона – на сумрачном дне пещеры. Наверное, такая же оторопь брала и Платона, когда он взирал на своих современников...

Бессмертный вопрос: кто прав – живущий Вечностью или Мгновением?..

Фантасту Петрову, конечно, приятно было услышать о своей причисленности к сонму, но он не мог позволить себе роскоши слишком обольщаться столь радужной перспективой – это расхолаживает: стоит ли спешить, когда впереди тысячелетия?.. Но даже если предположить, что оные будут, то очевидно, что сие с о в е р ш е н н о и н ы е т ы с я ч е л е т и я в и н о м м и р е. И то, что будет сделано, там не будет иметь значения здесь. Поэма там максимум неясное поэтическое томление здесь. И то вряд ли.

Поэтому то, что не будет сделано здесь, н и к о г д а н е б у д е т с д е л а н о. Для этого мира.

Даже если допустить теоретически бесконечность индивидуального бытия для избранных, хотя избранничество – чистейший геноцид и фашизм со стороны "божественных сил", то ясно (теоретически), что каждый этап бытия должен обладать самостоятельной, незаменимой ценностью. Из "плохой" гусеницы может никогда не получиться бабочка. Даже если ее и не слопает птичка.

Кстати, не из наблюдений ли за жизнью насекомых родилась эта утешительная гипотеза о многоэтажности человеческого бытия? Неужели то, что дано какой-то гусенице, не доступно человеку?!..

Во всяком случае, каждый этап бытия надо проживать на полную катушку по законам того мира, в котором живешь. Будет другая жизнь – будут другие проблемы. А не будет – тем более надо реализовывать все свои жизненные потенции, пока жив.

То есть фантаст Петров не был расположен откладывать свои дела и планы на грядущие тысячелетия.

Да и на фига они ему без тех, кого он любит?!

И даже то, что теоретически они должны присутствовать в его ментальном плане, не утешает – ведь они будут всего лишь творениями его духа. Им явно будет недоставать той независимости, которая зачастую так раздражает его здесь...

– Да, – повторил фантаст Петров, – я это уже слышал.

– Это было сделано по моему поручению, – сообщила Оза. Аве Оза...

– В этом возникла необходимость? – поинтересовался он.

– Да.

– А именно?

– Ты начал суетиться... Физический план стал отбирать слишком много твоей жизненной энергии. Возникла угроза твоему духовному восхождению.

– Хочешь сказать, что я топчусь на месте? – вздохнул фантаст Петров. Сам знаю. Но разве не верно, что дух закаляется в преодолении трудностей?..

– Слишком расплывчатая сентенция... К тому же "закалка" не есть развитие, а скорее – огрубление, обретение духовных мозолей и потеря чувствительности.

– Мои любимые и так задыхаются в нищете! – воскликнул фантаст Петров. – Как я могу перестать суетиться?!

– Вот видишь... А ты еще и меня хотел взвалить на себя, как показалось, с грустной усмешкой заметила Оза. И продолжила серьезно: – Ты не должен суетиться духовно.

– Легко сказать, – передернул плечами фантаст Петров. – Ни в каком деле нельзя добиться успеха, если не вкладывать в него душу. По крайней мере, в моем мире.

– В нашем, – уточнила Оза.

– Тебе виднее, – повел он бровями, не открывая глаз.

– Весь вопрос в правильности выбора: в какое дело стоит вкладывать душу, в какое нет...

– Да слышали, слышали, мол, "не можете служить Богу и маммоне"... Только какая к черту маммона, когда от зарплаты до зарплаты с трудом дотягиваем?! Можно не заботиться о собственном пропитании и одеянии, и то стыдно, ибо сие – паразитирование, но нельзя не заботиться о тех, кто зависит от тебя. Даже знаменитые "птицы небесные" с утра до вечера, не покладая крыльев, таскают корм птенцам своим...

– Да, вам сейчас не легко. Правда, легко никогда не было... Но тем драгоценней искорки духовности, которые удается сохранить в этой суете... Только проблема не в заботе об удовлетворении жизненных потребностей.

– А в чем же тогда? – удивился фантаст Петров.

– В том бездонном болоте, которое уже засосало не одну тысячу блестящих умов и высоких душ и к которому ты так самозабвенно стремишься...

– И имя ему?..

– Политика...

– О, так с политикой я давно завязал! Сразу же, как господин Президент покончил с демократией.

– Тогда это были игрушки для взрослых дядей. Сейчас играм пришел конец. Мафиозный тоталитаризм не любит шуток...

– Откуда это тебе известно? В твоем "царстве божием", как я понимаю, сплошное благорастворение в воздусях...

– От тебя мне все известно... А насчет благорастворения... Каждый уровень бытия имеет свои проблемы. Бесконфликтных уровней не существует. Чем выше, тем сложнее. Хотя это несопоставимо, ибо субъективно.

– Ну, древние греки считали политику не худшим из занятий, а где-то приближенным к божественному, – попытался защититься фантаст Петров.

– Да, мы тут изредка дискутируем с Платоном, – усмехнулся голос Озы. Получив дополнительную информацию, он пересмотрел свои взгляды. Он считал истинным политиком того, кто внемлет божественному разуму, но на физическом уровне таковых быть не может, ибо информационные структуры, называемые человеческим и божественным разумом, просто несовместимы.

– Неужели так-таки и отрекся? – поинтересовался фантаст Петров.

– Нет, но теперь его теория более соответствует реальности. – А именно? – еще больше загорелся фантаст Петров.

– А уж это выясняй у него сам, – посоветовала Оза.

– Сам?!.. А, ну да... Ведь у меня впереди тысячелетия... Но мне это интересно сейчас!

– Можно и сейчас, если ты д е й с т в и т е л ь н о будешь к этому стремиться, то есть делать конкретные шаги на пути к этой цели, а не барахтаться в зловонном болоте политики.

– Не понимаю, чем заслужил? – удивился фантаст Петров.

– Ты вознамерился поучать политиков, не имея ни малейшего политического опыта. Политики даже более самолюбивы, чем поэты, хотя и притворяются безэмоциональными дипломатами. Властолюбцы сверхранимы и никогда не прощают тех, кто наносит раны их самолюбию. А таковыми безумцами обычно оказываются Поэты, самолюбие которых не выдерживает ран, наносимых властолюбцами...

– Ты хочешь, чтобы нарушилось это извечное противостояние?.. Или хочешь, чтобы я перестал быть поэтом?.. – удивился фантаст Петров.

– Я хочу, чтобы поэт занимался поэзией, а не воевал с ветряными мельницами.

– Обычно считается, что это идентичные занятия, – хмыкнул фантаст Петров.

– Пещерное мышление по Платону, – ответила Оза. – Так думают те, кто никогда не выйдет к свету, потому что и не стремится к нему.

– Но если поэты не будут противостоять политикам, то кто же им, вообще, будет противостоять?

– Пусть противостоят друг другу – они вполне самодостаточны. Вступая в конфликт с политиком, поэт сам становится политиком и, значит, перестает быть поэтом.

– Только в том случае, если ставит политические цели, – возразил Петров. – Но именно они, как правило, чужды поэтам... Мы отстаиваем такие ценности, которые политикам кажутся иллюзорными, несерьезными человеческое достоинство, честь, индивидуальную творческую свободу и свободу, вообще, справедливость и равенство – ценности, которые по ошибке считаются предметом политики. Мы защищаем человеческие эмоции от диктата социума. В этом противостоянии нет правых и неправых. И те, и другие необходимы жизни, как магниту – разноименные полюсы...

– Вот именно, – подхватила Оза его мысль, – жизнь прекратится, если один из полюсов превратится в другой... Ты говоришь красиво и почти убедительно, но не ухватываешь сути различия.

– То есть?

– Политики – плоть от плоти физического плана, властелины пещерного дна. И в этом смысле каждый живущий – политик. Поэты творцы и ретрансляторы духовного плана. И в этом смысле каждый человек – поэт. Сущность личности, судьба человека зависит от соотношения этих идеальных ипостасей в его психике.

– Значит, живой человек не может не быть политиком! – обрадовался фантаст Петров.

– Если для него реальны ценности физического плана, – уточнила Оза.

– Презренные ценности, – сыронизировал фантаст Петров.

– Вовсе нет, – печально отвергла его иронию Оза. – Зерно не может сразу стать цветком. И процесс роста не есть досадная потеря времени, но необходимое, достойное и часто счастливое становление духа, без которого он пуст и бледен.

– Ты несчастна?! – встрепенулся фантаст Петров. – Твой дух не успел окрепнуть на физическом плане?..

– Он таков, каким его сотворил ты... – вздохнула Оза, после того, как я оказалась здесь.

– А другие?! Те, кого ты любила?!

– Они во мне, со мной, вокруг меня, но такие, какими я их знала прежде... Они вне времени... Это тоскливо... А с жизнью меня связываешь только ты, потому что я живу в тебе. И все, чем обладает твой дух, становится моим...

– И моя любовь к другим женщинам? – удивился фантаст Петров. – В твоей душе они сливаются воедино... во мне... со мной прежней...

– Тебя это не оскорбляет?

– Нет, ибо энергия твоей любви питает мою вселенную.

– Интересно, не будет ли оскорбительно для моих любимых узнать об этом? – вздохнул фантаст Петров.

– О том, что они едины во мне, а не каждая сама по себе?

– Примерно так, – подтвердил он.

– Насколько я их знаю, нет, – попыталась успокоить его Оза. – Правда, я знаю твоих жен через тебя...

– Вот именно, – кивнул фантаст Петров. – Человеку свойственно воспринимать себя как непреходящую индивидуальную ценность.

– Каковой он и является, – подтвердила Оза.

– И ты хочешь, чтобы я молча наблюдал, как эти индивидуальные ценности намазывает на бутерброд ненасытный Властелин Пещерного Дна?! – вдруг вернулся к основной теме фантаст Петров. Чтобы политики и впредь превращали мою жизнь и жизнь моих любимых в ползанье по скользкому темному дну пещеры в поисках съедобных червей и слизней, дабы продлить свое мучительное существование? Неужели ты не понимаешь, что в таких условиях почти невозможно оставаться поэтом?

– Да, если ты будешь ползать по дну пещеры и скулить, – согласилась Оза. – Но у тебя есть путь наверх, вон из пещеры.

– Интеллектуальная абстракция, – усмехнулся фантаст Петров. – А фактически это означает – распластаться на дне и позволить вытирать об себя ноги.

– Неправда! – воскликнула Оза. – Тебя уже нет на дне! И не будет, если ты не вернешься, чтобы начать политическую возню.

– Ты предлагаешь мне выкарабкиваться одному? А как же мои дети, жены, друзья?.. Пусть сами решают свои презренные физические проблемы?.. А как же любовь, которая питает твою вселенную? Ты хочешь, чтобы я ее предал? Как же тогда будешь жить ты?

– Ты должен вести их за собой! И не только их... Всех, кто услышит тебя... Но чтобы твое Слово было услышано, надо, чтобы прежде оно было сказано, – не сдавалась Оза

– Я и собираюсь это сделать.

– То, что ты собираешься сказать, не поведет твоих любимых из пещеры. Напротив, швырнет их под ноги озлобленных властелинов дна.

– Ты преувеличиваешь, – усмехнулся фантаст Петров. – Нынешние политики достаточно умны, чтобы понимать, что для Слова убийственно игнорирование его существования, а репрессии к автору только усиливают действенность Cлова... Теперь за Слово не сажают и не стреляют, его просто-напросто не замечают. И никакой рекламы автору...

– Это внешняя реакция... Но ты забываешь про оскорбленное самолюбие... – напомнила Оза. – Оно не будет знать покоя, пока не утолит жажду мести...

– Кто не рискует, тот не пьет шампанского, – усмехнулся фантаст Петров, – а я его уже сто лет не пил... И потом, откуда ты знаешь, что за Слово я скажу? Может, это будет как раз то, что тебе нужно... Я еще сам не знаю, как скажется... И скажется ли, вообще... а ты уже выступаешь в роли моего первого цензора.

– Я не цензор, я – сомнение... Твое сомнение.

– Я так полагаю, что не стоит делить шкуру неубитого медведя или, как говорят на востоке, считать несъеденные пельмени. Пусть что-то скажется, а там видно будет. Может, я уже и не способен сказать ничего вразумительного ни политикам, ни людям... Одни лишь малопонятные метафоры да фантазии...Хочу нормального человеческого слова, внятного всем.

– Воля твоя, – вздохнула Оза. – Я тебе не нужна. Ты вполне самостоятелен.

– Не покидай меня! – испугался фантаст Петров и встревоженно вслушался в молчащую темноту.

– Я не могу тебя покинуть, – еле слышно выдохнула Оза. – И не хочу... Прими последний совет.

– С удовольствием! – обрадовался фантаст Петров.

– Научись смотреть в зеркало... Найди пятнышко света в своих глазах и погружайся в него, освобождаясь от связей физического плана... Тогда ты сможешь увидеть меня, когда я тебе понадоблюсь. И не только меня. Это твоя тропинка в ментальный план...

– Спасибо! – воскликнул фантаст Петров. – Только я сомневаюсь, что у меня что-нибудь получится. Никакие чакры у меня не желают открываться, никакие медитации толком не получаются.

– А ты не сдавайся... – посоветовала она. – Открой глаза и посмотри в зеркало!

Фантаст Петров открыл глаза и посмотрел в темное зеркало, в котором отражался какой-то малюсенький светлый блик с улицы. Он начал впиваться в него взглядом, который все больше и больше затуманивался, и вдруг вздрогнул от яркой вспышки – в зеркале засветилось лицо Озы, которое он все это время пытался увидеть. Такое же, каким он его помнил – юное и загадочное и, в то же время, незнакомое – глубоко женское и грустное...

Прекрасный лик из плоти света,

Два коллапсара в поллица...

И волосы – порывом ветра,

Тревожным факелом гонца...

Всего одно мгновение, но из тех, что приравнивают к вечности. Ибо они и есть вечность.

Ослепленный фантаст Петров выполз из мрака кабинета в прихожую, освещенную светом из спальни. Оттуда доносились чуть слышные, но характерные, очень знакомые Петрову звуки. Он встрепенулся и быстро вошел в спальню.

Жена лежала на их супружеском ложе и тихо-тихо плакала, стараясь никому этим не мешать.

– Кто обидел мою лапоньку? – поцеловал он мокрую щеку.

– Неужели так и будет всю жизнь до конца? – ответила она вопросом.

– Как так? – в общем-то зная ответ, уточнил Петров.

– А вот так – в полубольном и полунищем состоянии без надежды на излечение и на какие-то положительные изменения в жизни... Когда даже детям жить не хочется...

Что мог сказать Петров? Его Слово еще не созрело. Поэтому он только вздохнул и крепко прижал к себе свою несчастную.

* * *

Недели три фантаст Петров не доставал папки с заготовленной бумагой, мысленно обкатывая Первую Фразу. Разумеется, для этой паузы были вполне уважительные "объективные" причины, как-то: производственная загруженность (срочно надо было скинуть два отчета и вникнуть в новое направление с потенциальным финансированием), нытье зуба, на лечение которого в данный момент не было денег и т.д., и т.п. Но все эти причины он раньше преодолевал, если чувствовал, что "созрел". Теперь же что-то будто удерживало его, отталкивало от письменного стола, принимая то форму лени, то личину несусветной занятости.

Фантаст Петров старался не анализировать своего странного состояния, но совсем не думать об этом не мог.

"Боюсь, что ли? – гадал он. – Что за чушь!.. Никогда ничего не боялся... Даже при так называемом тоталитаризме... Действует мистическое предупреждение Озы?.. Да было ли оно?!.. Задремал за письменным столом..."

И, тем не менее, он частенько вглядывался в зеркало, разыскивая светящиеся точечки в своих зрачках и пытаясь сосредоточиться на них. Погрузиться. Только ничего этакого у него не получалось. Правда, изображение его физиономии в зеркале расплывалось из-за слишком напряженного созерцания, но никаких "мистических" следствий из этого явно не наблюдалось.

"Ну, решено же: никаких фантазий!" – осуждающе напоминал себе фантаст Петров и решительно прекращал попытки.

Однако нередко на грани сна вдруг начинал брезжить чуть различимый лик Озы, и сердце фантаста Петрова взволнованно сжималось...

Может быть, это был один из способов удержать его вдали от письменного стола? Занять мысли, отвлечь чувства... Но кому это нужно?.. И кто на это способен?..

В конце концов, фантасту Петрову надоела эта игра в кошки-мышки с самим собой. Он достал бумагу и размашистым, не терпящим пререканий почерком написал:

" Малоуважаемые господа Президенты!.."

и переступил Порог. Дальше можно было идти только вперед. Он совершенно не переносил незаконченных фраз и, тем более, произведений. Они мешали ему жить, а жил он истинно, только когда убирал с пути подобные помехи. И понеслось перо невесть куда...

* * *

Малоуважаемые господа Президенты!

И еще менее уважаемые народы, которыми повелевают малоуважаемые ими

президенты!

Я начал это открытое письмо Вам, вовсе не желая оскорблять кого бы то ни было. И посему убедительно прошу воспринимать столь странное обращение всего лишь в качестве констатации печального факта истории. Если вдуматься, то, пожалуй, нормальное явление для народов, привыкших к рабству, – бояться или обожать "жестких" правителей, презирать "мягких", но не уважать ни тех, ни других, ибо уважение возможно между равными. Да и правители у нас никогда не уважали подвластный им народ: иногда боялись, иногда боготворили и всегда в большей или меньшей степени презирали.

И чтобы у Вас при чтении этих строк не возникало превратного впечатления, будто я возношу себя в гордыне превыше народов и президентов, особо подчеркиваю, что у меня как у полноправного представителя народа ничуть не больше оснований для самоуважения, чем у любого другого, а как у писателя, издавно призванного коллективным ожиданием быть пророком – еще меньше, ибо не предупредил, не уберег... Хотя, видит Бог, пытался. Но не был услышан, как вряд ли буду услышан и в этот раз.

У каждого свои способы воздействия на политическую жизнь общества: у производственника – забастовка, у политика – митинг (на улице или в парламенте) и законотворчество, у студентов – баррикады или голодовки, у писателя – его произведения. Наверное, не самый эффективный способ, но другим он не владеет, пока остается писателем.

А коли так, то перед Вами не политический документ, в котором учтены все "за" и "против", рассчитаны все психологические и политические последствия и вероятная реакция Адресата, нет, перед Вами произведение в эпистолярном жанре с присущей ему эмоциональностью, субъективностью, искренностью и, следовательно, наивностью.

Но в том и ценность его: "глас вопиющего" не может лгать... Я понимаю, господа Президенты, что несмотря на мои "реверансы" и приобщение Автора к сонму "малоуважаемых", Вам все же обидно осознавать, что некто, кого даже и в микроскоп политический разглядеть невозможно, посмел столь непочтительно обратиться к носителям державного величия. За державу обидно!

Но что есть держава – некая довлеющая над всеми абстракция или – я, Вы и сотни миллионов наших бывших и нынешних сограждан? За кого обижаться будем? За Ее Величество Государственность? Или за ближних своих?

Что эффективней приближает нас к постижению истины – Ваше макромышление или моя микрочувствительность?

А истина, в данном случае, это ответы на извечные вопросы интеллигенции: "Кто виноват?" (или "что виновато?") и "Что делать?" для того, чтобы жилось нам пусть не в благоденствии и счастии, а хотя бы сносно, чтобы впереди не мрак сгущался, а хотя бы брезжила надежда.

Извините, но заверяю Вас с искренним прискорбием, что обещаемые Вами радужные перспективы не вселяют надежду даже в жаждущих обманываться. В то время, как потребность в самообмане по поводу грядущих улучшений не бытия даже, а быта становится все более массовой социально-психологической (может быть, даже психиатрической) потребностью.

Но трудно заставить себя поверить, что движешься к "сияющим вершинам", сидя в повозке, летящей по склону вниз. Даже если с точки зрения макромышления "повозка" лишь разгоняется, чтобы взять грядущую высоту. Сидящие в "повозке" могут просто не дожить до столь торжественного момента.

Но, пожалуй, пора обосновать свои негативные утверждения.

Основное негативное утверждение: президенты (главы) всех бывших республик СССР, как входящих ныне в СНГ, так и оставшихся вне содружества, не пользуются уважением своих народов и, что прискорбней того, – и не заслуживают уважения.

Для того, чтобы убедиться в истинности утверждения надо просто жить в гуще народа, находиться в одном с ним эмоциональном и интеллектуальном пространстве. Но тщетно пытаться выявить сей факт с помощью социологических исследований и, тем более, анализа прессы. Наученный горьким опытом респондент никогда не будет откровенен в официальной обстановке опроса, а об ангажированности прессы, вообще, говорить излишне.

Но, наверное, даже сквозь фанфары официальных хроник и медоточивую лесть вассалов при желании можно почувствовать истинное отношение народа. "Имеющий уши да слышит..."

Учитывая вышесказанное, я не буду обосновывать истинность тезиса с помощью рейтинговых гистограмм и прочих социологических показателей. Это не моя задача.

Моя задача как писателя, то есть "болевого датчика" общества, выдать сигнал тревоги.

Не доверяете – проверяйте.

Единственное, чем я могу быть полезен – это попытаться помочь понять, почему Вас не уважают и, более того, не могут уважать.

Дело в том, что в отличие от преимущественно инстинктивных, внерациональных чувств, таких как любовь, ненависть, боязнь и т.д., уважение в изрядной степени рассудочно. И если "любовь зла", то уважение дотошно. Степень уважения есть степень соответствия соискателя его некоему идеалу, то есть сумме требований, предъявляемых, в данном случае, к совершенному политику, более того, к совершенному правителю (монарху, президенту, императору, т.е. "отцу народа" – привожу перевод, т.к. в СНГ имеется прецедент: "туркменбоши","отец всех туркмен" – на латыни означает "император туркмен". И в этом нет ничего предосудительного, в принципе, ибо и император может быть "идеальным правителем". В истории есть таковые примеры.)

Вообще-то говоря, психологический механизм формирования уважения достаточно прост, может быть, даже примитивен, но оттого и надежен: при поведении политика в соответствии с идеалом уважение к нему растет, совершил неблаговидный или хотя бы неидеальный поступок – будь готов к тому, что уважение ослабеет. Рейтинг при этом может и не понизиться за счет роста эмоциональных компонент – сочувствия, жалости, солидарности, любви и т.п., но уважение упадет обязательно.

Попробуем же назвать конкретные политические принципы, исповедуемые президентами СНГ, или поступки их, препятствующие росту уважения к ним. Иными словами, попробуем оценить степень близости их к идеалу.

А для начала надо попытаться сформулировать идеал политика, вообще, и Правителя, в частности.

К примеру, Платон в диалоге "Политик" уподобляет "царственного мужа политика" ткачу, искусно плетущему "государственную ткань": "царское искусство прямым плетением соединяет нравы мужественных и благоразумных людей, объединяя их жизнь единомыслием и дружбой и создавая таким образом великолепнейшую и пышнейшую из тканей. Ткань эта обвивает всех остальных людей в государствах... держит их в своих узах и правит, и распоряжается государством, никогда не упуская из виду ничего, что может сделать его... счастливым".

Нетрудно видеть, господа Президенты, как Вы, не покладая рук и не жалея времени, плетете эту "божественную" ткань. Однако и Вы сами, и мы, малые мира сего, должные составлять эту "ткань", не можем не ощущать, как она расползается в Ваших руках, а мы выпадаем из нее, чувствуя бессмысленность и безнадежность своей жизни.

Но почему?!

Да потому, что Вы "упускаете из виду" слишком многое из того, что может сделать государство счастливым.

Надеюсь, Вам не надо особо доказывать, "что счастье каждого человека и счастье государства тождественны" и "что наилучшим государственным строем должно признать такой, организация которого дает возможность к а ж д о м у ч е л о в е к у благоденствовать и жить счастливо", а также, что "наилучшее существование как для каждого в отдельности, так и вообще для государств есть то, при котором добродетель настолько обеспечена внешними благами, что вследствие этого оказывается возможным поступать в своей деятельности согласно требованиям добродетели" (Аристотель. Политика), то есть, "не делать другим того, чего не желаешь себе" или "поступать с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой" (Сократ, Конфуций, Гиллель, Христос, Мухаммад, Кропоткин и др.)

Очень надеюсь, что не секрет для Вас и содержание Общественного Идеала "как принципа свободного универсализма... – принципа всеобщего объединения на началах равенства и свободы", т. е. безусловности нравственного достоинства личности (П.И. Новгородцев. Об общественном идеале). Совершенно очевидно, что Общественный Идеал включает в себя и "этику благоговения перед жизнью", согласно которой "добро то, что служит сохранению и развитию жизни (любой жизни!), зло есть то, что уничтожает жизнь или препятствует ей" (А. Швейцер). Естественно, что эта этика включает в себя и экологический императив сохранения жизни на Земле, иначе благоговеть будет некому и не перед чем.

Вряд ли кто из Вас, господа Президенты, осмелится вслух возражать против этого Идеала, настолько он очевиден...

Но "по плодам их узнаете их..."

Можно было бы и далее продолжить наше приятное и полезное общение с Великими, однако и упомянутого достаточно, чтобы сделать очевидный логический вывод: идеальным правителем может считаться лишь тот правитель, который осознанно руководствуясь содержанием Общественного Идеала, не только делает все возможное для максимального приближения к идеалу в конкретных исторических условиях, но и добивается реальных результатов в этой благородной деятельности.

Звучит, может быть, несколько абстрактно, но проверяется достаточно просто и зримо: если в результате деятельности правителя государство, т.е. каждый его гражданин, становится счастливей, то Правитель может быть зачислен в список соискателей звания Идеальный Политик. В противном случае данный господин явно занимает не свое место. И как плохой мастер политического ремесла или искусства не может вызывать уважения.

Таким образом, объективные требования к Идеальному Политику (безотносительно к его личным качествам) выглядят так:

Идеальный Политик должен:

1. Четко осознавать суть Общественного Идеала, т.е. видеть Цель общественного развития.

2. В своей политической деятельности использовать те средства, которые не только обещают приближение к Идеалу в будущем, но и обеспечивают максимальную его реализацию в настоящем.

3. При отсутствии реального продвижения к цели (общественному идеалу) Политик должен уступить руководящее место тому, кто способен лучше организовать это движение.

Однако существуют и субъективные качества политика, которые либо помогают ему стать Идеальным Политиком, либо мешают. Древние греки называли эти качества добродетелями.

Я, как наиболее важные для политика выделил бы: мужество, справедливость и компетентность при наличии политического таланта. Но Великие предлагают нам более детальную разработку этого вопроса. Тут к нашим услугам и Платон, и Аристотель, и Цицерон, и Фараби, и Ваиз Кашифи, которым как истинным мудрецам свойствен универсальный, космический взгляд на проблему. Кашифи, например, в своей "Мухсиновой этике" перечислил более трех десятков добродетелей, необходимых Идеальному Правителю, которые нужны ему затем, чтобы "люди могли жить друг с другом так, чтобы никто не тиранил друг друга".

Не буду утомлять Вас цитированием, пусть референты достанут Вам этот труд, если Вы соизволите пожелать ознакомиться с ним. Если такое чудо произойдет, то посмотрите в зеркало души своей, господа Президенты, и ответьте сами себе, обладаете ли вы перечисленными качествами? Прилагаете ли усилия, чтобы обладать ими?

А может быть Вы и вовсе считаете всякие там милосердие, сострадание, добродеяние, нравственную чистоту и величие и т.п. добродетели вредными для реального политика?

Ведь, судя по политическим реалиям, не произведения этих мудрецов являются "настольными книгами" современных политиков. Увы, уже полтысячелетия им ближе советы Никколо Макиавелли, которого занимают проблемы практического захвата и удержания власти без оглядки на "вечные нравственные ценности". Это так естественно для правителей "пещерного дна" (по Платону)!

Но устраивает ли Вас подобная историческая роль?..

Потому что вот ведь какой казус получается – не уважают люди тех, кто откровенно рвется к власти и держится за нее, как утопающий за соломинку! Ибо среди всех народов презренна жадность, неважно – касается ли она гастрономических или социальных ценностей. Тем более, что в нашем мире власть автоматически обеспечивает гастрономическое изобилие.

Ведь вам, господа Президенты, не приходится подсчитывать, хватит ли Вашей семье денег на хлеб до ближайшей зарплаты...

Власть – это деньги! Так было, так есть, наверное, так и будет в обозримом будущем.

Именно поэтому интеллигентному человеку с о в е с т н о рваться к власти. Для него пребывание у власти может быть оправдано только служением Идеалу.

Итак, сформулировав основные объективные требования к Идеальному Правителю и субъективные качества, необходимые ему для выполнения этих требований, попытаемся теперь оценить, насколько

Вы отвечаете первым и обладаете вторыми.

Начнем с цели общественного развития, к которой Вы как лидеры своих народов стремитесь их вести.

Наверное, было бы слишком утомительно цитировать каждого из Вас, чтобы дать точные Ваши формулировки этой цели, да это и невозможно благодаря информационному вакууму, созданному Вашими стараниями на бескрайних просторах СНГ. Простому смертному нынче не по карману уследить за Вашими историческими фразами.

Но полагаю, что не слишком ошибусь, предположив, что на гербе любого из Вас будет уместен девиз: "Государственная независимость, национальное возрождение, экономическое процветание!"

Сей девиз сейчас настолько популярен, что кажется бесспорным. И в самом деле, что в нем может быть предосудительного?

Давайте посмотрим с точки зрения Общественного Идеала.

Что же означает "государственная независимость" для реальных социумов, стремящихся к ней на пространстве СНГ?

Реально, а не по замыслу Стратегов...

Прежде всего, она означает распад Великого государства, которое при многочисленных его недостатках по праву входило в число сверхдержав, определяющих мировую политику. Гражданами этого государства имели честь быть и Вы, господа Президенты, и я, малый мира сего. Однако с достоинством нести эту честь не хватило сил ни мне, ни Вам.

Почему произошел развал СССР?