Текст книги "И никаких фантазий !"

Автор книги: Владимир Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Уже за несколько метров от двери лаборатории были слышны громкие мужские голоса.

– Ельцин – к-козел! – Из клубов табачного дыма смачно шмякнула по ушам фантаста Петрова категорическая сентенция.

"Политклуб в работе," – констатировал он и, глянув на часы, обнаружил, что уже обеденное время. Хотя деятельность "политклуба" не определялась распорядком дня. Она была стихийна и почти перманентна, как обожаемая Троцким мировая революция. Да и само "обеденное время" – чистая условность, потому что сейчас мало кто из научных работников нормально обедал в столовой. В основном слегка перекусывали либо бутербродом, прихваченным из дома, либо просто лепешкой или куском хлеба. Во всяком случае, Петровы давно уже не позволяли себе такой роскоши, как обед в столовой. Правда, если голод вдруг пересиливал, и они "шиковали", съев по порции "первого", то кончалось это желудочными болями. Как писал один немецкий поэт о питании своих соотечественников в годы войны: "Не хлебом единым?... Но что же едим мы?.."

Увы, преимущественно то, что наиболее адекватно характеризуется непечатными терминами... Потому что в постсоветских государствах, пытающихся двинуться от бюрократического феодализма к бюрократическому капитализму первоначальное накопление капитала зиждется на воровстве и нарушении технологий. Этот процесс, захватывающий и сферу производства продуктов питания, наиболее болезненно сказывается на желудочно-кишечном тракте всей живности в городах и весях.

Кто успел своровать, тот и съел!.. А кто не умеет или не желает вымрет...

Только с кем предполагается строить эффективную рыночную экономику, которая просто немыслима без честного ведения дел? С ворами?.. Что ж, бог в помощь...

– Каждый народ заслуживает того правителя, какого имеет, древней сентенцией прокомментировал характеристику президента России фантаст Петров, включаясь в работу политклуба. – Баранами всегда верховодит козел.

– Но не алкаш ведь! – возразили Петрову.

– Ну, во-первых, мы с ним за одним столом не сидели, а свидетельству оппозиции сильно доверять не стоит... Во-вторых, пьяным баранам по нраву пьяный козел – свой парень!.. Потому они за него и голосуют.

– Они голосуют за Жириновского! Ежу ясно, что результаты выоров подтасованы. Сталин научил, как это делается.

– Естественно, – пожал плечами фантаст Петров, – потому что этот куда козлиней будет. Через все границы козлятиной прет!.. Или козлищиной...

– Все равно ему Бориску не свалить, – послышался политический прогноз из клубов табачного дыма. – Шут гороховый!..

– А это уж какой расклад выйдет, – усомнились в прогнозе.

– Гитлера тоже в свое время всерьез не принимали, – напомнил Петров. "Бесноватый" и т.д... У шутов во все времена было большое преимущество они могли безнаказанно делать тайное явным, неосознанное превращать в сознательное.

– Какое уж там неосознанное, – хмыкнул один их действительных членов политклуба, – режет правду-матку промеж глаз.

– В том-то и дело, – кивнул Петров, – что "правда-матка" в высших политических сферах обычно не подлежит оглашению, ибо у каждого она своя, в зависимости от того, чьи интересы политик представляет, прикрываясь интересами народа. И только "шут" позволяет себе произносить вслух то, что народ действительно желает... А народ желает сытно есть, пьяно пить, чувствовать себя человеком первого сорта в любой точке необъятной Евразии, а не только в своем национальном закутке. И чтобы это чувство было защищено законом, как во времена СССР, он желает быть свободным от произвола политиков, по крайней мере, чтобы его жизнь не зависела от личных взаимоотношений Ельцина с Каримовым или Тер-Петросяна с Алиевым.

– Так не бывает, – прокомментировал тот же действительный член политклуба.

– Разумеется, но ведь хочется!.. О том и ведет речь "шут", заранее зная, что правитель, при котором он подвизается, не способен превратить желаемое в действительное. И Жириновский прекрасно знает, что невозможно восстановить СССР, во всяком случае, в атмосфере той имперской фразеологии, которую он эксплуатирует. Более того, он прекрасно сознает, что своими речами еще больше расталкивает части распавшегося СССР, пугая "нерусских" своей клоунской агрессивностью и посягательствами на полноту власти тех, кто до нее-таки дорвался. Кто же из вкусивших откажется от нее добровольно?! Только через войну!.. Но ему и не нужен никакой Союз. Ему нужны голоса тех, кто по нему тоскует.

– И мы тоскуем!

– И наши голоса нужны, хотя бы в виде морального давления на тех, кто имеет в России право голоса. Ему бы вскарабкаться на российский трон, а там хоть трава не расти... Возникнут трудности, можно и войнушку затеять по восстановлению империи, а то замахнуться и на мировое господство народа-богоносца. Жириновский очевидно разыгрывает карту Гитлера, пытаясь повторить его политический "блиц-криг". Только политику не вредно помнить о том, что повторы в истории оборачиваются фарсами...

– Для шута фарс – родная стихия. Он его и создает, – заметил действительный член политклуба.

– Нет, Жириновский все-таки ни на Гитлера, ни на Пиночета не тянет, поморщился другой. – Дело в том, что народ, как голодная баба, тоскует по "твердой руке". Ждет, когда придет "настоящий мужик" и наведет порядок. Какой-нибудь генерал Лебедь или лучше Щука. Должен же кто-то, в конце концов, всем этим "новым" русским, узбекам, казахам и т.д. зажать яйца в тиски и заставить вернуть награбленное! Ведь у нас испокон веку сами не понимали как должно жить – без Петра да Иосифа... А иначе до "культурного рынка" мы никогда не доползем. Как говаривал Ленин, бить по головкам надо, особенно, по тем, что так и зырят, где бы что слямзить.

– Но зачем же террор?! Правовое государство должно решать свои проблемы с помощью права – через законы!..

– Ха-ха-ха!..

– А почему ты думаешь, что диктатор еще грядет, а не приступил к исполнению своих обязанностей? – спросил фантаст Петров у действительного члена политклуба, собравшегося решать политические проблемы с помощью тисков.

– Это Бориска-то?.. Слабоват... А главное, бардак разводит, а не порядок. Все истинные императоры, начиная с Октавиана Августа, а может, и с Хаммурапи, наводили порядок, а козлы со своими баранами только обжирали да обсирали все вокруг себя!.. Тем и проверяются...

– Резонно, – кивнул фантаст Петров. – Только и императоры бывают разные. Одни создают империи. Другие – их разрушают... Ельцин войдет в историю как разрушитель, и иного ему не дано. У созидателей принципиально другая природа. Но и те, и другие склонны к диктатуре, дабы навязать массам свою волю... Использовать язык пушек в диалоге с представительной властью может только диктатор, причем, в тираническом варианте. Использовать армию против неугодного вассала может лишь уже законченный тиран. И глупо надеяться, что он уступит свою власть какому-то шуту, даже если тот и победит на выборах. В этом случае и шутки, и маски будут побоку!..

– А народ?

– Бараны идут за своими козлами, если, конечно, те не топчутся на месте.

– Так ты предрекаешь победу Ельцина?

– Я не исключаю ее, – ответил фантаст Петров, – и полагаю, что особой щепетильности в средствах не будет. Наивно ждать щепетильности от человека, отдавшего на заклание национальным амбициям миллионы соотечественников по бывшему принципиально интернациональному отечеству.

– А те, кто тяп-ляп создавали это государство, не виноваты? – Виноват не тот, кто строит, а тот, кто разрушает.

– Значит, у тебя большевики – ангелы?

– Ну, если пользоваться теистической терминологией, то ими руководил дьявол, когда они крушили российскую империю, развязав братоубийственную войну, но вел бог, когда они, пусть и топорно, пытались восстановить разрушенное.

– С помощью тех же штыков?

– Нет, созидание началось, когда штыки были спрятаны. Созидает только мир. Война принципиально к тому не предназначена!

– Сомнительная сентенция, – не согласился действительный член политклуба. – Армия Македонского несла же с собой культуру!

– Эллинскую, – кивнул фантаст Петров, – попирая исконную. Да и эллинская культура начала давать всходы лишь при воцарении мира.

– А может быть "топорно" и не стоило? – заметил действительный член. Может, стоило подождать, пока само собой образуется на основе взаимной выгоды и взаимного уважения?..

– Конечно, так было бы лучше, – согласился фантаст Петров. Только человек – не ангел. Он смертен, и ему хочется осуществить желаемое при своей жизни. Нетерпение сердца...

– Да что вы все – Россия, Россия!.. Да давно уже Россия наплевала на вас и растерла дырявым лаптем, – возник вдруг доселе молчавший другой действительный член политклуба. – Россия в очередной раз демонстрирует миру, как делать не надо. Профукала на митингах все свои рынки, а теперь пыжится рыночную экономику сварганить. Хрен ей с уксусом, а не рыночную экономику!.. Опять бюрократы расплодились, как вши тифозные. Они ее и сожрут. А вы отрезанный ломоть. Вас теперь не Ельцин, а свой президент интересовать должен.

– А про Каримова неинтересно, – объяснил первый действительный член. Он фортелей не выкидывает, действует в духе вполне авторитарного азиатского правителя, создающего военно-полицейское государство на базе бывшей партноменклатуры.

– Ну, как же? – усмехнулся предыдущий оратор. – Со всех трибун вещает, что строит демократическое государство.

– Строить-то он, может быть, и строит, но от проекта до сдачи "под ключ" дистанция супермарафонская. Еще неизвестно, кто и в каком виде окажется на финише. Если ,вообще, окажется.

– Демократия, как и рыночная экономика, не учреждаются указом президента, – заметил фантаст Петров, – и даже параграфом конституции. И то, и другое – способы бытия, вырабатываемые историческими процессами. Они должны быть органичны для духа и плоти народа, должны быть компонентами его культуры, психики.

– Рынок всегда был характерен для Востока.

– Угу, – хмыкнул фантаст Петров, – особенно учитывая процветавший здесь "азиатский" способ производства, так естественно перешедший в "социалистический"... О каком рынке и демократии может идти речь, когда структура общества зиждется на феодально-клановом разделении власти и сфер экономического влияния?! Для того и нужны армия и полиция, чтобы поддерживать динамическое равновесие между конкурирующими кланами. На Востоке никогда не были в почете "мягкие" правители. Демократические игры с народом, которому чужда демократия, ведут к охлократии и анархии, а оные, как нас предупреждали древние греки и римляне, неизбежно ведут к тирании.

– Хочешь сказать, что лучше уж сразу?

– По крайней мере, с меньшими потерями, – пожал плечами фантаст Петров. – Если "жесткий" правитель окажется достаточно мудрым, то он может привести свой народ к демократии гораздо более коротким путем, чем какой-нибудь "люмпен-демократ" демагогического типа. Но может, залюбовавшись собственной мудростью, и увести народ совсем в другую сторону. Политикам "советской школы" никогда не хватало искусства уйти красиво и вовремя...

– Ишь, чего захотел, – хихикнули из дыма.

– И все-таки, по-моему, лучше авторитаризм, чем война. Лучше туркменский вариант, чем таджикский, – вздохнул фантаст Петров.

– Все та же "советская" логика: все стерпим, лишь бы не было войны... Дотерпелись до полного краха... – ответил Петрову действительный член политклуба.

– Наверное, это столь же наивно, как ветхозаветное "не убий", но я считаю, что не было, нет и не будет во вселенной идей и ценностей, ради которых стоило бы гробить человеческие жизни. Разве только самозащита от явной агрессии. И то...

– Вот так динозавры и вымерли... – сокрушенно развел руками действительный член. – Ты лучше скажи, когда в Россию отвалишь?

– Да никогда, наверное, – ответил фантаст Петров. – Никто меня там не ждет и более того – видеть не желает, ибо конкурент в гонке на выживание, чужак в чужой стране... Да и на какие шиши при нашей-то нищете?..

– А здесь ты даже и не конкурент, а сразу – второй сорт: государственного языка не знаешь (они и сами его не знают, но с них другой спрос), в клане не состоишь, в Аллаха не веришь – убогое существо!.. Ты хочешь сказать, что ты в этой стране свой?.. Да черт с нами – недолго коптить осталось... А детям каково с детства жить в атмосфере национальной неполноценности? Где твоя страна? Где наша страна?!

– Мой адрес – не дом и не улица, – усмехнулся фантаст Петров. – Мой адрес Советский Союз... Посмеивались над песенкой, а ведь точно ухвачено... Мы – граждане несуществующей страны. Атланты без Атлантиды. Она канула в летейские глубины истории, но в нас еще жива. Во всех нас. На самом деле в глубине души никто от зеков до президентов – по-настоящему не осознал, что единой страны больше нет. Всем кажется, что это сон или игра, которая в один прекрасный момент закончится. Душой мы все равно живем в СССР. Я уверен, что если сейчас провести референдум на территории бывшего СССР, то подавляющее число проголосует за восстановление единого государства. Если, конечно, нацисты всех стран не начнут подтасовывать результаты и запугивать избирателей. В душе все хотят покончить с идиотизмом распада, жить вместе и дружно. Без всяких там границ и таможен, ставших доходным местечком для рэкетиров.

– Утопия! "Новые" не отдадут кормушки! То бишь власти!

– Да пусть ужрутся ею! – фыркнул Петров. – Народам нужна не власть, а нормальная жизнь. А нормальная жизнь на расползающихся льдинах невозможна!..

– Слушай, Петров! Разумные вещи говоришь, – сказал действительный член политклуба. – Помнится в разгар перестройки ты писал отличные статьи и публиковал их в газетах и журналах. Почему сейчас не пишешь? Ведь нас никто не слышит ни здесь, ни в России, ни в мире. Корчимся безъязыкие, как улица у Маяковского. Ты – наш язык!

– Хочешь, чтобы я высунул его? – усмехнулся Петров.

– А почему бы и нет?!

– Откусят... Товарищ! Знай – пройдет она,

Так называемая "гласность",

И уж тогда госбезопасность

Припомнит наши имена...

процитировал фантаст Петров "перестроечную" пародию. – Но дело даже не в этом. Негде печататься: здесь – непроходимая цензура, там – своих борзописцев более чем... На всех бумаги не хватает. Опять же народу надоела публицистика: собака лает, ветер носит, а Васька слушает да жрет... Воз же и ныне там. Точнее, заваливаться набок стал... Сколько было перьев поломано! И каких!.. Не моему чета!..

– А ты не прибедняйся – пиши! Мы – народ, мы требуем... Глядишь, тогда и в действительные члены примем...

– Ну, если в действительные... тогда стоит подумать, – кивнул фантаст Петров. – Ладно. Пошел думать. Хотя подождите – я же совсем не за этим пришел. Надо чуток и о работе поговорить.

– Да кому она на хрен нужна, наша работа!..

– Привык зарплату отрабатывать, – развел руками Петров, – к тому же "Заказчик" ждет...

И он увел председателя политклуба в свой кабинет, чтобы обсудить с ним результаты расчетов и наметить план дальнейших исследований. За это он имел с оного как с руководителя проекта "полставки" в месяц. То есть около десяти долларов...

* * *

Возвращаясь с работы, Петровы зашли на автостанцию узнать расписание и цены междугороднего автобуса. Весна была уже в полнейшем цвету и разгаре, а посему душа рвалась на природу. За всю двадцатипятилетнюю, теперь уже с маленьким хвостиком, жизнь Петровы не пропустили ни одной весны для поездки в горы. Благо природа всегда щедра к тем, кто любит ее. Урочища таких горных красавиц, как Кок-су, Кизил-су, Акташки или их друзей-джигитов Чаткала, Пскема, Угама, Мазар-сая, Каранкуль-сая были исхожены и изучены ими сначала с друзьями, а потом и с детьми. Петров-младший, к примеру, с года купался в ледяной горной купели чистейшего Мазар-сая в отрогах Чимгана.

Кроме эстетического удовольствия и чистого воздуха весенние горы одаривали ищущих и "подножным кормом": лекарственными травами, горным ревенем под названием "кисличка" и грибами. Петровы были прекрасными грибниками и отлично разбирались в местных разновидностях. Впрочем, не только в местных – доводилось в прежние времена в отпусках собирать их и на российских просторах, и в казахстанских оазисах и даже в Пицунде неподалеку от "литфондовского" дома творчества. Не от голода, а из интереса...

К стоянке как раз подъехал газалкентский автобус, на котором можно было доехать до "горбатого" моста у Газалкента, а там пересесть на "акташский".

– Извините, – обратилась госпожа Петрова к водителю. – Вы не скажете, во сколько отходит первый автобус и сколько стоит билет до Газалкента?

– В семь... Тридцать девять сумов, – кратко ответил водитель и прошел мимо.

Петровы в некотором шоке смотрели друг на друга, подсчитывая в уме примерную стоимость семейной вылазки в горы... Тридцать девять плюс не меньше десяти на "акташском" – сорок девять, для ровного счета – пятьдесят на рыло в один конец. За троих – сто пятьдесят. Туда-обратно – триста. Почти половина месячного оклада сэнээса. Пару раз съездить за грибочками и можно отказываться не только от обедов, но и от ужинов... Веселенькое дельце... Даже если Петрова-младшего удастся провезти за полцены, все равно натикает двести пятьдесят сумов. Десять долларов.

Стало очевидно, что в этом году придется отказаться и от грибов, и от "кисличкового" повидла, и от лекарственных трав, и от свежего воздуха. А главное – от четвертьвековых семейных традиций. Собственно семья Петровых и зародилась в весенних акташских горах, когда будущая чета, наконец-то, разглядела друг друга. И это оказалось настолько хорошо, что они решили не сводить друг с друга глаз до конца дней своих. Что им и удавалось вполне.

В трамвае пришлось в очередной раз "сделать морду валенком" и с независимым видом прошествовать мимо кондуктора с протянутой рукой. Искусство ездить "зайцем" – удел нищих. Теперь его вынуждена осваивать вся интеллигенция СНГ. И не только она, увы. Но ей сложней – из-за интеллигентского неумения приспосабливаться, особенно, в материальной сфере бытия.

– Ну вот, вообще жить не хочется... – заканючил Петров-младший, когда ему сообщили, что гор в этом году не видать, как собственных ушей без зеркала.

Родители с ним полностью согласились: жить действительно не хочется, но почему-то надо.

* * *

Фантаст Петров чувствовал, что дозревает. Говоря высоким слогом, к которому фантаст Петров изредка питал слабость, еще Идея не осветила вспышкой своей мрака безмолвия, еще Форма не выкристаллизовала Содержания из насыщенного раствора Эмоций, еще... но фантаст Петров уже ощущал в себе глубинное клокотание творческой энергии, ищущей выхода... Это – "высоким штилем". А проще говоря, он почувствовал обострение творческого зуда. В такие моменты, если не "почесаться", Петров становился опасным для окружающих. А поскольку окружала его любимая семья, которую он призван был оберегать, то фантаст Петров спешно извлек стопку бумаги, то бишь упоминавшихся уже разрезанных "распечаток", чтобы иметь возможность вовремя разрядиться.

Бумага, как известно, все стерпит, как жена. Только жену жальче.

На минуту Петров закрыл глаза, концентрируя в себе Тишину, то есть отключаясь от хаоса интеллектуально-эмоциональных шумов, шипящих, свистящих и рычащих в его ментальном пространстве...

Обетованная земля – крысиный остров...

Шестая часть земли – крысиный материк...

Обглодана страна, как корабельный остов,

Еще блуждает в ней последней крысы крик.

Я – привиденье здесь...

"Летучего Голландца"

Во мне болит душа, бездомная, как свет...

Тоскливая судьба – сквозь мрак былого мчаться

И знать, что для тебя покоя в мире нет.

Что твой корабль на дне...

Он бороздил просторы

Меж Небом и Землей, поправ Закон и Смысл.

Он тоже призрак был, но Властелин Истории

Всегда неуловим и призрачен, как мысль...

Он умер, обветшав...

Дай, Океан, мир праху...

Но я бессмертен!

Я – извечной Жажды блик!..

Кто мною ослеплен,

Тот неподвластен страху,

Кто мною вдохновлен,

Тот яростен, как штык.

О! Я предвижу миг Мой призрачный корабль

Сойдет со стапелей,

Когда распада тлен

Насытит стаи крыс,

И вор вора ограбит,

И Вечный Дух, как раб

Поднимется с колен...

– "Летучий Голландец истории" – это кое-что, – самодовольно оценил Петров свежеиспеченное. – Только от этого ли корчится "улица безъязыкая"?.. Даже если и от этого – дохлое это дело – расшифровка метафор. Особенно, для "улицы", которая нынче делает деньги... Нет, все-таки это не то... "Летучий Голландец" может доставить интеллектуальный кайф только таким же шизикам, как я или фантаст Васильев. Сам такой. Он может даже как член общественного совета "Звезды Востока" порекомендовать его редакции, как иногда не без успеха делал... Но не то... Содержание явно не обрело своей Формы."

Надо ждать... Ждать Первой фразы...

Фантаст Петров выключил торшер и закрыл глаза, откинувшись на спинку стула. Петров-младший уже спал. "Старшая жена", лежа на диване, почитывала израильский юмористический журнал "Беседер"и изредка тихо подхихикивала. Но очень изредка и очень тихо... Юмор на уровне: "В Тель-Авиве нету крабов, значит, слопали арабы" ее уже не развлекал. Так что фантасту Петрову ничто не мешало мирно медитировать в поисках Первой Фразы...

Замельтешили мысли о работе. Весьма сильный центр притяжения, но побоку, побоку!..

Ощутилось смиренное одиночество "младшей жены". Это, конечно, не побоку. Напротив, оно должно стать внутренней сутью вожделенной Фразы. Его надо постоянно чувствовать, но не зацикливаться на этой боли...

Глубже, глубже в Тишину, в которой ждет своего часа истинный голос фантаста Петрова.

Он видел, как медленно раскаляется в его ментальном пространстве жалость к любимым, вынужденным страдать не только по его вине. Свою бы он постарался искупить. Но ощущая слепую и злую чужую волю, нагло вмешивающуюся в его жизнь, фантаст Петров не мог позволить себе роскоши очистительного самобичевания. В данной ситуации оно бесплодно. И по сути являлось бы трусливым бегством с поля боя за своих любимых.

А у фантаста Петрова было единственное поле боя, на котором он представлял ощутимую угрозу для невидимого противника – лист бумаги. И оружием его было Слово. Банально, но соответствует истине.

За свою не слишком долгую и не слишком удачную творческую жизнь фантаст Петров имел возможность несколько раз убедиться в силе воздействия собственного слова. Правда, не тогда, когда оно было опубликовано, а когда непосредственно было обращено к ближним его.

Когда-то ОНО вынудило принять кардинальное решение ныне покойного отца фантаста Петрова, потом ОНО увело в дали-дальние его мать. Это он осознал только потом, когда уже было поздно... Однажды ОНО испугало "старшую жену", ощутившую в НЕМ истинную силу его любви к "младшей", позже ОНО ошеломило "младшую жену", почуявшую в нем неискоренимую силу его любви к "старшей". Именно Слово разрушило их первоначальную тройственную идиллию. Впрочем, Слово не только фантаста Петрова, который стал остерегаться "лирики", ибо в искренности своей она оказывалась разрушительной, а без искренности никому не нужной. Были и иные Слова, не всегда произносимые, а лишь ощущаемые, отчего их разрушительная сила не уменьшалась.

Но так же точно фантаст Петров знал, что Слово его творило и любовь. Собственно, оно и было любовью. "И стало Слово плотию и обитало с нами..."

Всю жизнь свою фантаст Петров стремился к Слову, творящему любовь... Но, увы, зачастую нам, действительно, "не дано предугадать, как наше слово отзовется..."

И вдруг Первая Фраза сверкнула! Петров сразу понял, что это именно ОНА, хотя звучание ее было по-мальчишески коряво и вызывающе, но это искупалось эмоциональной точностью обращения:

" Малоуважаемые господа Президенты!"...

Фантаст Петров чувствовал, что за этой фразой стоит то, что он искал. Трудно сказать, нужно ли это Большой Литературе?.. Скорей всего, нет... Но фантасту Петрову нужно позарез! Ему надоело быть бессловесным политбараном.

Наконец он ощутил покой. Исчезло ощущение суеты. Сердце перестало боевым барабаном ухать в груди, а зашелестело чуть слышно, как лист под пером. Похоже, он нашел свою тропу...

Внезапно ему показалось, что в темноте кто-то есть. Он попытался сконцентрировать ощущение в зримый образ, но увидеть ничего не смог. Образ ускользал. И тем не менее, фантаст Петров вдруг понял КОГО он пытается увидеть...

Нет, он не испугался, но холодок все же пробежал по спине.

– Ты?! – спросил он мысленно, и получил ответ прежде, чем закончил вопрос. Естественно, он не услышал ни "да", ни "нет". Ответом ему была абсолютная внутренняя уверенность.

– Но почему?!

И снова он знал ответ: ОНА явилась на его зов, которого не зарегистрировал рассудок. ОНА всегда откликалась, потому что была рядом. Но Петров так до сих пор и не усек, когда он умудряется ЕЕ позвать. Не то, чтобы он был совсем никудышным аналитиком, но ВСТРЕЧИ происходили крайне редко и, в основном, очень мимолетно.

"Аве, Оза

Ночь или жилье,

Псы ли воют, слизывая слезы,

Слушаю дыхание Твое,

Аве, Оза..."

Только имя ЕЕ ... Впрочем, кому какое дело, как ЕЕ звали... Пусть будет Озой. Тем более, что она обожала эту поэму и за нее, рикошетом, – ее автора.

"... Осторожно, как вступают в озеро,

Разве знал я, циник и паяц,

Что любовь – великая боязнь..."

Вот под знаком этой "великой боязни" и делал в свое время круги вокруг НЕЕ юный Петров. Тогда еще не фантаст, а только начинающий поэт. Но разве могли его робкие стишата сравниться с "Озой"?! А потому и сам он был совершенно незаметен рядом с лирическим героем "Озы" и, тем более, с ее автором, который, сам того не ведая, был эталоном для отбраковки претендентов на ЕЕ благосклонность.

У каждого поэта должна быть своя Беатриче, иначе ему никогда не стать Поэтом.

ОНА была Беатриче фантаста Петрова, никогда не возбуждавшая в нем осознаннных сексуальных эмоций, а неосознанные, как известно, сублимируются в стихи.

Впрочем, пока ОНА была жива, он практически не писал ЕЙ стихов, опасаясь обнаружить свое обреченное обожание и быть отвергнутым. Или, быть может, боясь столь грубым вмешательством разрушить хрупкую духовную связь, что, будучи невысказанной, все же существовала между ними, хотя бы в форме его устремления к НЕЙ. Так и оставшимся лишь устремлением.

Он не пришел на ЕЕ похороны. Он не видел ЕЕ смертного Лика. Не видел, как крышка гроба неодолимо перегораживает их миры. И могильной плиты не видел... Может быть, поэтому ОНА и осталась для него вечно живой и юной. Такой и являлась на его зов.

Он не участвовал в пересудах шокированных одноклассников, поговаривавших о том, что она приняла снотворное... Он знал, что ОНА просто вернулась в тот мир, где была Озой. А этот был не для НЕЕ. Пожалуй, он всегда это чувствовал. И, наверное, поэтому не навязывался к НЕЙ со своей совершенно земной любовью.

Он был благодарен ЕЙ за это чистое и неповторимое чувство в мире сем не от мира сего.

"Где они скрываются, Первые Любимые?

В призрачной стране мечты с нами встречи ждут...

Мальчики и девочки, бережно хранимые,

Как вам там – в Несбывшемся?..

Нам тоскливо тут...",

написал он позже на модную мелодию Таривердиева. Правда, тогда "страна мечты" была голубой. Потом голубизна стала ассоциироваться в его обыденном сознании с сексуальными меньшинствами. Петров, присмотревшись внимательней, увидел ее призрачной.

Еще позже, начитавшись теософской литературы, просто для общего развития, а не в порядке поиска духовного пристанища для заблудшей души, он понял, что в этой терминологии его "страна мечты" именуется "ментальным планом", где совершается все несвершившееся, сбывается все несбывшееся. И что "план" этот находится не за тридевять земель, а является неотъемлемой принадлежностью его, фантаста Петрова, бытия. Не очевидного, но реального. И не так уж важно, что он, как утверждают теософы, будет его экологической нишей после смерти, если ощущаешь реальность "ментального плана" сейчас, при жизни. В переводе с одного нерусского на другой нерусский "ментальный" означает "психический"... А кто же осмелится отрицать реальность психики фантаста Петрова?!

И эта его субъективная психическая реальность генерировала уже несколько десятилетий чувство вины.

Как любовь Данте не удержала Беатриче в этом мире, так и его, Петрова, тихое обожание не остановило ухода в вечный сон Озы, которая еще была не Озой, а живой девушкой... Возможно, если бы он не занимался самолюбованием и не лелеял псевдочистоту своего обожания, а ясно показал, что ОНА кому-то нужна в этом мире, то человек продолжал бы жить, не исключено, что счастливо, а в его ментальном плане не было бы Озы. Но разве это не вполне доступная цена за спасение человеческой жизни?..

– Не вини себя, – "услышал" он. – Каждый сам выбирает свой Путь.

– В предлагаемых обстоятельствах, – заметил фантаст Петров. – Я же не предложил тебе тех обстоятельств для выбора, которые могли бы сохранить тебя.

– Если сам факт твоего существования поблизости не изменил моего решения, неужели ты думаешь, что это могли сделать какие-то действия или слова?

– Насчет действий не знаю, – признался фантаст Петров, – а слова могли, если бы я их вовремя произнес.

– Утешайся тем, что я предпочла твой ментальный план твоей постели.

– Сомнительное утешение, – покачал головой фантаст Петров, тем более, что одно другого не исключает.

– Чаще всего исключает... Неужели тебе мало постельных проблем?.. Всех одиноких не утешишь...

– Но хотелось бы, чтобы для каждого одинокого нашелся свой утешитель, – вздохнул Петров. – Увы, меня действительно на всех не хватит. И на двоих-то не слишком хорошо делюсь...

– А если бы у тебя была я, то не было бы их, – напомнила Оза. – Трудно представить, – чуть улыбнулся фантаст Петров. – Но, возможно, тогда бы они были более счастливы. Или обеспечены...

– Для жизни в сослагательном наклонении у тебя есть литература...

– Как-то не думал о ней в таком плане, – признался он и вдруг на несколько мгновений перед его внутренним взором совершенно явственно засветилось ЕЕ лицо. Наверное, правильнее – Лик, но оно было такое живое и юное!..

– Не исчезай! – воскликнул фантаст Петров.

– У нас впереди тысячелетия, – ответил голос из напряженного мрака.

– Мне это уже говорили недавно, – сообщил фантаст Петров, обуздав свои разыгравшиеся эмоции.

Это произошло на днях в фундаментальной библиотеке Академии наук, где он случайно встретился с коллегой по литературе, которая, в отличие от фантаста Петрова, давно и успешно, по ее словам, общалась с представителями "ментального плана". Конкретно, со своим Наставником. Так вот ей дано было различать в толпе избранных для бесконечного духовного восхождения. И ее просто оторопь брала оттого, что "избранные", в большинстве своем, не слишком воодушевленно воспринимали благую весть об их будущем. Ведь избранность – не гарантия, а потенциальная возможность. И необходим великий духовный труд, чтобы реализовать ее.