Текст книги "Фантом"

Автор книги: Владимир Губарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

И еще одно право было предоставлено Кардашову – брать всех необходимых людей с любой атомной станции. Ожидали, что он тут же представит список, но Эрик Николаевич попросил пока одного Тимофеева. И из Москвы сразу же ушел приказ о назначении Темы замом директора по радиационной безопасности. Уже на следующий день Тимофеев вылетел сюда, а Кардашов задержался в Москве – с ним несколько раз встречался председатель Правительственной комиссии. Они быстро договорились, судя по всему, Эрик Николаевич сразу понравился члену правительства. Наверное, потому, что даже там, в столь высоком кабинете, не отводил глаза в сторону, а смотрел прямо, чуть дерзко, в общем, по-кардашовски.

Слева и справа тянулся серый лес. И все чаще попадались таблички: "Обочина заражена".

Дирекция АЭС размещалась на втором этаже райкома партии. На первом висели наспех написанные от руки бумажки:

"Спецстрой", "Энергомаш", "НИИоптики", "УВД" и так далее. Словно доска объявлений...

Кардашов с трудом пробрался сквозь поток куда-то спешащих людей к лестнице. Тут его встретил Тема.

– Эрик Николаевич, с приездом! – обрадовался Тимофеев. – Заждался я вас...

Они обнялись.

– Тут вавилонское столпотворение. – Тема кивнул в сторону первого этажа. Пойдемте наверх, там я приготовил все. Надо переодеться. А руководство сейчас на совещании – начальник и главный инженер в штабе, остальных тоже нет. Но они завтра уезжают – очередная смена.

– Разберемся, – ответил Эрик Николаевич и вместе с Недогоновым и Тимофеевым поднялся в бывшую приемную секретаря райкома. Зашли в кабинет. На столе лежали целлофановые пакеты со спецодеждой.

– На всякий случай взял по два комплекта, – пояснил Тема. – Костюм можно оставить в шкафу...

– А почему здесь? – удивился Кардашов.

– Другого места нет, – объяснил Тимофеев, – да и вы сами убедитесь... Машина внизу. Вы к начальству сразу или на станцию?

– Конечно, на станцию.

– Я так и подумал, а потому и сказал председателю комиссии, что вас следует ждать к вечеру.

– Стрельцову?

– Да, две недели он будет командовать. Полная смена всех служб. Только успевают приехать, разобраться, а уезжать уже надо... Чехарда.

– Обстановку изучил?

– Конечно. Не так все страшно, как казалось издалека. Работать можно, Тимофеев протянул дозиметры Кардашову и Недогонову, – это в карманы. А выедем с объекта, сдадите мне. Порядок надо наводить...

– Ну, рассказывай об обстановке, я имею в виду по твоей части, потребовал Эрик Николаевич.

– Выбросы из аварийного блока прекратились, – сказал он. – Таким образом, очага два – сам реактор и крыша, где много источников, очень сильных. Особенно рядом с вентиляционной трубой. Пока там работы проводить невозможно. На территории станции картина пестрая, к примеру, рядом с административным корпусом вполне прилично. Да и сами увидите...

Переоделись. Спустились вниз. У подъезда стояли "Жигули".

– Прошу, – пригласил Тема.

– Откуда? – удивился Кардашов.

– Около трехсот машин в городе осталось, – пояснил Тимофеев, – компенсацию за них выплатили. Так что – бесхозные. "Фонят" немного, за пределы зоны выпускать нельзя, но здесь можно пользоваться. А эти "Жигули" наберут побольше, и в могильник. Все равно придется и остальные...

– Разумно, – Эрик Николаевич был доволен, – так что транспортом обеспечены...

– Нет, это только я езжу, – пояснил Тимофеев, – остальные предпочитают на автобусах. Да и нет соответствующего распоряжения, меня еще могут привлечь за угон машины. Благо, гаишников на станции нет, документы не проверяют. Поехали, до АЭС – 16 километров...

– Так далеко? Почему же дирекция не там, а здесь? – удивился Кардашов. Ведь не наездишься...

– Все сами увидите, – откликнулся Тимофеев, – и еще многому подивитесь. Порядок нужен, – философски заключил он.

Замолчали. Эрик Николаевич задумался. Недогонов примерил маску.

– Пока можно и снять, – Тимофеев смотрел в стекло заднего вида, – тут аэрозолей практически нет. На станции – другое дело, а здесь дышите спокойно. Это я вам как специалист советую.

Недогонов смутился. Вдруг директор АЭС подумает, что капитан трусит? Но Эрик Николаевич не обращал на него внимания, он смотрел перед собой, туда, где появились очертания корпусов атомной станции.

У площадки, где проводится дезактивация транспорта, идущего с АЭС, дорога вильнула вправо.

– Останови, – распорядился Кардашов.

– Последний заслон, – объяснил Тема, – тут порядок.

– Доверяй, но проверяй, – заметил Эрик Николаевич. Он выскочил из "Жигулей" и направился к площадке, где рабочие, облаченные в резиновые "скафандры", промывали самосвал.

Кардашов с удовлетворением отметил, что дезактивация была организована грамотно. Восемь площадок – асфальт еще не успел посереть, блистал свежей чернотой – были уставлены моечными агрегатами, у въезда на каждую развернулась служба дозиметрического контроля, чуть в стороне виднелись цистерны.

Эрик Николаевич посмотрел, как шла обработка самосвала. Хотел подойти к нему, но тотчас же, будто из-под земли, вырос часовой.

– В сторону, – безапелляционно заявил он, – без спецодежды проход запрещен. Вы что, порядка не знаете?

– Благодарю за службу, – смутился директор. Он развернулся к машине.

Тимофеев с улыбкой наблюдал за ним.

– Доволен? – одобрительно заметил Кардашов. – Начальство АЭС прогоняют, а ты доволен...

– Порядок общий для всех, – не удержался Тема, – но, к сожалению, не везде.

"Жигули" тронулись. Лес кончился. Корпуса станции, которые проглядывали сквозь серые стволы деревьев, открылись теперь, как на ладони. Они ехали вдоль канала, а с другой стороны показалось скопление машин.

– Это площадка пятого блока, – объяснил Тимофеев, – мы начали использовать ее как стоянку для техники. Пока другого места не нашли. Вчера всю технику сюда свезли, так распорядился председатель комиссии. Кстати, приказы здесь выполняются быстро. Если, конечно, их отдают...

– За этим дело не станет, – усмехнулся Кардашов.

Проехали мимо пятого, недостроенного блока. Корпус реактора был не смонтирован, а потому одной из стен не существовало. Здание напоминало гигантский макет – были видны перекрытия, многочисленные помещения как под реакторным залом, так и сверху.

– Студентов физтеха можно возить сюда, – заметил Кардашов, – и на натуре показывать, что собой представляет энергоблок АЭС.

– Не только студентов, – возразил Тема, – сейчас многие сюда приезжают, а раньше станцию и в глаза не видывали.

– Впечатляет, – нарушил молчание Недогонов, – Сначала мою роту сюда направили, я объяснял по этому "макету", где работать будем. Но нас через час на КПП отправили... Там и сидим, хотя у меня специалисты, что в химвойсках служили. Специально для работы на площадке, да вот иначе получилось... – Он словно жаловался, мол, рассчитывал работать в самом эпицентре аварии, но приказы не обсуждают...

– Разберемся, – пообещал Кардашов. Странное чувство овладело им. До боли знакомые очертания станции – в общем-то, все АЭС строили по единой схеме – тут поражали своей безжизненностью, необычностью. И Кардашов никак не мог понять, в чем именно дело. Может быть, оттого, что на пятом блоке он не увидел ни одного человека, что зараженные машины стоят четкими шеренгами, но опять-таки среди них не было людей... Мертвая станция... Это ощущение пришло, и избавиться от него он не мог.

За те два десятка лет, что он работает в атомной энергетике, он привык к иному. Стоило ему попасть на территорию станции, как ему начинало казаться, что он находится в будущем – на одном из предприятий, которые так часто описывают фантасты. Безупречная чистота, какая-то торжественность при встрече с самой современной техникой, всегда подтянутые люди, попадавшиеся навстречу, спокойствие и сдержанность во всем – это не могло не рождать ощущения, что ты шагнул в завтрашний день и именно там работаешь.

Здесь, казалось бы, все то же самое, но вот "Жигули" выскочили на мост через канал, и они увидели два бронетранспортера, которые тащили на буксире миксер, запыленные автобусы, возле которых столпились люди, чьи лица закрывали респираторы – видно, закончили смену... Да, и административный корпус, к которому они подъезжали, выглядел иным. Он был каким-то неряшливым, обшарпанным, солнечные лучи высвечивали окна, которые были заложены мешками, темными щитами и фанерными листами.

– Накиньте маску, – услышал Кардашов голос Темы, – здесь это необходимо.

Эрик Николаевич и Недогонов послушно завязали на затылке ленты, и теперь они стали удивительно похожими на тех людей, которые входили и выходили из административного корпуса.

В двадцать лет Кардашов стал мастером спорта. Бег на 5000 метров был его любимой дистанцией. Тренер тогда соблазнял его международными соревнованиями, поездками за границу, популярностью. И во имя этого требовал, чтобы он ушел из института, полностью отдав себя большому спорту.

Тренеру было невдомек, что спорт для Кардашова – всего лишь приложение к физике. На вступительной лекции академик Петр Леонидович Капица сказал студентам:

– Из вас не получится хороших специалистов, если вы не сумеете управлять своей волей, желаниями, страстями. Если вы не научитесь смеяться, когда хочется плакать; любить – когда нужно ненавидеть; встать и идти – а хочется полежать. Волю воспитывает спорт, и давайте на этом закончим нашу лекцию, а вы оставшееся время проведете на стадионе.

Его слова упали на благодатную почву – повальное увлечение спортом стало традицией для физтеховцев. Ну, а для Кардашова тем более: с юности идеалом для него стал Базаров, хотя признаваться в этом Эрик Николаевич не любил.

В душе он гордился, что умеет держать себя в руках. И та легенда, распространившаяся на станции, которой он руководил уже десяток лет, нравилась ему, льстила его самолюбию. Легенда гласила; ничего не существует на этом свете, что могло бы вывести Кардашова из себя!

Но сейчас Эрик Николаевич едва сдерживал себя. Он плотно сжал губы, желваки на скулах выступили, пальцы сами сжались в кулаки, и он их тотчас спрятал в карманы робы.

В вестибюле корпуса группками стояли какие-то люди. Курили, смеялись, что-то обсуждали. Никто не потребовал пропуска – просто-напросто охраны не было, и они начали подниматься по лестнице на второй этаж, где, как известно, располагались кабинеты руководства станции. До аварии, конечно. Ступеньки, сделанные из карельского мрамора, расколоты, куски валялись тут же, и по тому, как сердито Кардашов пнул один из них, валявшийся на пути, Тимофеев и Недогонов догадались, насколько Эрик Николаевич не в духе.

В вестибюле второго этажа за стеклом они увидели знамена. Еще в недалеком прошлом эта станция числилась в передовых. Знамен было много – витрина занимала добрую половину вестибюля.

Рядом с ней, подстелив кусок рубероида, спали двое. Вокруг валялись куски картона, упаковки от респираторов, стояли ящики с лаконичной надписью: "Осторожно, стекло! Не бросать и не кантовать!"

Окно вестибюля заставлено грязным листом фанеры. Кардашов отодвинул угол, между рамами увидел бруски свинца, уложенные в стопки. Ничего не сказал, усмехнулся, повернулся к Теме.

– Мерял? – спросил он.

– Норма, – пояснил Тимофеев, – с первых дней лежит свинец, Тогда помогал... Сейчас территорию надо чистить – она держит фон.

– Понятно, – Эрик Николаевич осторожно переступил через ноги спящих и направился к коридору. – Дирекция там?

– Проект стандартный для всех станций, – откликнулся Тема.

Недогонов и Тимофеев шли чуть позади директора. Ему ничего не надо было объяснять.

Люди лежали вдоль стен. Кто подстелил под себя куски фанеры, кто телогрейки, кто устроился на полу. Двери в кабинеты распахнуты, кое-где их вообще не было. Кардашов заглядывал в каждую комнату – картина в общем-то везде одинаковая: беспорядок, сброшенные на пол папки, журналы, всевозможный хлам. И везде спали люди: на столах, на стульях, у окон.

– Не уезжают, – нарушил молчание Тимофеев, – пока на базу отдыха доберешься, потом сюда, часа четыре уходит. А народу мало осталось – остальные разбежались...

– Понятно, – прервал его Кардашов, – теперь пойдем в наш кабинет...

Дверь, на которой сияла лаконичная надпись "Директор станции", была закрыта. Эрик Николаевич рывком распахнул ее и в изумлении остановился на пороге.

Стол заседаний уставлен пустыми бутылками из-под кефира, в тарелках наспех нарезанные ломти хлеба, в центре – огромный самовар. Трое в спецовках сидели за столом и чаевничали.

– Э, товарищ, сюда нельзя! – твердо сказал тот, что постарше. – Тут дежурная смена...

– Но я очень голоден, – нашелся Кардашов, – и мои друзья тоже. Со вчерашнего дня ничего...

– Тогда заходи, присаживайся. Там, в гардеробе, ящик с кефиром.

Кардашов послушно подошел к шкафу, открыл его, достал три бутылки кефира, протянул Недогонову и Тимофееву.

– Перекусите, хлопцы, благо хозяева добрые.

Присели рядом. Пили кефир из горлышка.

В углу парень бренчал на гитаре. Что-то напевал, но слова трудно было разобрать.

– А почему вы не в спецодежде? – поинтересовался Тимофеев.

– Ты с Луны свалился? – удивленно посмотрел на Тему один из рабочих. Знаешь, сколько у нас проверяющих? Комиссий разных? Гостям не хватает, а на нас всех разве напасешься...

– Новенькие? – спросил тот, что постарше. Чувствовалось, он здесь за начальника.

– С соседней станции, северной...

– Верно, что директор ваш сразу все сообразил? Земля слухами полнится, такая весть и до нас дошла. Говорят, толковый мужик.

– Ничего... – Кардашов едва заметно улыбнулся. – Соображает.

– Нам бы его сюда! Мы тут без начальства. Оно далеко – в другие кабинеты перебралось, где поспокойней.

– Отсюда придется выселяться, – заметил Эрик Николаевич, – а неплохо ведь устроились.

– Столовка у нас тут. Для тех, кто не уезжает, – пояснил старший. – Людей не хватает, вот и остаемся. Мало ли чего – с атомом теперь на "вы" надо. Я вот таких молодых, – он показал на Тимофеева и Недогонова, – выгоняю со станции в лагере все-таки почище. А нам, старикам, лишние "полрейгана" вреда не принесут.

– Какие "полрейгана"? – удивился Недогонов.

– Чувствуется, что из новеньких, – рассмеялся старший – у нас теперь не рентгены, а "рейганы", ну после того, как ихний Рейган с речью выступил. Мол, все смертники тут. А мы назло ему сидим и кефир попиваем.

– Вообще-то не дело... – начал Тема.

– Надоело от радиации бегать, – объяснил старший, – что мы, зайцы-кролики?

– Спасибо за ужин. – Кардашов встал.– Правы вы, конечно, но вот это, – он показал на грязный стол, – чести вам не делает. Надо убрать. Да и кабинет директора в столовую превращать не стоит, здесь работать надо.

– Освободим, коли директор вернется.

– Уже вернулся. – Эрик Николаевич протянул старшему руку. – Кардашов. Новый директор станции. В восемь буду здесь, в положенном мне месте.

– И секретарша тоже будет? – съехидничал старший.

– Непременно, – подтвердил Кардашов. – Она у меня симпатичная. Людочкой звать. Уже выехала сюда, жду ее завтра. – Эрик Николаевич повернулся к Недогонову. – А тебе, капитан, первый приказ: надо срочно этаж привести в порядок...

– Начальство мое... – начал капитан.

– Теперь одно у тебя начальство, – перебил Кардашов, – я. Соответствующее указание будет. Сегодня же, – он взглянул на часы, – вечером. А теперь пойдем в машинный зал. Посмотрим, что там творится...

К штабу по ликвидации аварии, что находился в районном центре, подъезжали черные "Волги". Одна, вторая, третья...

Из них выходили заместители министров, генералы, доктора наук. Негромко переговаривались, поднимаясь на второй этаж, где находился кабинет временного председателя Правительственной комиссии.

– Что случилось? Я почти сутки на ногах, прилег, тут же звонок...

– Экстренное совещание комиссии.

– Что-нибудь на объекте?

– По-старому.

– Может быть, выброс?

– Да нет же! Говорят, назначили нового начальника станции. Кардашов фамилия, не слышал?

– Не встречал.

– Многих сейчас снимают и назначают. Подумаешь, невидаль – начальник станции?! Тут одних министров – не перечесть, пальцев на руке не хватит...

– Мне сам Стрельцов звонил, мол, извини, но приехать нужно...

У дверей кабинета председателя комиссии разговоры стихали. В комнату, где раньше располагался первый секретарь райкома, входили молча. Ни о чем не спрашивая, привычно рассаживались по своим местам.

Во главе стола сидел Кардашов, рядом с ним стоял Николай Иванович Стрельцов. Директор АЭС перелистывал протоколы заседаний комиссии.

Окно комнаты занимала огромная фотография разрушенного блока. Снимок был сделан с вертолета, очень четкий, на нем видны даже крохотные детали.

На стене справа – схема станции, графики работ по сооружению могильника над аварийным реактором и по подготовке к пуску первого энергоблока.

– Все собрались, – Стрельцов обвел взглядом присутствующих, – наше экстренное заседание комиссии я собрал по просьбе нового директора станции. Представляю его вам – Кардашов. Есть несколько проблем, которые требуют своего решения именно сегодня. Так по крайней мере считает Эрик Николаевич. А с ним спорить трудно. – Стрельцов умолк, давая понять, что он не одобряет упрямство директора. – Вам слово, Эрик Николаевич.

– За столь поздний вызов сюда всех не извиняюсь, – неожиданно начал Кардашов. – Есть проблемы, которые нужно решать немедленно. – Он подошел к схеме станции, ткнул пальцем в вентиляционную трубу.

На ней мы должны поднять красный флаг как символ того, что станция вновь вступила в строй. А значит, нужно решить две проблемы – подготовить к пуску два энергоблока в кратчайшие сроки и очистить от радиоактивной грязи крышу и все это пространство. – Кардашов показал зону вокруг трубы...

– И еще закрыть реактор. Кстати, не кажется ли вам, что это главное? заметил доктор наук.

– Безусловно. Но это уже ваша проблема, – спокойно возразил Кардашов. – А передо мной поставлена четкая задача: пустить энергоблоки!

– Одно без другого невозможно, – парировал доктор наук.

Легкий шумок прокатился по комнате. Стрельцов, улыбнувшись, мол, слушайте-слушайте, сделал знак рукой – потише.

– Да, я настаиваю, чтобы комиссия все свои силы сосредоточила на аварийном блоке, чтобы в кратчайшие сроки его закрыть, – сказал Кардашов, – а на станции уже буду командовать сам. То, что я увидел сегодня, недопустимо. Полная неразбериха, более того, беспомощность...

– Это уже слишком, – возмутился Стрельцов. – Надо выбирать выражения, Эрик Николаевич!

– От этого ситуация не изменится, – парировал Кардашов. – На восемь утра назначен взрыв вот этих емкостей. – Он показал их на схеме. – Кто распорядился?

– Коллективное решение. – Генерал встал. – Необходимо проложить пути, установить кран, иначе мы не сможем работать на крыше, которую, как вы правильно заметили, необходимо освободить от источников радиации. А там топливо, куски стержней. В общем, источники до тысячи рентген.

– "Рейганов", – улыбнулся Кардашов. – На станции говорят "Рейганов", мне нравится новая терминология.

– Товарищ Кардашов, мы серьезным делом занимаемся, – нахмурился Стрельцов.

– Других вариантов нет? – Эрик Николаевич не среагировал на замечание председателя комиссии. – Зачем же уничтожать одно во имя другого? Тем более не ясно, как вы будете работать с краном, пока все роботы, насколько мне известно, отказывают. В том числе и те, что закуплены в ФРГ и Японии. И надо учитывать, без этих емкостей мы не сможем пустить станцию. Следовательно, сначала взорвем, а затем будем строить? Нет, так не пойдет! Я на это не соглашусь.

– Выхода нет, – отрезал Стрельцов.

– Думать надо и искать! Прошу перевести сюда Самойлова. – Кардашов повернулся к Стрельцову. – У него есть опыт работы с радиоактивностью, поручим ему... А пока взрывные работы на завтра прошу отменить.

– Несерьезно получается, – генерал растерялся, – сегодня решаем одно, завтра другое. Люди не поймут.

– Они не понимают другого, – возразил Кардашов, – нашей непродуманности. Слишком много ведомств работает на станции, и каждое только о своем заботится... В машинном зале встречаю солдата – он прорубает проход к реакторному залу, а в стене коммуникации. Делает одно, рушит другое. Разве так можно?

– У каждого свое задание, – упрямо возразил генерал. – Принимаем коллективное решение и действуем.

– Приходится вводить диктатуру, – Эрик Николаевич усмехнулся, – у меня просьба к вам: установить охрану и жесткую пропускную систему, а пропуска сам буду подписывать. Каждый. Слишком много посторонних на станции... – и, увидев протестующий жест доктора наук, добавил: – Нет, все работы, связанные с аварийным блоком, в вашей компетенции, ну, а на станции, извините, хозяйничать будем мы! И приказывать...

– И отвечать, – тихо добавил Стрельцов.

– Одно без другого невозможно, – охотно согласился Эрик Николаевич. – И отвечать, конечно. Но раз ответственность на мне, если именно мне ЦК поручил пустить станцию осенью, я буду вводить те порядки, которые считаю необходимыми. Не обессудьте... Да и к вам просьба, – обратился он к генералу, – отдать приказ о командире на станции, чьи распоряжения обязательны. Я имею в виду капитана Недогонова.

– Не знаю такого, – удивился генерал, – у нас есть и старше по званию...

– Конечно, но капитан – человек знающий и проверенный, – возразил Кардашов. – Ну, а звания сейчас не разберешь – у всех спецодежда одинаковая.

Стрельцов встал.

– У вас все? – спросил он. – Правильно ли я понял, что надо вводить единоначалие на станции?

– Нет, неправильно, – возразил Кардашов, – оно уже есть. Я проинформировал вас, что с завтрашнего утра вводится особый режим на объекте. Такой, как положен на атомных станциях. Ничего нового я не изобретаю. Просто прошу иметь в виду, что даже любой из вас без соответствующего пропуска на АЭС не попадет. Но вам-то я подпишу... – улыбнулся Эрик Николаевич.

– Пошутили, и хватит, – не удержался Стрельцов. – Я согласен с тем, что на завтра надо продумать объем работ по ремонту первого и второго блоков. Подрыв емкостей действительно следует отменить, – он посмотрел в сторону генерала, тот согласно кивнул, мол, сделаем, – плюс к этому начнем изучать ситуацию на крыше – проведем еще одну разведку...

– Завтра мы будем заниматься и совсем другим. – Кардашов резко встал. Прежде надо навести порядок. Обеспечить людей жильем, одеждой, организовать питание. Завтра прошу здесь, в райцентре, оборудовать хорошее общежитие для работников станции, их питание, а там, на объекте, – столовую, Плюс к этому базу отдыха для персонала... Пора прекращать "аварийную" ситуацию, необходимо создать нормальные условия для работы. И параллельно – ремонт, крыша и подготовка к пуску. Человек должен идти на работу, как на праздник. И если мы добьемся изменения в психологии людей, если у них появится уверенность в будущем...

– Не забывай об аварии, – перебил его Стрельцов,

– Помню, но "аварийную психологию" пора изживать.

– Закончим, – предложил Стрельцов, – поживем – увидим, насколько наш новый директор прав. Одно дело – благие пожелания, совсем иное – реальность. Благодарю всех. Завтра, как обычно, в девять продолжим наш разговор, с вас и начнем, – обратился Стрельцов к Кардашову.

– Не смогу, Николай Иванович, – Кардашов развел руками, – и прошу меня не неволить, но на заседания у меня времени не будет. Утром займусь соцбытом, а затем приглашаю на станцию. Дирекция туда переезжает...

Стрельцов замолчал. Лицо его начало краснеть, вот-вот он и взорвется. Члены комиссии, чтобы не стать свидетелями ссоры, попятились к двери. Кардашов и Стрельцов остались одни.

– Не круто ли берешь, Эрик Николаевич? – вырвалось у Стрельцова. Подрываешь авторитет? Так и споткнуться можно...

– Не заводись, Николай Иванович, – спокойно ответил Кардашов. – У каждого из нас своя ноша. Чужую не беру, но и своей не отдам. А не спотыкается тот, кто стоит.

– Смотри, Кардашов, спросим по самому строгому счету.

– Не сомневаюсь. – Эрик Николаевич смотрел прямо в глаза Стрельцову, тот не выдержал, отвел глаза. – Но я и тебе жизнь облегчаю: занимайся аварийным блоком на всю катушку. Пока не закроешь его, ничего сделать не смогу. Так что, по сути, я у тебя в руках...

– Поедем ко мне, места и для тебя хватит. В поселке хорошие условия, смягчился Стрельцов, – да по дороге и потолкуем, все-таки полчаса езды.

– Извини, Николай Иванович. Останусь здесь. Мне рассказывали, поп тут живет. Может, у него и заночую. Странников положено обогреть и приютить. Кардашов рассмеялся. – К сожалению, общежития здесь нет, приходится к господу богу обращаться. Жаль.

– Как знаешь, – отмахнулся Стрельцов, – упрям, как... – он не договорил, опасаясь обидеть Кардашова.

– Да не в упрямстве дело, – сказал Эрик Николаевич, – я просто не имею права говорить одно, а делать другое. Завтра дежурная смена здесь ночевать будет, если, конечно, общежитие успеете оборудовать...

– Раз решение приняли, выполним.

– Спасибо... А люди все знают. Если директор ночевал здесь, значит, и они должны. Так что не упрямство это, а расчет.

Они вместе вышли из штаба.

Над городком неистовствовали соловьи. Казалось, звучит гигантский оркестр, и каждый исполнитель вел свою партию чисто, звонко, неповторимо.

– До свидания. – Стрельцов пожал руку Кардашову и быстро сбежал к машине.

Красные стоп-сигналы мелькнули у поворота, и луна, светившая сзади и чуть сбоку, будто опустила над городом светло-синий занавес. Причудливые тени деревьев, размытые очертания домов превратили город в загадочный средневековый замок.

Кардашов вышел на площадь и оглянулся. Виднелись купола церкви. Она стояла на холме, а потому, казалось, поднялась над городом и парила.

Эрик Николаевич закурил. Постоял немного, а потом решительно шагнул в переулок. Соловьи пели совсем рядом, где-то среди ветвей, и при желании до них можно было дотянуться рукой.

Кардашов обошел церковь вокруг. В крошечном окошке, которое утонуло в земле, он увидел свет. Нагнулся, попытался рассмотреть, что внутри. Однако стекло было закопченным, да и окно вросло в землю.

Три ступеньки вели к обитой проржавелым железом двери. Кардашов постучал.

– Не заперто, входи, ждем, – услышал он. Голос был молодой, звонкий. Эрик Николаевич распахнул дверь. За чисто выструганным столом сидели двое. Свеча, поставленная в стакан, куда стекал воск, стояла между ними. Два бородатых человека, удивительно похожих, сидели друг против друга. Дымилась миска со свежеотваренной картошкой, лежал зеленый лук краснела редиска, два вяленых леща прислонились к кувшину.

– Ждем тебя, сын мой, – прозвучал молодой голос. – Проходи, присаживайся. Все, что есть, – на столе.

Кардашов понял, что это хозяин храма. Тот повернулся, и теперь уже можно было не сомневаться – он был в рясе.

– Благодарю. – Эрик Николаевич прошел к столу, присел – Неужели ждали?

– А каждый вечер у нас кто-нибудь ночует, – оживился мужичок справа, – тут и постель застелена, и стол накрыт. Вот сегодня мы заждались, нету гостей, нету, будто и позабыли нас, стариков. Верно, отец Василий?

– Прошу, сын мой, отведай нашу пищу, – пригласил батюшка, – не балагурь, Петр, дай человеку с дороги опомниться, поесть. Еще наговоримся.

– Это у нас обязательно – не удержался тот, кого батюшка назвал Петром, скукотища, а новый человек – радость большая. Верно, отец Василий?

– Прав, сын мой, прав, – согласился батюшка, – предложи гостю...

Он не успел договорить. Петр оживился еще больше. Вскочил, засуетился, полез под стол. Оттуда сначала показалась его острая бородка, а затем и лицо, торжествующее, с хитрецой.

– Как, мил человек, насчет радиации? – заверещал Петр.

– Не понимаю, – растерялся Кардашов.

– Дезактивация нужна, – торжественно объявил Петр. – И внутри, и снаружи. А внутри обязательно! Верно, отец Василий?

– Ах вот в чем дело, – рассмеялся Кардашов. – Немного можно.

– Не баламуть, – остановил его батюшка. – Ты, сын мой, наверное, из новых, не видал тебя раньше,– обратился он к Кардашову. – Надолго ли и по каким делам к нам?

– Одно теперь у нас дело, – ответил Эрик Николаевич.

Петр разлил самогонку. Чокнулись. Выпили. Закусили лучком и картошкой. Кардашов ел с удовольствием.

– Не опасайся, сын мой, – сказал отец Василий. – Та пища, что перед тобой, здоровая. Из подвалов моих. А лучок промыт трижды, пакость на нем не удержалась. Все рекомендации мы чтим, соблюдаем. Знаю, что облучение изнутри самое вредное, а потому молоко не употребляем, хоть и люблю его...

– Много слышал о вас, отец, – обратился к служителю Кардашов. – Остались здесь, наотрез отказались уезжать, хотя супругу и детей отправили сразу. Да и прихожанам посоветовали уехать...

– Они сразу к нам, в храм божий, – Петр не мог молчать, – собрались все, ждут, что им отец Василий скажет. Он вышел и напрямую: мол, так и так, неволить не могу, но прошу вас покинуть город, а он при храме божьем останется, ждать их будет. Пусть, мол, не беспокоятся... Ну я куда? Мы с отцом Василием всегда вместе, в голод и холод на крещение и отпевание... Я тут звонарем, а вообще-то в сельсовете сторожем. Еще с войны. Сторож-то всегда нужон, хоть там война или радиация, а без сторожа-то нельзя. Верно, отец Василий?

– Большая беда у народа, большая. – Батюшка опустил голову, задумался. – А ты скажи, сын мой, нельзя без этого атома? Никак нельзя?

– Держать его надо в руках. Крепко держать, – ответил Кардашов, – тогда зла он не принесет.

– Разумом понимаю: если бомба, взрыв, Хиросима и Нагасаки, то это дьявол, ядерное зло, но почему же здесь случилось?

– Кара божья, – начал философствовать Петр. Он уже был навеселе. – Верно, отец Василий?

– Не богохульствуй, – сурово отрезал батюшка, – Людская кара. Сами себе зло творим. И этим зельем тоже. – Он показал на бутыль. – Да, слаб человек, а мы все – люди... Значит, сын мой, считаешь – и добрым может быть этот атом?

– Должен! – твердо сказал Кардашов. – Иначе не вижу смысла в своей жизни.

– А вот ты спрашиваешь, почему не уехал. – Отец Василий говорил тихо, едва слышно. – Вдруг, думаю, мой храм пригодится. Знаю, тут, в подземелье, безопасно, как в бункере, где военные нынче на станции сидят. Вот и поставил кровати...

– ...Три штуки, – подхватил Петр, – а когда надо, и раскладушки поставим. В сельпо брали, на всякий случай. Пригодились. Верно, отец Василий?

Тот вновь не среагировал на слова Петра. Он продолжал говорить тихо, будто советуясь сам с собой.

– Уеду, а вдруг человеку помочь надо. Три дня никто не приходил, но потом то один, то другой зайдет. Поест, переночует... Оказалось, нужен.

– Последний автобус в десять вечера уходит, – пояснил Петр, – бывает, опаздывают, а как до поселка вахтового добраться? Нет никакой возможности, потому что верст тридцать будет отсюда... Вот к нам опоздавшие и идут. Верно, отец Василий?