Текст книги "Секретные академики"

Автор книги: Владимир Губарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Академик Николай Семихатов
Голова уральского дракона

Адрес института был известен всем, но мало кто имел право войти в его дверь – здесь ракеты и боеголовки становились «умными».

Еще один суперсекретный Главный конструктор «выходит из Небытия»! К счастью, он неплохо себя чувствует (а возраст-то преклонный!) и поговорить с ним по душам есть возможность – он теперь кое-что может рассказать… А раньше упоминать его фамилию было нельзя: даже в справочнике Академии наук указывалось, что он живет в Москве, хотя на самом деле он уехал из столицы много лет назад и давно уже считал себя уральцем.

Он получал высокие награды, Звезду Героя, Ленинскую и Государственные премии, аккуратно вешал медали на парадный пиджак, но так, насколько помнит, ни разу и не выходил с ними. Так, думал, и не пригодятся, но ошибался: теперь звания и награды пришлись впору – за коммунальные услуги и квартиру платит вдвое меньше, чем другие… Эх, времена, эх, нравы!

Но нынешние невзгоды кажутся пустячными, потому что позади жизнь бурная, жесткая и прекрасная, и есть в ней много такого чем гордиться можно не только самому, но и внукам еще достанется… О том и наш разговор с Николаем Александровичем Семихатовым – выдающимся ученым и конструкторе, который на протяжении десятилетий был во главе НПО «Автоматика». В его служебном кабинете и начали мы нашу беседу.

– О чем же вам рассказать? – спрашивает академик Семихатов.

– С самого начала… – не утруждаю я себя.

– Времени не хватит: вторую жизнь не успеем прожить…

– Тогда вернемся к истокам… Вы один из немногих, кто стоял у основания ракетостроения…

– Я и Борис Евсеевич Черток. Вдвоем остались.

– Он успел написать книгу воспоминаний, а о вас ничего не известно. Вот и хотелось бы узнать, хотя в общих чертах, чем вы занимались и как оказались на Урале?

– Я воевал с 42-го года и до конца войны. После демобилизации из армии в конце лета 1946 года я поступил работать в 885-й институт и попал в подразделение Николая Алексеевича Пилюгина. Он занимался системами управления сухопутных ракет вместе с Сергеем Павловичем Королевым. Тогда мы еще собирали Фау-2… Производство было немецкое, а сборка наша…

– Вы были на первом пуске в октябре 46-го?

– Да… Тогда и началось все это дело, и так всю жизнь я занимался ракетной техникой.

– Как вы оценили бы те полвека, которые прошли с первых пусков?

– Это целая эпоха! Ракетостроение заставило целые смежные направления науки и техники измениться коренным образом, потому что нужно было решать сложнейшие и принципиально новые проблемы. Сергей Павлович Королев не только первым занялся ракетной техникой, первым начал осваивать космическое пространство, но и открыл совершенно новое направление в науке и технике, которое очень многое изменило в развитии цивилизации… Но затем все изменилось… Я хочу сказать о таких вещах, которые мало кому нравятся, но, на мой взгляд, они отражают реальность, а потому мы обязаны их знать. Ракетная техника, как известно, разделилась. И это произошло в начале 50-х годов. Она разделилась на «сухопутную», «космическую» и «морскую». Считаю, что мне повезло – я начал заниматься «морской», так как она на порядок сложнее и интереснее всех остальных.

– Почему?

– Возьмем, к примеру, авианосец. На нем есть радиолокация, гидроакустика, самолеты, связь всех диапазонов, крылатые и другие ракеты, атомная техника, сложная система управления и так далее. Я хочу сказать: где на суше вы найдете такую концентрацию современной техники? Так что военно-морской флот – это та движущая сила, которая заставляла развиваться всю науку и технику ХХ века…

– И что наиболее сложное на флоте?

– Межконтинентальные баллистические ракеты, которые ставились на подводные лодки. С точки зрения насыщенности аппаратурой лодка мало чем уступает авианосцу – там нет самолетов, но есть торпеды, есть ракеты ближнего боя, ракеты самозащиты и, наконец, баллистические. Так что две единицы флота – авианосный корабль и подводный крейсер – насыщены техническими системами очень сильно. Это целый мир… Ну а что сложное, то для конструктора и ученого и самое интересное.

– Вы – человек сугубо сухопутный…

– Я – сугубо морской человек! Просто до того времени, как я занялся системами управления «морских» ракет, я делал их для «сухопутных»…

– Я имею в виду другое: где на Урале моря и океаны?!

– Тем не менее у нас на Урале есть склад имущества ВМС!

– Почему?

– Наверное, это все-таки связано с географией страны. Во время войны немцы быстро дошли до Москвы. Если бы они ее взяли, то и до Волги добрались бы. А вот до Урала не дойдешь. С обеих сторон – с востока и запада – достаточно далеко… Это одна из причин. Есть и другая, и она связана с особенностями уральского народа.

– Оказывается, есть и такой?

– Конечно. Это своеобразные люди, очень трудолюбивый и совершенно неиспорченный народ…

– Что вы вкладываете с понятие «испорченный»?

– Я Москву знаю хорошо… До августа 53-го был москвичом, а потом мне приходилось ездить туда достаточно часто… Я считаю, что Москва совершенно испорченный регион. Это своего рода какая-то популяция, которые не относится к России, хотя и управляет ею… На мой взгляд, Москва интересы России не представляет…

– Но в вашей области было иначе: именно Москва определяла развитие ракетной техники?

– Это не так! Сделать «сухопутную» ракету в три раза проще, чем «морскую»…

– Почему? И та и другая должны хорошо лететь, точно попадать в цель…

– Это слишком поверхностный взгляд на всю эту проблему… Я попробую сформулировать то, что отличает систему управления «морской» ракеты и ее самою от «сухопутной»… Последняя – самая простая ракета, которая может быть! У нее автономная система управления, стоит она на земле, которая не шевелится. Заранее известно, где именно она находится, и есть координаты цели. Все это позволяет посчитать «полетное задание», записать на специальные блоки запоминающих устройств… Ракета устанавливалась в шахту и подключалась к наземной системе управления. Ракета ушла, и никакой связи с землей, с центром управления она не имеет… Как она пошла, так она и пошла – тут уж ничего не сделаешь!.. У «морской» ракеты, честно говоря, абсолютно все делается по-другому! Во-первых, неизвестно из какой точки вы будете стрелять – в лучшем случае мы знаем о ней с точностью плюс-минус десять километров, а попасть нужно с более высокой точностью. Это огромная задача… Второе: подводная лодка – это не стационарная пусковая установка. Лодка плывет, шахта в ней стоит поперек – значит, при выходе ракеты появляется «боковая составляющая», идет работа на излом: хвост ракеты еще в шахте, а тело уже испытывает воздействие потока воды… Теперь надо запустить двигатель. На суше – проблемы нет: давление вокруг одна атмосфера… У «морской» ракеты двигатель запускается под водой, а вокруг избыточное давление… Может быть, это и «мелочи», но их постепенно набирается огромное количество… «Морскую» ракету вы можете поставить на суше и стрельнуть ею куда надо, а «сухопутную» поставите на лодку – она там и останется…

– Думаю, вы достаточно убедительно показали, что вам было тяжелее, чем «сухопутчикам»!

– …Хотя и стреляем из-под воды, но волнение океана ощущается на лодке – она качается в двух направлениях: с борта на борт и с носа на корму. От качки в двух плоскостях лодка совершает «орбитальное» движение – это очень сложная механика. Надо суметь перед стартом выставить горизонт – без системы координат вы не сможете управлять ракетой в полете… Любопытный факт из истории. «Сухопутчики» убеждали нас, что решить эту проблему невозможно, а мы уже лет двадцать как ее решили!

– Неужели и между «своими» были секреты?

– Конечно. Мы делились только той информацией, которая была необходима. Секретность была высочайшей… Кстати, мне пришлось поспорить и с Пилюгиным и с Кузнецовым по этой проблеме, они меня считали «сумасшедшим»… Но я уже влез в эту область, понимал, что иначе морякам нельзя – если я не решу проблемы управления при таком необычном старте, то и ракеты не будет.

– Есть почти анекдот о Пилюгине. Однажды на заседании Совета главных конструкторов было сказано, что согласно законам природы такую-то проблему решить невозможно… И вдруг Пилюгин говорит: мои инженеры не знали, что это невозможно, а потому проблему они решили…

– В нашем деле всякое бывало… К примеру, ракеты стояли поперек лодки, и естественно от размера ракеты зависит «толщина» сумбарины. А это, в свою очередь, скорость движения лодки и мощность ее энергетической установки. Если ракету мы сделаем «длинной и толстой», то скорости у лодки не будет, да и «шуметь» она будет… В общем, неприятностей масса. Ну а сухопутные ракеты все тоненькие и длинные, как карандаши. И управлять ими удобно… Морские же ракеты все короткие и диаметр у них большой, управлять такими ракетами чрезвычайно сложно, потому что они неустойчивы. Получается, что без управления она перевернется и полетит вверх хвостом. Это наложило определенные сложности на создание систем управления – одно время мы очень сильно с этими проблемами мучились…

– Но вам помогали?

– Конечно! Очень много институтов Академии наук с нами работали… Мы были своеобразным мостом между фундаментальной наукой и заводами, куда передавали чертежи. К сожалению, эта система сейчас расстроилась, и сегодня Академия наук не может ничего внедрить. Чертежей в ней не умеют делать, да и ученые не знают правил, по которым работают заводы. Там не модели нужны, а чертежи и технологии… Мы и занимали промежуточное положение: высокую науку переводили на инженерный язык. Правда, мы делали это весьма оригинально, то есть на высоком техническом уровне. И в стране с нами могли работать только три завода. У нас была сильно развита автоматизация проектирования, подчас обходились файлами в вычислительных системах… Здесь, в Свердловске, мы разрабатывали печатную плату, передавали файл на наш завод, который находился в десяти километрах, и там станки работали. Так что с нами по-настоящему лишь три предприятия могли взаимодействовать. Один из них – Киевский радиозавод. Поначалу они здорово «брыкались», мол, аппаратура очень сложная, мороки с ней много… Действительно, наша аппаратура была самая маленькая по габаритам, и требовались определенные навыки, чтобы освоить ее производство. Но позже они поняли: развитие производства идет успешно лишь при освоении сложнейшей техники… Обычно конструктора создают чертежи – это, по сути дела, «картинки», которые нужно было обрабатывать с точки зрения технологичности… Были специальные институты, да и технологи заводов ломали потом голову, как реализовывать те или иные конструкторские решения. Мы же сразу пошли другим путем. Главный технолог подчинялся Главному конструктору, а потому из института выходили серийно пригодные чертежи, в которых было уже 30–35 процентов так называемых «директивных технологий», то есть такие технологии, которые были принципиально новыми и которые создавались нашими специалистами.

– Это и позволяло вам идти впереди?

– Да, мы вынуждены были в два – два с половиной раза делать свои системы меньше, чем у «сухопутчиков». Даже мы не столько заботились о весе, сколько об объеме – нас всегда лимитировал размер ракеты.

– Когда вы соглашались уехать из Москвы на Урал, чтобы заниматься «морской» тематикой, вы представляли те трудности, с которыми придется столкнуться?

– Они появлялись каждый день… И находились подчас весьма необычные решения. Я уже говорил, что попадать надо точно в цель, а место старта определить точно невозможно. Значит, надо уже в полете уточнять траекторию движения ракеты. Как это сделать? Думали, думали, а потом и придумали! Решили взгромоздить на голову ракеты оптико-механическую систему, которая завизировала бы какой-то звездный образ, потом система управления «обсчитывает» этот образ – это непросто, потому что звезд много и можно захватить не ту, которую надо, и затем уточнить траекторию…

– И какая звезда пользовалась наибольшей популярностью? Сириус?

– Нет, система была рассчитана на звезды третьей величины… Для межконтинентальных ракет можно «опереться» на одну яркую звезду и от нее уже «танцевать», но у нас надо было обеспечить постоянную боевую готовность – морская межконтинентальная ракета должна быть готова к бою в любую минуту! – поэтому мы не могли ориентироваться на одну звезду. Представляете, а если ее в этом месте океана нет?! Что тогда делать?! Мы брали более мелкие звезды, которые есть на всем небосводе…

– Вы консультировались у астрономов?

– Были специальные люди, которые этим занимались… В некоторых закрытых институтах были астрономические отделы, которые и занимались такими расчетами.

– Значит, звезды прокладывают путь нашим ракетам?

– Оказалось, что таким способом мы смогли «выбрать» не все ошибки – к сожалению, расстояние до звезды нам неизвестно, и следовательно, в стрельбе может быть недолет или перелет. Моряки поставили перед нами задачу: попадать в цель нужно точнее… Думали, думали и придумали: нужны спутники. Была сделана специальная спутниковая система, которая помогала морским ракетам летать точнее… Поначалу нас критиковали, мол, придумали всякую ерунду, а эта система уже добрых четверть века стоит на вооружении и прекрасно действует. И сейчас никто не сомневается в ее необходимости.

– Спутники заменили звезды?

– Да, но в отличие от звезды расстояние до спутника известно, а значит, и мы получили все необходимые данные для корректировки полета ракеты. Мы смогли скомпенсировать оставшиеся ошибки на активном участке, ну а дальше летит «голова», и ее ошибки уже от Бога. Но потом появилась необходимость избавиться и от ошибок «головок», и у нас появились первые, у которых они были минимальными… Тут «сухопутчики» сообразили, что и им подобное надо делать. Так что очень многое мы делали впервые и, честно признаюсь, гордимся этим!

– Почему-то вы говорите в прошлом времени…

– Нас так учили: надо сделать! И мы думали о том, что нужно для того, чтобы выполнить задание… А сейчас все отвечают: нам это неинтересно, да и денег мало… На том разговор обычно и кончается…

– Хотя идет конверсия?

– Многое из военных разработок оказалось пригодным для гражданских целей. Но что-то и ненужным оказалось. К примеру, нет необходимости в аэродинамиках, баллистиках. Люди оказались не у дел. Но есть другая работа, однако люди туда не идут, не хотят переучиваться. Конечно, менять профиль своей работы и отходить от накатанного пути сложно, но выхода-то нет… Это довольно сильно потрепало наш институт, и сегодня он живет исключительно плохо.

– Мы об этом обязательно поговорим, но я хочу вернуться в прошлое. Когда вы впервые попали на морские испытания?

– Это было где-то в 55-м или 56-м году, точно не помню. Королев сказал, что будет делать «морскую» ракету. Он связался с руководством флота, а те спросили: «Сергей Павлович, а ты знаешь что такое океан? Нет? Мы тебе покажем тогда…» И Королев собрал человек тридцать – были все Главные конструктора систем, ведущие специалисты. Пилюгин взял меня. Я был тогда ведущим научным сотрудником и фактически руководил лабораторией. Я делал приборы для систем управления, которые «отвечали» за стабилизацию ракеты в полете… Итак, собралась группа конструкторов, и мы отправились в Североморск. Там нас посадили на эсминец, командующий сказал, что с нами сделают «коробочку»…

– Что это?

– У них есть такой термин – ход по «квадрату». В общем наш поход был рассчитан на сутки… Море было неспокойное, четыре балла было наверняка… Часов пять я выдержал, а потом лежал в кубрике и уже не поднимался… Меня сильно укачивает, я даже самолетом летать не могу… Эсминец болтало очень сильно… Так я познакомился с морем…

– Такое ощущение, что вы его терпеть не можете!

– Так уж устроен вестибулярный аппарат, это от Бога, и изменить его нельзя… Кстати, я неудобный человек не только для моря, но для московского начальства. Я их приучил, что еду поездом, а потому такие распоряжения как «завтра быть!», со мной не проходили… Сначала начальство кривилось, но потом привыкло…

– Итак, поездка на Север стала для вас определяющей?

– У Королева «морской тематикой» начал заниматься Макеев… Это был прекрасный человек, очень интересный. Он часто удивлял меня…

– Чем, к примеру?

– Он мог найти общий язык с любыми собеседниками. Это могли быть торговки или ученые, сельские жители или строители – через три минуты у него с ними был контакт, полное взаимопонимание. Его принимало любое сообщество людей… Да и у себя в КБ он вел себя весьма своеобразно. Собирал людей у себя, всех внимательно выслушивал, а в процессе их выступлений подталкивал к тем решениям, которые считал необходимыми. Ну а в заключении всегда говорил: «Вы ведь сами это предложили, значит будем действовать!» К сожалению, большинство руководителей поступают иначе: они сами решают, а потом об этом оповещал всех остальных… И у них нет контакта с коллективом.

– Макееву удалось создать на Урале «дракона о трех головах», так, по-моему, говорят?

– Имеется в виду союз КБ Макеева, нас и «хозяйство Забабахина», то есть Челябинск-70. Кстати, этот ядерный центр всегда шел впереди, так как здесь работали молодые и энергичные люди. Их заряд всегда был легче, чем из Арзамаса-16, и, на мой взгляд, они работали интересней… Наша кооперация трех центров позволяла выигрывать соревнование с другими…

– Но ведь говорят, что конкуренции не было?!

– Это не так. Как Главный конструктор я старался узнать, что делается у других, потому что о своих делах я всегда успею узнать… Я не делал так, как другие – я хорошо знал об их недостатках и понимал, где и как их можно преодолевать. Конструктор прежде всего должен искать «слабинки», а уж потом говорить о достоинствах. Наверное, такой подход и позволял нам работать лучше, чем конкуренты… Да, наши системы сложнее, но стреляем-то мы точнее, чем «сухопутчики»! А ведь это главное.

– Когда заходит речь о «морских» ракетах, то признано: три человека – Макеев, вы и Забабахин – обеспечили успех. Ваше впечатление об академике Забабахине?

– Первое время они нас старались «не замечать» – это было требование сверхсекретности. Но однажды Макеев взял меня и привез в Челябинск-70. Нас встретил Забабахин, и с тех пор отношения стали наилучшими… Наша система управления должна выдавать определенные сигналы в головную часть, и это была совместная работа. Раньше они просто говорили: «Нам нужно сделать так и так, а остальное не ваша забота…» Но потом мы им доказали, что их предложения гораздо хуже, чем наши. И в конце концов просто начали работать вместе… Мне Забабахин нравился – интеллигент, всем интересовался, прекрасный собеседник. В ядерном центре всегда был очень высокий технический уровень, а потому с ними было интересно… А в Арзамасе-16 была прекрасная испытательная база. Очень много уникальных установок, которые они сами проектировали и создавали. Мы испытывали у них радиационную стойкость наших систем.

– Дружно работали и с ними?

– Поначалу встретили они настороженно: «Семихатов, ты свое барахло привез?» Да, отвечаю, будем испытывать системы управления. «Тут до вас пилюгинцы были, у них ничего не работает!» У нас, уверяю, будет работать… Но первый раз включили, и отказ… Получили много замечаний от них, замечания дельные… Приехали во второй раз, осталось всего три замечания… Ну а в третий раз все прошло гладко. Потом провели испытания на Семипалатинском полигоне при реальных взрывах, и вновь система управления работала надежно. После этого арзамасцы начали относиться с уважением. Ведь больше ни одна из систем управления, кроме нашей, не прошла полный цикл испытаний! И сегодня можно опять-таки говорить: единственная радиационностойкая система только одна – наша! У остальных испытания шли «по кусочкам», в комплексе они не проверялись… У нас многое с точки зрения отработки делалось значительно глубже и серьезней.

– За вами следили пристально?

– Конечно. Если у Королева «свалилась» ракета – это одно, и совсем иное – если у Макеева. Королев мог позвонить и сказать, мол, я знаю, как исправить погрешность, и подчас этого было достаточно. Ну а Макеева начинали «пилить», а если по нашей вине происходила авария, то нам доставалось «по полной программе». Поэтому мы старались всеми силами, чтобы в полете у нас никаких неприятностей не было… Они, конечно же, случались, но существенно меньше, чем могло бы быть… Поэтому систему управления мы отрабатывали очень тщательно у себя, на разных испытательных стендах. Причем эти стенды уникальные, подчас единственные не только в стране, но и, думаю, в мире.

– И вы обменивались информацией?

– Совет Главных конструкторов, которым руководил В. П. Макеев, был коллективом единомышленников. Да, мы ругались, кричали, шумели до тех пор, пока не находили решения, но все это не мешало нашей дружбе и совместной работе, так как мы вместе шли к одной цели. А потому заботы у нас были общие, и ответственность тоже… А сегодня все изменилось. На таком Совете идет драка из-за денег…

– Сейчас Советы проходят регулярно?

– Они стали формальными, не творческими, в основном идет дележка денег. И отношения между людьми, к сожалению, совершенно другие. Раньше разговор шел вокруг одной, общей идеи, а сейчас каждый защищает свое. Это очень плохо влияет на общее дело.

– Мы говорили о конкуренции в Советском Союзе, но ведь шло у вас постоянное соревнование с американцами? Они ведь раньше начали «морскую тематику», не так ли?

– Была «чересполосица» – кое-что у них появилось раньше, кое-что позже. В принципе мы занялись «морскими» ракетами почти одновременно, и не могу сказать, что у кого-то из нас было преимущество. Первое время старты осуществлялись в надводном положении. С современной точки зрения это были учебнотренировочные пуски. Лодка всплывала, ракета выдвигалась и потом стрелялась… Позже мы ушли под воду, и, по идее, все у нас было одинаково. Главным образом мы соревновались с американцами по точности. Астровизир мы использовали первыми, лет на семь это сделали раньше. Спутниковые системы создали лет на двенадцать раньше. Поэтому определенное время по точности мы были впереди. Сейчас же практически у них и у нас одно и то же. Дальше уже точность систем автономных с коррекцией в полете – именно такие мы создавали – уже не поднять, мы приблизились к пределу возможного. Так что надо уже менять принцип управления головной частью.

– Это новый класс оружия?

– Конечно. Раньше по этому направлению мы были впереди американцев лет на десять, а сегодня мы бросили эту работу, а они очень активно этим занимаются. Сверхточное попадание – их главный принцип, и они его отрабатывают. Это очень трудная работа. Представьте: на дальности, скажем, в девять тысяч километров надо попадать с точностью тридцать метров… Даже не очень понятно, как это можно сделать, но тем не менее…

– Было бы задание?

– Мы с КБ имени Макеева такую систему создали, но оказывается, что она никому у нас не нужна.

– Как вы оцениваете нынешнее состояние в вашей области?

– Как очень плохое! Сегодня все делается «вверх ногами», и самое страшное: военно-морской флот разорили, обезоружили его – я имею в виду ракеты. А тянут почему-то «Тополь-М». Если сравнивать «морскую» ракету и «сухопутную», то последнюю нужно ликвидировать, как это делают американцы. Они делают сокращение за счет «сухопутных» ракет.

– А СС-18, то есть «Сатана»?

– Это была специальная ракета, совершенно «сумасшедшая»… У нее срок годности кончается, Украина их больше не производит, и вместо нее будет стоять «Тополь-М» с одной «головой». Так записано в СНВ-2… Таким образом, получается такая картина: все точки старта «сухопутных» ракет известны. Если посмотреть на карту, то Россия предстает этакой длинной «колбасой», из которой можно стрелять на восток или на запад, и «голова» летит в очень узком коридоре, который, к примеру, легко той же Америке защищать. И делать это можно с системой ПРО, так называемой «объектовой», то есть защита не на 360 градусов, а достаточно ограниченного района. И «головы» можно сбивать нормальными противоракетами, делая Америку неуязвимой. К тому же американцы могут уничтожать ядерными взрывами и наземные системы управления… Американцы придумали очень интересную «цепочку взрывов». Они небольшие, осуществляются через небольшие промежутки времени. Таких «цепочек» можно вывести сколько угодно. Получается так: они забросают полусферу этой ерундой, и ни одна «сухопутная» ракета таких гирлянд не выдерживает.

– Согласен, оригинально придумано…

– У нас говорят: то ли это будет, то ли нет… Но я знаю: если что-то открыто и это очень вредно для систем управления, то американцы это обязательно используют. Кстати, такая система очень дешевая. Представьте, для каждой «головки» нужна противоракета, да еще летит много ложных целей, а тут достаточно пустить одну ракету и закидать «гирляндами» всю полусферу – и защита обеспечена!

– А ваша система выдерживает?

– Мы испытали ее в Арзамасе-16 и убедились, что она выдерживает не только первый взрыв, но и второй… Все «сухопутные» будут сбиты, они не дойдут до цели. А «морские» выигрывают тем, что у них есть возможность маневрировать точкой старта. Можно прийти к Южной Америке и стрелять оттуда, уйти к Северному полюсу и оттуда нанести удар, если это потребуется. И теперь уже американцам приходится защищаться со всех сторон, что экономически невозможно. Они знают, как делать глобальную систему защиты, но даже они не способны создать ее с точки зрения экономики – слишком дорого!.. Кстати, у лодок есть еще одно преимущество: в океане они могут ближе подойти к цели, и стрелять по иным траекториям. И если стандартное время подлета 30–35 минут, то в этом случае время резко сокращается, а значит сложнее принять контрмеры. В принципе «морское» оружие более страшное, чем «сухопутное». И я это говорю не потому, что работал в этой области, а просто фиксирую реальность.

– Вы принимали участие в переговорах по разоружению?

– Нет. Но тем не менее считаю, что Договор СНВ-2 надо было ратифицировать.

– Почему?

– Этот договор устанавливает границу количества «голов» для США и России. В каком состоянии мы находимся? Американцы могут иметь сколь угодно «голов» – сколько им экономика позволяет, столько у них и будет боеголовок. А наша экономика не допускает и трех тысяч, которые определены СНВ-2. И получается – у них сколько хочешь, а мы сделать не можем столько, сколько определено договором. Поэтому мы вынуждены ратифицировать СНВ-2, тем самым хоть как-то заставить американцев определить «потолок» боеголовок.

– Неужели так плохо?

– Мы физически не можем реализовать три тысячи боеголовок. Мы накапливаем «Тополя», а у каждой ракеты всего одна «голова». Это слишком дорого, да и не нужно, потому что, как я уже говорил, возможности у «сухопутных» ракет гораздо ниже, чем у «морских». Нелепо получается: в «тополя» вкладываем деньги, а «морскую» компоненту разоряем.

– Неужели это уже видно? Или процессы пока идут подспудно и видны только специалистам?

– «Морскую» составляющую разорить очень легко… И делается это очень просто. Подводная лодка должна проходить «послепоходовый ремонт» – это профилактическое мероприятие, которое обязательно должно быть. Без этого лодка в поход в следующий раз не пойдет. Через 10–12 лет лодка должна проходить капитальный ремонт. Там меняются разные прокладки, ставится новое оборудование, заменяются агрегаты, ресурс которых исчерпан, и так далее. После этого ремонта лодка становится как новая. Без капитального ремонта лодку пускать в поход просто нельзя. Если тебе нужна лодка в строю, то хочешь не хочешь, но капитальный ремонт делать надо. Но сегодня флоту денег не дают. И если «послепоходовые ремонты» еще проводятся, то на капитальные средств уже не хватает. Лодка автоматически выводится из состава действующих. То есть ничего не надо специально делать для разоружения – флот сам по себе постепенно разоряется…

– По-моему, у нас сейчас 150 лодок стоит на приколе – я где-то об этом читал?

– Я знаю лишь о тех лодках, где есть баллистические ракеты. Точно могу сказать: сейчас выведены из строя две уникальные лодки «Тайфун» только потому, что нет денег на капитальный их ремонт. Это безумное расточительство – ведь подводные лодки стоят очень дорого! Нет сомнений: надо давать деньги на капитальный ремонт лодок, на которых стоят баллистические ракеты, и тем самым можно продлить их физическое существование до 2010–2015 года. Это реально! Но нужны деньги, кстати, гораздо меньшие, чем на создание новых лодок и массы «Тополей».

– Кадры ржавеющих лодок у причалов производят жуткое впечатление!

– И они опасны, потому что на них есть атомные установки. А если эксплуатировать лодку нормально, то и безопасность обеспечивается, так как поддерживаются параметры, заложенные проектом. Кстати, с точки зрения надежности лодочные реакторы сейчас работают очень неплохо. Но ситуация резко меняется, когда лодка остается без присмотра, без ремонта… Такая вот ситуация с флотом. Кстати, большим начальникам ничего не надо придумывать: хочешь поддерживать высокую боеготовность флота, просто выполняй все инструкции, которые есть.

– Американцы знают об этой ситуации?

– Они не только прекрасно информированы, но и дают точные цифры боеголовок, которые мы можем поставить на «Тополя» и на лодки. И они намного меньше, чем по Договору СНВ-2. А это говорит о том, что нужно немедленно выходить на СНВ-3 – договор, который надо заключать между всеми ядерными державами, а не только между США и Россией. Нужно, чтобы сокращали ядерные вооружения все страны, обладающие этим оружием, иначе они скоро могут превзойти по количеству «голов» Россию – процесс наращивания арсеналов у них идет довольно быстро.

– На вашем коллективе процесс разоружения сказался плохо – не стало основной работы. Чем же вы сейчас занимаетесь?

– Ракетную тематику мы все-таки сохранили, правда, ею занимается намного меньше специалистов, чем раньше. Нет молодежи, остались в основном мы, старики. Те, кто прикипел к оборонке… Это серьезные умные люди, которые сегодня могли бы обучать молодежь, но денег не дают на это… Они работают фактически не получая зарплаты… Очередь на зарплату составляет два года… Какой же молодой специалист пойдет на такую работу?!

– И тем не менее выживаете?

– Жизнь едва теплится. Работаем по нескольким темам для обороны и занимаемся космосом – участвуем в подготовке к пуску «морских» ракет, с помощью которых теперь запускаются искусственные спутники Земли.